Забыть и вспомнить

               
 

В оставленном времени, в ограниченных пространствах дня и ночи, прерывисто, с ускользающим и вновь начинающимся заново «от…» или «быть может», не глядя в зеркала прошлого, не отражаясь в лужах на дороге, идя по каменным плитам, исполосованными трещинами, забывая вчерашние и сегодняшние сны, проходя мимо встречи,.. забыв письмо, оставленное в почтовом ящике... молча переходя на другую сторону, не отзываясь на отклик, смешавшись с толпой,.. ничему не веря, повторяя про себя вслух, когда то услышанную фразу – «Ты, кто?"... ...человечности,.. – ее не хватало никогда…
  Отбрось улыбку, - она надумана… Улыбайся, когда придет любовь, сожми зубы, глядя вперед, - будущее невидимо,… и непредсказуемо, и только…
Впереди – людей больше, чем муравьев в муравейнике, не дай себе заснуть, -останется что-то вроде экспоната для анатомического зала, если и последнее не растащат на фишки для игры, уже без ставок… Чужой игры…
  Предположения сбываются, как пророчества и без слепого оракула, нарисованного на подкорке, увиденного когда-то Дельфийского храма…
 - Возможно, так и будет… И происходит. Сорванная печаль вуали, закрывающая будни. Фейерверк позади, остается только пепел, но и его развеет ветер… - так кажется?..
 Тогда можно сказать – спасибо, - боли, она заставляет продолжать бег по кругу, и бег в никуда… Погасший взгляд незнакомого лица, но взгляда без малой толики огня не бывает, огонь где-то на дне, и огня никогда не бывает мало. Если есть трение будет и молния. Будет снова и то, что уже было, только не так… Иначе – не так…
  Опять возвращение в безисходную точку. Конец и начало… Для кого? Ты уже другой…
  За последние сутки, и прошедшие годы, я не ощущал ничего похожего на это спокойствие, которое дарила мне тишина в этих гостеприимных холлах и комнатах, среди полок с рекламными журналами мод, тканей и модельных платьев, помещениях, когда-то согревших меня, почти безумца… Начисто лишенного сна, почти не понимающего происходящего вокруг, растерянного, не осознающего себя, не узнающего знакомых лиц на улицах города,потерявшего слова… Одержимого лишь бегством от себя самого, или скорее от того, что от этого осталось, - самнамбулического нагромождения бессонницей музея кошмарных фантомов. Три года без сна…
  Теперь, после возвращения из путешествия, за которым, казалось, прошли не годы, а десятилетия,
Рассыпанного, раздробленного вспять времени,… и вдруг, как бы собранного заново, совершенно иначе, в другую мозаику… Месяц вдоль побережья Черного моря, путь к облакам… А затем мыс пространства…
  И тогда, на той далекой площадке, заброшенной в горах метеостанции, откуда виден снег на вершинах среди тронутых осенью лесов ущелий, я вновь прикоснулся к забытым мною теням и призракам своего прошлого, но уже без каких-либо проекций и знаков, без горячки сомнений и лжи…
  Не притворяясь другим… Так вышло… по желанию. А желание – притянуло реальность, без измены, точь в точь… Так усилие, раз за разом претворяется в заслугу. А мечта, как монета – выпавшая орлом под ногами… Иди только своей дорогой. На зеленый свет под солнцем и луной…
 Сквозняк не ветер, кто то откроет дверь. Останься собой, перепиши свои страницы заново. Ты – их отражение, и они этого не простят. Жизнь для того, чтобы не умирать, вспоминая любовь. А любовь продолжит жизнь, за всеми прощаниями…
  Дизайн – студия, здесь все дышало прежним, и одновременно пропиталось солоноватыми волнами новых движений сумасшедшего города, сходящего с ума от своих границ, тянущегося в небо, надувающего свои легкие бензиновыми парами.
  Время не останавливается ни для кого, и скоро совсем не останется места для разбега… Может быть только здесь, как на искусственном острове, собранном Сильными и нежными руками…
  Белые занавески спасают от грязи улиц. Сверкающая башня из слоновой кости. Где нет нелепых раздумий для выбора. Мечта для творчества… Город останется за окном, ускоряющийся и жестокий… Город машин, территория без грез. Спутанная паутина из неудовлетворенных желаний и слепого равнодушия. Что до трамваев, - они по видимому останутся только на фотографиях, с билетами – желаниями на обратной стороне… На одной из них ты, на другой – размытые чернила…
  Город под низкими серыми облаками… Похожий на таблицу умножения, когда идет дождь. Слишком много расчетов и молчания…
  Я вновь скользил в некоем пространном ощущении «не себя», среди подозрительных, чужих, двусмысленных взглядов на промокших улицах без отражений. К теплу тех, с кем прошли часы ночей и месяцы дней, без вглядываний в черноту, без страха перед непостижимым, и без права на улыбку… Когда было также сладко и невыносимо больно от воспаленных мыслей, но уже не одиноко…
  Трудно говорить о безумии, тебя не слышат. Жалея признают, но не понимают. Ты видишь не так, и еще что-то невидимое…
  Но когда тебе кидают круг, грех отказываться, водовороты существуют и для других, кто знает, быть может завтра – твоя очередь…
   Так все и случается…
Мудрость приходит тогда, когда понимаешь, что все мы иногда мыслим неразделимо… Тогда возвращается и вера. Тогда и наступает завтра…
  И тогда снова хочется жить. А ускользающее прошлое, воспринимается только как опыт прожитого. Сливаясь в судьбу, и здесь и там…
  Это – как переживать отрезки пути, вместе.
Глаза никогда не лгут, они видят и знают. Послезавтра – станет прошлым, - и «завтра» тоже..
В консервной банке времени, не снятого фильма, может не остаться места для следующего сценария…
  Поэтому мне и хотелось писать. Чтобы не забывать. И чтобы научиться расставаться…
  Прищуриваясь, глядя на короткие ночные сны, когда уже наступает день… Где все права забирает скорость, без правил, в условленных знаках…
  Никто не останавливается, боясь понять, что это всего лишь продолжение сна… Хотя и за его границами.
  - Тебе снится тоже самое? – спрашивает она.
  - Нет, там еще моя тайна. Только моя…
  - Тогда, у нас есть шанс, остаться вместе, - но она уже не смотрит в мою сторону…
  - Еще один шанс…
  -  Чтобы кошмары исчезли с лица наших дней, - продолжает она, - Лучше просить о прощении, но этого уже почти никто не делает. Не забыли, нет. Не хотят…
  - ……………………………………………………….
  - И ты, тоже… Прощай… Ветер всегда дует в твою сторону, не забудь. Мне пора…
  Соединение неодолимо тянет дальше, строчка за строчкой, страница за страницей, еще и еще, не преследуя никакой цели, будто составляя опись постмодернистского вневременья, только от ощущения присутствия, которое идет иначе, своим ходом, как часы с набегающими тремя минутами за неделю, не останавливающимися даже во сне…
  Объяснить это нельзя, хотя для этого подходило бы слово –«мягко»? Не знаю. Наверное не совсем так. Скорее, где то внутри  как будто что то просилось упасть на белый лист. Еще неопределенно, и не осознанно, а как бы само по себе…
  Я спрашиваю ее, зачем я это делаю, я ведь только научился находить слова, и еще плохо говорю…
 Значит так надо, - отвечает она. И наверное права… С той разницей, что она пишет о реальных людях, а я о вымышленных. Впрочем, и о реальных тоже…
  Это как иногда, не так просто сказать – «было»…
Да «оно» - было… Было и прошло…
 Но и весь фокус то в том, что осталось, и не может исчезнуть!
  Сказать после, что мне было жаль упущенного времени, было бы поздно и странно, тогда я не ощущал этого…
  Время неумолимо бежит впереди себя, но оно еще и останавливается, но только не для себя самого…
 Ни «меня», ни «ее» уже нет…
  В распоряжении с печатной машинкой, невыскзанными словами, и ночью, консервируя секунды, наполняя их смыслом, не давая им пропасть в уголках несовершенной памяти, не задавая уже вопросов –зачем?, и – что дальше?, я ждал следующих.. Я еще искал, но кажется уже выздоравливал, если что то находил…
  Слова, как и смысл, - находятся, а не строятся…
 Там за открытой ночью дверью… А потери происходят, когда ложь перевешивает слабость, в свое собственное оправдание…
  Но она говорит, что так все и происходит, поэтому мы и теряем жизнь, и друг друга…
«Она» - не ночь, и не утро, «она» - утро ночи, и поэтому она права… Поэтому я никогда с ней не спорю. А только слушаю…
 «Она» - знает больше, и обо мне тоже…
Удары по клавишам – буквам, я прислушиваюсь…
  - У Бога так много историй, - напоминает она, - Ты, одна из них…
  -Спеши, - говорит внутри ее голос, - Пока открыта дверь. Даже я не знаю, сколько у тебя времени…
  Я видел, как далеко ушли все те люди, окружающие меня раньше, я радовался их успехам, скорбил от их неудач, глядя на построенные и разрушенные ими жизни, и сжигая с обеих концов свою… Я точно был чумной, и не сожалел ни о чем. «Она» была со мной…
  Ни с чем ни сравнимое чувство – ни «героя», ни «антигероя», скользящего по орбите осколков –остероидов разбитого зеркала, в безвоздушном пространстве вечности… Оно не склеивалось без трещин и царапин,заново, но если что то находило отклик в душе, бумага терпела…
  Писать – это как наркотик. Стоит только начать…
  Не похожее чувство, ни на что ранее, как будто многовековой опыт прошлых прожитых и забытых дней стал постоянным внутренним присутствием, и заговорил другим языком, не знакомы или не сразу узнанным,.. но теперь пришедшим снова,.. переходящим из потерянных слов отчаяния, в решительность на самом краю бездны… А то, что я падал, я знал определенно… Что дано, то дано… В падении есть возможность полета, пусть и короткого… Но только в этом я и усматривал возможность обмануть свою смерть.
  - Не бойся прыгать, -говорила «она», - ветер подхватит тебя…
  Я знал, наверняка, на что я себя толкаю, если буду продолжать в том же духе. Та же неустроенность, та же нелепая фигура городского сумашедшего, среди остальных, делающих деньги, упрямо двигающих эту жизнь вперед, хотя и неизвестно куда, поднимая себя, прожигая время, создающих таких же других, и строя себе пьедесталы из гранитных надгробий… Мне было плевать…
  Чем я отличался? Пил пиво, и устраивался как мог, то ложился на дно, то прыгал в сторону… и стал чемпионом… в тени неона. Коньюктура? – ну уж дудки. Леденцы тают под солнцем, - это слишком страшно, если вглядется… Страшно для всех, не только для меня… 
   Откровенно и безискусно, будто взяв медицинские весы, я взвешивал по частям свои наработанные способности в живописи, цвете и композиции. Не преуспевал, но это хоть что то давало… Игра слов – было чем то более нехарактерным, и совершенно новым, и вряд ли могло принести хоть какой то доход, и больше того никаким образом не подходило к тому, что было вокруг. 
  - О дивный новый мир, и как в тебя, только, можно вписаться?
 Может бросить все, и занятся только рисованием, - думал я, - это тоже своего рода выражение. А картинки иногда и покупают…
 Но я уставал от краски… А как только садился за машинку, снова начинал дышать… Все остальное, казалось пустым, ненастоящим для меня…
 Я не вписывался в жизнь, и как не пытался, не мог приспособиться… Не хотел…
 Ни захватывающие съемки рекламы под травой, ни участие в создании витрин под транками, ни музыкальные видеоролики под алкаголем с местными звездочками… -  ничто меня не задерживало, - везде был конфликт… Я ненавидел людскую толпу, не понимал их идиотский житейский как бы юмор… Их выученные и вымученные идиомы, казались мне бредом, и меня выворачивало от всего этого…
 В этом общем бессмыслии, и гонки, неизвестно уже зачем, создавалась общая картина некой декорации, фикции жизни, виртуальной подтасовки, и всеобщего шизофренического паломничества… Все «чего то» хотели…
 Будущее сливалось с настоящим…
В бесконечных повторах самого себя, придумывать было уже почти нечего… Начали клонировать… Планета умирала. Космос стоял неприступно…
  Орбита Земли от безисходности становилась развлечением для богатых туристов. В Африке, по прежнему умирали с голоду… И не только в Африке. Третье тысячелетие началось с войны, и не оконченного дележа…
 В столицах гремели фейерверки. На улицах по прежнему воровали и убивали… СМИ муссировали тюремный культ…
 Многие пили, больше чем раньше, чтобы окончательно не свихнуться… И ездили на курорты… Но райские кущи оставались только на страницах глянцевых журналов… или уж в очень отдаленных местах…
 В приемнике по прежнему звучала музыка. Жизнь продолжалась…
 Лучше писать, и быть на расстоянии от всего этого… Лучше любить ночь, чем наблюдать за этим день за днем…
  Конечно среди этого хаоса, существовали еще девушки… Всеобъемлющее потепление открывало их все больше и больше, свет солнца струился сквозь их прозрачные «накидки»,.. но стоило им заговорить… и меня начинало мутить…
  Жизнь определенно выталкивала меня… только на обочину… В одиночество таких же…
  На хрен тогда осваивать новую технику? Что бы идти в ногу со временем? Мое время было моим, и ничьим другим!
  Я слушал классику, джаз и блюзы, и не хватался за новое, не знавшее уже как извратиться…
  Когда бьешь по клавишам потрепанной «Оливетти»,  и еще есть что то на дне в стаканчике, - это успокаивает… Хочется есть и просто быть, и иногда очень… но можно и потерпеть, - останется возможность не съехать «по другому»…
  И я, любил это странное, ни с чем не связанное ощущение бытия… И не хотел никому ничего доказывать…
  Крест дается еще до рождения. Раз уж родился изгоем, делай что можешь. С тебя не убудет, но спросится… Строчка за строчкой вслед за маслом на холсте… Я и «она»…
  Сменяв с десяток каких – никаких никчемных профессий, давно забросив архитектуру, ставшую услужливой шлюхой, я понял одну, пусть даже слишком странную вещь, - ни деньги, ни победы, - не значат ничего, совершенно… Среди «победителей» и богатых, столько же несчастных, зомбированных и потерявшихся, сколько и на дне. И крыша у них едет не меньше…
   Я развелся с женой… Связался с геологами, потом с киношниками… Тогда я написал свой первый рассказ.
Он еще не обладал ни жизненной силой, ни чем то особенным, что цепляло… Не Селенжер…Но что то в нем было, и я продолжил…
   Тень от свечи( в ту ночь моего дежурства не было света) отбрасывала от меня какую то вычурную «кошачью»тень, и я царапал о том , что было, и что есть сейчас…
  Название пришло сразу…
Там, где я вертелся, рассказ понравился… Мы выпили, как положено, за положенное начало, при свечах… И я решил, что так тому и быть. А быть или не быть «Буккеру», будет видно…
  В то время я еще не знал, что на «Проза ру» печатается больше двух миллионов авторов… Я по прежнему жил в ненавистном мне городе, и город был для меня по прежнему мертв… Слишком серый для меня и моей серой кошки… Я находился в нем в самом неподходящем для творчества месте, как мне казалось… И я прокисал в нем, как огурцы в бочке, про которые забыли… И выбросить их было некому…
  Здесь мели тротуары, и бросали грязь в лужи. Здесь не думали, а брали, что есть. Не оглядывались, когда наступали на лицо собственной тени, и не сожалели о потерянном … Здесь гордились подделкой под… не имея ничего особенно выдающегося. И пячились, как нигде, от самих – таких – себя… Я ненавидел свой город больше, чем свое ущербное «я», от которого не мог избавиться, куда еще уж…
  Проходящий мимо других, и они мимо меня. И те и другие – притворяющиеся, чтобы не растоптали… С выпуклыми друг на друга глазами… Смотреть больше некуда…
«Ее», живой и настоящей здесь не было, и быть не могло…
  Подделки тщетно пытались сходить под оригиналы…
Мне больше не подходила трава… И я давно не открывал других дверей, кроме той одной, за которой еще что то тлело… Все остальное сгорало на глазах, как в кошмарном сне , отравленном дурманом… Вокруг – только тени, или фантомы… Нагромождение архитипов из архистрахов…
  Ничего нет реальнее, и ничего нет более нереального, чем мегаполис… И ничего нет реальнее, чем наркотический сон в этом аду… В клубах бензина, никотина и плана… Города, залитого лужами спиртного, засыпанного сугробами героина и кокаина…
 С броскими банальными удовольствиями… и тихой бессовестной смертью, с рвотой на губах…
  Я шлепал по лужам мимо плаката, висевшего на стекле выставочного зала, едва взглянув на грустное самозабвенное лицо автора, изображенное на портрете, у окна и мольберта… Как банально и просто… и грустно…
  - Почему так грустно? Все же есть, что надо. Окно, мольберт, мастерская. И если лицо, - думал я, идя дальше, - выражало такую надрывную печаль, чуть ли не муку, - не слишком ли откровенно?! Ненавижу художников с такими лицами. Вернее таких…
  - И что это? Страдание, заложенное в процессе творческого существования, в самой его сути?..
  Автопортрет совершенно не тронул меня, он оказался обрывком глуши каких то 70-х. Но тогда было время, да и какое! И музыка…
  Но мысли продолжали бродить где то около…
Выставочный зал, а я по какой то иронии прохожу мимо, прямиком во внутренний двор, в столярную мастерскую, заказать раму, для только что оконченной картины. Вижу, или скорее представляю, что на этом плакате хотелось видеть… Совсем другое!
  Зачем этот тусклый взгляд? Он не говорит ничего, только мучается… Или лжет? Такой взгляд бывает, когда все пропало. Или у потерявшейся у дамы, собачки…
 Или город, действительно, умирает, и не только для меня, бьется в агонии, - и вот отражение…
  Ну уж нет, я не пойду на выставку еще одного мертвеца. Лучше приду к себе домой, и открою альбом живых. Их нет, но есть оставленное буйство жизни – света и цвета…
  Мне вряд ли удавалось, что-либо подобное, даже близко… но и грусть я бы вряд ли выставил… А этот будто умер, не дотянув до финала. Застрял, где учили. Таких забывают… Вот у Караваджо был взгляд – молния, взгляд – вызов! Джармен угадал его в точности в своем фильме. Это как противовес – всем сирым, без подмены, без фальши, с болью внутри. Молясь – скрывая, проклиная – служа…
  Свет свечи, но охра и киноварь не подвластны искажению спектра… Не отходя от холста, не снимая шляпы, он оборачивается в пустоту экрана и отрывисто говорит, - « То, что должно быть подобно ветру, и цвести свободно, как ландыши, Святой дух, я заключил в материальную оболочку, и выставил не посмешище Рима… Будьте вы прокляты… Вы…» И продолжает писать. Его взгляд почти безумен. Но картина… Она прекрасна…
  Тогда – не сейчас… - Все измельчало… - так говорил Заратустра Ницше. Иконоликие подделки – вместо идолов. Идолов духа…
  Печаль для кого? Для толпы? Она бессердечна.
Зов в пустоту улиц? Они молчаливы и бессердечны…
Толпа не пойдет. И психи, вроде меня, тоже… Или для нескольких секунд в эфире? Это дешево… Быстро – точно, и не к чему… Слишком скупо для нескольких дней под ноябрьским небом. – Прощай…
  Я бы и крикнул, про себя – во все горло, но меня остановила уместность замены художественного салона на первом этаже на магазин телефонных трубок…
Мистическая гармония, теперь не забудется… Грустное лицо, и витрина блистающих телефонов. – Ах как уместно! – Черта с два…
  Бессмертие – не показывает свое отчаяние, оно смеется, - это я знал точно… Даже когда на душе чернее самой южной ночи, и не видно за  два, три шага… но она полна звезд! Поэтому, и не верю!
  Я никогда не хотел рассказывать об этом городе, в котором умирал от тоски, скрываясь под маской безразличия… Но это соотношение символов заставило бы промычать и немого…
  Здесь все как будто составляло повторы одного и того же, как бег дрессированной лошадки по кругу в цирке, где смена костюма наездника – всего лишь составляющая деталь, а вовсе не суть процесса… Можно изменить костюм, свет, декорации, атрибуты, а принцип останется тот же.
 Я задыхаюсь…- лошадка стала на бордюр арены и кивает в такт ударам оркестра, притаившемуся в тени, под самым куполом, над входом за кулисы… Я выхожу из зала, и вряд ли когда-нибудь вернусь…
  Время не слышит стонов… и поворотов ключа в невидимой двери… и не терпит нарисованных созвездий…         
   Я прошел через холл и спустился в столярную мастерскую. Запах опилок в мастерской, вот здесь действительно пахнет жизнью. Хотя подвал, символично должен был походить на преисподнюю, Но без видимых причин… Рамка выбрана.
 Картина вышла правдивой, а значит с покупателями будут проблемы… Ну что ж?!
  Здесь, в моем городе любят мертвечину, сусальный кич, пошлость в золоте, контрастные оттенки инфернальных затворников… Давно никто не пишет на воздухе… Раз в год если встретишь… И то студентов из художественного училища…
  Мне надо было как то выжить,.. и удалось. Надо было осознать, что все так и будет, и впереди вряд ли будет легче,.. и что то подсказывало: скорее наоборот… Иди стиснув зубы, туннель выведет на свет…
  Пейзажи мои нет, нет, да покупали, мне они нравились незаконченными, но я их вылизывал до фотографического эффекта,.. и отдавал за бесценок. А свои буйные без исходные экзерсисы с краской дарил направо и налево… Но понемногу начал увядать… всегда останется брешь для сомнений… То ли я делаю? Да здравствуют сомнения, за ними наступают прозрения. На помощь пришла печатная машинка, а вслед за ней компьютер. Бреши латают опытом прошлых жизней, в этой одной единственной… И еще когда есть, что сказать… И когда молчать больше не о чем… Я был спасен. И еще жив.
  Я шел дальше по улице с рамкой в руке, встречая знакомых и незнакомых, уже отличая одних от других, не путая, узнавая, но без приветствий, закрывшись зонтом…
  Один, наедине с собой и с миром, в конфликте и с тем и с другим, как всегда. Данность не изменишь, это может и к лучшему. Шел еще не зная, что «завтра» может предложить что то, а может быть и нет…
  Вот Генри Миллеру было по плечу схватку с жизнью. Читать легко, но кто влезет в чужую шкуру? Тем более сейчас в повседневной отвращающей ненависти, когда сползает собственная…
  Тотальная аллергия… Любовь к мечте…
Далеко за полночь я проснусь… Выход в безвыходной ситуации – забывать дважды, если хочешь выжить. Тем более – болезнь… Или она может ворваться промозглым осенним ветром вновь…
  Но там, внутри, для нее уже не остается места. Там только воля и злость… И еще немного любви… Здоровая злость для никому не обещанных дней… Если не можешь как все, - говорит «она»,- иди к своей смерти своей дорогой, и не оглядывайся… Сжигая мосты не состоявшихся иллюзий, переходя вброд, захлебываясь в водоворотах бесстыжей совести, река вынесет, если научился плавать, страх отступает, когда нечего уже бояться, все видно…
  Там, с другой стороны, придется вспомнить, вот для этого наверное и существует время… Там тебя ждут, - плыви правильно… Ты уже туда заглядывал дважды… И вся оставшаяся жизнь – это борьба с безумием. Слишком мало времени… деться будет некуда… А потом, все начнется снова… Остается соответствовать вынесенному себе приговору, без сожаления. Здесь слишком много вопросов без ответов. Нирвана для других, где то в Индии и Тибете…
 Странно, -  прошлое, как тень неотвязно увязывается следом по исхоженным знакомым улицам, переулкам, проспектам, как заблудившийся призрак беспризорного, выжившего на задворках пса…
  Люди говорят те же вещи, что и десять лет назад, разве что резче, другими словами… А другими становятся только те, кто уезжает, без возвращений. До неузнаваемости…
  Когда то предавшие друзья, прощаются сами собой. Потому что их уже нет… Слишком далеко, как бесконечность… Память стирает, как ластик с бумаги, карандашные наброски… Остается только настоящее…
  Мне привиделось ночью во сне биение бабочки в сетях паутины. Это когда опять ни в чем не уверен.
Остается теряться в догадках… Возможно, эти сети – городские улицы…
  И я снова не нахожу выхода. Время уходит дождевой водой в канализационные стоки… Вопросы остаются…
  Я чувствовал, как теряются секунды, когда идешь через дождь… И тебе ничего не остается, кроме этих знакомых исхоженных тротуаров, таких пустых – сохранившихся в уголках памяти. Я ждал. Чего? Не знаю. «Ее» не было…
  Выходить сухим из воды, забывая боль… И я спешил, на придуманный «ею» остров, с арочными окнами, где та же память, но уже не только моя, где светло от пройденных когда то дорог за окружным кольцом…
  Когда-нибудь будет еще больнее,.. помни… Свечи зажигают не только тогда, когда гаснет свет. Это и называется возможность. И улицы тают в сумерках…
  Волны прибоя накатывают друг на друга. Я берегу мгновения, вглядываясь за «стекло» картины. Мои тени ярче, чем вспышки витрин.
Значит все правильно… Красота не дается легко, приходится попотеть… и еще, так можно поймать время… а потом отдать другим…
  Когда наступают сумерки, и кисть не берет краски, вступают в свои права клавиши – буквы.
 Это как ритуал, - что то определенно должно измениться, если листы бумаги и холсты похожи на откровения… Это как мольба всем богам о прощении… Сколько их? Никто не знает… Без различия в ранге…
  Корабль с безбилетным пассажиром, опаздавшим на поезд любви… плывущий по реке времени, без предупреждения о конечной станции…
  Шум волн, и опять входит «она», всегда другая, и та же самая, поправляет волосы… У «нее» нет тени… «Она» исчезает все чаще…   
  - Так и должно быть, - говорит «она», - теперь ты должен идти один… Не бойся, я внутри… Навсегда с тобой и только твоя  муза….
   Я смотрю в окно. На мокром асфальте отражаются огни прожекторов, смешиваются с туманом. Половина второго ночи. За окном дождь…
  Когда-нибудь выпадет и снег… 
         

                ---------------------------

                23.11.2003