Мейлах в октябре. Книга 2. Настойчива душа поэта

Возьмём элемент для сравнений:
На «Г» графоман и гений.
Только время рассудит
Кто из них кем будет!
               

Казалось, что всё не плохо складывалось в жизни Мейлаха, но чего-то не хватало. Оказывается, не хватало публичности, признания его творчества, и он снова пришёл к мысли, что следует опять обратиться в Союз писателей – может, признают своим. Бросив все свои текущие дела и на время оставив Тамару, Мейлах покатил в родные края, в столицу, с твёрдым намерением до победного конца обивать пороги писательской резиденции. Нагрузив себя своими книгами Мейлах, в прихожей  областного начальника с птичьей фамилией встретил того же пожилого человека, который окончательно поседел, полысел и стоптал ботинки до самых шнурков – то есть Петрова, которого в СП не принимали ранее, не принимают и сейчас даже не рассматривая представленных для этого документов.
– Ну как дела? – на правах старого знакомого повёл разговор Мейлах. – Может уже всё решилось?
– Ничего не решилось. Что бы начать процедуру вступления, нужно пробиться через ворота подпираемые с обратной стороны рогами этого барана – с чувством, далёким от уважения Петров кивнул в сторону кабинета.
– А чего же он хочет от вас? Чем мотивирует?
– Ни чем не мотивирует. Был я у него однажды. Сидит с выражением: – «Как вы мне все надоели»! Нетерпеливо ёрзает в кресле, не ведая как от меня поскорее избавиться.  Чувствуется, что в его организме излишний вес мешает активно работать, но успешно сотрудничает с гипертензией, геммороем и простатитом. Ясное дело – откуда взяться здоровью, если ничего физически не делает, а жрёт как лошадь. В глаза не глядит – отводит в сторону и, как недоверчивая собака боковым зрением ищет уязвимое место, чтобы укусить. По телефону разговаривать не хочет. То не поднимает трубку – узнав от секретарши, что я звоню, то снимет её, положит на стол и долго молча, сидит, затаившись, чтобы  по межгороду мне пришлось дороже заплатить. Я же слышу, как он ходит по кабинету – шаркает ногами, чешется, пыхтит и сморкается.   Этот матёрый литературно-номенклатурный трутень в законе,  способный на всё, кроме добрых дел.
– И всё-таки, чего же он хочет?  Может на «лапу»?
– Люди всякое говорят: может и на лапу. Там же лапа, как лопата, её трудно наполнить.
Мейлах обстоятельно хотел всё выяснить про скрывающегося за дверями кабинета начальника и продолжал расспрос:
– А он сам, какого уровня писатель? Может, перешагнул великого Александра Сергеевича Пушкина или неповторимого Льва Николаевича Толстого? Потому хочет своими барьерами дотянуть каждого до высоты его творчества?
– Я тоже, сначала так подумал. Но ошибся.  Проверил в библиотеке его популярность. Мне там сказали, что не было случая, чтобы за последние двадцать лет кто-то интересовался его книгами. Захотелось мне просмотреть его писательские шедевры, так скажу прямо: далее первых нескольких строчек не читается, не интересно.  В соратниках у него такой же, обласканный властью, в пору строительства развитого социализма, который на основе своих шедевров считает «бредом» произведения других авторов. Приведу одно из них, хорошо, что короткое, всего две строчки:

«Зорки тушаць святло,
А цемра запальвае зноу…»  В переводе  на русский язык это звучит так:
«Звёзды гасят свет, а темнота зажигает вновь…»

Вот и всё стихотворное произведение, зато - на целую страницу. Сильное произведение!
  Дааааа! Это не «Война и мир»! Но всё же….
Мейлах больше не имел вопросов. Желания вступать в писательскую организацию отпало до лучших времён и,  напоследок, Мейлах сказал Петрову:
– После такой презентации произведения писательского начальника он будет вашим врагом!
– Ничего, переживу эту трагедию! Надеюсь, со временем придут другие руководители, и попрут из этого стойла, тех, кто развёл «дедовщину». Поглядишь на них – старые, уже «калоши» мокрые, а новых не пускают! Если они не прославились своими произведениями, то станут известными благодаря мне. Что касается врагов, – они дают мне жажду жизни, а сами долго не живут! Хочу заметить –  по настоящему талантливые люди – добры, снисходительны и участливы в чужой творческой судьбе.  В общем, к этим, восславленным мною литературным «дедам» больше обращаться,  не хочу. Могу передать вам эту вахту. Если ты умеешь что-то, сочиняй, стучись в ворота! – завершил разговор этими словами собеседник, не спеша, вразвалочку вышел из помещения.
Мейлах начал собирать свои вещи, чтобы тоже оставить неприветливое заведение. В это время, в помещение вошёл мужчина, похожий на «вядомага», подходящего под только что услышанное описание – писательского телосложения, с обвисшим животом, оттопыренным задом и шаркающей походкой. Он,  внимательно уставившись на Мейлаха,  спросил:
– Что вы здесь делаете?
– Да я, как вам сказать, хотел  вступить  в ваш союз, да теперь даже не знаю, стоит ли терять время. У вас чужих не принимают.
– Это вы Петров?
– Ой, что вы, что вы! Не бойтесь, я ни Петров… Я, всего лишь Кац Мейлах Абрамович! Вы меня не трогайте, я ничего от вас ни хочу! Если вы считаете, что мине не нужно писать, то я буду читать то, что вы написали. А Петров ушёл.  Оставил ответ, вам и вашему соратнику - тому, известному,  никак его фамилию не запомню.   Вот это послание:
Как говорят у нас, в народе,
Козлы не только в огороде.
От них нигде не увернуться -
Они и в СПБ пасутся!
Порой бодаются, юлят…
Понятно…  Зелени хотят!
«Вядомы»  задумчиво почесал «репу» и,  улыбнувшись,  сказал:
– А он, пожалуй, прав! Только его правоту обидно признавать.  Передам послание Шакаловскому. Он у него наколупает огрехов и снова отчистит через газету, а то совсем обнаглела деревенщина – лезет в писатели, да ещё без пошлины.  Шакаловский уже не в прежней форме. У него  творческий климакс, но на расправу с неугодными  таланта хватит.  Петрову теперь и десять рекомендаций не помогут! У нас действует своя система отбора. Шакаловский за отвергнутого поэта получает блокнот с карандашом, а прозаику Жеребцову, за каждого уничтоженного сельского писателя - положено два мешка овса, от сельсовета по месту жительства претендента.
- Там, местные начальники, писателей то же не уважают, за то, что писателя - Бог талантом наделил, а их -  только властью. Власть с талантом – несовместимы – так сказал Петров.
-  Я понимаю, я всё понимаю – залепетал Мейлах.
Мейлах, завершая разговор с «вядомым»  наблюдал за всем, что происходило в его присутствии: секретарша ехидно улыбалась, а два перепуганных посетителя, из молодых – тихонько перешёптывались, а затем – бочком, бочком  и на выход. Для себя он сделал вывод -  если такой настырный Петров, не может пробить брешь в этом стаде, то ему и подавно ничего перспективного не светит.