56 ночь

По руке крадутся причины. Причина во мне. Неясные очертания маминого крика. Мама! Это я! Мама. Причина облизывает мои щеки, как преданный, служивый пес. Пару пачек до станции пересадки, переливания донорской крови, в коньячном бокале. Лихие значки. Уменьшительно-ласкательное от знаки. Твои не щадящие изгибы. Семейные изгибы – драки, стоны, антагонизмы. Только что попытался заснуть, но сознание выплевало меня из-под одеяла, оторвало голову. От подушки. Задушите меня в утренней росе. Неслыханно, нежданно, негаданно интересовавшее – сбылось. Не серьезно. Не суйся. Подвинься.
; Ну что снова с тобою случилось? Опять весь день ничего не делал?
Нет. Зато теперь есть о чем написать. О том, как нерешительно трамвай трогался с места, подъезжая к моим ушам, включив правый поворотник, передумал и вознесся. Трамваи летают, словно листья, звезды, облака. Им забронировано место среди достойных. В отличии от пассажиров, водителя и кондуктора. Трамваи летают. Вы только не пугайте их грязной обувью.
; Наверно совсем худо…
А еще о том, как неказистые создания называют город живым, очевидно приписывая ему себя: если мы живы, то и город некуда не денется и тоже станет приблизительно таковым. Вся мишура типа артерий, мозга, задницы… указывают на то, что мы живы. Послушайте! Трамваи молчат об ином. Трамваи уверены в том, что ООПРС замерла. Абракадабра! Точно также как и квадратные скобки с параграфами внутри. Месяц, два разницы не сыграют. Дегустация предшествует поглощению. Чего только не произошло!
; И все?
; Мало?
; Маловато, давай еще, черкни.
Сначала плесни. Плесень. Создания водят меня за нос, роняя в свои темы. Роняя в существование, от которого вас подташнивает. Ибо такого просто не может быть. Подташнивает? Вырвите! Я то здесь причем. Привык быть к словам, что между. Явлениям, что между. Органам, что между. К царапинам на языке, на предложениях, на обстоятельствах. Прекрасно осознавая, что стоит делать, а чего не стоит, мы поступаем – насколько хватит хватки.
Вы все не хотите убедится. Вы все ищите аргументы в пользу ваших безопасных мыслей. Ей они не нужны. Ему тем более. Зарисовочка удалась. Зарисовочка длинною в несколько десятилетий. Несколько десятилетий за оградой лечебницы.
; Такое ощущение, что ты сидишь в психушке и оттуда черпаешь вдохновение. Когда я читаю твои тексты, то думаю что схожу с ума.
Пойду за антидепрессантами. Веревкой и мылом. Вот, незадача, банально вышло. Так, на набор средств от депрессии явно не смахивает. Депрессию, заливают, закуривают, затрахивают. Тут что-то нормальное. Да-да. Нормальное. Такое смиренное, обыденное, все мы там будем, кто раньше, кто позже. ООПРС-абракадабра. Моросит дождик, мы под зонтиком спускаемся с горочки, в бумажных пакетах покупки, отличное настроение, промокли, такие, смеемся, радуемся. Ну и что, что дождик, мы вместе, мы вместе с друзьями. Мы толком не разберем, чем отличаются слезы от дождя… благость, неделимость, исконность. Не депрессия. С кровью поджаренная память. Накаленной иглой сшитые раны. Дождик! Проснись! Помнишь, как мы подписывали наши первые художественные произведения – Мама, Папа, я. Никого не волновало, что сходство минимальное. Любовь на максимуме, не измеряемая. Любовь была. О любви можем говорить как о чем-то минувшем. Наладилась картинка, резкость, звук. Потом мы врубаемся – питание отключено. Одна монотонная линия. Похищенное существование. Залитое, укуренное, затраханное. А им нужно не так уж и много. Приклеить улыбку из разноцветных лоскутков. Не заметных. Лоскутки легко изменяемые, абсолютно невменяемые. Не контролирую. Подобающее выражение из металла и стекла. Я люблю красные струйки, стекающие с губ. Уста, уставшие целовать другого, притрагиваться к нему, изучать его опухший рот. И снова насекомые. Насекомые на губах. Щекотно. Щекотливая гримаса. Масса грима. Уйди. Названиваю из эпохе. Бери трубку. Я не посвящен в ее тайны. Знаю одну и она моя. В черном свертке на крючке, на взгляде, зависаю. На взгляд. На глаз.
… Помнишь, как мы подписывали наши первые художественные произведения – Мама, Папа, я.