***

Абстинентный синдром (или просто похмелье), протекал очень вяло. 
Вчера было все, была водка, было пиво, коньяк, и даже портвейн. Были разгульные и в  хмельном угаре  красивые девушки, хорошее настроение, друзья,  но это было вчера.
Что есть сегодня?
Есть однокомнатная квартира, - есть груда пустых бутылок, - и ни одной сволочи, которая хотела бы помочь вынести мусор и прибраться в квартире. - Сегодня нет ни чего, - ни намека на то хорошо, что было вчера. - Ни веянья той умопомрачительной кавалькады страстей, что была вчера. Вчера было вчера, сегодня есть сегодня, и с этим трудно спорить.
Как было хорошо вчера? – Это я спросил вслух у самого себя.
- Хорошо было, - ответил я сам себе, и добавил, - очень хорошо.
- Что мы имеем сегодня? Опять мой же вопрос.
- Плохо, мы имеем сегодня, - больную голову, тошноту, и резкое ощущение нагадившей кошки во рту, - ответил я себе.
- Какой из этого выход или вывод? Задал я себе довольно, подходящий для моей ситуации вопрос.
- Лезем в холодильник, - с одной нерушимой, как великая китайская стена, мыслью «а вдруг!».
- Залезли, - надежды как всегда не оправдались, - жаль, конечно, - но делать нечего. В холодильнике просто «голяк», «висящую там повешенную мышь, хотят обглодать ее же голодные соплеменники», что означает только одно, а именно то, что в холодильнике, как и впрочем, во всей квартире, поправиться было не чем.  Как же все-таки было хорошо вчера…
 Вчера был полный холодильник, того что я ищу сегодня утром, и того, чего там просто нет.
- Что делать? - Это извечный вопрос, но я вам скажу по секрету, что я знал на него ответ. Надо идти, туда, где холодильники просто разрываются от того, что может мне помочь.
- Как же болит голова…
- Как же охота, просто издохнуть здесь и сейчас, но этой милости, я сегодня, пожалуй, не заслужу. Эта милость неподвластна мне. Вчера надо было думать, чтоб сегодня не страдать. Но вчера было некогда, вчера было хорошо, и вчера мне этого хватало…
С силой захлопываю дверцу холодильника, как бы в отмщение последнему, за столь скудный запас спиртного в его чреве. Пыхтя, натягиваю толстовку и джинсы, отдыхаю… - Потом поднимаюсь вновь, и залажу  в скользкие недра пуховика.
- Как же раскалывается башка…
Затем обувь, - мокрые и неподатливые ботинки, как же вас тяжело обувать! Как же тошнит, когда руки хватают вас за неподатливые шнурки. Но всему есть предел, есть мне, есть всему и есть предел моим сборам.
Проталкиваюсь в подъезд, кругом темнота, пахнет мусоропроводом и перепрелой мочой, как же меня тошнит…
Спуск.-  Выход. -  Свежий морозный воздух, - на улице не меньше минус тридцати, даже с похмелья ощущаю, как щиплет лицо. Закутываюсь…
До ларька, в котором продают спасительную жидкость, не меньше ста метров, сто метров, прямо по сугробам, через порывистый ветер, - но эта дорога к здоровью. Как же все-таки было хорошо вчера, - думаю я. Как же мне хреново сегодня, - отвечает мне, мое внутреннее я.
Вот павильон, обшарпанная дверь с истертой нетерпеливыми руками ручкой. -  Рывок на себя и я внутри. Здесь просто море всего, море того, чем так сильно, за последние сутки, обеднел мой холодильник. Встает выбор, - чего и сколько? - Беру пиво, - водка в моем случае, есть медленная и неизбежная смерть.
Какое пиво? Это вопрос риторический, конечно же холодное…
Беру, - рассчитываюсь, - думаю.
Выпить сейчас, прямо здесь или, все же дойти до дома, и приложиться к холодной бутылке уже там. Выбор сделан, здравый смысл берет свое, подхватываю пяток бутылок, и выхожу на улицу. Опять ветер, опять колючий снег, и неимоверный холод, мой проводник из царства забвения в царство жизни и радости.
Первые шаги, даются легко. Я знаю куда, а самое главное, зачем я иду, - становиться немного спокойней, - половина дела сделана.
Бреду, наклоняюсь, прижимаю заветные бутылки к своей груди. Легкий шелест впереди, заставляет меня поднять голову, впереди меня, женщина лет сорока, сорока пяти. С перекошенным лицом, обесцвеченными волосами и окурком « Примы» в забитом «фиксаме» ротовом проеме. Она не несет на своей голове, шапки или какого-то другого головного убора. Поверх застиранного ситцевого халата, накинуто полуистлевшее драповое пальто. - Синячне ноги, отечны и наги, - сланцы неимоверно стоптаны, синие носки под сланцами, изрисованы  веселыми картинками, и судя по виду, давно не стираны. В руке, как олимпийский факел женщина, сжимает измятую сотенную купюру. Видно, что идет за тем же зачем и я. Воодушевленная лишь идеей, она протачивает свой путь, сквозь сибирский мороз. Идет навстречу отголоскам того, что было с ней вчера.  Идет, не смотря не на что, как живое воплощение, мифического ледокола, идущего сквозь «все», не смотря не на «что».
Я остановился, и не взирая на лютый холод, провожаю  женщину взглядом.
«Ей было хуже чем мне, раз она пошла в ларек даже без колготок», - подумал я и почему то обрадовался. «Но если так, если сегодня ей хуже чем мне», - сделал я не хитрое умозаключение я, - «значит вчера ей было гораздо лучше чем мне?», -  и от этой мысли, мне стало немного грустно. Грустно не от того, что мне  вчера было хуже, чем ей, а от того, что сегодня утром, нам практически, одинаково хреново…
                Вейт И. В.
                24. 12. 2011г