Волчья Кровь, ч. 13

          Вторую ночь нам пришлось провести на той же равнине. Дядька явно злился на нас, разжег свой костер, усадил женщин кругом, принес из поклажи своей же еды. Я старался в их сторону не смотреть, так только, поглядывал иногда не надо ли чего. Один раз она взглянула на меня, прямо в лицо, грустно и как-будто укоризненно. Видимо Дядька наплел ей про нас нехорошего, и я разозлился на него не на шутку.

          На ночь княжна устроилась в своем возке, вместе с подружкой, а степнячка легла рядом, на траве. Я походил по лагерю, караул, кони, обычное дело. Подошел между прочим и к возку. Наверное тот ее взгляд придал мне храбрости, а может мне хотелось оправдаться перед ней, все равно, я подошел и негромко сказал:
          "Не надо ли чего моей госпоже княжне?"
          Хотелось мне, чтоб мой голос звучал мягко да бархатно, а вышло как всегда – стальным клинком в железный обод щита. Дурака из себя строишь, десятник. Ответила подружка:
          "Нет, спасибо."
          Я кивнул Тиме, повернулся прочь и услышал: Хендер?.."
          Ее голос. Сердце споткнулось и упало, будто с обрыва в холодную воду, и я вернулся к возку.
          "Госпожа?"
          Полог ее возка раскрылся, и ко мне протянулась рука, державшая голубой шелк. Снова зазвучал ее голос:
          "Хендер, окажи мне честь, прими от меня малый подарок."
          Губы сами собой произнесли: "Не надо, госпожа", но она настаивала: "Прими, не обижай меня."
          Я взял шарф, коснувшись ее руки, и произошло еще одно чудо: ее пальцы сжали мои, быстро, сильно, всего на миг.
          "Спасибо госпожа. Покойной ночи."
         Она не ответила, и я ушел, взял свое седло и плащ, вернулся к возку, устроился по другую сторону от Тимы. Где и охранять, если не там, прямо у ее ног.
         Я видел, как воины носили подарки своих жен и подруг, на шее, не шлеме или на руке. Шарфы или платки также привязывались к древку пики, чего я и вовсе понять не мог. Я решил, что все это суета, лишь бы похвастаться, а мне ни к чему. Сложил шарф многократно, пока тот не превратился в лоскут величиной с ладонь, сунул его под рубашку, прямо к телу, туда, где замирало мое сердце, где сразу сделалось холодно и горячо, больно и хорошо.
          Ночь оставалась ветренной, неспокойной, кони нервничали, и шорохи доносились из темноты, и я не спал, а думал о богине по имени Фригга. Она представлялась мне из всех богов самой коварно, наносящей свой удар, когда человек к бою не готов, а напротив, считает, что жизнь проста и все у него есть, щедрый господин и богатое оружие, ласковая женщина и боевая слава. Вот тогда-то и поражает его удар, сбивает с ног и лишает сил, а пoвеpженный и не пытается закрыться от воющей стали, а лишь глядит на невидимый в темноте образ и просит: ударь меня еще, богиня, да покрепче, вот сюда, видишь, и сюда, милая, как хорошо, как больно.
      
          Утром обнаружилась пропажа – исчез Дядька. Первая моя мысль была – не велика потеря, вторая – измена. Снова мы с Сорокой и Евфимусом собрались на совет, отошли к самой опушке леса, чтоб никто нас не слушал. Всего предложений было два: продолжать путь или вернуться назад в Серебницу, послать гонцов в Руссу, просить помощи и подкрепления. Предложил такое решение я сам, краснея лицом и пропадая со стыда. Даже вызвался сам ехать к русичскому князю, пусть потерпев бесчестие, но спасая княжну. Евфимус смотрел на меня внимательно, видел, зараза, прямо через кольчугу и голубой шелк, да в сердце, все видел насквозь. Но сказал он вежливо, осторожно выбирая слова, с уважением к моей опасной славе: "Твое решение, Хендер, кажется мне ... не самым лучшим. Но зная тебя, как воина не только опытного и отважного, но и обличенного доверием князя, я подчинюсь твоему приказу. Если ты сам в нем вполне уверен."
      Был бы уверен, не спрашивал бы.
      "Сорока, что скажешь?"
     Сорока тоже не хотел меня обидеть, но и соглашаться не спешил:
      "Нас двадцать человек дружинников, Хендар. По здешним местам это целое войско. Открыто нападать на нас не станут, значит глядеть будем в оба, да и поедем себе дальше."
        Я велел ему взять людей и отправиться в дозор, и вскоре пятеро всадников промчали мимо нас навстречу собирающимся на севере облакам. На широкой равнине их было видно, как на ладони.
        Евфимус сказал, все так же осторожно:
        "Мне нужно поговорить с княжной. Не откажись присоединиться, Хендер."
        Конечно, я не отказался. Мы застали княжну за завтраком, и она велела принести для нас низкие складные стулья, на которые мы сели не без опаски. По мне так лучше сидеть на земле, чем на таком вот ненадежном сооружении. От еды, любезно предложенной, мы отказались. Говорил Евфимус, а я только сидел и глядел на нее и повторял про себя: "Переяслава", и, казалось, слышал в ответ ее "Хендер."
       "У нас плохая новость, княжна, - начал Евфимус. - Твой слуга, Дядька, сбежал."
        Княжнa тихо ахнула, вскинулась на Евфимуса удивленно:
        "Как это стало известно?"
        "Его нет в лагере, нет и коня. Можешь ли ты, госпожа, проверить что прoпало из твоей поклажи?"
        Щеки княжны вспыхнули:
        "Дядька вором быть не может. Он служил мне с рождения."
        Голос Евфимуса стал мягким, успокаивающим:
       "Дело не в воровстве, княжна, мы подозреваем измену. Не все русичи хотят тебя в Словенске, не все словене желают мира, а если нам не удастся привезти тебя в Словенск, войны не миновать. Мы просим твоей помощи, княжна. Подумай, кто хочет нам помешать? С кем Дядька может быть в сговоре?"
          Княжна подoзвала Тиму, велела ей проверить поклажу, сказала медленно, припоминая, раздумывая:
         "Дядька злился на вас вчера, что не поехали лесом. Говорил, что здесь проехать нельзя, и через два дня придется возвращаться. Вот и все, пожалуй. Сказал, что словенам верить нельзя." Она взглянула на нас, словно извиняясь. "Переяслава," - снова подумал я, и чуть заметно ей улыбнулся.
          Евфимус продолжал:
          "Не знаешь ли ты, княжна, куда Дядька мог направиться? Может здесь поблизости крепость есть или село какое?"
          "Не знаю, я так далеко от Руссы никогда не была."
          Мы встали, поднялась и она, и, глядя мне прямо в глаза, добавила:
          "Знайте одно: я никогда не пожелаю вам зла. Никогда не стану рисковать вашей жизнью."
          "Наши жизни принадлежат тебе, госпожа,"- вовремя нашелся я.
         (Переяслава, милая, добрая моя.)
        Тем временем вернулась Тима и сказала, что Дядькины вещи пропали, но остальное все цело, а значит Дядька выходил предателем, но не вором.

          Я велел сворачивать лагерь. Я уже принял решение, хотя еще не признался в нем, даже самому себе. Пока мы собирались вернулся Сорока, не слезая с седла заорал:
          "Видели озеро вдали, большое! Возле озера деревня, но далеко, хорошо если к вечеру будем! Видно все на версты вперед – никого!"
           "Хорошо, Сорока, едем в Словенск," - на том мы и порешили.
          Я снова ехал последним, чтоб лучше видеть весь наш отряд, и, конечно, княжну. Евфимус ехал рядом с ней и говорил ей что-то, улыбаясь. Ее лица я не видел. Я грустил и думал о том, какой я все-таки проклятый человек. Почему, к примеру, не мог я быть таким, как Ольрик? Я бы уже ехал рядом с ней и рассказывал бы ей смешные истории, а она улыбалась бы мне и звала меня по имени. Вместо этого я двигался последним, глотал пыль и ни одной смешной истории даже припомнить не мог. Не говорить же с ней о том, как шпаклевать ладью? То-то же. А после обеда она и вовсе поехала в возке и я не видел ее до самого вечера, когда мы и в самом деле достигли озера и остановились на ночлег в рыбацкой деревне.
          С жителями мы обошлись щедро, купили у них копченого угря, грибов, угостили медом. Не сговариваясь, мы с Евфимусом пришли к одной и той же мысли: найти себе нового провожатого, и таковой вскоре сыскался, нестарый еще рыбак по именм Саркел, утверждавший, что ходил по озеру и дальше по реке до самого Словенска, а также и пеший путь знает до Дубровки, а то и далее. О том, что Дубровки больше нет мы ему говорить не стали, а слегка его подпоили и дали две монеты серебра вперед. Пока это все улаживалось я боялся, что княжна пойдет спать, и, увидев ее сидяшей у костра, решился, подошел. Рядом с княжной сидела только Тима, подружка, видимо, уже спала. Немного робея, я рассказал ей о нашем новом проводнике, но она слушала без внимания, кивнула: "Хорошо", глядела грустно в огонь. Мне очень хотелось ее утешить, не знаю, развеселить как-то. Может рассказать ей про то, как поднимаются из темной глубины мохнатые водоросли? Вот и озеро рядом. Про водоросли не стал, сказал только:
          "Ты не должна бояться, княжна, мы тебя защитим. Мы дело свое знаем. Князь за тобой наилучших людей послал, это я тебе обещаю."
          Она вскинула на меня строгие глаза, будто я ее обидел, ответила сухо:
          "Я не за себя боюсь, меня тронуть никто не посмеет. Я за всех вас теперь в ответе."
          Во-первых, это еще не известно, запросто могут и тронуть. Во-вторых, я дурак, утешил, называется.
         "Не сердись, княжна."
          "Я не сержусь, Хендер. Мне обидно, что Дядька бросил меня. Ведь он мне служил всю жизнь. Я без него себя не помню."

          Я промолчал, а она вдруг стала мне рассказывать как осталась без матери, как отец, конечно, желал сына и все только хотел повыгоднее отдать ее замуж, о скуке и пустоте ее жизни в девичнике, женской половине княжеских палат. Я запомнил каждое ее слово. Но это мое, личное, как синий шелк на груди, и делиться я ни с кем не собираюсь.
          Она замолчала и я, сам того не желая, сказал:
          "В Словенске все будет иначе, госпожа. Князь Волоша совсем другой человек. Ты о нем дурного не слушай."
          И стал вдруг нахваливать князя, какой он храбрый, и щедрый, и самый лучший на мечах. Как у него две ладьи, которые могут ходить за море, в земли Свейские и Данские, и еще дальше, к Франкам и к Бриттам. Что-то защекотало мою шею, я провел ладонью и поймал букашку, маленькую, красную с черными точками на спине.
         "Что там у тебя?" - спросила княжна, увидев как я разглядываю букашку, и я протянул ей ладонь. Букашка расправляла прозрачные крылья, но лететь не собиралась. Княжна, помедлив, коснулась вдруг моей руки, провела пальцами по желтым мозолям на ладони.
          Боги, что же ты делаешь?
          "Это от меча, да?"
          "Нет, госпожа, от весла."
           Очень она удивилась и я припомнил, что в Словенске гребцы не воины, а именно гребцы, как видно и в Руссе. Пришлось ей рассказать о норманских, варяжских гребцах, и как-то незаметно я завел разговор о Веллихен и об Акере и о том, что случилось в Алаборге, и как я оказался в Словенске. Даже и про водоросли рассказал. Как только я замолчал она спросила:
          "Значит ты – княжий сын?"
          Вот это да! Так я о себе никогда не думал. Мне очень хотелось с ней согласиться, но что-то не позволяло. Видимо, гордость.
          "Нет, госпожа, не совсем так. Мой отец владел ладьей и вел в бой до сотни воинов, и в Акере был господином, хотя принадлежал ему только наш холл. Нет, еще кузня. Не знаю. Ополчения он созвать не мог и дани ему никто не платил. Хотя нет, ему причиталась треть всей добычи. Право, княжна, не знаю."
          Но она с слушать не стала:
         "Не важно. Просто у варягов все по-другому устроено, а по-нашему выходит, что князь." И вдруг, совсем неожиданно она добавила: "Когда стану Словенской княгиней перво-наперво пошлю посольство в Алаборг. Может найдем там кого с Веллихен. Поедешь? Сколько времени прошло? Три года? Могут быть еще живы, правда?"
          Я не верил своим ушам. Она говорила невероятное.
          "Княжна... госпожа моя. Неужели и вправду ты такое сделаешь?"
          И она ответила мне, горделиво и по-княжески, надменно приподняв круглые брови:
          "Мы в ответе перед нашими людьми."
           Не знаю почему это так меня задело, но словно Халибова плеть ударила меня по лицу. Я встал, склонил голову:
           "Покойной ночи, княжна. Пошли за мной, если в чем нужда будет."
          Я снова обошел посты, проверил лошадей. В карауле теперь стояло шестеро, я подумал, что если ставить десяток, то никаких людей не хватит. И так один боец из Сорокиного десятка заныл, как это, дескать, он все время в карауле, на что я ответил ему: "За такие разговоры, Симеон, придется тебе морду набить," и он мне поверил, и больше никто на службу не жаловался.
Похолодало, заладил мелкий дождик. В полной темноте я подошел к озеру, вышел на песчаный, поросший низким кустарником берег. Сбросил одежду, поплыл в черной, обжигающе холодной воде, нырнул. Я снова ослеп. Что-то стояло рядом со мной, на самой границе моего зрения. Пришло мое время распроститься со Словенском, с тамошними купцами, мастеровыми да рабами. С тамошними князьями.
         
          Я плыл долго и быстро, постепенно остывая и выбиваясь из сил, а когда, наконец, обернулся, я увидел вокруг абсолютную, непроглядную тьму. Я не знал в какой стороне берег. Я даже не знал где находится небо, а где вода, такая же черная и плотная. Страха я не почувствовал, только что-то вроде облегчения, что все решится за меня и все наконец-то кончится. Раскинув руки, я лег на неподвижную поверхность, вода шевелила мои волосы и мне было хорошо.
          Не знаю как долго я так лежал, пока не замерз окончательно, а, оглянувшись, увидел наши костры, причем совсем близко, рукой подать. "Воля богов," - решил я выходя на берег, и находя в этом какое-то мрачное удовлетворение. Все решено за тебя и кто-то там, в темноте, наперед знает куда ты ступишь и обо что споткнешься. Боги смеются над тобой, княжий сын Хендер.
          На следующий день погода и вправду испортилась, шел дождь, и копыта наших лошадей скользили в грязи. Княжна не показывалась, но я все равно ехал последним, а возглавлял отряд Сорока с новым проводником. Между ними шла живая беседа. О  чем они говорили я не слышал, но надеялся не о том, как я топтал русичей конем. Мне все время было холодно, я достал из седельной сумы свой плащ, набросил на плечи, шерстяная ткань тут же намокла, провисла. Хоть кто-нибудь подъехал бы ко мне, стал бы рядом, пусть молча, хоть Сорока или Евфимус или кто из моих людей. Ну и не надо.
          Я поровнялся с проводником, спросил где делать привал на обед.
          "Так вот я и говорю, господин, - охотно подхватил проводник, - медленно мы едем. Я то думал пройти переправу засветло, но нет, не получится."
          Вот это новость. "Какую переправу?"
          "Так через реку, господин. Река там, Меря, в озеро впадает."
          "Велика ли река?" - спрсил я, начиная беспокоиться.
          "Не так чтоб слишком," - непонятно ответил проводник
          "Кони пройдут?"
          "Так пройдут, конечно ж."
          "А воз?"
          "А с возом придется повозиться!" - такой веселый был проводник, с редкими зубами и белыми вокруг глаз морщинками.
          "Но все же пройдет?"
          "Куда деваться, пройдет."

          Так мы решили на обед привала не делать, пожевали прямо в седле чего придется, а ранним вечером, еще засветло, остановились в деревне совсем небольшой, две хаты да сарай. В одной хате разместили княжну, так я ее, между прочим, в тот день и не видел, а в другой, меньшей, собрались местные жители, рыбаки да селяне. Нам остался довольно просторный сарай с курами под текущей соломенной крышей и двумя коровами, уютно жующими и вздыхающими в темноте. Хорошо было бы лежать на влажной соломе и смотреть, как течет с крыши вода, но какая-то нервная подвижность взвинтила меня, так что я принялся ходить вокруг деревни, сел верхом, отъехал, чтоб посмотреть далеко ли виден наш костер, вернулся, не находя себе места, постоял с каждым караулом.
          И вдруг понял, ясно и без сомнений, что завтра на переправе нас ждет засада.

Часть 14
http://www.proza.ru/2011/12/29/559