Обретение цели

Очень важно ясно видеть свою дорогу, своё предназначение. Анна Андреевна Забелина это понимала, а по мере того как становилась старше, старалась принимать самостоятельные решения. И когда это удавалось, на душе у неё становилось тихо и спокойно.

Анна Андреевна – невысокая светловолосая женщина с серыми глазами и бархатным голосом, по окончании университета работала учительницей в школе. Преподавала русский язык и литературу в старших классах.

Лет двадцать назад она имела неосторожность влюбиться в директора школы, лысеющего мужчину с круглым лицом и смеющимися глазами.

Владимир Ильич Павлов был вдвое старше Анны Андреевны. К тому же у него была семья: жена-врач и двое сыновей. Но это не помешало ему увлечься молоденькой учительницей. Тогда ему исполнилось сорок пять, а ей – двадцать два.

Владимир Ильич бросил жену и сошёлся с Анной Андреевной. Он был прекрасным организатором, пользовался уважением коллектива и умел принимать сложные решения. Живой аналитический ум, чутьё, быстрая реакция обеспечивали ему продвижение по карьерной лестнице.

На работе всегда сдержанный и степенный, он позволял себе расслабиться на своём садовом участке, где всё время что-то копал, пересаживал или строил. Доставляла удовольствие ему и быстрая езда на машине. Там он забывал о заботах и неприятностях. Ему казалось тогда, что ничто не связывает его с прошлым. Впоследствии поймёт, что ошибался. Он даже предположить не мог, что для него значило чувство родной плоти. Он мог горы сдвинуть, «слыша» на расстоянии «свою кровь». Именно поэтому, живя много лет с Анной Андреевной, он ни на день не упускал из виду сыновей, интересовался их успехами, чем мог, помогал.

Владимир Ильич ценил юмор, заразительно смеялся, не подозревая, что мог этим смехом иной раз кого-то обидеть. Жил настроением, которым и определялся строй его мыслей, отношение к людям. В нём бурлила организаторская энергия, стремление переделать, изменить жизнь. Неуёмная чувственность иногда переливалась за рамки морально дозволенного. Но усилием воли он всё же сдерживал себя.

Анну Андреевну убаюкивали тёплые нотки его голоса, логика рассуждений. Но со временем всё чаще, когда Владимир Ильич был не в настроении, он мог и обругать, и нагрубить неожиданно, наговорить такого, от чего на следующий день ему становилось стыдно и он всеми силами старался загладить свою вину.

Но это всё было потом, когда хронометр отсчитал двадцать лет совместной жизни.

Прыжки настроения делали его непредсказуемым. Тягостное настроение сопровождалось иногда болями в сердце, повышением артериального давления. В результате – беспокойство, недовольство собой.

Жизнь с ним поначалу для Анны Андреевны была удовольствием, но скоро она поняла, что это и тяжкое испытание. Страх старости и потери власти сделали Владимира Ильича подозрительным и ревнивым.

Он считал себя нравственным человеком, так как искренне желал людям того же, что и себе, и никак не мог понять, как может она желать иного. Пытался скрыть свою авторитарность, властность, прикрываясь рассуждениями о том, что у него больший жизненный опыт, и он лучше знает, что ей нужно.

Нет, конечно же, Владимир Ильич не был таким уж редким психологическим типом. Людей, которые ценят материальные блага, чувственные удовольствия и власть, очень много. К сожалению, они верят в то, во что хотят верить, и не способны посмотреть на себя со стороны.

Она же всегда прощала его выходки и природные слабости, подчёркивая главное, что она в нём так любила, и, прежде всего целеустремлённость, широкую образованность, умение охватить явление целиком и дать анализ, освещая его со всех сторон. Стремилась быть в ладу с собой, делать добро людям и совершенствоваться в своей нелёгкой специальности.


Анна Андреевна часто вспоминала, с чего всё началось много лет назад.

– Рад приветствовать вас, – сказал, улыбаясь, Владимир Ильич, представляя её коллективу. – Надеюсь, мы с вами сработаемся…

– Я тоже надеюсь.

– Ну, что ж, ваши мечты сбылись. С сегодняшнего дня вы повенчаны с нашей школой.

Ничего не значащие слова, но в душе у Анны Андреевны зазвучал марш Мендельсона.

Уже через несколько месяцев он стал выделять её среди других учителей. Ему нравилось в ней всё: и энтузиазм, с которым она взялась за дело, и умение ладить с самыми неуживчивыми стариками-преподавателями. Она не стеснялась учиться, спрашивать совета, обсуждать проблемы. К нему, и это Владимир Ильич тоже отметил, относилась с трепетным уважением и вниманием. Разве мог он этого не заметить?!

Увлечённый работой, он не всегда был хорошо одет. Мог прийти в школу в несвежей сорочке, повязать старый потёртый галстук. Анна Андреевна однажды принесла галстук, купленный ею в модном магазине.

– Случайно купила. Мне показалось, что он очень подойдет к вашему костюму …

Чего скрывать, Владимир Ильич по-мальчишески обрадовался подарку и с благодарностью принял, считая его дружеским знаком внимания.

– Вы знаете, мне кажется, я смог бы сегодня высвободить вечер, и мы могли бы пойти, скажем, в филармонию. Как вы на это смотрите?

– Я – человек свободный. А вот вы… Да и «что скажет княгиня Марья Алексевна»?

– Это моя проблема. Думаю, её я решу… – Он многозначительно посмотрел на Анну Андреевну. – Так договорились? Я за вами зайду часов в шесть. Сегодня дают девятую симфонию Бетховена. Стоит послушать…

– Как это понимать? Вы начинаете за мной ухаживать, или это просто культпоход? Если последнее, то я приглашу Нину Павловну.

– Никого не нужно приглашать! – решительно сказал Владимир Ильич. – Считайте, что это начало моих ухаживаний. Или вы против?

– Отнюдь! Вы мне нравитесь. Смущает только разница в возрасте, ваше семейное положение и тот факт, что вы – директор школы.

– Разница в возрасте – вещь относительная. Например, если бы вам было двадцать, а мне шестьдесят, вы были бы младше меня в три раза. Но через двадцать лет вам было бы сорок, а мне восемьдесят и разница уменьшилась бы, вы были бы младше меня всего в два раза… Но мне не шестьдесят, а только сорок пять. Вы меня догоните! Во всяком случае, нам с вами по пути!

– Уговорили.

– Я хорошо помню… Вы появились в нашей школе в августе. Не глаза – глазищи. Светофоры. После вашего прихода здесь как будто стало светлей. Школа изменилась. В нашей чопорной учительской, наконец, начали смеяться. Даже самые мрачные учителя, и те стали улыбчивее. Что-то действительно произошло.

– Вы преувеличиваете…

– Но, может, это и не связано с вашим приходом? Может, просто я раньше всего этого не замечал, а теперь вдруг стал обращать внимание?

Анна Андреевна смущённо молчала, а Владимир Ильич продолжал:

– Вы разительно отличаетесь от остальных наших учителей. Напичканы знаниями, свободно цитируете Гомера и Гёте, Баратынского и Надсона, Плещеева и Мольера… Вы умны. А это уже опасно!..

– Я мирный человек. Мне очень интересно учиться у опытных педагогов. Они – интересные люди! Но более других мне интересны вы. Не буду скрывать, и вы меня поразили при первом же знакомстве.

– Чем же?

– Глубиной… Да-да. В вас нет снобизма, нет пресыщенности. Вы умеете радоваться жизни, а это главное! Умеете удивляться! И если правда, что возраст – не число прожитых лет, а состояние души, то вы молоды, по крайней мере, моложе многих моих сверстников.

– Большой опыт?

– У меня нет большого опыта общения с мужчинами. В университете я пользовалась успехом у ребят, но меня никогда не привлекали плотские утехи. А духовного мои товарищи дать мне не могли… или не хотели. До духовного нужно дорасти. А они были как акселераты: физически вполне готовы к продолжению рода, а психологически – инфантильны настолько, что с ними становилось скучно…

– Это, наверное, судьба. Никогда у меня такого не было. Не знал, что такое может быть. Женился рано. Жизнь была неинтересной… На работе мне казалось, что я живу. Я всего себя отдавал делу. А когда стал директором, нужно было осваивать общение со строительными организациями, ремонты, поиски средств… Эта извечная бедность… хождение с протянутой рукой… А сколько кляуз, жалоб, анонимок, комиссий всяких по делу и не по делу… И всё это составляет суть моей работы. Несколько раз хотел уйти. Но так и не решился на такой подвиг.

– Но у вас же семья: жена, дети…

– Дома совсем тускло. Прихожу только ночевать. Даже поделиться своими проблемами не с кем. И это продолжалось бы, но вдруг появились вы…

– Вы преувеличиваете…

– Сразу жизнь снова стала интересной. Мне хочется что-то делать, куда-то стремиться. Появилась цель! Но как я боялся признаться себе в этом чувстве! Как ждал и страшился этого разговора.

Анна Андреевна молчала и боялась, что сейчас в учительскую кто-то войдёт.

– Я не знаю, как спросить, – смущённо продолжал Владимир Ильич. – Почему…

– Почему я одна? – опередила она его.

– Да.

Она замолчала на мгновение, словно обдумывая ответ, но потом выдала:

– Разве можно ответить на это «почему»? Одна, и всё. Остальное мы договорим потом. Мне нужно на урок.


Ни в какую филармонию они не пошли. Бродили  по вечернему городу до рассвета. Хорошо, что следующий день был выходным.

Она не говорила ему ничего, не задавала вопросов. Когда он попытался её поцеловать, мягко отстранилась.

– Не торопите события. К тому же вас дома ждут…

Он не стал настаивать.


Они прекрасно проводили время, гуляя по городу. Никогда раньше он столько не ходил по улицам Ростова, по его паркам, и всякий раз восхищался: «Ах, какая прелесть! Какая архитектура! Какая красота. А набережная! А эти скульптуры лошадей, пасущихся на траве!..».

Однажды в парке Горького он её поцеловал, потом поехал провожать и остался у неё. Всё было как в прекрасном сне: чудный вечер, дивная ночь, Анна, нежная и страстная…

Проснулся, когда Анна ещё спала. Он не хотел её будить. Тихо оделся и ушёл. Он ещё не был готов к развитию отношений и боялся её обнадёживать.

В кабинете пытался собраться с мыслями и прекратить киснуть, однако ощущение какой-то необъяснимой тяжести не оставляло. Думалось о жене, об Анне, о вчерашнем моменте истины.

У него возникло непреодолимое желание позвонить, услышать её голос. Впрочем, что он мог ей сказать и что вообще нужно говорить в таких случаях? Какие между ними могут быть «отношения»? Как можно вырваться из этого круга? Двое детей! Разница в возрасте. Он начальник, она подчинённая! Да, а если он её любит? Тогда как? Причём здесь весь мир? Если любит, любовь оправдывает всё! Боже, как же трудно! Почему-то трудно разгадывать этот кроссворд: постоянно не совпадало то по вертикали, то по горизонтали…


На следующий день он купил раскладушку и спрятал её в кабинете за книжным шкафом. Стал ночевать в школе. Старался не замечать её, чтобы, не дай Бог, не навлечь на неё ненужных разговоров.

И она держалась спокойно, не давая повода для сплетен.

А он ухитрялся сохранять благодушие даже тогда, когда воздух был напитан грозовым запахом катастрофы. Иначе нельзя! «Сейчас моралисты начнут свою атаку», – подумал он.  Но всё обошлось. Никто не проронил ни слова. Все всё знали, кто-то осуждал, кто-то восторгался, кому-то всё было безразлично, но открыто осуждать директора не решился никто. Зато волна гнева, бессловесного, выражающегося в тихом презрении, накрыла с головой Анну Андреевну. Было понятно, что эта волна подхватит её и ударит о скалистый берег. Так и разбиться можно. Нет, её нужно было защищать. Поэтому Владимир Ильич и сказал сразу же после педсовета:

– Чтобы не было никаких кривотолков. Я люблю Анну Андреевну и надеюсь, что мы скоро будем вместе. А пока… Идите, работайте!

Все выходили из кабинета директора, будто их уличили в чём-то постыдном.

Анна Андреевна вышла вместе с другими учителями. Опустив голову, торопливо прошла в свой класс.

Осталась только секретарь партийной организации. Она сидела молча и ждала объяснений.

– Я люблю её!

– Чудесно… Только сначала разведитесь… А иначе не афишируйте свои чувства… Вас ли мне учить?! Аморалка – это волчий билет! Тем более у нас, в школе… Вы же это сами хорошо понимаете!

– Нет аморалки! Нет никакой аморалки, – вскричал Владимир Ильич. – Наоборот, всё предельно морально. Когда двое любят друг друга, разве это аморалка?!

– Вы не мальчик и хорошо всё понимаете. Ей нужно будет уйти из школы.

– Уйдёт. Окончится учебный год, и она уйдёт…

– Вот и хорошо… Жаль. Дельный педагог… Умница.

– Другую бы я не полюбил…

– У вас хороший вкус… А как дома?

– Решу проблему… Непросто, но решу. Иначе не могу…


Прошло полгода, и они стали жить вместе. Жить как муж и жена. Только с женой своей он так и не развёлся, а она смирилась со своей участью. Что могла сделать? «Седина в бороду – бес в ребро», – говорила она и старалась, как могла, не ронять достоинства. Впрочем, и Владимир Ильич не давал ей повода быть недовольной. Аккуратно каждый месяц приносил зарплату, оставляя себе только на самое необходимое. Регулярно интересовался учёбой сыновей…

По сути дела они давно были чужими друг другу, и его уход практически ничего не изменил в их жизни.

А Анне Андреевне пришлось пережить немало неприятных минут, когда за спиной шушукались, обвиняя её во всех смертных грехах. Она и разлучница, и вертихвостка, сумевшая соблазнить престарелого директора школы, чтобы самой сделать карьеру. О чём только не шушукались. Но она всё выдержала потому, что действительно полюбила этого неординарного человека. Понимала, что пока ещё не пара своему любимому, но старалась расти, чтобы «соответствовать». Через год успешно сдала кандидатские экзамены и стала готовить диссертацию. Пошла на курсы английского языка, чтобы в подлиннике читать Шекспира.

Хозяйкой она была никакой. Научилась готовить нехитрые блюда и не очень огорчалась, что не умеет печь пироги.

– Кесарю кесарево! Это не моё, – говорила Анна Андреевна, и к плите становился Владимир Ильич. Вот он умел готовить, и делал это с удовольствием.

– Вообще, не женское это дело! – говорил он. – Твоё дело – меня любить! Всё остальное – дело моё.

А жизнь кружила и кружила. Анна Андреевна успешно защитила кандидатскую диссертацию. Ей предложили место на кафедре русского языка и литературы, куда она и перешла работать. Но это обстоятельство никак не изменило её отношения к Владимиру Ильичу.

За это время она успела сделать несколько абортов, написать монографию о творчестве Чехова, получить диплом доцента и на учёном совете утвердить тему докторской диссертации.

Она искренне верила, что Владимир Ильич многому её научил, помог. Между ними была и дружба, и любовь, но прошло более двадцати лет, а он по-прежнему не собирался оформить с нею отношения, и это её обижало. Знакомые даже не догадывались, что они живут гражданским браком, а в паспорте у него стоит штамп, что женат он совсем на другой женщине.

Сколько бессонных ночей из-за этого провела Анна Андреевна, сколько слёз пролила! Но Владимир Ильич был непреклонен.

– Зачем это тебе? Ты что, мне не веришь? Мы вместе, что тебе ещё нужно?

– Я хочу нормальной семьи. Хочу, чтобы у нас были дети. Очень жалею, что послушалась тебя и сделала в прошлом году последний аборт. Разве ты не можешь понять этого? Я хочу иметь ребёнка! Годы идут. Я должна успеть…

– Что за ерунда? Зачем нам дети? Разве нам плохо с тобой?

– Но у тебя есть сыновья. Ты помогаешь им, наставляешь их. Всё правильно. И я хочу о ком-то заботиться!

– Заботься обо мне!

– Ты хорошо понимаешь, о чём я говорю!

– Говоришь глупость!

– Может быть. Но годы идут. Ты даже не решаешься официально оформить наши отношения. Когда-то ты боялся партийного взыскания, говорил, что это может испортить тебе биографию. Но теперь другие времена! Если ты не хочешь, я сама возьму ребёнка и буду его воспитывать. Сниму квартиру, и буду жить с малышкой.

– Ты хорошо знаешь, что это меня убьёт. Я не могу без тебя!

– Тебе бы гарем иметь…

– О чём ты говоришь? Я ни разу тебе не изменил. Ты – мой свет в окошке. И ты это знаешь!

– Тогда давай оформим наши отношения и возьмём ребёнка!

– Пелёнки, распашонки…

– Нет. Возьмём малышку лет семи-восьми. Мы успеем её поставить на ноги.

– Нет и нет! Давай не будем сегодня об этом говорить. Я устал…


Такие разговоры в последнее время происходили довольно часто.

Она вспомнила, как в первые годы плакала в подушку. Ничего с собой не могла поделать, слёзы сами лились из глаз. Но ничего не изменялось. Он был с нею предупредителен и вежлив, но едва только заходил разговор об оформлении их отношений или ребёнке, становился холоден и упрямо повторял:

– Вбила себе в голову… Разве нам вдвоём плохо?

Не могла она ему сказать, что боится остаться одной, что он не вечен, а она уже своих детей иметь не может. И связала с ним свою судьбу вовсе не потому, что боялась остаться в старых девах. Но не хотела, нет, не хотела строить своё счастье на несчастье других. Она считала, что это его решение – уйти из семьи. Не ждала принца на белом коне, но для неё он стал таким принцем. А потом что? Повседневный тотальный контроль. Куда, с кем, когда вернешься? Краситься не позволял, да и куда краситься, если одеваться надо было на ставку преподавателя. Денег не давал, подарками не баловал. Шить на себя приходилось самой. Особенно унизительно это было в первые годы. Все модницы в капроне на вечер идут, а она в обыкновенных чулках. Куда-то пойти, а ей и обуть-то нечего. Зимой в старом пальтишке. Ни свитера, ни куртки…

А он вроде бы всего этого и не замечал. И она первое время боялась сказать лишнее, даже прикасалась к нему, как к иконе…

Но тогда Анна Андреевна чувствовала себя молодой, красивой, любимой, и никто ей, кроме него не нужен был. Жила как в раю. Терпела ненормальность положения, всё надеялась – рассосётся. Не дождалась – становилось только хуже.

Судьба дарила им шанс. Она забеременела. Потом ещё и ещё. И всякий раз были слёзы, просьбы, даже требования… и одни и те же аргументы: «Нам никто не нужен. Разве нам с тобой плохо?».

Чтобы отвлечь, пытался говорить о другом. Вдруг начинал рассказывать о том, что произошло в школе или жаловаться на здоровье. Увлёкся мистикой, стал верить экстрасенсам, различным чудотворцам. По Фрейду пытался разгадывать сны.

– Ты знаешь, – как-то сказал ей Владимир Ильич, – вот уже несколько раз снится мне один и тот же сон. Я вижу себя на полу возле двери. Я уже мёртв. Ты пришла с работы, увидела меня на полу и не удивилась. Говоришь мужчине, похожему на чёрного ворона:

«Забирайте тело! Несите в катафалк. Мы с ним даже не расписаны. Он чужой мне человек. Чужой!».

Ворон каркнул напарнику, и они подхватили моё тело, уложили в гроб и снесли к машине…

Здесь я просыпаюсь… Не хватало ещё когда-нибудь увидеть, как меня засыпают землёй…

Просыпаюсь, а сердце стучит, как барабан. И тебя рядом нет…

Анна Андреевна слушала его мрачные разговоры, но ни о чём плохом и не думала. Любила его без оглядки. Готова была бежать к нему по первому зову. Волновалась, когда брал за руку. Всё, как в первый раз. Особенно любила смотреть в  его серые глаза. Только позже разглядела, выгорели они, стали рыбьими.

Теперь сидела, вспоминала прошлое. Подумала, что и воспоминания у них разные.

Воспоминания катились по замкнутому кругу. Радость от встреч гасла. Чувства и эмоции опали, как перестоявшее тесто. Они постепенно перестали видеть друг друга. Он весь ушёл в заботы о своих мальчиках. Следил за ними, помогал советом и делом. Домой приходил поздно, уставший, неразговорчивый. Ужинать часто отказывался, ложился спать. Они жили уже разными жизнями, не замечая друг друга. Только формально ещё деля вместе постель, крышу над головой.

Она переживала  такое положение тяжело. Сначала думала, что у него появилась другая любовь. Но нет. Стоило ей заикнуться, что хочет уйти, как он становился на колени, плакал, клялся в верности. Говорил, что любит её одну…

Ею овладевала депрессия, безразличие, сменявшаяся бурной деятельностью. Она стала искать выход из создавшегося положения.

«Нет! Чем такое совместное проживание, лучше уж одной! Впрочем, почему одной? Возьму ребятёнка, и будем жить вместе. У меня снова появится цель в жизни. И больше не будет этих столкновений, пустых упрёков, взаимных претензий. Не нужно будет улыбаться, когда хочется плакать.

«Но если быть до конца справедливой, – думала Анна Андреевна, сидя в кабинете на работе, – жизнь мы прожили не такую уж и плохую. Были у нас и праздники души, и общие надежды. А может, ещё не всё потеряно? Нет… Это всё. Перемирие не приведёт к миру. Он никогда не согласится взять ребёнка из детского дома. Мне самой нужно решиться. Жаль только, что жизнь свою растранжирила, потратила в погоне за миражом.

Последнее время всё сильно изменилось. С утра и до вечера он на работе или решает проблемы своих сыновей. Старший вполне успешен в своём бизнесе. Младший только начинает трудовую деятельность. Он  журналист в популярной газете. Главный редактор её когда-то учился вместе с Владимиром. К тому же младший намерен жениться, а у старшего уже бегает дочурка. Ей три годика, и дед в ней души не чает.

Всё хорошо. Только какое отношение это имеет ко мне?

Прошло столько лет… Когда-то мы любили друг друга. Уже давно в прошлом угрызения совести, страхи, волнения, анонимные звонки и молчание в телефонную трубку, укоризненные взгляды коллег.

Жизнь – сложная штука. Но я ни на что не претендовала. И это его устраивало. Он всегда был свободен в своих решениях…».

Да, она его любила. Но и он её любил. Это он доказывал много раз. Он смог пойти против общественного мнения и, несмотря ни на разницу в возрасте, ни на общественное положение, осуждение окружающих, всё же объединиться и жить с нею. Неужели они столько пережили, чтобы вот так возвращаться с работы, молчать и равнодушно ложиться в одну постель. Зачем?

Если и говорили, то, как правило, о делах в школе, о праздновании дней Чехова в Таганроге, – обо всём, только не об их отношениях. Эта тема была запретной. Но только об этом она и думала. Понимала, что они – сожители. Но до каких пор это могло продолжаться?! Нет, не нужен ей мужчина на ночь! Она не могла, не хотела жить сегодняшним днём! Её интересовало будущее.

Она пыталась вспомнить, что за многие годы совместной жизни он ей подарил? И не могла… В памяти остались только его красивые слова, улыбки, его проблемы, которыми он охотно делился и всегда получал не только совет, но и помощь…

Анна Андреевна взглянула на телефон, стоящий на письменном столе, раздумывая, звонить или не звонить. Потом решительно сняла трубку.

– Валентина Васильевна? Это Забелина. Я позавчера была у вас, смотрела квартиру, взяла договор, чтобы его почитать дома. Вспомнили? Да, да, работаю в университете. Я хотела сказать, что согласна на ваши условия и сегодня часов в пять завезу подписанный мною договор и деньги. Вы говорили, что первая оплата сразу за три месяца? Хорошо… Нет, нет, завтра же и останусь… Спасибо… До встречи.

Она положила трубку и прошептала:

– Обратной дороги нет… Но иначе я уже не могу. Да и не хочу…