Хафиза, ты моя, Хафиза

               


        Родная советская власть, тщательно блюла моральную чистоту своих граждан. Пуританский подход ко всем аспектам жизни граждан был самым главным мерилом и единственным критерием при оценке морального облика советского человека. Коммунистическая мораль отличалась, прежде всего, своим махровым ханжеством, ведь моральный кодекс строителя коммунизма почти дословно, повторял постулаты нагорной проповеди. И это при яростном отрицании религии, как опиума для народа. Саму по себе строгость морали можно только приветствовать, наша современная жизнь демонстрирует, что происходит, если в этом деле все пустить на самотек. Но мы ведь были воспитаны с обостренным чувством справедливости и считали, что вся наша огромная страна, это одна семья, где все ведут себя также достойно, как и прописано в агитках. Хрена с два. Оказывается, как говорила моя мама: «кому ложка, а кому только сошка». Она и прожила всю свою жизнь с сошкой. Все жилы вытянула на непосильной работе, которой наградили ее большевики. А мне вдруг показалось, что на мою долю выпал другой жребий: «жить с ложкой». Мне почему то показалось, что я заработал такую участь. Достиг, так сказать, этого уровня. Как был я наивен! Такая доля не дается тяжелым трудом. Не зря в народе говорят: «от трудов праведных, не нажить палат каменных». Но я считал, что эта народная мудрость не для меня. В силу обстоятельств, мне довелось увидеть, как живут люди «с ложкой». Вот и возомнил о себе: «А я что, рыжий?». Сермяжная правда жизни все расставила по своим местам, оказалось, в конце концов, что действительно, я рыжий.   
      Она (это я про Хафизу) появилась в нашем отделе зимой, в начале нового 1975 года. Ничего особенного: молодая, симпатичная татарочка из Набережных Челнов. Активная и сообразительная, она стала секретарем нашего отдела. Русским языком владела практически без акцента, быстро освоилась в нашем довольно разношерстном коллективе и стала полноправным членом его. По ходу работы мне приходилось часто общаться с ней, ведь именно она выполняла функции «визитной карточки» отдела. Я сразу обратил внимание на нашу новую сотрудницу. Многое в ней нравилось уже потому, что в наш отдел, состоявший, в основном из «блатных», она принесла свежее дыхание, всколыхнула затхлое болото. Незаметно для самого себя, я стал обращать внимание, что новая сотрудница прехорошенькая и мне хочется иногда обнять ее и приласкать. Дальше больше, забыв совершенно о семье и своей жене, я стал искать способ, сблизится с ней. В голову ничего не приходило, не в кино же ее приглашать. Можно пригласить в ресторан, но после ресторана что делать? Ночевать я должен дома, да и негде найти ночлег на одну ночь вдвоем с девушкой. Времена были такие, не сдавались тогда квартиры с почасовой оплатой, а в гостиницу даже и не думай. Приятеля, который может уступить свой ночлег мне, у меня не было. Положение безвыходное. Но не зря говорят, что нужно захотеть только, а способ достичь цели найдется. В голову пришла простая и очень доступная мне идея: я приглашу ее с собой в Москву. Каждую неделю езжу туда, там у меня все схвачено, в том числе и гостиница, даже номер на выбор.
      Я оформлю на себя командировку, ей подпишу заявление на кратковременный административный отпуск по семейным обстоятельствам и поезд «Татарстан» увезет нас в первопрестольную. Теперь главное, сказать ей об этом. Сделать это не просто, ведь я до сих пор даже виду не подавал, что имею «виды» на нее. Господи, господи, какой же глупый был я, честное слово, на всю головушку глупый. А прошел ведь к этому времени серьезную школу в Ялте, на Шикотане, да и просто по жизни, кое что довелось увидеть. И все бесполезно.  Умник хренов, Казанова самонадеянный, в своей гордыни я наивно полагал, что неотразим и запросто могу очаровать любую простушку, можно будет сразу праздновать победу. Внешне, все именно так и было, на мое предложение она охотно согласилась. Прожив к тому времени тридцать лет, я так и не усвоил, что такое женщина. Даже не мог предположить, что не существует такой женщины, которая бы не могла видеть нас, мужиков, насквозь. Она видимо давно засекла мою похоть, мое жеребячье нетерпение, но умна была и виду не подавала.  Получив согласие, я на всех крыльях приступаю к исполнению задуманного.  А это совсем не трудно, заявление на отпуск и командировочное удостоверение оформить нет проблем. Дефицитные билеты на поезд «Татарстан» тоже, пожалуйста. Короче, на следующий день мы едем в поезде, как коллеги по работе – это на всякий случай версия для соседей по купе в вагоне.
      Десять часов сорок шесть минут на циферблате Казанского вокзала, наш поезд прибывает в Москву точно, минута в минуту. Все идет отлично. Мы едем в Минвуз СССР на улицу Люсиновскую, там я всегда беру направление в ведомственную гостиницу «Университетская». В хозотделе министерства я свой человек, меня там хорошо знают и привечают. Через час заветная бумажка у меня в папке: выделить товарищам Шмелеву и Салимовой, два одноместных номера! Вот и все, счастья полные штаны.  Мы съездили по моим делам на ВДНХ СССР и в конце дня направились на Мичуринский проспект, на другой конец Москвы, в гостиницу.  Она  располагалась в высотном, довольно красивом и современном здании, рядом пристроен кинотеатр и магазин Балатон, в котором продавали венгерские товары, в том числе и знаменитое вино Токай. Внизу был продуктовый магазин, в котором я купил колбасы и еще что то, теперь уже и  не помню. Все это я сделал, чтобы создать повод для приглашения Хафизы в свой номер на импровизированный ужин. Стоит ли дальше продолжать рассказ, дальше было все так, как и бывает в жизни. Не стоит тратить лишний раз слова.   
      Через пару дней мы вернулись в Казань. И началась наша тайная жизнь. Опять же, ничего нового в этом нет.  Я ходил гоголем перед самим собой. Мозги мои потихоньку из головы опустились в то место, где на брюках гульфик находится. Я был так упоен своим увлечением, что не замечал ничего вокруг. А между тем в отделе не все было тихо и спокойно, у меня к тому времени уже появились враги. И все бы ничего, без врагов жизнь скучна, но я заполучил в качестве врага женщину. Теперь то я знаю, как коварны и жестоки, они бывают, в случае, если ты будешь им неугоден, станешь врагом. Но у меня не было опыта подковерных интриг, я даже подумать не мог о таком. Поэтому сам, по доброй воле, а скорее по глупости, сунул свою голову в львиную пасть. Считая, что люди ничего не видят и не догадываются о наших взаимоотношениях, я продолжал делать одну глупость за другой. Апогеем этого безумства явился поступок, который буквально взорвал тихое болото внутривузовской жизни. Это случилось весной. Наши отношения с Хафизой продолжались и приобретали уже серьезный характер. Но наши встречи  происходили от случая к случаю и всегда носили какой то воровской отпечаток. Меня это не устраивало и я додумался как «украсить» наши будни. Оформил себе длительную командировку в Москву, она написала заявление на отпуск без содержания, которое я тут же подписал и мы с ней отправились в круиз. Из Москвы уехали в Сочи, где отлично отдохнули на весеннем солнышке. Из Сочи на теплоходе отправились в Ялту, где также отлично провели время. Затем самолетом в Москву и на поезде в Казань. Почти две недели провели мы наедине, забыв обо всем на свете, не расставаясь ни на миг. С собой я взял новенький фотоаппарат «Praktica», мы их только что приобрели для нашей фотолаборатории, а я использовал свое служебное положение.  Это была прекрасная для того времени камера производства ГДР. К ней я взял еще комплект сменной оптики. Это было просто чудо,  я фотографировал чуть ли не каждый наш шаг, не выпуская камеру из рук. Случилось то, что должно было случится: именно этот фотоаппарат стал главным орудием в руках  моих недругов, главным инструментом, позволившим им добиться своей цели: моего уничтожения.
    Фотопленка, на которую я снимал наше романтическое путешествие была необычной. Она не продавалась в магазинах. Это была аэрофотопленка, которую выпускал наш казанский химзавод «Тасма» для военных нужд.  Она обладала высокой чувствительностью и одновременно малой зернистостью, военные использовали ее для съемок местности с самолетов и из космоса. Проявлять эту пленку самостоятельно я не умел, да и зачем, если есть лаборатория. По приезду я, ни о чем не думая отдал в лабораторию отснятый материал и попросил, проявить. И мне их, конечно, проявили. Вечером я взял у заведующего ключи от лаборатории и остался там печатать фотографии. Получилось много качественных черно-белых снимков, практически, целая фотолетопись нашего путешествия. Радость моя била через край. Но она мгновенно испарилась, когда через несколько дней ко мне подошел секретарь парткома Саламашкин В.А. и тихонько пригласил к себе в кабинет. Там он показал мне копию фотоотчета о путешествии. Это были копии с моих фотопленок. Мои «друзья» постарались, пока я, потеряв всякую бдительность, предавался радостной эйфории. Как говорится: враг хитер и коварен, он не дремлет.
      Всякий, кто знаком с советской действительностью, знает уже, как могут развиваться события дальше. Все идет по стандартному сценарию: человека пропускают через партийное чистилище и всё, больше ничего не надо,  Был человек, теперь нет его, осталась жалкая копия.  Именно так: конфликт с партийными органами неизбежно сказывается на судьбе человека самым решительным образом. Но даже и здесь фортуна была ко мне благосклонна. Да, были очень крутые разборки с молодым коммунистом в парткоме и райкоме. Да, это поставило крест на карьере.  Мою кандидатуру срочно убрали из списка лиц намечаемых для работы в аппарате райкома партии. Отдел кадров института через первый отдел отозвал из соответствующих органов выездное дело товарища Шмелева Ю.В. Нельзя ему ехать в командировку в Италию и на Кубу с выставкой Минвуза СССР о достижениях советской высшей школы. Все это произошло, но не случилось главного: исключения из рядов КПСС. Мне записали строгий выговор в личное дело, но из партии не выгнали. Это сработал авторитет нашего партийного лидера Саламшкина В.А., который хорошо меня знал и помнил еще студентом, членом комитета комсомола. Сработала товарищеская, комсомольская солидарность. Конечно, меня сняли и с должности начальника отдела. Таким образом, буря потрепала меня очень основательно, но оставила шанс на будущее. Со временем все это можно было исправить.
   Но всё это происходило лично со мной, о судьбе Хафизы и её отношении к происходящему никто и не думал, её мнения никто не спрашивал. А она свою точку зрения имела и не собиралась мирится с ролью стороннего наблюдателя, покорно ждать развития событий. У нее была собственная позиция, свой взгляд на собственную судьбу. Она начала борьбу за свой вариант исхода событий, пусть даже вопреки моему желанию. Не буду вдаваться в детали, скажу лишь, что она уволилась и на лето  уехала в Челны. К осени появилась опять и мы, конечно, встретились, но это были наши последние встречи. Я считал, что наш бурный роман завершен. Наступила зима, как мог я искал свое место в жизни, в семье и на работе. Освобожденный от всяческих обязанностей начальника я стал вольным художником. За мной персонально оставили лишь одну обязанность: пропаганда научно-технических достижений института. Прекрасно. Зарплата прежняя, обязанность только одна и полная вольница в поездках в Москву и по СССР. Совершенно неожиданно жизнь снова повернулась ко мне своей сладкой стороной. А вся происшедшая история лишь добавила мне популярности среди молодой части институтской общественности.
   Зима сезона 1975-1976 года ознаменовалась для внутривузовской жизни примечательным событием. Молодой ученый с факультета двигателей ЛА Игорь Зиссер организовал клуб, и не просто клуб, а неформальный клуб по интересам. Само по себе, это может быть и не очень удивительно, но это смотря по тому, какие интересы объединяют членов и слушателей клуба. Здесь же было немыслимое дело для того периода развитого социализма. Даже просто наименование: ДБР – клуб джаз, блюз, рок музыки резало слух и ни в какие ворота не влезало. Раз в неделю любители  собирались в актовом зале института и слушали подготовленный, кем то из активистов лекцию – рассказ о творчестве какой либо группы или музыкальном направлении в целом, с демонстрацией слайдов и проигрыванием музыкальных композиций.. На проводимые клубом вечера, битком набивался полный актовый зал КАИ. И кто там был? Вчерашние «отщепенцы» и меломаны - фарцовщики, музыканты не успевшие «продать родину», то есть подпольные и полулегальные джазмены, просто молодые ученые и интеллигенты с бородками и очками. Техническую поддержку мероприятий: слайд – проектор, отличный проигрыватель, усилитель и колонки обеспечивал студклуб КАИ. Качество звука и картинки были отличными, ребята готовились к каждому выступлению со всей душой и это давало свои результаты. Ничего подобного в Казани не было. Удивительно, но факт: вся тематика этих собраний была посвящена западной музыке, их буржуазной культуре, которую нещадно клеймили в официальных органах пропаганды. Почему такое стало возможным мне, строго говоря, не вполне понятно до сих пор. Я стал регулярно ходить на вечера клуба. С Игорем мы были знакомы и раньше, поэтому я стал участвовать в работе клуба, при подготовке вечеров. Познакомился с активистами, среди них оказалось очень много интересных молодых ребят. Можно сказать всю зиму я жил интересами клуба и старался забыть о Хафизе и своих неприятностях.
   Однако весной, ближе к маю месяцу все вернулось на круги своя. Меня вновь пригласил к себе наш партийный секретарь и показал уже новое письмо. Его написала Хафиза и это была жалоба в партком.  Она писала, что беременна, что меня не наказали и я продолжаю, на ее взгляд, радоваться жизни, в то время как она вынуждена страдать из за моего коварства. Она просила принять в отношении меня меры, угрожая при этом, что будет жаловаться и дальше, если меня не накажут по настоящему. Это был приговор. Саламашкин сразу сказал, что он ничего поделать не может и мне придется смирится с самым жестким наказанием. Партийная гильотина была запущена на полную мощность. Теперь мое персональное дело рассматривалось уже на более высоком уровне: в райкоме и горкоме партии. Александр Васильевич Сафьянов, тогдашний первый секретарь райкома КПСС предложил исключить меня из рядов партии. Это решение утверждалось на заседании горкома. И вновь, уже первый секретарь горкома т. Мусин Р.М. в гневной речи заклеймил позором таких негодяев, как я, сказал, что мне не место в стройных рядах коммунистов, приказал выложить красную книжицу на стол. Заодно попало и уважаемому Владимиру Александровичу Саламашкину за утерю партийной бдительности. Сраженный напрочь зажигательной речью такого большого партийного босса, я покорно и без слез раскаяния достал документ из кармана, положил и вышел вон из монументального здания на площади Свободы. В тот же вечер вместе с активом клуба ДБР на поезде я уехал в Куйбышев на джаз фестиваль и мы всей компанией отлично провели двое суток.
    Но при всей своей внешней храбрости я прекрасно понимал, что жизнь моя  и судьба сделали самый крутой вираж. Я оказался в глубоком нокауте. С губ срывался лишь стон: Хафиза, ты моя, Хафиза.