чаепитие

Сегодня ночью я пила чай с австрийцем.  Ну, не всю ночь, конечно. Но часа три мы с ним провели.
Ему было немного за тридцать, и он говорил на хорошем русском с едва уловимым акцентом. Приятный во всех отношениях мужчина.  Чёрно-белая клетчатая рубашка. Джинсы. Подтянутый шатен с хорошими манерами и жесткими чертами лица. От него пахло дорогим парфюмом и успехом.
 Чёрный чай из маленьких чашечек китайского фарфора.  Чизкейк на блюдечке. Белая скатерть и маленькие мельхиоровые ложечки. На столе стояла ваза с  темно-фиолетовыми каллами и аккуратной стопочкой лежали салфетки.
Я всегда с трудом представляла, о чём можно говорить с европейцами. Тем более, если этот европеец -  мужчина, приятный во всех отношениях, немного за тридцать. Но он плавно направлял разговор в нужное русло и я по большей части лишь отвечала на вопросы. Погода, политика, мода, искусство… Обо всём и ни о чём. Приятный во всех отношениях разговор ни к чему, по сути, не обязывающий.
За окном шёл мокрый снег. На улице было темно и приятный свет, струившийся из-под старомодного абажура, освещал уютную залу. Австриец рассказывал о том, как прекрасно в Австрии летом и как бесподобно – зимой. Я соглашалась. Будь на его месте кто-то другой, я бы обязательно завела разговор об осени в Крыму и весне в Сочи. Но напротив меня сидел непроницаемый австриец, и мне не хотелось с ним делиться подобными воспоминаниями. Я не люблю, когда меня не понимают.
Часы на стене тикали громко, как в детстве. Вообще, откуда взялись часы? Ведь должен играть орган. От монотонных звуков я схожу с ума. Но для австрийца тиканье часов было в порядке вещей. Более того – я подозреваю, что он наслаждался мелодией стрелок. «Тик-так» - часы на стене. «Кап-кап» - мокрый снег за окном.
После того, как я допила третью чашку, австриец вдруг заговорил о любви. Точнее о том, что он разумел под этим понятием. Он сказал, как-то подчеркнуто сухо, словно правило из учебника, что женщины в России особенно красивы. Потом математически точно промолчал пять минут и добавил что-то о прекрасном характере русских женщин. Как я поняла, мы покладистые, верные, терпеливые и, к великому счастью, не знаем, что такое феминизм как явление. Что ж. Я мило улыбнулась и сделала глоток уже остывшего чая. Австриец достал одну каллу из вазы и протянул мне. Я снова улыбнулась и промолчала. Мне хотелось гречки с тушёнкой.
Австриец, ничего не подозревая, подлил кипятка в чайник. Часы стали тикать медленнее. Я считала клеточки на его рубашке и старалась не думать  о печёной картошке. Австриец сказал, что влюблен в меня. Что у него есть домик в Австрии и новенький Мерседес. К сожалению, я не разбираюсь в дорогих машинах, поэтому я не поняла – какой именно. А может быть, вообще не Мерседес.
Я хотела рассказать, что у меня есть дача в Калужской области. Что первая машина, за рулем которой я сидела – это шестёрка. Но эти слова звучали бы для него монотоннее, чем для меня – тиканье часов.
В руках австрийца неизвестно откуда появилась маленькая коробочка, и мне сразу стало нехорошо. Похоже, в таких коробочках хранят кольца. Если я, конечно, правильно помню. Почуяв неладное, часы остановились. Даже снег перестал падать. Было ужасно тихо. И квашеной капусты нет…
- Прекрасная русская женщина! Выходи за меня замуж, - произнес австриец так, как будто читал договор о купле-продаже квартиры вслух, - я отвезу тебя в свой дом в Австрии, и ты родишь мне два сына.
Ну вот. Только этого ещё не хватало. Помню летом на Чёрном море горячую кукурузу носили по пляжу… И тётки рядом в самый солнцепёк пили полусладкое красное…
- Уважаемый мистер или как вас там, - наконец произнесла я, стараясь говорить помедленнее, как с маленьким. – Я премного уважаю ваши благие намерения. Но, к великому сожалению, я не смогу составить ваше счастие в виду того, что моё мировоззрение существенно отличается от вашего…
Стоп! Конечно, я так не сказала. Могла бы, но… Но я просто резко встала из-за стола. Взяла маленькую чашечку китайского фарфора. Вылила остатки чая прямо на чёрно-белые клеточки рубашки австрийца, стараясь попасть именно на белые. И бросила ему в лицо:
- Да как ты мог мне такое сказать? Я ж влюблена в нормального русского парня Николя.
- Ни-ко-ля? – удивился австриец. Он, наверное, заподозрил что-то французское. Вылитый на белые клеточки чай его не смутил. Очевидно, в Австрии это в порядке вещей…
Я вышла и хлопнула дверью. Эх, жаль чашку не разбила. Об пол.
А утром мне позвонил Николя и спросил:
- Ты что, этой ночью пила чай с австрийцем?
- Ну да, - говорю, - пила.
- И что?
- Да так, посидели…
- А что он от тебя хотел-то?…
- Да кто его поймет, замуж вроде звал…
- А ты?
- Что – я? Я не планировала как-то…
- А долго вы с ним, вообще-то, сидели?
- Ну, часа три, наверное…
- Хм… он тебя замуж звал, а ты не собираешься… Зачем так долго сидела-то?
- Да не знаю… так… чай пила… интересно было… И что ты пристал? Ревнуешь, что ли?
- Вот-вот!
- Дурак ты. Было б к кому. А то – к австрийцу. И вообще, бросай ты эту ерунду, ревности свои. Я люблю тебя!
- И я тебя люблю… А может всё-таки набить морду этому австрийцу, а?
- Да ну! Брось. Я его уже чаем облила.
- Вот это ты правильно!...
А уже потом, за обедом, где-то между первым и вторым, я подумала… Да, кстати, на первое был борщ, а на второе картофельное пюре с котлетой... Стоп!  Нет. Я просто сидела и пила фруктовый чай с шоколадкой. Ну так вот, я подумала: «А чего это я собственно сидела с этим австрийцем три часа, если я замуж за него не собираюсь и, вообще,  Николя люблю?» И не стала больше по ночам такой ерундой заниматься. Хотя, вовремя ложиться у меня всё равно не получается, но это уже другая история…