Бредущие

  Вчера я украл верёвку. Шёл по улице и увидел веревку, висящую на заборе. Я ускорил шаг, бросил взгляд через плечо и, схватив веревку, спрятал под пальто. Зачем она мне? Теперь вот красться, прятаться. До конуры. А потом забиться, дрожать. Чем-то надо накрыться. Лежать распластанным, беззвучным. Так будет лучше. Другого не остаётся. Я не хозяин своим движениям. Даже этого не могу. Ради чего всё? Что доказываю? Оправдываю своё нахождение здесь? Здесь это где? Реален ли я? Затем и украл?

  Старик встречает меня на входе. Говорит я задолжал за комнату. Думает я не знаю?! Я истончаюсь, растекаюсь по стене, бормочу, заикаюсь. Заплачу, нет денег, простите, вы великодушны. Меня тошнит. У него почти нет зубов, слова разваливаются, вырываются недоношенными, но интонация не оставляет вариантов для трактовки. Говорит из уважения и доверия даёт мне ещё неделю. Лжёт. Презирает меня. Я кланяюсь несколько сотен раз, голова бьётся о пол, и я залетаю в комнату. Прижавшееся к стене тело обмякло, суставы из дерева не разгибаются, я сползаю вниз. Выползал ли я оттуда? В комнате холодно. Сырость. Из окна сильно дует, мне кажется, там вообще нет стёкол. Надо бы сказать Старику. Думаешь, он не знает?! Окно в моей комнате выглядит совершенно инородным. Видимо архитектор не хотел его ставить, но в последний момент передумал и пробил в стене отверстие размером чуть больше ладони. Оно находится достаточно высоко и мне, не смотря на высокий рост приходиться становиться на цыпочки, чтобы дотянуться до него. Но, даже дотянувшись до него достаточно сложно что-то разобрать, так как оно почти полностью занесено снегом. Но никому нет дела, ни до окон, ни до снега на этих окнах, ни до людей стоящих у них. Я вдруг представил, сколько их, таких, стоящих на цыпочках?! Весь дом, весь город, весь мир? Да, весь мир, стоит и тянется к этим окнам, пытаясь разглядеть за ними что-то важное. Озноб. Я замерзаю. Частокол страданий. Я заперт. Мускулы не сокращаются. Немота конечностей. Полное бездвижие, инертность. Инертность? Нет. Инертность подразумевает нахождение где-то. Любой предмет, даже самый ничтожный и никчёмный, любое явление, изъятые из системы, даже в состоянии инертности, меняют всё, а если не всё, то какую-то часть. А я? Что изменится, если я исчезну? Как я могу исчезнуть? Да меня и не было, я и не жил. Упущенное вгрызается мне в глотку. Пальцы впиваются в края постели. Нечем дышать. Я проваливаюсь в кошмар.

Опаздываю. Выскакиваю из комнаты. Она. Время застывает. Оно уже не имеет власти надо мной. Какие огромные глаза. Смотреть бы в них вечность. Она что-то говорит и улыбается. Слов я не разбираю, ловлю ноты голоса, её дыхание. Как бы я хотел прикоснуться к ней, стать часть её мира. Но кто я такой? Лишь тень. А ангелы не смотрят вниз, они парят и парят.… И её улыбка…. жалость, не более. Даже не смотрит на меня, делает вид, но не смотрит. Приглашает зайти как-нибудь. Она думает, что нас разделяет только лестница и дверь. Это даже забавно. Меня знобит. Отходит от меня, сейчас оторвётся от земли. Машет рукой, смеётся. Всё вспорхнула. Сила притяжения. Я разбиваюсь о землю.
Земля промёрзла до самой преисподней, стала как из камня. Я промёрз ещё больше. Лёгкие воспалены, с ними мозг, мысли.… Зачем  мне столько мыслей? Этот рой отвратных мух. Они ничего не несут, только боль. Надо просто копать и всё! Рыть землю, грызть её, долбить ломом, киркой, царапать когтями. Мне нужно успеть. Глубже, ещё, ещё…
 Странная процессия. Женщина, вся в чёрном, бесстрастный взгляд в сухих глазах, размазанные черты лица. Ссохшиеся пальцы держат фотографию. Ребёнок лет восьми. Рядом идёт мужчина. Высокий, с бородой. Еле плетётся, держится за бок. Тощий, ноги вот-вот сломаются. Взгляд упёрт в землю. Рыдает в голос.
Я тоже рыдал, когда она умерла. Нет, не правильно. Я её убил. Тоже неверно. Долго и мучительно. Бесконечно долго и мучительно. Бесконечно долго для меня и бесконечно мучительно для неё. Может и наоборот. Я никогда её не знал, у меня не было выбора. Кто-то просто сказал: « Это твоя мать, плоть от плоти, кровь от крови и когда-нибудь ты распнёшь её за свои грехи! » Вот и всё, больше мне ничего не дали. Я остался с ней один на один. Что я должен был ей сказать? Моя речь бессвязна, движения лишены смысла, и наоборот. Я цеплялся за кровь. Искал в себе её куски, части, черты, тени. Часами  я стоял у зеркала, всматриваясь  в это паршивое, гнилое отражение. Кто раздаёт нам эти шкуры? Какая несправедливость. А ведь  я мог иметь лицо, тело, не быть столь безобразным и бесформенным, походить на человека, а не на жалкое насекомое. Я отравлял её воздух. Своим видом, своим дыханием. Я гнал её и преследовал одновременно. Это было сродни религиозной фанатичной резни за убеждения, за веру, за право! За Бога? Живя бесшумно, я требовал того же от неё. Подобно глухому, запрещающему играть музыку в своём доме, я хотел затолкать её в соседний со мной кокон. Но она была другой. Её черты лица были слишком правильными, а спина слишком прямой. Она возвышалась колоссом над моей тараканьей фигурой, одно движение ноги и меня не будет.
Они стоят у края могилы. Я стою у края могилы, опёршись на лопату. Все стоят. Бородатый прекратил рыдать. Вязкость тишины. Головокружение. Как я устал. Поднял голову. Пялится на меня. Чего он хочет от меня? Нет. Я не виноват! Причём здесь я? Я не могу отвечать за всё! Даже ты не справляешься. Я один. Немощен. Что я могу? Что я? Каждого не спасти. Мне вообще никого не спасти. Ты сам себя не спас! Так помоги хотя бы мне. Оживи меня, смрад от меня невыносим! Старуха отбрасывает фотографию. Медленно поднимает руку с указующим на меня пальцем. Застыла. Вытянулась. Как из воска. Как труп после окоченения. Старуха? Мне она казалась моложе. Сейчас передо мной что-то первобытное. А может просто прошло время, слишком много времени. Всё уже кончилось. Ничего больше нет. Осыпалось, рухнуло, превратилось в пепел. Как сладостны мне эти мысли. Мне хочется петь. Я хохочу надрываясь. Потом во мне что-то рвется, и я медленно бреду по головам мертвецов между надгробий увядшего мира.

Я очнулся в городе. В сумерках он казался совершенно незнакомым, чужим. Долгое время я не мог понять, где нахожусь и скитался без цели и смысла. Одежда моя была изодрана, и сам я походил на бродягу. От холода и истощения я терял сознание, а с ним последние ориентиры на этой местности. В очередной раз, придя в себя, я увидел перед собой исполинское серое здание из тяжёлых каменных глыб и тёмных стёкол. Здание это было столь высоко, что шпиль башни венчавшей его терялся где-то в чернилах небес. Я решился войти туда и попросить о помощи, так как я потерял всякую надежду на спасение. Двери были тяжёлые и не хотели поддаваться. Но за спиной были только ночь и смерть, поэтому я сделал решающее усилие и буквально влетел внутрь. Дверь громко хлопнула за моей спиной. Внутри было жарко и светло. Стены и потолок были расписаны красивыми телами и лицами. В середине зала стоял человек, который жестом пригласил меня сесть на одну из скамеек, коих там хватало. Постепенно согреваясь, мой мозг начал понимать, где я нахожусь и что передо мной Служитель. Он сел рядом со мной.
- Что привело тебя сюда?- Голос, скользящий змеёй в душу. Что мне ему ответить? Холод? Ночь? Страх? Мать? Одиночество?
- Я заблудился,- прохрипел я. Это мой голос?
- Все заблудшие приходят сюда рано или поздно. – Жирные губы. Изо рта пахнет. Мясо. А я уже не помню его вкуса. Я ничего не ответил. Служитель продолжил.
- Я вижу тебя что-то гложет, поедает. Скажи. Будь со мной искренен.- Улыбается снисходительно. Мелкие частые зубы. Есть  в нём что-то хищное.
- Я безумен!- был ответ.
- В чём же твоё безумие?- не унимался Служитель. В том же, в чём и твоё! Я слеп, глух. Живу во лжи. Но ты хотя бы сытый. Вон живот, какой. А щёки. Как здесь душно. Становится невыносимо.
- Открой себя для бога!- набросил удавку. Ловушки расставлены. Но я не так прост. Взял в руки мою ладонь. Мягкие. Гладкие. Наверное, никогда не копал могил. Потные. Да и весь он какой-то… как в масле. С него постоянно что-то капает, стекает. Точно. Он как осьминог. Схватил меня своими липкими щупальцами и тащит за собой на дно. Удушье. Я его уже ненавижу. Вырвать ему эти бесцветные глаза. Сжевать их на ужин. Эти кровавые губы с привкусом баранины. Жирный. Сытый. Прочь. Прочь. Исторгнув отчаянный вопль утопающего сумасшедшего я вырываюсь в ночь, навстречу безумию, подальше от этих потных ладоней, лживых слов и пустых скамеек.

Как это постыдно жалеть себя. Разыгрывать бесконечные драмы и накрывшись с головой одеялом брюзжать о своём положении. Заламывать пальцы, объясняя теням на стенах, насколько всё не просто, что всё вокруг так устроено, так расставлено, как будто  умышленно, дабы не дать мне ни малейшего шанса набрать  воздух в грудь, хотя бы немного продохнуть. У них всё поделено, всё движется по их правилам. Когда принимались эти законы, меня не было. Никто не спросил. И выходит, кто-то сейчас развалился у себя в тёплом доме, на мягком, лишённом паразитов, диване, окутанный запахом жареной свинины, с полным отсутствием сомнений, относительно того, доживёт ли он до весны, или застудится насмерть, прямо во сне, и, что самое страшное, на голодный желудок. Напротив он просто ждет, когда будет готов его ужин, а завтра пойдёт на работу (а может и не пойдёт) на которой ему не придётся быть кладбищенским кротом, которого потом и закопать будет некому. Какая жестокая ошибка. И всё из-за отсутствия решений. Точно. Вот в чём дело. Болезнь. Чума. Но есть вакцина. Вцепиться в реальность. Вскочить с постели. Твёрдо упереться ногами в пол, не сдавая ни дюйма. Затем начать метаться по комнате, круша мебель, стены, поджигая воздух взглядом. Чувствовать электричество тела. Меньше суеты, не нужно мелких движений. Не растрачивать заряд попусту. Принять решение вот что надо. Нет. Принять бесчисленное количество решений. И вот лестница уже позади. Как легко. Я у её двери. Хладная сталь замка. Шум. За дверью. Не одна! Высунул голову, получай! Что будешь делать? Так и стоять, слиться с дверью, раствориться. А может сломать дверь? Ногой. Ударить по сильнее и всё. Это-то я могу. Вторгнуться. Взять, наконец, своё. Ладно, не моё. Но я рассчитывал. Накричать, сделать грубый бас. Ругаться. Точно. Сквернословить. Это усреднит. Подумает я как все. Это поможет. Можно бояться, значит. Всё это с порога? Не знаю пока. Там решу. А потом? Свернуть ему шею. Громко, с хрустом, чтоб на весь квартал. Нет. Белый флаг. Бежать. Свернуться под кроватью. Запереть двери на все засовы. Окно. Окно тоже закрыть, заколотить. Скорее вниз. Ползу по лестнице. Старик. Стоял, ждал. Всё знает. Точно знает. Кожа поражена чем-то. Бледнее меня, наверное. Он умер. Забыли похоронить. Теперь вот бродит среди людей, сдаёт комнаты, режет сердца. Сейчас начнёт.
- От неё? – два слова. Глаза тиранят. Оскалился. Мразь. Надо что-то ответить. Лгать?
-Это её ремесло. За комнату надо платить. Я закрываю глаза,- бесстрастный голос.
И обломки мира погребли меня. Ремесло. Жизнь конечностей конечна. Не чувствую. Молчать нельзя. Хоть что-то. Слова кончают самоубийством, бросаясь в окно рта, не выдержав моего общества, разбиваясь вдребезги, Глухо.
- Скажите, а когда вы сможете заделать окно в моей комнате? Очень холодно, а у меня слабые лёгкие.
Что за слова? Что за тон? Как мышь пищит с пола. Покраснел. Даже бледность пропала. Сейчас раздавит.
- За те деньги, что вы платите, следовало бы и стены убрать!
В цель. Стальные ноты. Считай, плюнул в лицо звуками. Развернулся, всколыхнув полами халата. Уходит. Даже походка другая. А ты теперь стой, обтекай слизью. Потом ползи дальше. В нору. Тебе ещё сухих веток и листьев. Но зима.
 
Наверное, зима никогда не кончится. Холодно. Паранойя. Снег в этих краях выпадает раз и навсегда. Каждый день нам обещают, что  он растает, но я уже не помню того времени когда здесь не было снега. Может быть, он был здесь всегда. Он всюду: на земле, на деревьях, на крышах домов, на лицах людей. Он давит на грудь, не даёт дышать, слепит глаза, и они не видят. Иногда мне кажется, что  я один чувствую эту тяжесть, но сейчас, глядя через окно на улицу, на сутулые, сгорбившиеся силуэты людей, мне становиться стыдно за мои мысли, в которых я пытаюсь казаться себе каким-то особенным, не таким как все. Но я такой же. Только хуже. Я уже знаю ответ. Втянуть голову в шею, силясь избежать плети. Безвестный каратель. Удары глухие, ровные. Это не боль. Вина? Что это значит? Кто поставил границы? Я не смею задавать вопросов. Они ничего не значат. Ответы также бессмысленны. На краю бездонной ямы, не держась на ногах, напряжённо сверлящий черноту внутри, пожираемый вопросами. Узнай я ответы и яма поглотит меня. Поэтому отчаянное сжимание век, в благоговейном ожидании следующего удара - это единственное настоящее. Тяготит только одно. Паузы. Видимо, они необходимы, я не смею жаловаться. Понятно, что нужно занести плеть, взяв замах побольше, выбрать место для удара и, придав руке ускорение, воздать за все мои прегрешения. Я всё это понимаю  и ценю столь трепетное отношение к моей персоне, право я такого  не заслуживаю, но паузы.… Когда в воздухе ещё не растворился свист плети, но он вот-вот иссякнет, и я, мне эти мысли омерзительны, получаю сомнительную  возможность расправить плечи,  и может быть даже открыть глаза, меня сейчас стошнит, именно в эти мгновения я познаю древний ужас, доселе дремавший, но теперь разбуженный и требующий утолить голод. И тогда я молю об избавлении, чтобы моё сердце взорвалось, кровь застыла. Я молю о слепоте. Парализуй, молю! И в самый тёмный час, очередной удар спасает меня от безумия. Безвестный спаситель.  Надо только плотнее закрывать глаза, сдавливать веки до крови. Вот оно! Искусство! А вы? Опаляемые зноем, гонимые морозами, загнанные и растерянные. Не будет воскрешения, не будет райских кущ. И судить вас некому. Хватит. Просто смерть. Просто черви и гной. Втиснулись в смешные костюмы и платья. Камни на ножи. Правила. Побеги смысла. Набить брюхо. Жрать реальность, заглатывать кусками. Быстрее, быстрее. Дайте мне ещё, мне же потом гнить веками. Просветление разложением. И мать  с ними. Попросила клубники. До сих пор в ноздрях стоит запах. И всё. Дальше сам. Барахтайся, бейся об лёд. Сам себе. Съела только одну. Хладная рука Создателя. Я вопил и вопил. Захлёбывался. Один. Она всегда знала, что я неизлечим. Заражение крови. Вроде того. Виски отбивают такт. У меня лихорадка. Жар. Проклятый Старик. Я просил так мало. Что будет? Зря отдал деньги. Теперь найдут через неделю, когда придёт время снова платить. Может позвать на помощь? А кого? Нет. Это бесполезно. Я не выдавлю из себя ни звука. Она тоже тихо ушла. Гордая. Буду корчиться в тишине. Пора привыкать. В груди. Нестерпимо. Как сглотнул углей. Даже не заплакать. Высушен. Скоро дух покинет сие бренное тело. Давно пора. Ходов много - выход один. За мной будут другие. Навалятся сверху. Придавят. Бредущие на ощупь тела. Впотьмах. Натыкаясь на виселицы и флаги. А как всё начиналось. Не ржавеющие сваи веры. Сладкие объятия любимой. Всё впереди. Нам так многое предстоит. Даже такое было. Не помню. Наверное. А сейчас вот как. Финал. Эндшпиль. Я буду погребён под завалами этих бесчисленных ходов секундной стрелки. Никто меня не запомнит. Стоит признать, и я никого не помню. Уже нет. Я так одинок в своём бессилии! Не могу стать их частью. Они ищут свет, а я ищу лампы. Трудно даже думать. Саднит. Надо подготовиться к отбытию. Уподобиться маятнику. Именно. Предаться колебаниям. Мерно раскачиваясь подчинить себе время, нет, стать выше времени. Стать абсолютным. Вернуться к колыбели. Только раскачиваться и раскачиваться. Раз и два и, раз и два и.… Где-то здесь у меня была краденая верёвка.
Я вижу маму. Она берёт меня на руки, проводит ладонью по моему лицу. Смотрит мне прямо в глаза. Мне очень спокойно. Она источает свет, и этот свет заливает меня полностью, я им переполнен. Может быть, я даже улыбаюсь.


Октябрь – декабрь 2011 г.