Бездна

       Пересчитывать дорожные столбы то ещё удовольствие. Бегут они быстрее, чем успеваешь сказать «сто двадцать три». Эдмунд за рулём, а я рядом. Скучаю.
       Дорога утомляет. Столбы не меняются. Поворачивают изредка то вправо, то влево, да пропадают за густой зеленью обочины. Не знаю, как такое может быть, но иногда бывает.
       До ближайшей гостиницы ещё час пути. Еда, вода и чистая постель – это то, что мне надо. Брату, похоже, хватит пары бутылок пива и чтобы его не трогали. 
       – Да, Эд?
       – А?
       Вот ведь, даже не отвлёкся, как смотрел вперёд, так и смотрит. Словно там, на каждом метре, в опасной близости движутся люди. А дорога пустынна. Старый асфальт, разметка пунктиром, ветвятся чёрные трещины; хорошо, колдобин нет, и едем ровно. Монотонная серая лента, растянувшийся шарф.
       Уснуть на переднем сиденье не получается, на заднее перебираться неудобно и лень. Приходится терпеть. И пялиться на неповоротливые столбы и безмолвную трассу.
       – Ну хоть музыку включи! Или я сама, – потянулась к бардачку, зная, что в ответ услышу...
       –...нет. У меня глаза слипаются. Потерпи, осталось минут сорок.
       – Угу, – буркнула и уткнулась в грудь подбородком: посплю, попробую.

       ...белая тройка невесомо летела; сани ажурные, на карету похожие, скользили по снегу, касаясь едва ли. Кружевные врата впереди уже ждали, привратники – двое – их открывали. Лебеди снежные, полупрозрачные – наперерез. Путь преградили, мимо проплыли. И сани встали.
       Ворота закрылись.

       – Эдмунд! Ты спишь! спишь!!!
       Он отдёрнулся от моей руки, как от жаровни.
       – ...ля, да не сплю я, не трожь меня!
       Но машину остановил и съехал на обочину.
       После того, как выключился двигатель, наступила тишина. В одном мы с братом похожи: оба просто упиваемся отсутствием звуков. Он не любит шумы вообще. Я понимаю спокойную музыку.
       С минуту молчали. Затем я сказала лобовому стеклу:
       – Мне приснилось, что мы на санях подъехали к раю. На тройке белых лошадей.
       Эд глубоко вздохнул и спросил у своей части стекла:
       – Почему к раю?
       – Я так думаю. Всё было кружевным и хрустальным. И нереально красивым! Нам помешали лебеди. Снежно-белые.
       – Прально. Я заснул.
       – Заснул. – Я повернулась к нему лицом. – А чего на меня орёшь тогда?!
       – Но я ж очнулся. Вовремя. И еще до того, как ты меня пнула.
       – Вовремя, – уже миролюбиво произнесла я. – А если б не, то уже осматривали бы райские кучи! Там, между прочим, зима. К чему в июле снятся сугробы?
       – Судя по джипиэснику, через десять минут будем на месте. Жрать хочу, как бобик.
       – Не, эт ты сам. Я в душ и спать. Завтра в семь разбудишь, к восьми я буду готова.
       – Ща курну и поедем. Разомнись пока, – он сунул руку под магнитолу, вытащил пачку «Bond Light» и, не дожидаясь, пока я выйду, щёлкнул зажигалкой.
       Пришлось выползать из салона в темпе: от дыма меня тошнит.
       Ноги затекли так, что было больно стоять. Сбросила шлёпки, потопталась на горячем асфальте: с пятки на носок, с носка на пятку, подрыгала правой, потрясла левой, присела, чуть не шмякнулась на зад. На корточках попёхала в траву. Плюхнулась лицом вниз, втянула ноздрями запах. Травинка щекотнула нос. Пахло почему-то сеном. Я чихнула и перевернулась на спину. Закрыла глаза. Ляпотааа! Через секунду положила руку на лицо, чтобы не ослепнуть от яркого неба, и стала подглядывать за братом.
       Очень мне нравится сочетание «типичный денди», но прилепить его к Эду, всё равно что унизить Эверест на тысячу метров. Эдмунд не следил за своей внешностью – скорее, внешность следила за ним. Угадывала настроение: радость, усталость, раздражение, апатию – и метаморфировалась под стать – неуловимо и естественно.
       Сейчас лицо его выражало озабоченность, несмотря на сигарету во рту. Кайф тоже читался – в откинутой голове и полуприкрытых глазах, но заботы чертили рельсы на лбу и шпалы на переносье. Ветер трепал его давно не стриженные волосы и мои нервы: с придорожной травы на меня посыпалась не то пыль, не то песок, а может, и насекомые. Травяную живность я терпеть не могу, поэтому вскочила и начала отряхиваться. Эд бросил окурок, наступил на него и махнул мне головой: «Поехали!»
      
~~~

        – ...так, и здесь! Туалеты. Душ. Полотенца сменить, мыло – у консьержки, зеркала – без единого пятнышка! Идеальный порядок – а потом Олег расскажет, что делать дальше. Вникай, вникай! Народу будет много, работы – через край.
       «Не знаешь Муз Матвевну?!  – всплыло в памяти Геннадия бледное лицо уволенной горничной. –  Выступает, словно пава. А есть-то... Грымза!»
       Он дождался, пока «пава» вышла, достал из внутреннего кармана униформы сотовый, нажал на «горячую клавишу», после секундной паузы оживился, угукнул – и только тогда приступил к уборке номера.

~~~
      
       Сказала и пожалела. Два слова: «Буду завтра». И –  ему радость, а ей – тяжесть.
       Виктория в раздумье смотрела, как вместе с экраном мобильника гаснет улыбающееся лицо жениха. Последними потухли глаза. Вот за эти глаза – тёмно-серые, с длиннющими не по-мужски ресницами, Вика и полюбила его – сотрудника клининговой компании Геннадия Овсиенко. И теперь, как декабристка, вынуждена ехать за ним в леса, к месту новой работы. Не на месяц, не на два – на год по меньшей мере. Чем в лесу будет заниматься методистка детского сада, они пока оба не знали, но Геннадий надеялся, что для женщины работа в отеле найдётся. Однако именно это и беспокоило Викторию. Мыть полы и чистить унитазы?! Так ли сильно она привязана к парню, с которым знакома всего ничего? Первый маленький юбилей они могли бы отметить в чужое рождество* – весело, с шампанским, салютами, зарываясь в нетронутые снега, и нарядив живую ёлку. По-настоящему живую!
      Если «городская вошь» – она – поедет. Оставив в Куркане отца, сестру, непыльную должность, перспективу повышения и спокойное существование пусть не офисного, но планктона. «Планктоном» звала её сестра-погодка, а «вошью» отец – из-за брезгливого отношения Вики ко всему житейскому, естественному и не всегда приглядному. К двадцати пяти годам Виктория ещё ни разу не стояла у развилок с указателями. Всё получалось само собой и как-то без усилий. В институт её «поступил» папа, на работу – однокурсница. По дружбе. Дни текли прозрачной струйкой, и даже Гена, как джин из крана, появился декабрьским вечером: устранял последствия потопа в квартире у соседей.
      Отношения сложились незаметно, Вика быстро привыкла к ежевечерним визитам приятного неглупого парня и скучала, когда его отвлекали срочные дела. Январь, весна, лето – полгода как не бывало! И вдруг – дилемма, звонко выпрыгнувшая из чата: «Рай в шалаше или ад в квартире?» В панике перезвонила: «Что за шутки?!» Оказалось, не шутки, а вполне серьёзное предложение. Ему – повышенной в несколько раз зарплаты, ей – руки и сердца. Неделю она металась от одной подруги к другой, от сестры к отцу, от заведующей детского сада к поварихе на кухне и на разные лады задавала вопрос приснопамятного Николай Гаврилыча**. Ответ был на поверхности: голова понимала, что делать, – не знало сердце. Поэтому так трудно далось решение - всё-таки поехать, а не расстаться.
      ...Виктория убрала телефон в сумку, проверила, точно ли положила в боковое отделение паспорт с билетом на междугородний автобус, и неуверенно пошла от окошка кассы к выходу. Поймав себя на мысли, что вот-вот передумает и сдаст билет, ускорила шаг, наткнулась на пустую скамейку, окинула рассеянным взглядом малолюдный зал ожидания и, окончательно придя в себя, заторопилась на солнечную улицу. Через десять минут уже ехала в маршрутном такси и прикидывала: сначала в детский сад, потом домой, или наоборот? Предстояло собрать вещи и утрясти некоторые рабочие моменты.

~~~

        Объявление на одном из туристических сайтов:

      
               «ОТЕЛЬ «*****» — райский уголок В ЛЕСУ

        «*****» — уникальная гостиница, расположенная в самом центре Дэбрийского леса. Вы не найдёте её на карте, но выставленные нами указатели приведут вас от основной магистрали прямо к двухэтажному кирпичному зданию.
       Отель предлагает гостям пятнадцать номеров, сочетающих старинный уют с современным комфортом. Цветовая гамма – от золотисто-бежевого до бархатистого шоколадного, парчовые шторы, декоративные светильники — всё располагает к умиротворению и отдыху, давая надежду на благополучное разрешение любых проблем.
       К вашим услугам всё самое необходимое: от халатов и тапочек до холодильников и спутникового ТВ. А также финская и турецкая сауны и настоящая русская баня.

      ВНИМАНИЕ!

      Песочные Часы...


~~~

       – Осталось три дня... Ты едешь?
       Роман, думая о своём, рассеяно взглянул на подругу. Полупрозрачная, нежно-розовая органза, ниспадавшая с потолка, совсем не скрывала голое тело: Наташа, по шагу двигаясь вдоль подоконника, поливала разросшиеся цветы из пластиковой «полторашки».
       – Тата! Ну сколько можно? С улицы же всё видно!
       – Всё, уже всё! Лимон густой, «денежные» – вон какие широченные, так что никто ничего, успокойся. Ты не ответил.
       – Я не знаю. Что это за часы? Какой колодец? Почему это так важно для тебя? И что вообще за тайны?!
       – У каждого человека, – Наташа повернулась, приподняла тюль и вынырнула в комнату, – должно быть место, куда хода никому нет. У меня это, – она сняла со спинки кресла сиреневый пеньюар, коснулась рукой волос Романа, – отель в лесу. И ты единственный, кого я хочу туда пригласить. Раз уж мы собрались пожениться. Или ты передумал?
       Она пропустила тонкий шёлк сквозь слабо зажатый кулак, встряхнула и надела сорочку. Роман отвёл глаза:
       – В общем-то, я и не думал. То есть, думал, конечно, но почему-то о том, что это не главное. Главное – нам хорошо вместе,  именно так, как сейчас. Штамп – он же ничего не даёт! Если суждено разойтись, так и печать не удержит.
       Он встал с кресла, хотел притянуть Тату к себе, но она вывернулась, обдала его холодом и ушла в ванную. Молодой человек дёрнул себя за мочку уха, вздохнул и уселся за письменный стол. Нажал на клавишу ноутбука и в двадцатый раз перечитал заключительные строчки объявления:
        «Песочные Часы переворачиваются 23 июля в полдень.
        Справки по индивидуальному уходу даются на месте».

~~~

         Гостиница, в которой мы с Эдмундом остановились на ночь, показалась мне чопорной, как служанка в богатом доме. За свою четвертьвековую жизнь я видела всего одну служанку: у маминой тётки в Нижнем Тагиле. София (тётка) дневала и ночевала в офисе: бизнес, говорила она, в первые годы держится только на хозяине. Дашь слабину – всё развалится. Но коттеджу, отстроенному аккурат в эти первые годы, хозяйская рука была нужна никак не меньше, а то и больше, чем мебельному производству. И нанятая женщина с соломенными волосами, вздёрнутыми в высокий хвост, и жёлтой цепочкой на шее с лёгкостью вписалась в интерьер и уклад «софийской» жизни. Помню, она дважды за день посетовала, что Нижний Тагил не болгарская столица, и в отместку за это, вероятно, показала мне, где я буду жить в восьмикомнатном доме: в полутёмной келье с окном на помойку.
        Отель «У дороги» отличался от той каланчи (служанки, а не коттеджа) предоставлением нам выбора: два отдельных номера, но туалет и душ в коридоре, или один на двоих, но с удобствами внутри. Мы с братом выбрали совместный.
        Не реагируя на окрик консьержки: «Там закрыто!» – я взбежала по каменной лестнице на второй этаж, хмыкнула на оформление стендов в духе «Догоним и перегоним стухшийся Запад» и, насколько смогла величаво, спустилась к разгневанной кухарке. Ну, не «кухарке», – какая разница? Захотелось назвать её так. Полная, румяная, с поварским подбородком – ей бы фартук и колпак белый.
       – Блинчики печь умеете?
       А что? Может скажет, где буфет.
       Не сказала. Посмотрела, как на дуру, и уткнулась в журнал регистраций. Пришлось искать самой. Съестная точка оказалась при входе, а не заметили мы её, потому что она не работала. Я тут же вспомнила, чем хотела заняться после еды: принять душ и пойти спать.
       – Эд, я в номер, ты куда?
       – Пойду курить куплю, и пирожков. У бабок за углом, – добавил, заметив моё удивление.
       Ну да, я невнимательна. Три клуши, палочками ворошащие кусты,  торгуют пирожками?! Ну-ну. - Я вытащила из заднего кармашка джинсов две сотни и протянула брату. – Может, у них и фрукты есть? Тогда мне грушу... две, а если нет, то яблоко. Одно.
       Эд пошёл на улицу, а я – в наш с ним «типа-люкс». Проходя мимо консьержки, не удержалась и съязвила: «С голоду подохнешь у вашей дороги. Бедные дальнобойщики».
       Как об стену горох! Повидала тётка, стал-быть, всяких...

       Номер оказался вполне приличным, душевая – чистенькой, и даже полотенца с вышивкой висели на крючках. Горячая вода, правда, была чуть тёплая, но стояла я под ней полчаса, не меньше. Потом выглянула за дверь, окликнула Эда (ему ж тоже надо), он не отозвался, и я решила продлить удовольствие. Закрыла дверь на щеколду, села на брошенное вниз полотенце, отвернула от душа лейку и раздвинула ноги. Тугая струя приятно ударила в моё любимое место…
       Спала я после всех удовольствий без задних ног. По-моему, даже с полотенцем на голове. Во всяком случае, когда утром встала с кровати, оно свалилось с меня полумокрым. Я по инерции подняла, бросила на стул и озадаченно осмотрелась. Следов пребывания брата в упор не увидела. В общем-то, сначала я ничего такого и не подумала: мало ли, может он бар какой нашёл, или, что тоже вероятно, девицу где подобрал. Эд парень разборчивый, но не монах однозначно, аскеза ему чужда. Две недели в пути утомят кого хочешь, и если брату потребовалась пересменка, то я не возражаю, пусть. Немного бесило, что я не знала, чем заняться мне, но это же мои проблемы, да?
       С такими мыслями я застелила кровать, навела порядок в душевой, перевернула вверх дном сумку, проверив, что у меня есть, а чего нет. «Есть» – всякая дребедень вроде помады и туши, а из нужного – полторы тысячи рублей и ключи от машины.
       Вот это было странно. Я точно помнила, что ключи забрал Эд. Да мне бы и в голову не пришло класть их в свою сумку. Может, это не от машины ключи, а от номера? Похожие?..
       Скептически кинув взгляд на дверь, поняла, что даже пробовать не стоит: в центре круглой золотистой ручки-защёлки чуть покачивалась бирка с цифрой девять. Ключ в замке. Спала с открытой дверью, получается. И получается, Эд пришёл, положил ключи в мою сумку, а сам ушёл. Куда?!
       – Вот балда! А позвонить?
       Стало смешно. Все вопросы – дело одной минуты, а я уже полчаса чёрте чем занимаюсь. Достала слайдер, набрала брата. «Абонент временно недоступен или нах…»
       Нах. Да. Точно. Только нах его и послать. Что я и сделаю, когда он появится. Блин!
       Сидеть в неведении было тошно. Несколько минут я раздумывала, сдавать номер или подождать. Потом снова взялась за сотовый. После третьего сообщения телефонной девушки, что Эд находится вне чёртовой зоны, решила пойти прогуляться.
       На ресепшене (я издеваюсь) сидела вчерашняя бабка. Писала чего-то в журнале. Жёлтый стол (похож на кухонный) и деревянный стул. Прошлый век. В другой раз я бы съязвила, но ситуация принуждала быть вежливой:
       – Доброе утро. А вы не знаете…
       – Нет! – отрезала она, и даже головы не подняла. Ну и хорошо, не видела, как я вздрогнула.
       Вот параша! Носилась вчера по лестницам, а теперь и спросить не у кого.
       Вышла на улицу. Задержалась в дверях. Ветер, тучки. Прохладно. Фуры, как гончие, по шоссе носятся. Откуда взялись? Вчера ни одной, сегодня ежеминутно. Зато торговок пирожками нет. А машина?
       Я в панике побежала к левому торцу гостиницы, где мы вечером припарковались. Ладушка, серебристая «Лада Гранта» с чёрной полосой понизу, мирно стояла на траве под толстой липой. Ну хоть что-то там, где надо! Осталось дождаться брата.
       Рука сама собой потянулась к мобильнику. Но звонить я уже боялась. Эдмунд редко отключал телефон, самое большое – ставил его на бесшумку. Чтобы вот так, без объяснений, пропасть? Должна быть причина, и серьёзная. Я накрутила себя, стало тревожно. Отправила ему эсэмэс: «Ты где??» Подождала сообщения о доставке. Не пришло. Значит всё ещё вне зоны доступа... Решила вернуться в гостиницу и спросить консьержку. И пусть она смотрит, и пусть рявкнет, но она скажет мне, куда подевался Эд.

~~~

       Тата бегала по квартире, проверяя, всё ли выключено, закрыто, убрано, занавешено, заправлено и спрятано. Роман молча сидел на кухне, пытаясь понадёжнее и поглубже спрятать одно-единственное, что его беспокоило – своё смятение.
       – Ром, ты перекрыл воду? – донеслось из зала.
       – Да.
       – А газ?
       – Да.
       – Не слышу?.. – она вбежала, кинула взгляд на газовый вентиль рядом с плитой. – Закрыл. А чё молчишь?! – больно ткнула пальцем в плечо.
       – Никогда.
       – Что никогда? – удивлённо переспросила Тата и задёрнула на окне штору.
       – Никогда нельзя идти на поводу у женщин. – Он поднялся, тяжело и едко посмотрел на её полное раскрасневшееся лицо. – Это в первый,– сказал, как гвоздь вбил, – и в последний раз. Поняла?
       С удовлетворением отметил, как мгновенно скривился её рот и поджалась нижняя губа. «До чего некрасивая баба,– подумал внезапно. – Такое тело – и такая рожа!» Взглянул в занавешенное окно. Демонстративно раздвинул ткань. Ветер гнул берёзу. Солнце слепило глаза. Асфальт был мокрым, но высыхал быстро.
       Наталья вышла и закрыла за собой дверь.
      
       Ехали молча. Будто не на отдых, а на каторгу. Она надзиратель, он – заключённый. Или наоборот. Роман вёл машину спокойно, о недавней ссоре не думал, но в мысли, что пришла пора менять – или заканчивать – отношения укреплялся с каждым часом. Жениться не входило в его планы никоим образом. Штамп в паспорте отнимает свободу. Накладывает обязательства. Она начнёт просить ребёнка. А он не готов. Не готов он! Ни к детям, ни к тому, чтобы зарплату ей отдавать. Он привык быть хозяином себе, своему карману и своему времени. Да и желаниям своим, чёрт побери. Пошёл на поводу её хотелки. Она хочет замуж, она хочет в лес, она хочет  его с собой, она хочет... Да мало ли чего она хочет! Для его жизни важно, что хочет он. А поэтому. Он не станет портить отдых – себе – но по его окончании расставит точки над i.
       Не удержался, посмотрел на неё в зеркало. Отказалась ехать спереди, спряталась на заднем сидении за его спиной. Глаза закрыла, обняла подушку, но не спит – притворяется. Почему в нём нет нежности? Ещё недавно была. Он любовался её телом, ему всегда нравилось её тело. Но, возможно, только оно? Очень гладкая, матовая кожа, такие зовущие изгибы, грудь, как у модели, с большими тёмными сосками. Она знала красоту своих форм, носила тонкие шёлковые блузки, не признавала лифчик. Зачем, если сиськи, как два мячика, а у мужиков встаёт? Да. Он думает только о её теле, а больше ему ничего не нужно. Роман переключил передачу и открыл окно.
       Свежий ветер ворвался в салон. Тата открыла глаза. Она скорее дремала, чем спала, обида её не отпускала. Если бы эта поездка не была так важна для неё, всё закончилось бы уже там, на кухне, несколько часов назад. Простить Роману подобного унижения она не могла. Но и разорвать всё в секунду тоже. Требовалось время. Ну а коль скоро он не отказался поехать с ней, то, затолкав обиду глубоко внутрь, она решила воспользоваться им как извозчиком. К тому же, невольно усмехнулась, ему полезно побыть там. Увидеть Часы, заглянуть в колодец. А может, и получить справку. По индивидуальному уходу...
       Солнце переместилось вбок, машину залило светом. Тата зажмурилась, вновь уткнулась лицом в подушку. Невольно вспомнила, какой шок испытала в свой первый приезд в отель. Двухэтажный особняк полностью скрывался, почти утопал в тёмно-зелёном массиве леса. На карте его действительно не было. Нет, лес-то, конечно, был, куда ж он делся, но никаких строений, ни намёка на ответвление от основной магистрали в сторону. Неприметный первый указатель – зелёная фосфоресцирующая стрелка – моргала вслед проехавшей машине, и если человек знал, что он ищет, или если был по природе любопытен, сдавал назад, чтобы, бросив краткий взгляд в глубину леса, узреть за деревьями наезженную колею. Приходилось возвращаться метров на двести – съезд был ничем не отмечен. Хитро, подумала в тот раз Наталья. Незаинтересованному человеку незачем сворачивать неизвестно куда – указателя-то нет, а там, где он есть, нет дороги. Вторая табличка, прибитая на толстенном стволе вроде бы сосны, красивым, сказочным, шрифтом оповещала «Дэбрийский лес».
       Название удивляло и завораживало. Но ещё более удивительным оказалось то, что ждало постояльцев в отеле. Прямо при входе, в изящно обставленном уютном фойе центральное место занимали двухметровые песочные часы.
       – Это не просто часы, это – «Песочные. Часы»,– значительно произнесла  встречающая гостей большая женщина.
       Женщину звали Муза Матвеевна, была она властная, требовательная и непреклонная. Тон брала приказной, спину держала прямо, взгляд имела холодный. На Тату она произвела впечатление громоотвода: любой скандал, любой напор сойдёт на нет, соприкоснувшись с этой дамой. В отеле о ней шептались: «пава» или «грымза», и очень редко «Муз Матвеевна». Но Тату «грымза» встретила приветливо. Кивнула, будто давней знакомой, и повела рукой в сторону:
      – Вам туда.
      В конце утопавшего во тьме коридора едва виднелась светлая дверь.
      – Выключатель слева на стене, возле бра.
    Тата протянула руку и, проходя мимо, наощупь нажала. Вспыхнула не только бра, но и множество лампочек сверху – в натяжном двухуровневом потолке. "Круто!" – не удержалась она тогда от возгласа.
      Сейчас же все фойе и коридоры были освещены, народ прибывал, в отеле стоял гул, кто-то цокал языком, кто-то сыпал междометиями, третьи и пятые выказывали восхищение словами, полная женщина с восточным макияжем в изумлении застыла перед Часами, глаза её всё ширились, и казалось, вот-вот выпрыгнут от нехватки места на лице. Тата словно невзначай толкнула её плечом, проходя мимо. Женщина очнулась, сконфузилась, пробормотала на чужом языке извинения и стремительно для своей комплекции удалилась. Тата словила удивлённый взгляд Романа, но в один миг он стал ей безразличен. Излечилась?.. Она оставила его у стойки администратора, а сама пошла по знакомому коридору.
       Дверь её номера оказалась незапертой, от этого приятное тепло разлилось по телу: о ней думали, её ждали, ей рады. Тата не привыкла к проявлению заботы о себе, обычно она заботилась о родных и не очень... палочка-выручалочка, которая всегда рядом. На большой кровати лежали лимонного цвета банный халат и распечатанная на принтере записка: «Всё, как ты любишь».
      – Муза моя! – улыбнулась Тата и взяла, прижала к лицу мягкую ткань. Халат пах розмарином и покоем. На подоконнике пышно цвели цинтии, в комнату заглядывало солнце.
      Она неторопливо разобрала багаж; сложила в широкую тумбочку свои вещи, сверху побросала девайсы, часы и книжку. Неприязненно посмотрела на оставшиеся в сумке вещи Романа. «Пошёл-ка ты»,– подумала. И пнула ногой к выходу. Словно почувствовав неладное, Роман распахнул дверь и с порога, не скрывая злости, ругнулся.
      – Я не понял. Ты какого меня среди этих тронутых кинула?! Мудаки или дуры набитые! Здесь все такие?
      – Все,– отрезала. – Ты тоже.
      – Что-о? Что ты сказала? – он застыл на полушаге.
      Несколько секунд они пробивали друг друга взглядами. После чего она отчеканила:
      – Пошёл отсюда, сказала. Забирай свои шмотки и вали.
      – Ах ты... – он задохнулся, в глазах блеснула ярость. – Побыл извозчиком, а теперь вали?! Да вот тебе! Подавишься.
      Он показал фигу и двинулся на невозмутимо стоящую у кровати Тату. Что-то шевельнулось в нём при виде её полного спокойствия, но понять это чувство ему не дали: в так и не закрытую дверь вошли два амбала, взяли его под белы руки и вывели в коридор. Наталья подняла с пола и вынесла туда же его сумку. Положила у стены и вернулась в номер. Тихо прикрыла дверь и повернула в замке ключ.
      Всё. Теперь это только её место. И только её лес. И колодец, и Часы... Всё принадлежит только ей, как и тогда, в самый первый раз. Который забыть оказалось невозможно – настолько велико было потрясение от случившегося с нею. Роману, если он не сбежит, всё только предстоит. А она уже знает...
      Наталья блаженно улыбнулась, вслух сказала: «Ну, с «Татой», думаю, разобрались. А иначе зачем я сюда приехала?»

      Чуть ли не впервые в жизни Роман растерялся. Мало того, что его наглухо употребили, а затем вытолкали, так ещё и номер теперь искать? А он не привык заселяться в чужие отели без брони. Едва сдержав себя от удара кулаком в дверь, подхватил с пола сумку и пошёл вон. Это не его затея, не его каприз, зато у него есть машина, а эта дура, как хочет, так пусть и возвращается.
      Охрана, в лице всё тех же двоих, бесстрастно проводила его к выходу и потеряла интерес, едва он сел в машину. Его кулак чесался и требовал удара, не в дверь, так по рулю. Саданул пару раз так, что думал – сломает пальцы. Сжал-разжал, завёл, поехал.
      Дорога была незнакомой, через полчаса Роман понял, что свернул не туда. Или не там, или вовсе не сворачивал, а тупо ехал без внимания. Остановился, вышел. Лес. Сплошной лес! Густой непролазный ельник. Но наезженная колея есть? Есть. Значит, куда-то вывезет. Сел. Закурил. Включил GPS. Поюзал. Вспомнил, что отеля нет на карте. Психанул: как такое вообще может быть? Двадцать первый век на дворе. Помедлил и достал смартфон. Признаться бабе, что заблудился? И не просто бабе, а той, что так по-хамски его выперла?.. «Да ну нах», – бросил телефон назад. Завёл, поехал. Проколесив ещё с час, понял, что кружит петлями. Выезда из леса не было. Вышел, хлобыстнул дверцей, гаркнул в тишину: «А-а-а!» – и полез за телефоном. Минут десять искал место, где худо-бедно словил сигнал. И долго… очень долго… невыносимо долго… слушал гудки. Затем включился автоответчик. Сбиваясь и чуть ли не заикаясь, Роман надиктовал просьбу перезвонить ему или хотя бы кого-то прислать за ним. Он не может найти дорогу, отеля нет на карте, и он не знает, где находится. Закончил просительно: «Наташа. Прости меня. Я был неправ». Какое-то наитие удержало его от того, чтобы назвать её Татка. Он снова сел за руль и потерянно уставился вперёд.
      Спустя полтора часа всё те же два неизменных охранника, словно они были приставлены именно к нему, посигналили откуда-то сбоку, где тут же - мистика какая-то! - обнаружилась просека, ведущая к затерянному в глуши отелю.
      Охранники растворились в фойе, как и не было их. Роман повторил на ресепшене процедуру первого заселения, молча заполнил необходимые документы, получил ключи от номера этажом выше и, окинув недоумённым взглядом галдящих у гигантской песочной колбы людей, поднялся к себе. Предстояло обдумать и осмыслить – не только его новое положение, но и новую, совершенно ему не знакомую Наталью. Искать встречи с ней он не собирался. Но понять, что произошло, до закипания крови хотел.
      Принимая душ, он попеременно перекрывал то горячую, то холодную воду, и через полчаса вышел посвежевший не только внешне, но и внутренне. Распахнул окно, приятно удивился идеально чистой - до прозрачности - москитной сетке, сквозь которую был виден даже воздух. Так подумалось, и менять мысли ему не хотелось, хотя странность фразы царапала. И это тоже было внове. Роман не привык подыскивать слова, брал первые, что приходили в гости, не задумываясь над уместностью, точностью и тактом.

___


*имеется в виду католическое рождество, которое празднуется 25 декабря, в отличие от православного, отмечаемого 7 января.

**имеется в виду Николай Гаврилович Чернышевский и его роман "Что делать?"


продолжение следует...

... ...