И мальчики кровавые в глазах

    Будильник звенел и звенел, настойчивая сволочь, и голова Никиты звенела вместе с ним. Назойливый утренний трезвон и вообще-то мало кого способен обрадовать, а уж в состоянии жестокого похмелья может показаться, что вас таки настигла божья кара за все когда-либо совершенные в этой жизни грехи, вплоть до самого малого.

Никита, наконец, заткнул проклятый будильник, едва не уронив его при этом со стола, и замер, уткнувшись носом в подушку. Тянуть больше было нельзя, – он и так уже дважды переводил стрелку будильника «на попозже», - вот прямо сейчас надо было вставать и идти на работу. Издав хриплый предсмертный стон, Никита приподнял свои телеса с кровати и отправился умываться. На пути к ванной он пытался хвататься за окружающие предметы, но предметы эти раскачивались и переваливались с боку на бок, не давая опоры и мешая ориентироваться на местности.

Кое-как отмыв свою отвратительную рожу и еле-еле почистив зубы – от засунутой в рот щетки его чуть не вырвало, - Никита доплелся до холодильника, нащупал пластиковую бутылку с остатками выдохшейся минералки и вылил в себя всю жидкость. О завтраке думать не приходилось – любая твердая пища застряла бы сейчас в горле. Морщась от головной боли, Никита оделся, взял портфель и потащился на работу. За плечами оставалась классическая ночь с пятницы на понедельник, когда сначала отмечаешь с друзьями и подругами конец рабочей недели, а потом еще два дня неграмотно опохмеляешься. В течение всего уикенда Никита даже ни разу не вышел из дома, - было кому сбегать в магазин и без него. В воскресенье вечером гости разъехались, а Никита и мусор остались.
Никита брел к метро, тихо ненавидя весь мир. Мир, в свою очередь, медленно оплывал Никиту, появляясь из смутного тумана перед глазами и пропадая где-то на линии ушей. Ноги изменили своим обычным пропорциям, и ступни, при осторожном взгляде вниз, казались бесконечно далекими. В памяти всплывали обрывочные воспоминания о событиях, происходивших в последние два дня. Некоторые из них вызывали недоумение, большинство же – чувство привычной похмельной гадливости.

Неожиданно справа по ходу движения появилось что-то большое, сине-белое, постанывающее и поскрипывающее на ходу, как немазаная телега. У большого были квадратные блескучие стекла спереди и длинные усы наверху. Оно неуклонно надвигалось на Никиту. «Троллейбус!» - сообразил Никита и тут же испугался. За пять лет жизни в этом районе Никита ни разу не видел на своей улице троллейбусов. Ну не ходили они здесь! Ничего здесь не ходило – ни троллейбусы, ни автобусы, ни трамваи! Никита зажмурился, опять открыл глаза… Сине-белый фантом приближался. Покачивая бедрами и шевеля усами, троллейбус проплыл мимо Никиты. Он был очень похож на настоящий. Никита хотел посмотреть ему вслед, но не смог повернуть голову. «Что, хотите сказать – у меня галлюцинации?» - промелькнула внезапная мысль, но подумать над нею как следует не удалось, - мозг отказывался концентрироваться на чем-либо дольше секунды. Никита слабо усмехнулся своему испугу. Через пару минут он уже не смог бы сказать с уверенностью, действительно ли видел какой-то троллейбус и действительно ли – сегодня утром, а не, к примеру, пару дней назад.

Из-за поворота показалось долгожданное метро. Возле входа на станцию каждое лето открывался давно и хорошо знакомый Никите киоск, в котором продавался холодный, ядреный, шибающий пузырьками в нос, чуть отдающий острым хреном – разливной квас. Последние метры до киоска Никита одолел почти бегом, хотя ноги слушались неохотно, а в голове раздавалось отчетливое: бам! бам! бам!.. Боковым зрением Никита заметил рядом с киоском  группку озирающихся и недовольно о чем-то переговаривающихся людей, но киоск уже надвинулся на него, и предложил свою гостеприимную тень, и продемонстрировал необъятных размеров продавщицу в замызганном белом халате.

Схватившись рукой за прилавок, Никита нагнулся, просунул голову в темное окошечко продавщицы и шумно выдохнул:
- Квасу!..
Продавщица достала влажную, тяжелую литровую кружку и пустила в нее коричневую густую струю. Никита, нетерпеливо приплясывая, буквально выхватил кружку из рук продавщицы, осушил ее одним залпом, затем просунул кружку обратно в окошечко и бросил:
- Еще!..
Продавщица снова наполнила кружку, то и дело с откровенным сочувствием поглядывая на Никиту. Вторую кружку Никита пил уже медленно, продлевая удовольствие от каждого сделанного глотка.
В это время группка недовольных граждан придвинулась к киоску и начала возмущенно грозить пальцами в адрес продавщицы.
- Ах так! – кричали граждане, - это вот так, значит, - технический перерыв! Это почему же это, интересно знать, ему – тычок в сторону Никиты – можно, а нам нельзя?!..
Продавщица сердито протерла полотенцем влажный прилавок, высунулась из окошечка почти по пояс и гневно произнесла:
- Нет, ну что ж за люди за такие?!.. Вы что, не видите – человеку ПЛОХО!..
Беспокойные граждане посмотрели на помятого Никиту и, смущенно что-то бормоча, ретировались.
При всей этой сцене Никита только хлопал ресницами из-за ободка кружки и не мог произнести ни слова, - он пил. Потом он расплатился, душевно поблагодарил сердобольную продавщицу и спустился в метро.

Выпитый квас позволил ему вполне сносно перенести дорогу в душном качающемся вагоне. Вновь растворившийся в крови вчерашний и позавчерашний алкоголь сделал движения Никиты медленными и плавными, а окружающих его людей – милыми и приветливыми. Выйдя из подземки, Никита купил бутылочку «Боржоми» и отправился к конечному пункту путешествия – своему рабочему месту, - отхлебывая из горлышка минералку и периодически икая колкими пузыриками газа. Мир постепенно навелся на фокус, но тут же впал в другую крайность – начал резать по глазам. Никита поневоле сощурился и стал похож на отравившегося чем-то несвежим хомяка.

Типография, где работал Никита, находилась на территории завода, который несколько лет назад принял в свои объятия многочисленных арендаторов производственных и офисных помещений. Когда Никита подходил к проходной, там разворачивалась вполне обычная, хорошо знакомая всем обитателям заводской территории сцена: предводитель местной стаи бродячих собак, старый уродливый кобель по имени Виктор Степанович Черномырдин валялся посреди дороги прямо под шлагбаумом и не давал проехать груженой до отказа тентованной «Газели». Водитель «Газели», видимо, приехал сюда впервые и еще не был знаком с Виктором Степановичем. Он ерзал на сиденье, делал знаки охранникам, чтобы те отогнали проклятого пса, и отчаянно сигналил. Виктор Степанович при этом делал вид, что мирно дремлет на солнышке и ничего не слышит.

Из будки неспешно вышел один из охранников, махнул рукой матерящемуся водителю – дескать, не нервничай так, сейчас все решим, - подошел к Черномырдину и протянул ему кусок колбасы. Черномырдин лениво обнюхал угощение, снисходительно глянул на охранника, аккуратно взял колбасу зубами и, наконец, соизволил подняться.
- Вот ведь – падла! – восхищенно произнес охранник, отряхивая руки. Виктор Степанович с колбасой во рту вяло потрусил в сторону своих собратьев, расположившихся на газоне. «Газель» наконец-то въехала в ворота. Никита показал охранникам пропуск и прошел через проходную.

Квас и «Боржоми» стекли вниз по организму, и голова опять начинала гудеть. Никита откровенно затосковал, предвкушая бесконечный рабочий день в душном помещении. Тут его догнал Черномырдин, трусящий  под ярким солнышком с честно заработанным куском колбасы во рту. Между кривыми ногами пса свисало круглое министерское пузо. Когда Никита года три назад впервые увидел Виктора Степановича, он подумал даже, что перед ним готовая вот-вот ощениться сука, но потом заметил мужские причиндалы, наглую ухмылку на пегой морде и понял, что это просто очень, очень сытый кобель. Черномырдин обогнал еле волочащего ноги Никиту, и стало видно, что весь зад и изрядный кусок собачьего бока покрыты густой, едва начинающей запекаться кровью.

Никита ахнул и заозирался, ища, кого бы позвать на помощь. В воротах проходной стоял давешний охранник и меланхолично смотрел вслед псу. По его лицу никак нельзя было заподозрить, будто он видит, что с Черномырдиным что-то не так. Сам Виктор Степанович тоже не производил впечатление обессилевшего от ран, даром что шерсть на его тыльной части слиплась от крови и торчала безобразными клоками. «Господи, - подумал Никита, - что они с собакой-то сделали? И, главное, ноль реакции, будто так и надо!»

Тем временем Черномырдин доплюхал до собратьев, в живописном беспорядке разбросанных на чахлой заводской клумбе. Увидев колбасу, псы оживились, некоторые из них стали подниматься и искательно лаять в адрес предводителя, видимо, напоминая ему о каких-то своих былых заслугах. И тут Никита с ужасом обнаружил, что не только Черномырдин, но все поголовно собаки жесточайшим образом изранены и буквально истекают кровью. Кровь сочилась из собачьих боков и стекала по лапам в траву и пыльные цветы. На клумбе тут и там виднелись кровавые лужи. Никите сделалось дурно.

Псы, однако, вели себя как ни в чем ни бывало. Большинство из них бросилось к Черномырдину и устроило свару из-за куска колбасы, некоторые так и остались валяться, вытянув в сторону лапы и едва повернув голову в направлении дерущихся. Все они выглядели абсолютно здоровыми и довольными жизнью. Самый несчастный вид был у рыжего грязного кобеля, какающего под старым тополем. Видно было, что он тоже хочет колбасы, но уже не в силах остановить идущий процесс, так что ему остается только наблюдать за тем, как радуются угощению другие. Этого пса, судя по области кровотечения, подбили прямо в грудь.

Удивительно было то, что собаки даже не пытались вылизывать раны или заниматься другими видами самолечения. Никита стоял, смотрел, - нет, никаких признаков беспокойства. Он опять огляделся по сторонам. Невдалеке курили три тетки в белых халатах, с монументальными марлевыми сооружениями на головах. Тетки работали в пекарне и сами напоминали хлебобулочные изделия. Судя по их лицам, внешний вид собак не вызывал у них никаких вопросов. Мимо клумбы прошли два мужика в грязных спецовках, посвистали вновь улегшимся на клумбе псам, не обращая никакого внимания на выдранные клоки шерсти и сочащиеся кровью бока. Никита попытался хоть как-то прояснить ситуацию.
- Эта, - спросил он мужиков, плавно помавая рукой в сторону несчастных собак, - что с ними?
Мужики переглянулись и заржали.
- Не ссы, все с ними нормально, - сказал один из них.
- Ты, главное, не волнуйся, - сказал второй.
И они пошли дальше.
Никита похолодел. «Мама, - подумал он. – Мамочка. Ой-ёй-ёй». Перед глазами внезапно возник давешний фантастический троллейбус, скрипнул тормозами и проплыл мимо. «Все, - подумал Никита, - пипец котенку. До глюков допился. До кровавых жучек». Если бы только один троллейбус, или одни собаки… А так что-то уж совсем круто получается…

Никита зажал портфель подмышкой и со всех ног дунул к типографии. Взлетев по железной лестнице на второй этаж и не здороваясь с коллегами, он бросился к вечно заваленному старыми газетами подоконнику, выхватил из стопки первую попавшуюся и судорожно долистал до страницы с объявлениями типа «Алкоголизм. Запои. Срочно!!!» Потом он обвел безумным взглядом недоумевающих сослуживцев и крикнул:
- Все! Я на больничном! Малахову скажите! Я щас врачу звоню и убегаю!
И действительно – позвонил врачу и убежал.

Так Никита бросил пить. И хотя потом разъяснились загадки и неуместного троллейбуса, и окровавленных собак, он больше за всю свою жизнь не взял в рот ни капли спиртного. Вот что значит – человек натерпелся!

А-а, вам объяснить, откуда взялись Никитины видения? Не вопрос! Троллейбус действительно был: в то время, как Никита похмелялся с друзьями после пятницы, в городе был торжественно открыт новый маршрут. И собаки были, только по бокам их стекала не кровь, а красная краска. Это заводской хозяйственник дядя Витя таким оригинальным способом пометил своих, заводских собак, чтобы те отличались от совсем уж беспризорных и не пострадали вследствие запланированного на этот понедельник визита живодеров. А если вам – не дай Бог, конечно! – чем-то знакома описанная в этом рассказе симптоматика, рекомендую по меньшей мере насторожиться. Если что – звоните Никите, он с удовольствием подскажет вам номер телефона доктора. Доктор очень хороший.