Вдох или выдох

«Интересно, вдох или выдох будет последним, что я почувствую в этой жизни. Вдох или выдох?»

Высокий мужчина размеренно ходил по камере, задумчиво кивая головой в ритм шагов. Взъерошенная прядь темных волос нависла над бледным лбом. Глаза казались еще более темными в полночном сумраке.

У него оставалось несколько часов, последних часов пребывания на этом свете. И он размышлял, искал ответы на последние вопросы.

«Что значит умереть…

Перестать чувствовать? Это факт для физиологической жизни тела. Но вдруг все-таки есть некая субстанция, называемая душой, которая тоже умеет испытывать эмоции. И продолжит это делать и после физической смерти. 

Может, умереть – это покинуть этот мир, любимых людей? Но если ты остаешься в памяти этих людей, ты существуешь  в этом мире. Пускай, это иное существование, менее телесное, более эфемерное. Но оно есть.

Умереть – это незаконченные дела? Но в любой временной момент ты можешь поставить точку, признать окончание очередного этапа.

Умереть – уйти в неведомое? Но неведомо это до определенного момента, вскоре после наступления смерти, физической смерти тебе откроется знание, неведомое станет ведомым, даже если это будет и просто пустота и полное исчезновение. Исчезновение… Пустота… Мрак…
Что такое идеальная смерть? Дожить до 85 лет в полном уме и здравии, и тихонько, безболезненно скончаться во сне. Увы, судьбой мне предначертано другое: тихая казнь, убиение,  ранним июльским утром во дворе тюрьмы в 38-летнем возрасте».

Мужчина присел на нары, ссутулился и внезапно для самого себя улыбнулся: «Человек, оказывается, не просто смертен. Он внезапно смертен. Неожиданно смертен. Этот момент не предугадан, фактологически в памяти не заложен, и разумом сложно его принять».
Сквозь решетку окна на серую стену камеры падали косые лучи закатного солнца. Мужчина поморщился.

«Странно, откуда взялась этот ритуал, традиция – лишать жизни на рассвете. Именно на рассвете. Рассвет – это начало дня, символическое рождение. Почему именно этот светлый момент так грубо противопоставляется смерти. Этот страшный контраст: жизнь и смерть добавляет дополнительные муки обреченным. 

Обреченный…. Хочется осознавать себя живым. Страшат мысли о скорой смерти. Еще один контраст: еще живой, несколько часов – и уже мертвый.

А животные, боятся ли смерти животные? Сомневаюсь, скорее – это свойство человеческой природы, это людские страсти. Наказание за пороки? За низменные грехи? Возможно. Животные чище, живут честнее, дороги жизни у них вернее».

Мужчина оглядел камеру, где каждая трещина на стене была изучена неоднократно, была знакома и родна. Грязный пол притянул взгляд.

«В деревнях, в старину считалось, что умирать легче всего на полу. Ближе к земле, к корням, к сущности? Бог его знает.

Бог…. Если бы я знал хоть одну молитву, я бы от чистого сердца ее прочитал. Про что они бывают. Какие-то отрывочные слова всплывают, не более. Отче наш, да прибудешь ты со мной в этот последний час. Пресвятая богородица, облегчи мои муки. Отче и пресвятая богородица…. Родители…. Папа и мама, вы уже там. Встретьте меня тепло и с любовью. Пожалуйста. Мне очень страшно и одиноко. И простите свое грешное дитя».

Темные глаза увлажнились. Мужчина закрыл глаза, лег на деревянные нары, неловко подвернув под себя ноги. Вздохнул с некоторым облегчением, вглядываясь и провожая мелькающие картинки детства и отрочества. Через несколько минут напряженное лицо разгладилось, дыхание стало ровным и спокойным. Щадящий сон материнским теплом облегчил муки.

А через три часа, на рассвете, в камеру вошел конвой. Мужчину вывели на тюремный двор. В последний миг он тихо шепнул, глядя в небеса: «Спаси и сохрани. И прощай».

И вдохнул…. Последним был вдох. А выдох был уже после….