ссср. колхоз красное заречье

Шёл 44ый, военный год. Год начался с первого исполнения нового Гимна СССР: «Мы армию нашу растили в сраженьях…». Таинственный ТАСС сообщал о победах нашей Армии. На серой рыхлой бумаге, со стружечными вкраплениями, которые я любил выковыривать острыми детскими ноготками, выходила еженедельно районная газета «Ленский колхозник»: освободили…, трофеи…, пленных…, и всё десятками, сотнями, тысячами.

Под  окнами жила берёза, коренастая, с ветвями, достойными названия дерева. Принадлежала она хозяйке соседнего дома. Каждую весну берёза превращалась в высокоудойную корову. Берёзовым соком доилась. У меня была непреходящая мечта: набрать сока на самовар и вскипятить, а затем вволю пить сладкий чай. Исполнилось мне семь лет. По этому случаю прибил на угол дома, на высоте своего метрового роста, драгоценный флажок с надписью «МАЙ», красный революционный флажок, привезенный  из Яренска.

У родителей забота: отправлять парня в школу осенью, в чём отправлять? Ни обувок, ни одежды нет. Сходил отец к своей сестре Парасковьи, в деревню Яковлево-Запольскую, принёс ботинки неизвестного производства, но без дырок, со шнурками из сыромятной кожи. Я всё лето, когда был свободен от великих дел, молотком старался хоть немного размягчить ботинки и шнурки. А дел было множество. Козлы. Упрямейшие из упрямых. Два. Малик и Болик. Один поменьше, другой побольше. Такая у них была конституция. Близнецы. Когда я выводил их на верёвке, чтобы привязать на лугу, они возили меня как хотели, только случайное препятствие, в котором я застревал, спасало от неизведанного путешествия. Вот с такими паразитами  нянчился всё лето. В начале зимы, когда  был в школе, из них сделали мясо. Безутешное существование моё продолжалось несколько дней.

Из холста домашнего ткачества, в котором и я принимал посильное участие, пошили рубашку, штаны с лямкой. Из остатков – красивую сумку. На далёком Шортые, старице Вычегды, со дна достали чёрную глину, которой навели товарный вид моему костюму. Получился чёрный, как покупной. Правда, под дождиком я становился чёрным. Но не беда: обут, одет.

Из школы, в новой сумке, приносил двойки. Педагогическая наука тех далёких лет требовала обязательного чтения по слогам, к чему я был не приспособлен: читал  бегло букварь, что каралось. Ещё более жестокий удар, в образе «1»,  принесло рисование. На уроке рисовали новогоднюю ёлку. Так как родом я был из столицы ленского края – из Яренска, ёлку новогоднюю украшенную, видел в натуре. Но ёлка была срублена с болотистого места, ветки её направлены вниз, так и нарисовал. Потом на ветки повесил бумажные цепи, непременный атрибут довоенных и военных ёлок, потом повесил лошадку, смахивающую на верблюда, и верблюда, похожего на лошадку. Были такие ёлочные игрушки из папье-маше, а нормально сказать – из картона, окрашенные золотом и серебром. В предвкушении пятёрки, которую принесу домой, я уставился взглядом в незамёрзший уголок большого школьного окна.

Начальная школа колхоза «Красное Заречье», работала в добротном специальном здании для школы, построенным, скорее всего, ещё дореволюционным земством. Занятия в школе вела Шубина Анна Ильинична, во всех четырёх классах одновременно, и ничего, управлялась. Жила при школе. В классном помещении стоял шкаф со стеклянными дверцами. В нём, на полочках, располагались драгоценные наглядные пособия. Мы их разглядывали через стекло. Что там было? Лапа орла, с большими когтями; набор полированных кусочков дерева, различных пород , с такими  звучными и непривычными северянину названиями: дуб, бук, граб, клён, ясень…; открытка-фотокарточка треуголки Наполеона; две книжки, читаемые в классе, вслух, Анной Ильиничной, один раз в неделю: «Доктор Айболит» и «Путешествия Гулливера». Своего рода сериал того времени. Жили мы недалеко от школы, удобно, но что неудобно – не было соседей мальчишек, а были две девчонки Гали, Гальки. Приходилось мне ходить к ним, играть. А так как играли они в куклы, то и я  куклами занимался. Но это только до школы. Потом всё, конец, серьёзные люди в куклы не играют.

Во втором классе Анна Ильинична задание домашнее выдала: написать что-нибудь на вольную тему. У меня вольных тем не оказалось, сидел и мучился. Потом решил: напишу стихи. Написал про Яренск:
В городе дома двухэтажные,
А по улицам идут люди важные,
На площадь спешат
Май  отпраздновать.
Наверно потому, что у меня был красный революционный флажок с красивым словом «Май». Написал сие творение на клочке бумаги, вложил в тетрадь и с трепетом сдал её. Огорчение долго не заставило ждать. Зачитала Анна Ильинична некоторые работы, примерные, про остальные оценками выразилась. Мне сказала –двойка, не выполнил задания. Горькие слёзы несправедливости переполнили мои глаза. Шмыгая носом, я сказал о листочке. Правда восторжествовала. За мной закрепилась слава поэта. Но я немного вперёд забежал.

Ждало меня жестокое разочарование. «1». Сухой ствол ёлки без веток. Пропали, с такой любовью изображённые елочные украшения. Надо рисовать ветки у ёлки вверх. Я видел  и рисовал ёлку с ветками вниз. Крах надежд. Холщёвая сумка оттягивала плечо. Дома, поразмыслив, что ещё не всё потеряно, решил: не признают во мне художника, и не надо. Лучше буду сообщать всему миру о том, что есть на земле такое замечательное место, где живу я, колхоз «Красное Заречье». Из старых бумаг наделал колёсиков с лепестками, любящих зимние пронзительные ветры, охотно бегающих по снежной целине. На каждом бумажном колёсике, единственным в хозяйстве огрызком красного цветного карандаша, старательно, красивыми печатными буквами написал: СССР. КОЛХОЗ «КРАСНОЕ ЗАРЕЧЬЕ». Резво убегали от меня маленькие посланцы, боль несправедливости уменьшалась с каждым из них, отпущенным на мировые просторы.