И это пройдет...

                ЧАСТЬ 1. ДЕТСТВО И ШКОЛА.

                1. Пролог
                2. Генеалогия
                3. Раннее детство
                4. Школьные годы


































                1. ПРОЛОГ

      Оглянувшись  назад,  вижу  дорогу,  извилистую,  в  ухабах  и
рытвинах, c разбитой колеей, а  впереди - пропасть, и эта  пропасть
вот она, совсем уже рядом. Эта пропасть - небытие, ничто.
      Так  что  же  это  за  дорога, которая мной пройдена? Которая
называется моей жизнью? Чем я могу оправдать ее? Как я  использовал
этот величайший дар, даваемый один единственный раз, как  приговор,
не подлежащий обжалованию?
      Еще  и  в  семьдесят  лет  я  не  задавался  этим   вопросом,
поглощенный  сутолокой  повседневности,  погребенный  под  завалами
мелочных забот и сиюминутных потребностей, которые и казались сутью
и смыслом  существования. Не  ставил перед  собой задачу осмысления
своего бытия. Хотя и был интерес к этим вопросам, но не более,  чем
на уровне чтения статей в  популярных журналах, таких, как Наука  и
жизнь,  Знание  -  Сила,  Природа  и  др. Но этого слишком мало для
серьезных раздумий и  выводов для себя.  Мой отец во  времена моего
детства  интересовался  философскими  вопросами,  но  особенное его
внимание привлекали вопросы  религии, и он  даже читал для  широкой
публики какие-то популярные лекции  на эту тему. На  нашей этажерке
было несколько философских  книг, например, Деборина  "Диалектика",
Плеханова "К вопросу о монистическом взгляде на историю" и др. Я  и
сам, уже в  зрелые годы, тоже  тяготел к философским  вопросам, и в
доме завелись подписные издания Бэкона, Гегеля, Фейербаха и др.  Но
эти   сокровищницы   человеческого   духа   так  и  остались только
просмотренными,   но   не   изученными   досконально.   И  вот, под
восемьдесят лет как бы опомнился. Но поздно, времени уже не нет.
      А эти книги так и стояли в книжном щкафу, пока постепенно  не
были  распроданы  в  букинистические  магазины, чтобы на вырученные
гроши купить  хлеба в  трудные минуты,  что стало  приметой времени
после  буржуазной  контр-революции  1993  года. Года захвата власти
отребьем, человеческими отбросами,  шакальей стаей, осатаневшей  от
жажды  наживы,  грабящей  народ,  доведенный до крайнего обнищания,
бесправия и безнадежности. Но сейчас  не буду об этом, это  вопрос,
имеющий   большое   политическое,   экономическое   и  нравственное
звучание, требующий специального, подробного изучения и осмысления.
      Мое намерение другое - вспомнить, рассказать самому себе свою
собственную  жизнь,  подвести,  так   сказать,  ее  итог  в   своих
собственных  глазах. При   этом  я   не  тщусь  написать  подробную
художественно-литературную   автобиографию,   с    последовательной
логической  цепочкой   событий.  Для   этого  мне   не  хватит  как
литературного  таланта,  так  и  времени,  которого у меня осталось
совсем мало.  Мое  описание  будет,  скорее  всего, как бы альбомом
фотографий, в качестве которых будут служить отдельные моменты моей
жизни, закрепившиеся в памяти,  но не всегда обязательно  связанные
между собой логически. Какова же цель такого намерения? Во  всяком
случае  -  не  напечатание  этих  материалов. Они для этого слишком
частные, представляющие интерес  только для меня  самого. Они -  не
что иное, как стремление  оставить что-то после своей  жизни, пусть
безадресно,   это   ощущение, похожее  на инстинкт самосохранения.
      При этом хочу подчеркнуть - эти записки не являются  семейной
хроникой с описанием  свойств и характеров  других членов семьи.  Я
буду касаться, в основном, только фактов своей личной жизни.

                2. ГЕНЕАЛОГИЯ

      Теперь немного  о родословных  со стороны  родителей. В  этом
отношении у меня  довольно мало сведений,  так как наши  контакты с
этими  родственниками  нельзя  назвать  интенсивными,  особенно  со
стороны отца.
      Мой дед  со стороны  отца крестьянствовал  и проживал  в селе
Красное,  Нижегородской  губернии.  Относился  он,  скорее всего, к
середнякам. В молодости ездил на заработки в Канаду, на  лесоповал.
Проездом через Дальний Восток и  Тихий океан побывал мимоходом и  в
Японии. В революционный период состоял в партии эсеров, но, видимо,
был пассивным ее членом, ни в  чем себя не проявил и ничем  себя не
запятнал. Было у него три  сына и дочь. Старший, Андрей,  и младший
Владимир,   осели    в   Нижнем    Новгороде.   Андрей,    кажется,
учительствовал, а Владимир работал станочником. Средний сын,  Иван,
_ это мой отец.
      У дяди Андрея было двое  детей - дочь Нина, которая  окончила
мединститут  и   дослужилась  до   должности  главврача   городской
психобольницы, и  младший -  Игорь, с  военно-морским образованием,
служивший штурманом на военных кораблях Балтфлота.
      У дяди Володи  было трое детей  - сын и  две дочери. Младший,
сын   Юрий,   пошел   по   стопам   своего   отца   -   рабочим  по
металлообработке.  Старшая,  Валя,  служащая  на  каком-то  заводе.
Наконец, средняя, Лида,- бой-баба, избрала наиболее прибыльный  род
деятельности - торговлю, устроилась в Москве, в престижном магазине
в известном в Москве "Доме на Котельнической набережной", в котором
проживала московская элита,  артистическая и прочая.  Помню, как-то
раз,  будучи  в  Москве  в  командировке,  я  зашел  в этот магазин
навестить ее. Она завела меня в подсобку, угостила водкой и красной
икрой.  Во  время  этой  трапезы  в  подсобку ввалился милиционер с
большой сумкой, которую моя сестрица наполнила продуктами и  вином.
После чего  мильтон, взяв  под козырек,  поблагодарил и, довольный,
удалился.  Вот  так  она  устроилась  в  жизни, в полном согласии с
совестью и властями.
      Наконец, младшая дочь деда, по имени, кажется, Настя, жила  в
деревне  в  его  доме.  Заболела  чахоткой  и скончалась. После нее
остались  два  уже  взрослых  сына,  Леня  и  Петя, моих двоюродных
братьев,  которых  мой  отец  перетащил  в  Шумерлю. Леня устроился
рабочим  на  мебельном  комбинате,  а  старший,  Петя, - шофером на
заводе. Мы  с ним  часто встречались  на нашей  квартире. Он хорошо
играл  в  шахматы,  и  я  почти  всегда  ему  проигрывал, что очень
задевало меня. Сейчас  обоих этих братьев  уже несколько лет  нет в
живых,  хотя  они  были  моложе  меня  и,  казалось бы, значительно
здоровее меня. У каждого своя судьба.
      Теперь перейду у генеалогическому дереву деда со строны  моей
матери. Его  отец, т.е.  мой прадед,  был бурлаком  на Волге, тянул
баржи. А дед был жителем  села Красновидово, в 50-ти километрах  от
Казани, вниз по Волге. Чем занимался дед в этом селе - не помню, не
знаю. Помню только, по рассказам деда, что он возил на своей  лодке
на  ночную  рыбалку  гостей  из  Казани  -  Максима Горького, певца
Шаляпина и известного казанского  силача и борца Ивана  Поддубного.
Не  знаю,  насколько  это  соответствует  действительности,  но дед
рассказывал,  как   они  соревновались   с  Поддубным   в  бросании
двухпудовалой гири через крышу сарая на его дворе.
      Дед тоже был выдающимся здоровяком и крепышем. Я помню, когда
деду было уже  90 лет, мы  были с ним  в бане, и  меня поразило его
мощное, налитое тело,  как у молодого.  До самой его  смерти у него
оставались целыми все зубы. А умер он в 92 года и не от болезней, а
от  несчастного  случая  -  чинил  крышу,  это было после дождя, он
поскользнулся, поехал по  крыше и упал  спиной на забор,  переломив
хребет. Если бы не этот  несчастный случай, он прожил бы,  наверно,
более ста лет.
      Во второй половине жизни дед перебрался в Казань и  устроился
электромонтером на казанском пороховом заводе, где и проработал  до
пенсии, заслужив  звание Героя  Социалистического Труда.  Жил он на
самой окраине Казани, в рабочей  слободе. Был он дважды женат,  так
как первая жена умерла. От второй  жены детей у него не было,  а от
первой жены  был старший  сын, Федор,  и две  дочери -  моя мать  и
слепая Аннушка,  которую я  никогда не  видел. Она  зарабатывала на
жизнь гаданиями. Была, кажется, как я смутно помню, еще одна  дочь,
проживающая в Ташкенте, но  о ней я ничего  не знаю. У второй  жены
был сын от  ее первого брака.  Это был непутевый  парень, якшался с
криминалом, сидел в тюрьме.

      Сын  Федор  (дядя  Федя)  в  молодости  служил  на   крейсере
"Паллада"  Балтфлота  в  качестве  машиниста  машинного   отделения
корабля. Это было  революционное время, и  ему довелось быть  членом
Революционного Комитета  корабля. Где-то  в конце  службы или сразу
после службы,  будучи где-то  в Прибалтике  (кажется, в  Ревеле) он
женился, взял девушку по имени Галя (тетя Галя) уже с ребенком  (по
имени  Ираида,  или  коротко  Ира).  После  демобилизации дядя Федя
устроился     в     Москве,     и     всю     жизнь      проработал
слесарем-инструментальщиком      высочайшей      квалификации     в
экспериментальных  мастерских  одного  из  московских  НИИ. С тетей
Галей  они  породили  дочь  Александру  (Шуру). Ира после окончания
мединститута работала врачем-терапевтом в московских  поликлиниках.
А Шура окончила какой-то пищевой или торговый институт, после  чего
работала, в основном,  в Госплане СССР.  С этой семьей  я был тесно
связан, так как во время моей учебы в Москве я был частым гостем  у
них.
      Наш отец скончался от рака в 1963 году, а мать - в 1984 году,
также от рака. Следует заметить, что дед со стороны отца умер также
от рака.  (Информация к размышлению!)

             3. РАННЕЕ ДЕТСТВО.

     Казань  начала  20-х  годов  20-го  века.  Встреча   студента
лесотехнического  факультета  Казанского  университета  и студентки
Казанского мединститута. Создание молодой семьи, рождение первенца,
который вскоре умирает. А в августе 1925 года на свет появляюсь  я.
Спустя 7 лет  рождается братишка, который  через 4 года  умирает от
дизентерии.  А  в  1939  году  у  меня появляется младшая сестренка
Наташа,  которая  тоже  уже  на  пенсии.  Проживает  в  г.  Шумерля
Чувашской республики, где прошли годы и моего детства и отрочества,
до  призыва  в  армию.  В  свое  время Наташа окончила в Чебоксарах
институт экономического профиля и работала экономистом на одном  из
шумерлинских предприятий. У нее двое детей, старший - Саша, младшая
- Ирина. Оба  без высшего образования.  Ирина работает продавцом  в
Шумерле, А Саша - в том  же качестве, но в Москве, на  приработках,
наезжая временами домой в  Шумерлю, где у него  отдельная квартира.
Наташа  после  выхода  на  пенсию  занимается домашним хозяйством и
воспитанием внучки Юленьки - от брака Ирины с непутевым  человеком,
с которым она разошлась.

                ***

      Дошкольные  годы  я   помню  очень  плохо,   только  немногие
отдельные моменты.  Все эти  годы родители  то и  дело переезжали с
места на место,  в зависимости от  того, куда переводили  отца. При
этом  семья  жила,  как   правило,  на  частных  квартирах.   После
замужества мать  бросила институт  и занималась  первые годы только
семьей. Вначале отец  работал на Урале  таксатором. Что это  такое?
Если сказать  коротко, то  это похоже  на составление  кадастра для
земли,  только   вместо  земли   служит  лес.   Сюда  входят  такие
показатели,  как  состав  леса  по  породам  деревьев, их возрасту,
биологическому здоровью и т.д.  и т.п. По этим  данным составляются
специальные карты лесных угодий. Вся эта работа протекает в лесу. В
этих лесных  странствиях мать,  уже беременная  мной, почти  всегда
сопровождала отца. Он занимается своим делом, а она, расположившись
на полянке где-то поблизости, читает или вяжет или что-нибудь  еще.
При этом  был такой  случай. Возле  матери, в  нескольких метрах от
нее,  проползла  гигантская  змея  -  уральский  полоз.  Мать   так
перепугалась, что не могла даже пошевелиться и убежать. Видимо, это
как  то  передалось  и  моим  генам,  и  всю свою жизнь я испытывал
непреодолимые отвращение и страх перед змеями, даже ужами.
      В студенческие годы и  первое время после них  родители часто
участвовали   в   студенческих   пирушках,   и   я,  сбоку-припеку,
присутствовал при  сем. Я  запомнил некоторые  слова песен, которые
при этом исполнялись. Например,

           С вином мы родились,
           С вином мы умрем,
           С вином нас хоронят
           И с пьяным попом...
              Налей, налей, товарищ,
              Заздравную чашу,
              Кто знает, что с нами
              Случится впереди!...
           Тильлиль - бом-бом,
           Тильлиль - бом-бом,
           По рюмочке, по маленькой,
           Чем поят лошадей!...

       Попутно следует  отметить, что  отец в  молодости был  очень
хорош собой,  пользовался успехом  у женщин,  так же  как и в более
зрелые годы,  что приносило  матери немало  забот и  страданий. Это
обстоятельство очень  негативно повлияло  на мое  отношение к отцу,
что и  определило наши  весьма прохладные  отношения с  ним на  всю
жизнь.
      Хочется также  отметить, что  в раннем  детстве я,  по словам
матери,  был  очень  спокойным  ребенком  и  не доставлял ей особых
хлопот. Также  по ее  словам, я  очень любил  неотрывно смотреть  в
небо, на что бабы говорили, что  я не жилец на этом свете.  Но, как
видим, это предсказание не сбылось.
      После Урала  служебная судьба  занесла отца  в среднюю полосу
России, при этом весь этот ареал был ограничен Пензенской  областью
и Чувашией.
      Наших путей-дорог  по Пензенской  области я  почти не  помню.
Запомнились  только  два  места  -  поселок Барыш с железнодорожной
станцией и село Монастырское. В России существует два типа сельских
поселений -  деревня и  село. Деревня  - это  поселение без церкви,
если есть церковь, то поселение называется селом.
      О Барыше я помню  только одно - мы  жили на квартире рядом  с
железной дорогой. По этой дороге мы с матерью ходили встречать отца
после его работы. При этом мы переходили через железнодорожный мост
через глубокий овраг. Я помню, меня поражали размеры этого моста  -
его длина и высота.
      В селе Монастырском  мы жили на  квартире у местного  пекаря,
сельского богатея.  Он пек  замечательно вкусные  калачи. Они  были
такие, что  на них  можно было  садиться, после  чего они полностью
выпрямлялись, без всякого  следа. Здесь мы  с матерью также  ходили
встречать  отца  после  работы.  По  пути  мы  шли  мимо  какого-то
заводика, в  который однажды  зашли посмотреть,  что там  внутри. А
внутри увидели очень странную машину - большой черный куб,  шириной
метра четыре, длиной - метров  семь, и высотой около трех  метров с
балюстрадой наверху. Там стоял  человек и из большой  плоской колбы
лил масло на пол под этой  машиной. До сих пор не могу  понять, что
это было такое.
      В  эти  дошкольные  годы  я  в  летнее время раза два или три
гостил в Казани у деда. Где в это время жила наша семья я не помню.
Было мне тогда лет  пять-шесть. Я уже писал,  что дед жил на  самой
окраине города,  в предпоследнем  доме улицы,  за которым проходила
узкоколейка с  очень высокой  песчаной насыпью.  По этой  дороге от
какого-то  завода  ходил  к  берегу  Волги  маленький,  чуть  ли не
игрушечный паровозик, таща за  собой несколько вагонеток с  грузом,
который затем перегружался на баржи.  Берег Волги был от дома  деда
на расстоянии  около 1,5  - 2  километра. Недалеко  от берега реки,
рядом  с  узкоколейкой,  расположилось  озеро  Ливенское,   вернее,
старица от прежнего  русла Волги. Паровозик  шел очень медленно,  и
мы, ребятня, успевали вскочить на подножки вагонеток, чтобы доехать
до озера, и купались в нем до посинения.
      Я любил сидеть на  берегу Волги ( не  помню, с кем). Рядом  с
берегом,   почти   уткнувшись   носами   в   берег,   стояли баржи,
закрепленные  к  нему  толстенными  канатами,  обмотанными   вокруг
чугунных тумб.  От барж  пахло смолой,  покрывавшей борта  барж, на
берег накатывались волны с  пленкой нефти на них.  Баржи вздымались
над  головой  огромными  махинами,  противоположный  берег был едва
виден в  дымке, кричали  чайки, и  мне казалось,  что я  в какой-то
неведомой, сказочной стране.
      Улица, на которой  стоял дом деда,  была очень широкой  и вся
заросла  травой  и  бурьяном,  никакого  транспорта на ней не было,
только  пешеходные  тропинки  вдоль  фасадов  домов. И лишь в конце
улицы, со стороны города, начиналась трамвайная линия. В начале она
проходила через мост над  речкой Казанкой, притоком Волги,  за этим
мостом и начинался собственно город.
      Бабушка  (  вернее,  бабушка-  мачеха,  ведь  она не была мне
родной  бабушкой,  будучи  второй  женой  деда) брала иногда меня с
собой при  ее деловых  поездках в  город. Город  мне не  нравился -
пыльный, улицы забиты трамваями красного цвета, которые непрерывно,
надоедливо звенели.
      Дом  деда  был  небольшой,  с  маленьким,  почти  миниатюрным
двориком - длиной метров шесть и шириной метра два. С левой стороны
дворика, впритык  с забором,  дед установил  клетки с  кроликами. Я
любил смотреть, как они быстро-быстро жуют травку.
      Вход  в  дом  был  со  двора.  При  входе попадаешь в большую
кухню-кладовку  с  плитой,  отапливаемой  древесными  отходами  или
углем.  Кроме  плиты,  эта  кухня  была уставлена разным рухмуньем.
Слева  от  входа  располагалась  горница,  перегороженная  на   две
половины. Эта горница была обиталищем  бабушки, где она и спала  на
пышной кровати, а мы с дедом спали на полу на кухне.  Электричества
не  было,  пользовались  керосиновыми  лампами.  Пищу  готовили,  в
основном, тоже на керосинке.
      Я очень любил проводить вечера с дедом, после того, как бабка
уложится  спать,  и  мы  с  дедом  оставались  одни на кухне и вели
разговоры.  У  него  было  только  начальное образование, но он был
очень  любознательным   и  довольно   начитанным  в   своих  рамках
человеком, любил  рассказывать мне  разные истории,  в частности, о
семи чудесах света, впервые о которых я узнал именно от него.
      Книг в доме почти не было, но зато оказался такой шедевр, как
"Путешествия Гулливера" Джонатана Свифта.  Я читал тогда еще  очень
плохо,   но   книга   была   снабжена   прекрасными  иллюстрациями,
выполненными  в  гравюрном  стиле.  Я  мог часами рассматривать эти
замечательные рисунки. Эта вещь оставила  у меня на всю жизнь  одно
из самых сильных впечатлений от книг.

                ***

      Где-то в  1929 или  1930 году  семья переехала  в Чувашию.  В
Чувашии  мы  жили  в  нескольких  населенных  пунктах  по следующей
укрупненной схеме  перемещений: село  Большие Алгаши  - г.Шумерля -
поселок  Вурнары  -  г.  Шумерля  -  деревня  Чувашские  Алгаши   -
г.Шумерля. В самой Шумерле мы жили на разных квартирах, в том числе
меняли квартиры и без выезда из Шумерли. Даты всех этих переездов я
не помню. Замечу только, что из одной из этих квартир мы выезжали и
вновь въезжали в нее три раза.

      Село Большие Алгаши - это большое русское село с  протекающей
через него какой-то небольшой речкой и с ярко выраженными  русскими
обычаями и обрядами. Так, например, в селе процветали кулачные  бои
- стенка на стенку, улица против улицы. Я этих боев не видел,  мать
меня туда не пускала. Жили мы на квартире у зажиточных хозяев.  Дом
был  очень  большой,  с  цокольным  этажем,  в  котором размещались
хозяйственные службы. Население села было очень набожное. Я  помню,
что хозяева нашей квартиры каждый день ходили в церковь,  соблюдали
все религиозные праздники и установления. Неукоснительно соблюдался
Великий  пост,  а  за  ним  -  Масленица с блинами. Но особенно мне
запомнился праздник Пасхи.  В этот день  жители, надев свою  лучшую
одежду, шли  на торжественное  богослужение в  церковь, а, встречая
друг друга на улице, восклицали "Христос воскресе!" и лобызали друг
друга.
      Сколько времени  мы жили  в этом  селе -  не помню,  кажется,
очень недолго, после чего переехали  в Шумерлю. Это был в  то время
не  очень   большой  населенный   пункт  поселкового   типа,  но  с
промышленными предприятиями и с железнодорожной станцией, в 630  км
от Москвы и в 170 км от Казани.
      К основным, наиболее значимым предприятиям Шумерли относились
древообделочный комбинат и завод "Дубитель" по производству из дуба
экстракта  для  дубления  кожи.  С  течением  времени  дубовые леса
Чувашии  были  вырублены,   и  завод  перепрофилировали,   в  каком
направлении - не знаю. Существовал небольшой завод по  производству
автофургонов  (завод  "Труженик").  Были  также  такие конторы, как
лесхоз и леспромхоз. В лесхозе занимались контролем состояния  леса
и его здоровья _ таксаторские работы, рубки ухода (удаление больных
и засохших деревьев), посадки деревьев и другие работы.  Леспромхоз
же занимался повалом и вывозом  леса для промышленных нужд. В  этих
двух организациях впоследствии и работал отец. Было довольно  много
и разных кустарных мастерских.
      Шумерля  находилась  на  самой  западной  границе  Чувашии  с
Горьковской областью, а на востоке республика граничила с татарской
автономной  республикой  со  столицей  Казань. Я помню экзотические
чувашские названия железнодорожных станций между Шумерлей и Казанью
- Вурнары, Канаш,  Урмары, Тюрлема. Рядом  с Шумерлей, в  1,5-2 км,
протекала река  Сура, приток  Волги. Это  место называлось "Бобер",
очевидно потому, что тут когда-то водились бобры. Ниже по  течению,
км  в  4-5  от  Шумерли,  была  пристань для небольших пассажирских
cуденышек. А это место на Суре называлось "Шиловская". Мы, ребятня,
ходили купаться и ловить рыбу, в основном, на Бобер, и лишь  иногда
на Шиловскую.
      Шумерля в  то время  была не  единым массивом,  а имела,  так
сказать,  кусочную  структуру  -  наиболее  старую,  пристанционную
часть, далее,  заводские территории  "Дубителя" и  древообделочного
(мебельного)  комбината  и,  наконец,  северо-восточнее  заводов  -
массив  двухэтажных  домов,  в  которых  жили,  в основном, рабочие
упомянутых предприятий.  Здесь же находилась городская баня, куда
мы ходили мыться.

      Пристанционная  часть  представляла  собой  несколько улиц из
одноэтажных  (в  основном,   частных)  домов.  Эти   улицы  (линии)
вытянулись с запада на восток вдоль железнодорожной линии, к северу
от нее. На западе этой части располагалась большая базарная площадь
с магазинами -  торговый центр поселка.  А еще западнее  уже шли до
самой границы Шумерли  обширные территории упомянутых  предприятий,
также севернее железной дороги. За базарной площадью находился клуб
с  кинозалом  и  библиотекой,  в  которой  я брал книги. На этой же
площади находился газетный киоск. В свое время я навещал этот киоск
покупать  газету  "Пионерская  правда",  когда  в  ней  печаталась
приключенческая повесть Адамова "Тайна  двух океанов" ( о  плавании
советской  подводной  лодки  "Пионер"  и  о шпионах, которые хотели
утопить ее).

      В  восточной  части  пристанционного  поселка   располагались
лесхоз, леспромхоз и завод "Труженик", за которым шло кладбище. Все
эти  объекты  были  расположены  на  главной  улице поселка - улице
"Большевик". На  одной из  улиц этого  поселка, "Колхозной", стояла
школа, в которой мне довелось учиться.
      От  станции  железной  дороги,  пересекая  другие  улицы, шла
далеко на  север Октябрьская  улица, в  конце которой,  в отрыве от
пристанционной  части,  располагалась  особняком  довольно  большая
группа  домов,  среди  которых  были  такие  официозы  Шумерли, как
райисполком и райком партии.
      В  этот  первый  период  численность  населения  Шумерли была
небольшая - что-то около 20-25 тыс. человек.
      Мы  в  Шумерле  жили  всегда  в  пристанционной части, в трех
домах, один из которых был расположен на улице Большевик, другой  -
на  Октябрьской  улице  и  третий  на  улице, названия которой я не
помню, помню только, что это была 2-я улица от ж.д. станции. Больше
всего мы жили на ул. Большевик, это та самая квартира, в которую мы
въезжали и  выезжали несколько  раз. С  этой квартирой  связаны мои
наиболее содержательные воспоминания.

      Первым  домом,  в  котором  мы  жили после приезда из Больших
Алгашей, был, если память мне не изменяет, дом на 2-й улице от ж.д.
станции. В доме было две квартиры - фасадная, которую занимали  мы,
и  квартира  тыловой  части  дома,  со  стороны  двора. В ней жила,
кажется, семья сослуживца отца. В этом доме мы прожили что-то 2-2,5
года, кажется, до моих 7-7,5 лет. Это время ничем не примечательно.
Помню только,  что наш  двор представлял  собой ложбину,  в которой
скапливалось целое озеро воды после  дождя и при таянии снега,  и я
любил плавать по этому озеру на плоту, который я соорудил из досок.
      Мои дни проходили однообразно - в ожидании прихода  родителей
с работы. Я очень скучал и нудился, а это подвигало меня на  разное
мелкое озорство, за которое мне от матери часто доставалось  ремнем
по попе. Но  я приспособился спасаться  от наказания бегством.  Наш
двор  был  огорожен  бревенчатым  забором,  в конце которого на нем
висела веревка, и в случае возникновения опасности для попы я бежал
к этой веревке, хватался за нее и перемахивал через забор, слыша за
собой голос матери, которая  разъясняла, что меня ожидает,  когда я
вернусь домой.
      Помню еще такой случай. Наш сосед, живущий в задней  половине
дома, иногда заходил к нам в гости чаевничать. Как-то раз, когда за
столом присутствовал и я, сосед накладывал в чай варенье, ложку  за
ложкой.   Я    смотрел,   смотрел    и   вдруг    говорю   "Эх,   и
накладыва-а-ат!..." Сосед  страшно смутился,  как-то сник  и вскоре
ушел домой.  Затем последовал  очень внимательный  разговор ремня с
моей попой, и  некоторое время я  испытывал затруднение, садясь  на
стул.
      Но был у  меня и такой  вид озорства, который  грозил большой
бедой. В  сарае было  сено для  коровы, и  мне втемяшилось в голову
поджигать  его.  В  чем  для  меня  была прелесть этого озорства? Я
поджигал  сено  и  давал  ему  разгореться.  При  этом  я ждал того
момента, когда его можно было еще потушить, не доводя весь сарай до
пожара. Вся прелесть для меня  состояла в том, как можно  дольше не
начинать  тушить.  Это  было  очень  острое  ощущение,  от которого
замирало  сердце.  Но  однажды  я  почти  упустил  этот момент, еще
несколько секунд -  и начался бы  пожар. Я весь  вспотел от страха.
Только после этого я прекратил развлекаться этим веселым занятием.
      Праздником для меня были дни, когда в свои выходные дни  мать
со своими знакомыми женщинами ходила  в лес по грибы и  ягоды, взяв
при этом с собой и меня. Это бывало,в основном, в осеннее время.  В
это  время  созревала  голубика,  которая  росла в подзаболоченных,
мшистых местах.  Выходили мы  рано утром,  когда в  лесу еще  стоял
утренний туман, который часам  к 10-11 утра рассеивался.  Я собирал
ягоды  в  свое  лукошко  и  временами  подбегал  к  матери,   чтобы
посмотреть, кто больше собрал. А грибы мы собирали в других местах,
это были, в основном, грузди. Их было интересно искать - они  росли
под опавшими листьями, и в этих местах листва слегка  вспучивалась,
что не так просто было распознать.
      Помню такой смешной случай.  Как-то в одном из  таких грибных
походов   одна   из   наших   спутниц   вдруг   завопила: "Медведь,
медведь!..." Все, побросав лукошки, бросились стремглав бежать. Моя
мать, схватив меня за руку, потащила меня за собой, а я, спотыкаясь
и чуть не падая, еле успевал за ней. А потом оказалось, что это был
не медведь, а большой обгорелый пень.


              4. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ.

                Вурнары.
                ---------
      В 1933 году я поступил в 1-ый класс, и закончился  дошкольный
период моего детства,  после чего мы  переехали в поселок  Вурнары,
куда перевели отца на работу  в вурнарском леспромхозе. Я не  помню
точно,  но,  кажется,  перед   этим  мы  ненадолго  сменили   место
жительства в Шумерле на квартиру  в доме на улице Большевик.  Но за
давностью  времени  я  не  помню,  действительно  ли  это было так.
                ***
      Вурнары - это  железнодорожная станция в  30 км от  Шумерли в
сторону  Казани.  Между  Шумерлей  и  Вурнарами расположены станции
железнодорожных  разъездов  -  Мыслец,  Пинеры, Чаркли с небольшими
пристанционными поселками при них.
      Теперь немного о географии  Вурнар. Сам поселок расположен  с
северной стороны железной дороги.  По величине он несколько  больше
пристанционного  поселка  Шумерли  на  тот  момент,  когда мы в нее
приехали.  (В последующие годы пристанционная часть Шумерли  весьма
значительно  выросла  (в  несколько  раз)  в  северном  и восточном
направлениях).
      С  запада  Вурнары  ограничены  большим  глубоким оврагом, по
склонам которого я любил кататься на лыжах. За оврагом на запад шел
небольшой  перелесок,  за  ним  располагался  фосфоритный  завод, и
фосфоритная  пыль  покрывала  желто-серым  налетом окружающее завод
пространство,  что  особенно  было  заметно  зимой. С юга, сразу от
линии железной  дороги, чуть  восточнее завода,  находилась большая
выемка с крутыми склонами, где я тоже катался на лыжах.
      С южной  стороны станции,  примыкая непосредственно  к путям,
расположился большой склад древесины, заготавливаемой леспромхозом.
Затем  эта  древесина  (стволы  деревьев  и дрова) перегружалась на
железнодорожные платформы.
      Далее на юг, правее  склада шла дорога, выходящая  на большую
поляну, окаймленную с обоих  сторон небольшими группами домов,  а в
южном  торце  поляны  расположилось  здание  леспромхоза  с большим
хозяйственным двором, с конюшней  для лошадей. Слева от  поляны, за
домами в южном направлении проходил овраг, тянущийся за  леспромхоз
до  озера  Вурнарка.  Собственно,  это  было  не  озеро,  а   пруд,
образованный путем  запруды ручья  плотиной с  водокачкой, подающей
воду в поселок. Длина этого  пруда составляла около 1,5 км,  ширина
около  100-  150  м.  Вдоль  оврага  мимо  леспромхоза, через лесок
петляла широкая тропа, по которой мы ходили на Вурнарку купаться.
      За оврагом, напротив леспромхоза расположились 2-3 барака,  в
которых в зимнее время жили сезонные рабочие, перевозившие из  леса
на склад у станции древесину, заготовленную леспромхозом.
      Мы жили  в двухквартирном  доме рядом  с леспромхозом, вторую
квартиру занимала  семья сослуживца  отца по  леспромхозу. Слева от
этого  дома  стояла  лесопилка,  служащая  для распиловки бревен на
доски  с  помощью  циркулярной  пилы.  С  утра до вечера раздавался
надоедливый визг этой пилы.  От лесопилки до оврага  были проложены
деревянные брусья-рельсы,  по которым  ходила вагонетка  для сброса
опилок в овраг.
      Теперь  немного  о  моих  занятиях  в  школе.  Наш 1-ый класс
находился на 1-ом  этаже и занимал  угловое помещение слева,  сразу
после входа в школу. Окна были слева и позади класса, вход в  класс
находился в  правом переднем  углу, а  левее входа  висела классная
доска, а под ней - стол учительницы.
      Я сидел  на последней  парте, за  моей спиной  было окно,  от
которого зимой  веял холодный  воздух. Мою  школьную жизнь  я помню
очень  плохо,  только  некоторые  моменты.  Из них мне больше всего
запомнились чтения в 1-ом  классе, когда ученики по  очереди читали
вслух тексты из книги для чтения.  Я читал не хуже других. А  вот с
письменными упражнениями  дело обстояло  значительно хуже.  Я писал
очень  неряшливо,  с  помарками  и  кляксами,  за  что  учительница
прозвала меня "помазком". Потом это выправилось.
      Запомнились также уроки труда, на которых мы под руководством
учительницы мастерили разные поделки  - макеты ветряных мельниц  из
фанеры, макеты домов из картона, различные апликации с наклеиванием
на них различных вырезок и щепочек. Вот все, что я могу  рассказать
о своей учебе в Вурнарской школе.
      О  своем   внешкольном  времяпровождении   и  о   круге  моих
сверстников, с которыми мне пришлось общаться, я тоже мало что могу
сказать. В  этом возрасте  еще рано  говорить о  дружбе, о  друге -
психика  8-10  летнего  пацана  еще  не  созрела  для этих взрослых
чувств,  речь  может  идти,  в  основном,  только  о  товарищеских,
приятельских  отношениях  или  о  эпизодических  контактах в рамках
"быть знакомыми". В школе у меня не было приятелей, только знакомые
по классу.
      По месту жительства было несколько товарищей или приятелей, с
которыми я участвовал в наших немудрящих мальчишеских  мероприятиях
- купании,  катании на  лыжах и  др. Я  даже не  помню их  имен, за
исключением двух из  них. Первый -  это сын нашего  соседа по дому,
Тишина,  тоже  лесовода,  как  и   мой  отец.  Его  отец  дал   ему
экзотическое имя - Пинус (  от латинского Pinus - сосна)  Пинус был
моим частым компаньоном в моих катаниях на лыжах и коньках. Он  был
моложе меня на год, ниже меня и довольно тщедушен. Позже эта  семья
также переехала в  Шумерлю. Встретив там  Пинуса, я его  не узнал -
это был рослый, широкоплечий парень, очень приятной внешности.
      Второй мой приятель, Стасик, был сыном директора  леспромхоза
Белянина. С ним у меня произошел эпизод, после которого я  исключил
его из числа  моих товарищей. Дело  было так. На  коре елей в  лесу
выделяется смола, которая затем  застывает. Эту смолу мы  жевали до
тех пор,  пока она  не превращалась  в белую  тягучую массу, хорошо
очищающую зубы. Стасика в это время по какой-то причине вся  голова
была покрыта чирьями. Как-то раз  мы собирали с ним смолу  с одного
дерева. Он  наклонился, а  я в  этот момент  случайно поднял руку и
задел  ему  чирья.  Он  поднял  страшный  рев  и  нажаловался своим
родителям. Директор  сделал внушение  моему отцу,  после чего  мать
устроила мне приличную лупцовку.
      Летом  мы,  мальчишки,  целыми  днями  пропадали на Вурнарке.
Одним из  любимых наших  развлечений было  купание леспромхозовских
лошадей, доверяемых  нам конюхами  леспромхоза. Все тело лошади под
водой,  и  сам,  сидя  на  ней,  тоже  по  пояс в воде; впереди над
поверхностью  водой  выступает  только  гривастая лошадиная голова
с фыркающими ноздрями. Очень занятное ощущение.
      А  еще  любили  мы  кататься  на  чужих  лодках, которые были
причалены  к  берегу  возле  водокачки  с  помощью цепей с замками,
которые  мы  отпирали  с  помощью  гвоздей.  Все делалось, конечно,
только  тогда,  когда  вблизи  лодок  никого  не  было.  Однажды мы
попались - за нами погнался один из хозяев лодки, и мы еле  удрали,
во весь дух  налегая на весла,  пока не доплыли  к истоку Вурнарки.
После чего скрылись в лесу, благополучно избежав наказания.
      Еще  одним  видом  наших  летних  развлечений было катание на
вагонетке, на которой с лесопилки рабочие возили в овраг опилки.  В
овраге скапливалась большая гора  этих опилок. Мы с  высоты прыгали
на эту гору, увязая в ней почти по горло.
      В начале зимы,  в тех случаях,  когда морозы уже  ударили, но
снег еще  не выпал,  Вурнарка покрывалась  слоем прозрачного  льда,
через который можно  было видеть дно,  с каждым камешком,  с каждой
травинкой.  Когда  едешь  по  такому  льду  на  коньках,  то  такое
впечатление, что летишь над пропастью. Это было очень захватывюще.
      Кроме  лыж,  мы  катались  также  на "ледянках" - самодельных
салазках, которые мы делали сами. Для этого использовались крепкие
низкие  ящики  из  досок,  днище  которых  покрывалось ровным слоем
свежего коровьего помета. После его замерзания на морозе этот  слой
несколько  раз  поливался  водой,  и  получался  гладкий,  прочный,
пружинистый слой льда, легко скользящий по снегу. На этих  ледянках
мы  катались  по  склонам  оврагов,  а  также  по  уличным дорогам,
накатанным подводами. По этим дорогам я особенно любил кататься  по
вечерам, когда светит луна.
      Большой  радостью  для  нас  было  кино. При леспромхозе была
кинопередвижка со штатным киномехаником, который разъезжал с ней по
рабочим точкам  леспромхоза. В  числе этих  точек были  и бараки за
оврагом, о которых я уже писал. Мы, мальчишки, вваливались  гурьбой
в барак  и занимали  место поближе  к экрану,  а рабочие сидели или
лежали  на  своих  койках.  В  воздухе  стоял крепкий аромат потных
портянок  и  висел  смог  от  махорочного дыма курильщиков, которые
курили махорку, заворачиваемую в цигарки из газет. Мы ничего  этого
не замечали, все внимание на экран. Электрических розеток в  бараке
не было,  и киноаппарат  питался от  динамо, вращаемого  кем-нибудь
поочередно ручной  рукояткой. От  неравномерного вращения  рукоятки
динамо  подвывало,  а  экран  соответственно  светился  то ярче, то
тусклее.
      За зиму мы просматривали множество фильмов, названий  которых
я не помню, за исключением таких, как "Сулико" и трилогия о Максиме
- рабочем-революционере в период подготовки Октябрьской  революции.
("Юность Максима",  "Возвращение Максима"  и др.)  И еще,  кажется,
"Броненосец Потемкин". По  окончании фильма мы,  оживленно обсуждая
увиденное и споря о его подробностях, расходились по домам.
      А дома  ждал ужин.  Зимой мать  заблаговременно наготавливала
много пельменей, которые  хранила на морозе  в чулане. Мы  ели их в
бульоне, в который добавлялась ложка уксуса. Это было необыкновенно
вкусно. Отец перед едой  опрокидывал пару-другую стопок водки,  что
стало у него  правилом. Я до  сих пор ностальгически  вспоминаю эти
пельмени,  а  магазинные  пельмени  не  идут  с  ними  ни  в  какое
сравнение.
      Наша квартира была  не очень большая.  При входе попадаешь  в
длинный коридор, упиравшийся в стену к соседям. Налево от  коридора
дверь вела в кухню, направо -  в гостиную, за которой было еще  две
двери в другие две комнаты. Одна их них была спальней родителей,  а
в другой я спал и готовил уроки.
      Электричества в доме не было, только керосиновые лампы. После
ужина вся семья, как правило,  собиралась за столом с лампой  в его
середине для чтения. Каждый читал что-то свое. Из всех  прочитанных
мною  книг  мне  запомнилась  только  одна  - "В ледяных просторах"
Пинегина.   В   ней   описывалась   жизнь   арктической экспедиции,
дрейфующей на паруснике "Святой Фока", еще в дореволюционное время.
В  книге  красочно  и  занимательно  описана  Арктика,  как   наяву
воспринимаешь  описание  белого  безмолвия  ледяных  просторов,   с
обледеневшим  корпусом  корабля   среди  торосов,  между   которыми
временами мелькали фигуры белых медведей. Очень подробно описывался
быт полярников, и их охота на белых медведей и тюленей.
      В  эти  годы  нашей  жизни  в Вурнарах произошли два события,
котоые были на слуху всей  страны. Первое - это гибель  ледоколного
парохода "Челюскин" и  эпопея по спасению  людей и их  эвакуации со
льдины.  Я  до  сих   пор  помню  имена  героев-летчиков,   которые
участвовали в этом. Это Молоков, Ляпидевский, Леваневский,  Каманин
Чухновский и другие.
      Другое событие - это бои  на озере Хасан на Дальнем  Востоке,
то ли с  японцами, то ли  с китайцами, не  помню. Это событие  тоже
затронуло  мое  воображение,  и  я  сделал  много  рисунков в своем
альбоме для рисования, с  изображением пушек, пулеметов и  разрывов
снарядов.
      И еще одно событие местного масштаба. Как-то раз на  перемене
в школе мы в ее дворе бегали и играли, и вдруг видим над нами летит
огромный дирижабль с гондолой под ним. Мы видели впервые такое чудо
и стояли, задрав головы и онемев от изумления. Больше я уже никогда
не  видел  дирижаблей.  Видимо,  их  сняли  с  производства   из-за
нерентабельности этого вида воздушного транспорта.

                ***

              Снова Шумерля.
              --------------

      Весной 1936  года отца  перевели на  работу вновь  в Шумерлю.
Чтобы не перебивать мне  учебный год, родители договорились  с моей
учительницей  о  том,  чтобы  я  пожил  у  нее на квартире до конца
учебного года. За  определенную плату, конечно.  Все это время  я с
нетерпением ожидал, когда снова  буду с родителями, очень  скучал и
нудился, хотя хозяйка относилась  ко мне очень хорошо  и заботилась
обо мне.
      Отец  получил  в  Шумерле  квартиру  не  сразу.  Вначале  нас
поселили в  небольшом домике  в лесу,  вблизи с  чертой города. Это
место  называлось  почему-то  "Палан".  В  домике  было  всего  две
комнаты, включая  кухню. Восточнее  дома протекал  ручей, а  за ним
была большая поляна, заросшая земляникой. Я очень любил собирать ее
и есть с  молоком и сахаром.  Местность была очень  сырая, и в  ней
водилось много ужей. Полно их было и в нашем дворе, и они заползали
даже и  в квартиру,  Можно представить  мой ужас!  Лето было  очень
дождливым, часто случались грозы со страшным громом и молниями.
      Где-то в конце  лета - начале  осени квартира, наконец,  была
получена.  Этот  дом  располагался  на  Октябрьской  улице, немного
севернее улицы Большевик. А я тем временем поступил в 4-ый класс  в
школе, неподалеку от дома. Об учебе в этом классе я ничего не помню
абсолютно, это совершенно выпало из моей памяти.
      Квартира была небольшая - кухня, гостиная, спальня родителей,
моя комната.  Все эти  помещения были  небольших размеров.  С одной
стороны дома был небольшой дворик с колодцем, из которого мы  брали
воду, а с другой стороны - хозяйственный двор с хлевом для коровы и
сараем для сена. Летом, пока еще не завезли сено, я держал в  сарае
различные журналы и другие издания. Мне почему-то нравилось  читать
именно в сарае. В  этом же сарае я  до морозов обливался с  головой
водой из ведра,  зачерпнутым из колодца.  Эта моя привычка  помогла
мне укрепить свое здоровье.
      Постепенно я  начал обрастать  кругом товарищей  и приятелей,
живущих  поблизости.  Прежде  всего  это  были Володя Ермишин, Коля
Димитриев и Вячка  Калинкин. Володя жил  в доме на  перекрестке ул.
Октябрьской  и  ул.  Большевик.  Колин  дом  тоже  стоял на этом же
перекрестке,  с  другой  стороны  наискосок.  Вячка жил тоже на ул.
Большевик, немного восточнее перекрестка.
      К  приятелям  второго  плана  я  отношу  Шурку  Гришина, Льва
Кабатова, Володю Самойлова  и Вальку Иконникова,  живших на той  же
улице Большевик.  Следует также  упомянуть братьев  Вальку и  Генку
Беднаров, сыновей австрийского военнопленного в 1-ую мировую войну,
обрусевшего и оставшегося жить в России. С этими братьями я  иногда
занимался  боксом,  а  также  подниманием  гирь.  Боксом и гирями я
занимался также и с Шуркой  Гришиным. Мы на этих тренировках  бокса
иногда входили c  ним в такой  раж, что дело  доходило до настоящей
драки.
      Валька   Иконников   очень   увлекался   рисованием, особенно
масляными красками, чем заразил и  меня. Но больше всего времени  я
проводил  с  Володей  Ермишиным  и  Колей Димитриевым, я был просто
влюблен в них. Эта наша троица почти все время проводила вместе.
      Мы устроили в сарае во дворе Коли теневой театр -  натягивали
простынь и  устанавливали позади  нее лампу,  А сами  помещали себя
между простыней  и лампой  и разыгрывали  разные сценки.  Наш театр
получил известность на  всей улице и  привлекал много людей,  в том
числе и взрослых.
      Летом мы часто  ходили на Суру,  купались, загорали и  ловили
удочками рыбу. Попадались в основном ерши и пескари, из которых  мы
варили уху на  костре. Сура -  река с очень  быстрым течением, пока
плывешь на другую ее сторону,  тебя относит далеко в сторону.  Мимо
нас изредка проплывали буксиры, тянущие за собой вереницу плотов из
бревен.  Мы  забирались  на  эти  плоты,  ныряли  с  них  в  воду и
подныривали под них, что было довольно опасно. Берега Суры  поросли
пряно пахнущими  кустами малины  и черной  смородины, забравшись  в
которые  мы  до  отвала  наедались  ягодами.  Летом  я целыми днями
пропадал на  реке, за  что мне  попадало от  матери, которая  очень
боялась,  что  я  могу  утонуть,  и  не  зря  боялась.  Я  один раз
действительно чуть не утонул, так как мою ногу свела судорога. Меня
спас какой-то рыбак на лодке, по счастью оказавшийся неподалеку.
      Зимой я  любил кататься  на лыжах  на "Венце",  расположенном
около  километра  южнее  Шумерли.   "Венцом"  назывались  склоны от
возвышенности  Шумерли  к  присурской  низменности. Там всегда было
много  шумерлинской  ребятни,  особенно  в  выходные дни и в зимние
каникулы.
        Было у нас еще одно увлечение - шахматы. В палисаднике дома,
где жил Вячка Калинкин, мы устраивали шахматные турниры, в том числе
с участием Вячки и его старшего брата, имя которого я забыл.
    С Володей Самойловым и Левой Кабатовым я общался мало, они мало
соответствовали моей натуре.
      У Коли было две сестры,  Нина и Лида. С Ниной  я впоследствии
многие годы учился  в одном классе.  Лида была старше  ее на год  и
училась  тоже  в  нашей  школе.  Она  очень нравилась мне, а точнее
говоря, она была моей  первой, мальчишеской любовью. Я  очень робел
ее, тщательно скрывал свои чувства, да и не придавал им  особенного
значения, хотя с течением времени и не охладевал к ней, угольки все
время тлели. Забегая вперед,  скажу, что спустя несколько  лет, уже
после  моего  возвращения  после  службы  в армии, она ответила мне
взаимностью, и  это длилось  несколько лет,  пока жизнь не  развела
наши судьбы, мы были слишком разные и по разному смотрели на вещи.

                ***
      Но возвращаюсь к школьным  делам. Если вплоть до  4-го класса
все предметы вел  один и тот  же учитель, то  начиная с 5-го  почти
каждый предмет  имел своего  преподавателя. Я  помню, например, что
математику преподавала Дарья Никаноровна Котлеева, немецкий язык  -
Адель   Карловна   Рейтаровская,   француженка,   которую какими-то
судьбами занесло в Россию,  зоологию - Павел Иванович  Коврижников,
очень  степенный  и   основательный  мужчина,  историю   -  Нагаев,
представительный  молодой  человек,  который  очень  нравился нашим
девицам.
      Но больше всего мне запомнился наш военрук Кадеров, он же, по
совместительству,  и  преподаватель  физкультуры,  бывший   красный
командир. Он очень  серьезно относился к  своему делу и  готовил из
нас  чуть  ли  не  спецназовцев.  Мы  лазили по канату, по шведской
стенке, крутили  фигуры на  турнике, на  брусьях, соревновались  на
дальность в бросании гранат,  в тушении макетов зажигательных  бомб
песочными пакетами, соревновались в стрельбе из духового ружья.  Но
самым трудным  видом наших  занятий были  походы зимой  на лыжах  в
противогазах.  Не  все  это  выдерживали.  В общем, готовил из нас
воинов. Я не раз в жизни вспоминал о нем.
      Запомнился  мне   и  преподаватель   химии  Никитин   Алексей
Николаевич, очень строгий  и беспощадный к  нарушителям дисциплины;
чуть что  и "Вон  из класса!"  Однажды и  я попал  под его карающую
длань. Вел он свой предмет с пафосом, приводил интересные факты  из
истории науки.
      С 8-го класса математику и  физику вели уже другие учителя  -
Патрушев и Кафанова, выпускники физмата Московского университета. У
меня было два любимых предмета  - физика и немецкий язык.  В физике
мне особенно нравился раздел  об электричестве, что и  определило в
дальнейшем и выбор мною профессии инженера-электрика. Пристрастие к
языку началось  у меня  с того,  что дома  у нас  случайно оказался
самоучитель  немецкого  языка,  который  захватил  меня  и  я начал
усиленно работать с ним, что, естественно, сказалось и на уроках  в
школе. Адель Карловна на уроках частенько втягивала меня в  диалоги
на немецком  языке, очевидно  с учебной  целью для  всего класса, а
ученики  с  завистью  смотрели  на  меня  и  зауважали.  Уже  после
окончания войны мне  приходилось разговаривать с  пленными немцами,
которые удивлялись моему знанию немецкого языка.
      С математикой дела были несколько хуже, но, в общем, учился я
неплохо, любил готовить уроки, получал оценки, как правило, не ниже
"хорошо" и "отлично". У меня в те времена была отличная  зрительная
память, я мог помнить слово в слово целые страницы текста.
      Был у нас в школе и драмкружок, в котором принимал участие  и
я, правда, на вторых и третьих ролях.
      Почти  каждый  год  на  отдых  и  оздоровление  к нам на лето
приезжали наши московские родственники -  мои кузины Ира и Шура.  У
них в Шумерля  была своя компания  молодых друзей их  возраста. Это
Павлик Бабичев,  сын бывшего  царского генерала,  не подвергавшегоя
репрессиям со стороны  советской власти, так как он, якобы,  в свое
время  перешел  на  ее  сторону.  Вторым  молодым  человеком в этой
компании  был  дружок  Павлика  -  Борис Беспалов, местный художник
(довольно посредственный на мой взгляд).
      Эта компания проводила много времени на Суре, ходила на танцы
и на шумерлинские футбольные матчи, которыми увлекались в  Шумерле,
как и во всей стране.
      Я помню также  и трансляции футбола  по радио из  Москвы. Эти
передачи вел  знаменитый в  то время  комментатор Вадим  Синявский.
Сейчас о нем уже не помнят.
      Другим  общественным  шумерлинским  летним  мероприятием были
массовые  гуляния  на  Суре,  на  которые  собиралось  чуть ли   не
пол-Шумерли. На грузовиках завозили буфеты, играл духовой  оркестр.
Между всей этой публики мельтешили и мы, ватаги мальчишек.
      Я  помню  также,  как  в  году  37-ом в Шумерлю на встречу со
своими избирателями  в Верховный  Совет приезжал  знаменитый летчик
Валерий Чкалов. Встреча произошла на Базарной площади, под открытым
небом. Он стоял на трибуне  под красными флагами, а мы,  школьники,
сгрудились под  трибуной и  с восторгом  смотрели на  него. Это был
человек  среднего  роста,  с  кряжистым  телосложением  и  крупным,
мужественным лицом.
      В 1936-37 годах на  слуху всей страны были  судебные процессы
над  "врагами  народа"  Бухариным,  Рыковым  и другими, которые вел
прокурор  Вышинский,  явивший  собой  пример  организации заказного
судилища. В чем только не обвинялись подсудимые, вплоть до шпионажа
в пользу иностранных держав.  Мы, ученики, не очень  интересовались
этим  процессом,  но  и  до  нас  докатилась эта волна шпиономании.
Например, нас  заставляли искать  в рисунках  на обложках  тетрадей
замаскированные  фашистские  знаки.  И  нам  казалось,  что  мы  их
находили.
                ***

      Спустя некоторое время, может быть, года 1,5 - 2 или  больше,
мы переехали  с Октябрьской  улицы в  дом на  улице Большевик, где,
кажется, уже жили когда-то раньше. Я уже писал выше, что все  даты,
связанные с вселением и выездом из этого дома, я помню туманно.
      В  этом  доме  было  две  квартиры,  одна из них, левая (если
смотреть на фасад дома) была  больше другой раза в 1,5.  Мы въехали
именно  в  эту  левую  часть.  В  квартире  было несколько комнат и
большая кухня с русской  печкой. В число комнат  входили: прихожая,
зал, спальня родителей, моя  комната, гостевая комната для  гостей,
которая,  как  правило,  пустовала,  за  исключением случаев, когда
приезжал погостить казанский дедушка или еще кто-нибудь.
      Квартира имела два входа - парадный вход с улицы, которым  мы
пользовались  редко,  и  черный  -  со  двора. Парадный вход вел на
застекленную веранду, в конце которой дверь вела в прихожую, а вход
со двора  был в  кухню, через  сени с  чуланом, в котором хранились
продукты, в том числе замороженные пельмени зимой.
      Двор  был   довольно  большой;   в  нем   под  одной   крышей
располагались сарай для сена, хлев для коровы, закуток для свиней и
амбар, который, как правило, пустовал. Ко двору примыкал огород,  с
небольшим  участком  для  картошки  и  с  грядками  лука, огурцов и
помидор. Летом  я любил  лежать между  грядками помидор,  подстелив
старое пальто и читать, срывая и  жуя помидоры, не моя их. Я  помню
одну   из    книг,   которую    я   тогда    прочитал,   это    был
полуфантастическский   роман   Келлермана   "Туннель"   о  прорытии
подводного туннеля между Англией и Францией.
      Теперь немного  подробностей о  наших комнатах.  В зале стоял
диван, письменный стол, этажерка с книгами и большая, под  потолок,
пальма в большой кадушке. Из зала дверь вела в спальню родителей, а
за ней была моя комната  со столом, кроватью и окном,  выходящим на
улицу.
      В кухне  была, как  я уже  говорил, большая  русская печка, а
другие  комнаты  отапливались  двумя  голландками  с   герметичными
дверцами.  После  разгорания  дров  дверцы  наглухо   завинчивались
винтами,  и  дрова  тлели  в  печке,  отдавая  тепло  постепенно ее
стенкам, а не в трубу с воздухом напролет.
      Одна  печка,  квадратная,  стояла  в  стене  между  залом   и
спальней, а другая,  круглая, стояла на  стыке сразу трех  комнат -
зала, спальней и гостевой комнатой. Между квадратной печкой в  зале
и окном на улицу стояло  деревянное кресло, в котором я  тоже любил
читать.
      В кухне размещалась кухонная утварь, а также большая  кадушка
для воды,  наполнять которую  из колодца,  а также  пилить и колоть
дрова входило в число моих домашних обязанностей. В кухне был также
лаз в  подпол, в  котором хранились  на зиму  картошка и  соления -
капуста, огурцы, грибы и др. Зимой все это было очень к месту.
      Кроме того, летом я принимал участие в сенокосе для коровы  _
ворошил и сушил скошенные рядки сена, а затем собирал его в копны.
      И еще была у меня  одна обязанность - заготавливать дрова  на
зиму. С Виктором Калашниковым, сыном одного из сослуживцев отца, мы
ходили  с  пилой  в  указанный  отцом участок леса, валили деревья,
распиливали их, а потом складывали в поленницы. Осенью и зимой я на
лошади свозил эти дрова домой. Я за этим делом научился  обращаться
с  лошадью,  запрягать  и  распрягать  ее,  что мне пригодилось и в
дальнейшем.
      При нашем вселении в эту квартиру в ней не было ни радио,  ни
электричества, но вскоре они были к нам проведены. Я помню, с каким
нетерпением  я  следил  за  работой  электромонтеров,  которые этим
занимались. Когда заработало радио,  я, лежа на диване,  мог целыми
часами  слушать  его,  мир  как будто  раздвинулся. Транслировались
Москва  и  столица  Чувашии  Чебоксары.  Я  помню  какими   словами
начиналась  передача  из  Чебоксар  -  "Шупашкар калазять" (говорят
Чебоксары).
      Но особенно квартира заиграла, когда провели электричество, и
в каждой комнате вспыхнули лампочки. Квартира словно преобразилась.
По  особенному  стали  смотреться  стены  из  желтоватых  стесанных
сосновых бревен, с прокладками между  ними из мха, а также  засияли
высокие  двери,  покрашенные  белой  эмалевой  краской. Я бродил по
комнатам, и мне казалось, что я хожу по анфиладам какого-то дворца.

                ***
      Но возвращаюсь к  нашей текущей жизни,  а она была  далека от
благополучия. Отец  сначала работал  в Шумерлинском  леспромхозе, а
потом  в  лесхозе,  где  он  занимал  должность замдиректора. В его
ведении,  кроме  прочего,  находилось  также распределение и выдача
лицензий местным жителям на сенокосные участки. Поскольку это  было
жизненно важной потребностью для людей, то это было причиной взяток
в адрес отца. Но деньгами он взяток не брал. Однако, люди, зная его
пристрастие к выпивке, взяли на  вооружение это его свойство, а  от
этого он  уже не  мог отказаться,  не желая  "обижать" людей. Кроме
того, он выдавал также лицензии на заготовку дров в лесу. Это  была
еще одна причина для взяток, в том же виде. Короче говоря, все  это
способствовало развитию  пьянства, порока,  который и  без того уже
изначально дремал в отце. Потом  стало уже так, что не  проходило и
дня  чтобы  он  не  был  выпивши.  Если  к  этому  еще добавить его
склонность  к  женскому  полу,  то  получим  довольно  неприглядную
картину, которая  выматывала все  нервы матери  и служила  причиной
частых скандалов между  ними. Я в  этих скандалах принимал  сторону
матери,  что  стало  причиной  неминуемого  отчуждения межлу мной и
отцом, которое осталось на всю жизнь.
      Сейчас, уже имея немалый груз жизненного опыта, я думаю,  что
это был несчастный  человек, раб своей  гиперсексуальности, которой
его  наградила  матушка-природа,   а  противостоять  этому   своему
свойству он  органически не  мог, не  доставало общей  культуры, не
было какой-то другой, достойной цели своего существования.
      Он, занятый работой, пьянками  и бабами, почти совершенно  не
интересовался мной, чем я живу, что  я делаю. А мать тоже мало  чем
отличалась от отца в этом  отношении. На ее плечах висело  домашнее
хозяйство, и  к тому  же она  еще и  работала счетоводом в какой-то
конторе. И  для меня  у нее  тоже не  оставалось времени.  Я хорошо
учился, на мое поведение никто  никогда не жаловался, так что  я не
доставлял никаких хлопот родителям.
      Да, они кормили меня, да, они одевали меня, но и только. Они
совершенно  не  были   озабочены  формированием  моего   характера,
становлением меня как человека. Но, положа руку на сердце, можно ли
сказать,  многие  ли  родители,  и  тогда  и  сейчас,  так серьезно
относятся  к  воспитанию  детей?  Так  или  иначе,  я был полностью
предоставлен самому себе.
      Не  было  у  меня  наставников  и  авторитетов и вне семьи, в
шумерлинской среде  вряд ли  их можно  было найти.  Эта среда  была
ничем  иным,  как  вязким   болотом  мещанского  быта,  в   котором
копошились  люди,  озабоченные  огородами,  выращиванием  домашнего
скота, бытовыми  склоками и  разряжавшиеся выпивкой  и гулянками  с
распеванием песен  типа "Шумел  камыш, деревья  гнулись...", да еще
смакованием  похабных  анекдотов.  Были,  конечно, и исключения, но
очень  редко,  и  я  с  этими  людьми, к сожалению, не сталкивался.
Трудно было  встретить в  этой среде  по-настоящему интеллигентного
человека, который, в принципе,  мог бы стать любимым  наставником и
учителем жизни, да и захотел бы он и сам этого?
      Короче  говоря,  общая  культура  шумерлинской  среды,  мягко
говоря, заставляла желать много лучшего. Правда, приходила к матери
в   гости   интеллигентная   дама,   разведенная   жена знаменитого
российского хирурга  Вишневского, но  очень уж  занудная и скучная,
как осенний  дождик. Да  еще захаживал  и беседовал  с матерью Карл
Адольфович   Гольдберг,   обрусевший   немец,   читающий    русскую
литературу,  но   в  общем-то   тоже  малоинтересный   обыватель  c
ограниченным кругозором.
                ***
      В описываемое  время мне  было уже  лет 14-15,  но образ моей
жизни,  принципиально,  мало  отличался  от образа жизни 10-летнего
мальчугана, каким я был в Вурнарах - школа, уроки, река летом, лыжи
зимой.  Но  мне  этого  было  уже  мало,  хотелось  чего-то   более
интересного и значительного. Я  стал много читать помимо  того, что
задавалось школьной  программой. Несмотря  на то,  что Шумерля была
заштатным провинциальным городком, в нем были неплохие  библиотеки.
У  матери  на  работе  тоже  была библиотека, правда, небольшая, но
хорошо  подобранная,  и  мать  часто  приносила домой книги. Я стал
много читать, читал запоем; даже будучи уже взрослым я не читал так
много.
      Вначале это была приключенческая литература, Жюль Верн и тому
подобное.  У  Жюля  Верна  мне  нравились  такие  его  классические
произведения, как "Дети капитана Гранта", "80 тысяч км. под водой",
"Таинственный остров",  герои которых  пробуждали оптимизм,  веру в
человека и его возможности.
      Далее, Герберт Уэллс. Более серьезно. И тоже три классические
вещи  -   "Борьба  миров"   -  десант   на  Землю  марсиан-чудовищ,
"Человек-невидимка"  -  обреченность  талантливого  ученого   среди
мещанской,  обывательской  ограниченности  человеческого  общества,
наконец,  "Машина  времени"  -  футурологический  анализ   будущего
человечества, его обреченность в условиях социального неравенства.
      В произведениях  Уэллса фантастическая  составляющая является
только  фоном,   который  используется   автором  для   философских
размышлений о  сущности человечества  Земли, для  обоснования своих
предупреждений - "Люди, опомнитесь! Что вы делаете!" Звучит протест
против людской ограниченности, бесперспективности рамок только  его
животного восприятия действительности. Все это наталкивало меня  на
осмысление действительности.
      Их  советских  писателей-фантастов  отмечу  А. Беляева. Можно
назвать и другие  имена, такие, как  Немцов, Казанцев и  др. Но эти
писатели, уделяя внимание в основном технологической стороне,  мало
вникали  в  психологию  своих  героев  и  в  философское осмысление
событий. Такие писатели были мне мало интересны.
      Из произведений А.  Беляева, прочитанных мною,  отмечу такие,
как  "Прыжок  в  ничто",  "Звезда  КЭЦ", "Человек-амфибия", "Голова
профессора  Доуэля",  Продавец  воздуха"  и  др.  Больше  всего мне
понравились  "Прыжок  в  ничто"  и  "Звезда  КЭЦ". В первом из этих
произведений описывается подготовка и космический полет на  Венеру.
Это    мероприятие    организует    акционерное    общество  группы
капиталистов, которые планируют временный побег с Земли, охваченной
мировой  революцией.  В  Андах  Южной  Америки  воздвигается  нечто
похожее на  нынешний Звездный  городок в  комплексе с  космодромом,
аналогом Байконура.  Городок получает  название "Стормер-сити",  по
имени одного из акционеров, американского банкира Стормера. В число
акционеров  входят  также  французский  банкир  Марешал, английская
аристократка леди Хилтон с племянницей Амели, представитель золотой
буржуазной молодежи спортсмен Генри Блоттон и буржуазный  журналист
Гарри Пинч.
      Описываются тренажеры  и тренировки  на них  экипажа ракеты в
составе командира  Лео Цандера  и его  помощников Винклера  и Ганса
Фингера, законспирированных коммунистов. Далее описывается  процесс
полета   на   Венеру   с   приключениями,   встреча   на   Венере с
доисторическими чудовищами и пещерными людьми. Во время  пребывания
на Венере с  Земли приходит сообщение  о победе мировой  революции,
экипаж  готовит  ракету  к  обратному  полету, а акционеры пытаются
повредить  ракету,  но  неудачно.  Оставив  капиталистов на Венере,
коммунистический экипаж отправляется в обратный путь.
      В "Звезде КЭЦ" (Константин Эдуардович Циолковский) речь  идет
о  ракетодроме  на  Памире,  с  которого  осуществляются регулярные
челночные рейсы на  космическую станцию с  научно-исследовательским
персоналом,  описывается  жизнь  и  деятельность этого персонала на
фоне развития взаимоотношений ученых - биолога Артемьева и молодого
физика  по  имени  Тоня,  которые  впоследствии  поженятся.  Дается
картина условий невесомости на станции и всего, что с этим связано,
и это описание  удивительно совпадает с  тем, что мы  знаем теперь,
когда космические станции  стали буднями современной  космонавтики.
Понравился  мне  также  роман-поэма  "Аэлита"  А.Толстого  о  любви
землянина - инженера Лося и дочери марсианского владыки Тускуба и о
приключениях на Марсе Лося и его спутника, красноармейца Гусева.
      Кроме    научной    фантастики    меня    также  интересовала
научно-популярная литература,  я прочитал  такие, например,  книги,
как  "История   электричества"  Вейткова,   "Занимательная  физика"
Перельмана,  "Грезы  о  Земле  и  Небе"  Циолковского  (  о  теории
звездоплавания ), книги по астрономии и многие другие.
      Но наибольшее впечатление на меня производили книги из  серии
ЖЗЛ (Жизнь Замечательных людей), серии, основанной еще М.Горьким. В
этих  книгах  приводились  описания  жизни  и  научной деятельности
корифеев  науки.  Например,  Ньютона,  Ампера,  Фарадея,  Лейбница,
Эйнштейна  и  многих,  многих  других.  Образы  этих  людей  как бы
пропитали мое  сознание, они  стали для  меня как бы  мудрыми моими
наставниками, пришедшими ко мне из прошлого. Под их влиянием у меня
зародилось желание, мечта тоже стать ученым.
      Это  было  время,  когда  у  меня  началось,  можно  сказать,
становление  личности,  формирование  предпочтений. Эти впечатления
сподвигали меня, вызывали жажду деятельности. Я начал устраивать  в
своей  комнате  дома  опыты  по  химии  и  электричеству,  соорудил
телескоп для наблюдений ночного неба, а потом сделал самостоятельно
и радиоприемник.  Это было  золотое время  моей жизни.  За все  эти
занятия мои  товарищи и  приятели дали  мне прозвище  "физик". А на
улице  меня  окликали  не  по  имени  или фамилии, а возгласом "Эй,
физик!".
      Я  был  почти  всегда  в состоянии  приподнятости  и   жажды
деятельности,  в  которое  мне  и  сейчас  ностальгически   хочется
окунуться.  Поэтому  я  кратко  опишу,  как  я  делал  телескоп   и
радиоприемник.
      Телескоп я  делал по  описанию в  каком-то журнале,  название
которого я забыл.  Основной трудностью при  этом было найти  нужные
линзы - для объектива и окуляра. Для объектива требовалась  круглая
двояковыпуклая линза  с большим  фокусным расстоянием,  которую мне
удалось найти на  рынке среди старых  очков. А вот  короткофокусную
линзу с  малым диаметром  для окуляра  я искал  очень долго,  но, в
конце концов я преодолел и  эту трудность. Затем я  начал мастерить
телескопную трубу из толстой бумаги в несколько слоев, что  удалось
мне не  сразу. Особенно  много времени  у меня  отняло изготовление
тубуса  -  короткой  трубы  с  окуляром, которая должна была плавно
передвигаться  внутри  основной  трубы  с  легким трением. Я с этим
порядочно помучился.
      Линзы я вставил в  круглые коробочки нужного диаметра  из под
пудры, вырезав в них круглые  отверстия для объектива и окуляра,  и
вставил  их  в   трубы  телескопа.  После   этого  я  приступил   к
изготовлению  штатива  для  телескопа,  в  котором  он  должен  был
вращаться в вертикальной и горизонтальной плоскостях. Этот этап  не
вызвал у меня особых затруднений. Наконец, телескоп был готов, и  я
во дворе начал свои наблюдения.
      В первые дни было новолуние, и луны на небе не было. Звезды в
телескопе были ярче,  но не больше,  а Венера и  Марс выглядели как
очень  крохотные  кружочки.  Я  направил  телескоп на Млечный Путь,
который  невооруженным  глазом   казался  туманной  полосой,   а  в
телескопе он распадался на мириады звездочек. Это было непривычно и
возбудило у меня восторг - такое ощущение, будто Вселенная  открыла
мне свою дверь!
      Достав где-то  карту лунной  поверхности, я  принялся изучать
рельеф ее поверхности - "моря" и цирки - кольцевые горы, которые  в
телескопе особенно выделялись на линии терминатора (границе  темной
и освещенной половине луны).Я изучил "моря"( Спокойствия и другие),
цирки (Тихо Браге, Коперника и прочие). Все увиденное и изученное я
описал в статье, которую  поместили в школьном журнале.  Эту статью
читали не  только ученики,  но и  учителя, за  которую я  получил в
школе прозвище "астронома".
      Теперь как я делал радиоприемник и что из этого получилось. В
те времена приемники были еще далеко не в каждом доме, и все они на
лампах, так как тогда еще и в природе не существовало  транзисторов
и тем более интегральных схем. Мне, опять-таки в каком-то  журнале,
удалось найти  описание самодельного  однолампового приемника,  и я
принялся собирать необходимые радиодетали, и опять трудности -  где
их найти. В Шумерле не  было таких специальных магазинов, только  в
одном   промтоварном   магазине   был   маленький   отдел   с очень
ограниченным  набором  таких  изделий.  Но  постепенно я собрал все
необходимое, а катушку  индуктивности я намотал  сам по описанию  в
этом журнале.  Шасси приемника  я сделал  из обрезанных  патефонных
пластинок, скрепленных по углам  алюминиевыми скобками. На все  эти
дела ушло около полугода.
      Теперь надо было сделать заземление и антенну. Для заземления
я под окном гостевой комнаты вырыл глубокую яму, посыпал на ее  дно
по ведру соли и древесного угля, и вылил на все это несколько ведер
воды. Затем положил в эту яму старый медный таз с припаянным к нему
толстым медным  проводом, который  я через  окно ввел  в комнату  и
засыпал яму. Это было хорошее заземление.
      И, наконец, осталось соорудить антенну. Для этого я  поставил
на крыше дома мачту и закрепил ее проволочными растяжками к  крыше,
после чего натянул провод от этой мачты к верхушке высокого дерева,
росшего на дальнем конце огорода. Получилась антенна общей  высотой
около 15  метров и  длиной метров  40-50. Хорошая  антенна. Включив
приемник, я обнаружил, что он молчит. Оказалось, что я в  некоторых
местах схемы напутал с монтажом. После исправления ошибок приемник,
наконец, заговорил. Я  испытал величайшее удовлетворение  и радость
творца. Я  слушал передачи  из Москвы  и еще  какие-то станции. Так
продолжалось две или три недели, пока не случилась беда.
      Был  облачный  день,  в  небе  погромыхивал  гром, я в амбаре
распиливал  какие-то  доски.  Вдруг  слышу  со двора страшный удар.
Выбегаю,  смотрю  -  выбиты  все  стекла  в окне, в которое введена
антенна. Ударила молния! Смотрю - на дворе у наших соседей по  дому
лежит на земле соседка.  "Убило!" _ с ужасом думаю я, и все  внутри
похолодело.  Но  тут  она  встает,  и  я  облегченно  перевожу дух.
Озираюсь  по  сторонам,  вижу  -  на крыше здания лесхоза, стоящего
рядом с  нами, сбита  кирпичная дымовая  труба. Начинают  сбегаться
люди, прибегает из лесхоза  отец. Кричит: "Руби антенну!"  Я хватаю
топор, забираюсь  на крышу  и рублю  растяжки антенны.  она падает,
катится  по  крыше  и  падает  на  землю.  Все! Родители вне себя и
категорически  запрещают  мне  заниматься  этим  делом.  На  этом и
закончились мои занятия радиолюбительством.
                ***
      Лето  1940   года,  оно   проходит  обычно,   в  августе  мне
исполнилось 15 лет. До сих пор я описывал все довольно подробно, но
если я  так же  подробно буду  описывать свою  жизнь до  80 лет, то
получится не автобиография, а  книга страниц на 150-200.  Поэтому я
дальше постараюсь писать покороче.

                ***

     Начинается учеба в 8-ом классе, все идет как обычно. готовлю
уроки, читаю, делаю дома в своей комнате опыты с электричеством.
      Состав учеников нашего  класса значительно изменился.  Дело в
том,  что  многие  ученики  по  окончании  седьмых классов, получив
неполное среднее образование, решили оставить школу, пойти работать
или   еще   по   каким-то   причинам.   Поэтому   старшие    классы
переукомплектовывались, сливались и их стало меньше.
      В  нашем,  новом  8-ом  классе  я  больше  сошелся  с  Костей
Кадеровым,  сыном  нашего  военрука,  с  Юрой  Спиридоновым и Женей
Логуновым. Все они были видными ребятами. У Юры было смуглое лицо и
нос с  горбинкой, он  очень походил  на индейца.  Костя был рослым,
плечистым парнем,  чуть скуластым  и выглядел  очень убедительно. А
Женя был очень крепкого, кряжистого сложения и удивительно смахивал
на Чкалова. Все мы сидели на задних партах из-за своего роста, чтоб
не мешать другим.
      Женя был похож  на Чкалова не  только внешне, но  и отчаянной
смелостью. Приведу только один из примеров этого. У него в  огороде
стояло  необыкновенно   высокое  дерево,   наверно,  метров   около
пятнадцати - давадцати. Зимой он забирался на самую его верхушку  и
прыгал вниз в глубокий сугроб, увязая в нем по грудь. Как-то раз он
и меня затащил  на это дерево,  чтоб и я  прыгнул. Взгянув вниз,  я
понял, что это не для меня, так как у меня затряслись поджилки.
      Учеба шла нормально, без каких-либо событий, о которых стоило
бы упоминать. Сдав успешно весенние экзамены, мы все перешли в 9-ый
класс. Впереди было благословенное лето с его радостями. Я решил  в
это лето, по примеру  своего деда, заняться разведением  кроликов и
начал искать литературу по этому вопросу.

                ***

                Начало войны.
                ---------------
      Но  судьба  распорядилась  по-своему,  и  над страной уже был
занесен меч войны. 22 июня фашистская Германия без объявления войны
вторглась на территорию СССР.
      С глубокой тревогой мы  слушали по радио обращение  Сталина к
народу страны. Все сразу  изменилось, все стало по-другому.  Вcкоре
появилась знаменитая песня:

               Вставай, страна огромная,
               Вставай на смертный бой!
               С фашистской силой темною,
               С проклятою ордой!

      Враг  быстро  наступал  и  рвался  к  Москве. По ночам в небе
слышался прерывистый  рокот немецких  самолетов, летящих  на восток
бомбить наши  города. Было  страшно, но  нам, подросткам,  это было
даже как-то интересно, хотя и очень тревожно, а вдруг сейчас начнут
бомбить нас?
      В   стране    началась   всеобщая    мобилизация.   Появилась
характерная, самобытная примета  военных дней -  сводки Информбюро,
читаемые  знаменитым  диктором  Левитаном.  Когда  передавались эти
сводки, все внимательно слушали их, оставив другие дела.
      По железной дороге потянулись на запад поезда с теплушками, в
которых ехали красноармейцы, и платформами, с закрепленными на  них
танками и орудиями.
      Как я провел  время до конца  этого лета я  не помню, а  1-го
сентября пошел в 9-ый класс. В это время в Шумерлю начали прибывать
эвакуированные из западных частей страны  и из Москвы. В наш  класс
попало несколько  человек, в  основном, из Москвы.  Из них япомню  немногих  -  рыжую  толстушку  Маллу Лурье, Бусю  Прахину с длинными косами и  красавицу Ревекку  Проп, с черными как смоль волосами и пронзительно  синими глазами. Все ребята  в классебыли влюблены в нее, но она поглядывала только на Володю Богданова,
самого красивого парня в нашем классе.
      Меня все эти дела занимали мало, девицы существовали для меня
как бы по другую сторону бытия.  Их мир был мне непонятен и  как-то
чужд, что-ли. И  даже если кто-то  из них и  привлекал мое внимание
чем-то, то это не вызывало у меня никакого стремления к  сближению.
Мне было гораздо  интереснее читать научно-популярную  литературу и
фантастику. Наверное,  и поведение  отца в  отношениях с  женщинами
сыграло немалую роль в неприятии мною этой стороны жизни.

      Тем временем власти начали готовить Шумерлю к обороне, и нас,
учеников старших классов, стали посылать на строительство  землянок
для солдат в районе Венца.  Спустя пару месяцев нас переключили  на
сооружение оборонной линии вдоль берега Суры.
      Мы вставали рано утром, была еще ночь. Я и Юра Спиридонов шли
на квартиру Кости Кадерова, и затем втроем шли на Суру, в небе  еще
стояла Луна, крепкий морозец пощипывал носы, под ногами поскрипывал
снег. Над Сурой, покрытой льдом, стоял морозный туман.
      В состав оборонительной линии входили ДОТы и эскарпы.  Эскарп
- это против танков, он представляет собой глубокую длинную траншею
с пологим скосом  с той ее  стороны, откуда ожидается  противник, а
другая сторона вертикальна, упершись в нее танк дальше уже не может
пройти.  А  ДОТ  (долговременная  огневая  точка) - это сооружение,
представляющее собой нечто вроде землянки, но гораздо солиднее  ее.
Роется большая прямоугольная яма, забираемая древесными стволами со
всех сторон и сверху, все это засыпается толстым слоем земли, а  со
стороны  противника  делается  амбразура  -  узкая  шель для ствола
пулемета или артиллерийского орудия.
      Земля  промерзла  и  ее  нужно  было  долбить  ломами.  Чтобы
размягчить землю,  мы поливали  ее кипятком,  согретым в  ведрах на
кострах. Наши завтраки, взятые из дома, тоже промерзали как камень,
и мы их тоже согревали на  кострах. А враг на фронтах подходил  все
ближе. И  немецкие самолеты  стали пролетать  над нами  уже и днем.
Однажды    немецкий    самолет-разведчик    появился    над   нашей
оборонительной линией, и мы думали,  что он начнет в нас  стрелять,
но он пролетел мимо.
      Через  некоторое   время  нас   сменили,  и   учеба  в  школе
продолжилась. Военрук  школы проводил  с нами  усиленные занятия по
военной подготовке.
      А весной нас направили в МТС ( машинно-тракторная станция) на
курсы  подготовки  механизаторов  и  трактористов  для   проведения
весенне-полевых  работ  в  колхозах,  так  как  многих трактористов
мобилизовали на фронт. МТС  была расположена на окраине  Шумерли, в
конце улицы Большевик.
      После  окончания  курсов  нас  в  мае  месяце  направили   по
колхозам.  В  колхозе  я  попал  в  колхозную  бригаду со взрослыми
трактористами, уже  имеющих опыт.  А жили  мы на  постое у  местных
жителей, в основном чувашей по национальности. Уже наступило тепло,
сияло  солнышко,  кругом  была  очень  красивая  местность.  Но все
омрачал быт. Вся бригада ела из одного громадного блюда, в  которое
каждый лез со своей ложкой. А я был очень брезглив и боялся  чем-то
заразиться. А когда я обнаружил, что наша хозяйка моет нашу  посуду
в  тазу  под  умывальником,  а  после  ужина оставляет ее в тазу, в
который ее дети по ночам писают,  то тут я уже не выдержал  и решил
бежать.
      Поднявшись  рано  утром,  когда  все  еще спали, я собрался и
вышел на улицу. На мою  беду шел дождь, и лесная  грунтовая дорога,
по которой я должен был идти, превратилась в болото. 25  километров
я шел по этому болоту по колено в грязи. Еле-еле добравшись  домой,
я с облегчением  перевел дух. Но  это мое мероприятие  могло дорого
мне обойтись. Говорили, что руководство МТС хотело отдать меня  под
суд  за  дезертирство  с  трудового  фронта  в военное время, но по
молодости лет меня пожалели.
      Почти все лето я занимался  делами для дома - сушкой  сена на
сенокосе  и  заготовкой  в  лесу  дров  на  зиму.
      Кажется, этим  же летом  я побывал  на заимке  лесника Гришки
Кондакова, дальнего  родственника отца,  который устроил  Гришку на
это место, использовав свое  положение замдиректора лесхоза. А  тот
был страшно доволен этим местом. Действительно, чего лучшего  может
желать  деревенский  мужик?  До  начальства  далеко, в твоем полном
распоряжении  прекрасный  дом,   большой  приусадебный  участок   с
огородом, подсобными строениями, даже с небольшой пасекой.  Корова,
лошадь,  несколько  свиней,  куры,  гуси  и прочее. И рядом никаких
соседей. Полная независимость и самостоятельность!
      В погребе,  набитом снегом,  туши мяса,  а в  подполе дома  -
разные соления и варения, кадка с алкогольным медовым квасом.  Всем
этим меня щедро угостили.
      А кругом - прекрасная природа, лес с ягодами и грибами,  поют
птицы. А как прекрасен летний  рассвет в лесу! И никакой  социализм
Гришке не  нужен, оставьте  его в  покое среди  природы, наедине  с
землей, которую он любит как женщину, как своего ребенка!
      Посмотрел я  на все  это и  подумал -  ну как такого человека
уложить в принудительное русло общественного производства? Вот  где
кроются  истоки  кулацкой   психологии,  совершенно  не   схожей  с
психологией промышленного рабочего.  И сколько судеб  было изломано
во  время  коллективизации!  Очень  это  сложный  вопрос, требующий
большого такта и осторожности! А всегда ли такой подход соблюдался?

      В конце этого лета, в августе мне исполнилось 17  лет, а 1-го
сентября я пошел в 10-ый класс.
      Лида уже закончила  школу и ушла  добровольцем на фронт,  где
она  стала,  кажется,  связистом.  После  войны  она  в  целости  и
невредимости вернулась домой.
      Вскоре  взяли  в  армию  и  моих  друзей - Женю Логунова, Юру
Спиридонова и Костю Кадерова, они на год были старше меня. С фронта
эти  замечательные   ребята,  настоящие   русские  парни,   уже  не
вернулись. Женя в армии,  как и следовало ожидать,  окончил краткие
курсы летчиков-истребителей и  погиб в воздушном  бою, Юра попал  в
плен и погиб в немецком  концлагере, а Костя пропал без  вести. Вот
такая их постигла судьба. Это были настоящие люди, надежные друзья,
я больше уже не встречал таких. Я буду до конца дней своих  хранить
память о них.
      Володя Ермишин, Коля Дмитриев  и другие мои приятели  были на
год моложе меня и на фронт уже не попали.
      Вскоре  очередь  дошла  и  до  меня.  В декабре 1942 года я в
военкомате прошел  медкомиссию, и  меня признали  годным к строевой
службе, несмотря на то, что у меня был порок сердца (как  следствие
острого  суставного  ревматизма,  перенесенного  ранее).  В  январе
предстояла отправка в воинскую часть.
      За два-три дня до отправки произошло знаменательное  событие,
выглядевшее как перст  судьбы - по  какой-то причине в  нашей школе
случился пожар и она сгорела дотла, остались одни угли и головешки.
Это событие произвело на меня очень тяжелое впечатление. Как  будто
подвели  жирную  черту  под  моей  жизнью.  А  впереди  - тревожная
неизвестность.
      Эшелон с нами, новобранцами,  был, наконец, сформирован и  он
где-то  в  середине  январе  тронулся  в  путь  к месту назначения,
которое нам, новобранцам, заранее  не было известно. Начался  новый
этап моей жизни, принципиально отличающийся от привычной.

                ***
                Конец 1-ой части.







                ЧАСТЬ 2. НА СЕМИ ВЕТРАХ.

                5. Армия и фронт
                6. Институтские годы








































                5. АРМИЯ И ФРОНТ.

      За  время  моей  службы  в  армии  и пребывания на фронте ( с
января  1943  года  по  октябрь  1945  года)  происходило множество
событий и эпизодов, которых всех не упомнишь и не опишешь.  Поэтому
я буду вести речь только об основных этапах и тех эпизодах, которые
мне  запомнились,  не  успев  еще  окончательно  исчезнуть  из моей
памяти.
      Такими  основными  этапами  были  военные  лагеря,  в которых
новобранцев обучали военному делу. К ним относятся лагеря "Сурки" в
Марийской АССР и Гороховецкие лагеря в Горьковской области,  вблизи
г. Дзержинска.
      Фронтовыми этапами было участие в боевых действиях в  составе
44-го   гвардейского   танкового    полка   и   8-ой    гвардейской
Молодечненской  механизированной  бригады,  входящих  в состав 3-го
гвардейского Сталинградского механизированного корпуса.
      Ниже я кратко опишу эти этапы и некоторые эпизоды.

                ***

      Итак,  наш  эшелон  с  шумерлинскими  новобранцами двинулся в
путь. Я не помню, по каким железным дорогам мы ехали, помню только,
что эшелон часто останавливался  на станциях и полустанках  и стоял
подолгу в ожидании  встречных военных эшелонов,  идущих на запад  в
сторону фронта.
      Нас везли не в  пассажирских вагонах, а в  товарных теплушках
без окон. С обоих сторон теплушки были широкие двери на всю  высоту
вагона. Эти двери  при их открывании  ехали на роликах  вдоль стены
вагона. С  обоих сторон  вагона были  сделаны двухэтажные  нары, на
которых мы  и располагались.  Между нарами  посредине вагона стояла
печка из железной бочки с дверкой для топлива, при горении которого
крышка  бочки  раскалялась  докрасна..  На  потолке висел фонарь, в
который вставлялась  свечка. Этот  фонарь светил  очень тускло, так
что почти ничего не было видно.
      Я спал на верхних нарах, там же , через 3-4 человека от  меня
располагался парень, больной эпилепсией. Во время его припадков его
друзья держали его руки и ноги, чтобы он не нанес себе увечья.  Эти
сцены  производили  на  меня  тягостное  впечатление.  Вот  и таких
больных брали тогда в армию, не говоря уже о моем пороке сердца.
      Во  время  стоянок  поезда  открывалась дверь, чтобы желающие
могли  справить  естественную  нужду.  В  открытую дверь были видны
заснеженные  деревья  и  большие  сугробы.  Кругом  стояла  мертвая
тишина, как на краю света. Снега, снега... Безмолвие... Потом поезд
трогался с  места, лязгая  буферами вагонов,  и постепенно  набирал
ход.
                Лагеря
                ------
      Наконец, мы прибыли. Это был полустанок с марийским названием
"Суслонгер". Нас выгрузили и поместили в дощатые бараки, в  которых
изо рта  шел пар.  Никакой особой  военной подготовки  нам здесь не
давали,  мы  занимались,   в  основном,  какими-то   хозяйственными
работами и  строевой подготовкой  - "Ать-два..."  А спустя короткое
время нас переправили в "Сурки", расположенные неподалеку.
      "Сурки" это условное наименование военного городка, в котором
располагалась 46-ая запасная  стрелковая бригада, готовящая  бойцов
на фронт. Жилищем служили  землянки, заглубленные в землю  на 1-1,5
м,  со  стенами  и  двускатной  крышей, забранными бревнами. Внутри
землянок были устроены нары, а при входе в землянку стояла железная
печка.  В  землянке  размещалось  до  ста  человек. Нас зачислили в
отдельную  саперную  роту  бригады,  и  поселили  в  одной из таких
землянок.
      Из  нас  начали  готовить  саперов.  Мы  должны  были   уметь
следующее. Производить подрывные  работы, находить и  разминировать
мины  противника  и  ставить  свои.  Занятия  были  двух  видов   -
теоретические и  полевые. Теоретические  занятия проводились  в той
землянке, в которой  мы жили. Они  заключались в изучении  оружия -
винтовок  и  автоматов,  в  изучении  обращения  с минами, своими и
немецкими. В землянке стоял макет моста, по которому нас учили, где
ставить мины и взрывные устройства для его подрыва.
      На  полевых  занятиях   нас  учили  искать   мины  противника
миноискателем и обезвреживать их, а также ставить наши мины.  Учили
обращаться со взрывчатыми веществами  - толовыми шашками и  другими
веществами. Для практики мы тренировались на деревьях - привязывали
к ним шашки с бикфордовым шнуром, поджигали его и бежали в укрытие.
Раздавался  взрыв  и  дерево  падало,  как срезанное бритвой. Часто
ходили на стрельбище для стрельбы по мишеням.
      Весной,  а  она  здесь  наступала  во второй половине апреля,
потекли ручьи, а  мы продолжали ходить  в валенках -  начальство не
удосужилось  своевременно  снабдить  нас  ботинками. Ноги все время
были мокрыми,  а сушить  валенки было  негде. Возле  печки на  ночь
скапливалась гора валенок  для просушки, но  все равно для  всех не
хватало места. Я все время ходил с мокрыми ногами, отчего на  икрах
ног образовались  нарывы, и  они были  очень болезненны.  Положение
осложнялось  тем,  что  на  занятиях  в  землянке  мы  по  указанию
начальников должны были стоять, а не сидеть, т.к. сидя мы засыпали.
А в стоячем положении нарывы  болели еще больше. А ботинки  выдали,
когда земля почти уже просохла. Кормили очень плохо, все время было
чувство голода. Некоторые, особенно слабые телом и духом,  копались
в кучах отбросов возле столовой в поисках чего-либо съедобного. Вот
такие были дела.
      В начале мая поступила команда свыше - отобрать группу бойцов
для  ее   отсылки  в   школу  младших   командиров  (сержантов)   в
Гороховецкие лагеря. Я попал в эту группу, и во второй половине мая
мы тронулись в путь.
      Маршрут  нашего  следования  лежал  через  Шумерлю,  и  я дал
родителям  телеграмму.  По  прибытии  на  станцию  из  вагонов  все
повысыпали и  уселись вдоль  вагонов на  корточках справлять нужду,
т.к. станционный туалет, естественно, не мог обслужить и сотой доли
всех  желающих.  Это  явление  _  горы  фекалия  вдоль путей - было
повсеместным в военное время и являлось как бы одной из характерных
примет войны. Стоянка была не долгой, родители передали мне мешок с
провизией ("сидор" на солдатском жаргоне), поезд тронулся, и дня
через два мы были на месте назначения.
                ***
      Гороховецкие  лагеря  внешне  ничем  не отличались от Сурков,
здесь  были  точно  такие  же  землянки. Отличие заключалось лишь в
размерах -  Гороховецкие были  неизмеримо больше  Сурков, наверное,
раз  в  десять.  Мы  попали  в состав 64-го противотанкового полка,
который  готовил  бронебойщиков.  Полк  был  расположен  на границе
лагеря, за которой вдалеке был виден какой-то небольшой гражданский
поселок.
      Нас разместили  в большой  землянке с  двухэтажными нарами по
обоеим  сторонам  землянки,  с  проходом  между  ними шириной около
метра.  В  первую  же  ночь  меня  ожидал  сюрприз. Ложась спать, я
положил мешок с провизией под голову. Просыпаюсь, смотрю - в  мешке
остались  одни  сухари,  а  сало  и  мясо  исчезли.  Вот  так  меня
"поприветствовали" Гороховецкие лагеря.
      На второй день  нас разбили по  взводам и отделениям  ( по 10
человек). Я попал, сам того не  ведая, в одно отделение с урками  -
жуликами и ворами, которые целенаправленно сгруппировались  вместе.
Я был один  среди этих 9-ти  воров. Их предводитель,  Чалый, был на
вид типичным  уголовником с  тяжелым, мутным  взглядом убийцы.  Но,
справедливости ради,  следует сказать,  что относились  они ко  мне
нормально,  без  издевок  и  подавления.  Приведу  такой  случай. В
столовой  каждому  отделению  был  выделен  отдельный  стол.  Чалый
получал в раздаточной первое, второе  и хлеб и делил все  это между
нами.  Хлеб  нарезался  на  10  равных  долей  -  "паек",  как   их
называли. Каждый брал свою пайку в том порядке, в каком он сидит  за
столом. Однажды один из них поменял свою пайку на мою, так как  моя
показалась ему  больше. Чалый  немедленно возвратил  пайки на  свои
места, а виновнику дал увесистую затрещину. Поддерживал, так сказать,
дисциплину в своей команде.
      В  дальнейшем  вся   эта  компания  одной   прекрасной  ночью
попалась-таки на ограблении какой-то квартиры в поселке, и все  они
загремели на фронт в штрафной батальон.
      Землянки были  переполнены, на  спине спать  было невозможно.
Поэтому  все  спали  на  одном  боку,  лицом  все в одну сторону, и
упираясь коленями в подколенные впадины соседа. Если ночью встанешь
в туалет, то  для того, чтобы  вернуться на свое  место, нужно было
плечом  протискиваться  между  двумя  соседними  телами.  В воздухе
стояла вонь, что не мудрено - ведь столько человек испускало газы в
очень ограниченном пространстве.
      В этих условиях довольно многие заболевали чесоткой.  Больные
не изолировались, просто в  санчасти их мазали специальной  мазью -
"полетанью", и спали они в той же землянке. Очень неприятный  запах
этой мази  смешивался с  той вонью,  о которой  я уже  говорил, и в
землянке порой было буквально нечем дышать.
      Вся эта  обстановка мало  чем отличалась  от тюремной, вернее
говоря, она и была таковой, если не хуже.
      По утрам, сразу после подъема, еще до завтрака нас гоняли  за
3-4  километра  в  лес,  откуда  мы,  объединившись по 6-7 человек,
таскали на  плечах бревна  для строительства  новых землянок. После
такой утренней процедуры мы,  еле передвигая ноги, шли  на завтрак,
заключающийся в двух ложках жидкой кашицы.
      Занятия   проводились   только   вне   землянки.   Мы изучали
устройство и обращение с противотанковыми ружьями (ПТР) и ходили на
стрельбище со стрельбой по  макетам танков. Кроме того  проводились
учения с обычным  стрелковым оружием. На  учениях нас разбивали  на
две группы  - наступающих  и обороняющихся.  Стреляли, в  основном,
холостыми патронами,  но с  такой особенностью  - примерно  один из
десяти патронов  был не  холостым, а  боевым, внешне  совершенно не
отличающимся от холостого, так что был достаточно большой риск быть
раненым и даже убитым.  Был определенный установленный норматив  на
эти  потери.   Это  делалось   для  того,   чтобы  эти   учения  не
воспринимались участниками халатно, как какую-то безопасную игру, а
чтобы вели себя как в настоящем  бою, без чего эти учения не  имели
бы смысла.Правда, лично я не помню случая, чтобы кого-нибудь ранили
или убили.
      Весь комсостав лагерей разделялся на офицерский и сержантский
контингенты.  Командиром  нашего  взвода  был  старший   лейтенант,
который  не  был  кадровым  военным,  а  был  призван из запаса. На
гражданке  он  был,  кажется,  школьным  учителем.  Он был довольно
мягким человеком и у нас с ним не возникало проблем. А вот сержанты
просто-таки  мордовали  нас.  На  них  лежала  основная  задача  по
"воспитанию"  курсантов.  После  выпуска  в  свет  очередной партии
курсантов они отправлялись на фронт, и поступала очередная  партия.
Но комсостав лагерей оставался тот  же. При этом в ряде  случаев на
фронт  отправляли  и  сержантов  из  комсостава  лагерей - если тот
чем-то не потрафил вышестоящему начальнику. Боясь фронта,  сержанты
стремились показать свое усердие и незаменимость и рьяно  выполняли
и перевыполняли свои обязанности, иногда до абсурда.
      На нас за малейшую провинность, и даже без оной, сыпались как
горох наказания, так называемые "наряды вне очереди", которые можно
было  получить  за  что  угодно  -  за  незастегнутую  пуговицу  на
гимнастерке,  за  недостаточно  туго  затянутый  ремень,  за слегка
перекосившийся  погон,  за  якобы  недостаточную  внимательность на
занятиях, за недостаточную скорость бега при выполнении  приказания
( приказания должны были  выполняться только бегом). Таких  поводов
можно было найти сколько угодно.
      "Наряд  вне  очереди"-  это  выполнение  какой-то  не   очень
приятной работы. Ну, например, очистка всей территории от мусора  и
грязи, выгребание и удаление фекалия из выгребных ям под уборными и
тому подобное. Наряды выполнялись, как правило, ночью, после отбоя,
когда все уже  спали. После выполнения  наряда не всегда  удавалось
хотя бы немного поспать, надо было итти на занятия вместе со всеми.
      Особенно    бесчинствовал    один    сержант,    калмык    по
национальности, плохо  говоривший по-русски.  Когда он  говорил, то
издаваемые  им  звуки  были  похожи  скорее  на  звериный рык, а не
человеческую речь.  Он позволял  даже рукоприкладство,  но никто не
жаловался, боясь, что будет еще хуже. У него было уродливое лицо, с
низким, плоским  носом, как  лепешка, на  торце которой выглядывали
две дырочки. Это  лицо было какой-то  помесью человеческого лица  с
тигриной мордой. И он, видимо, мстил всему миру за свое уродство.
      Я  не  знаю,  как  питались  офицеры  и  сержанты,  но   нас,
курсантов, кормили очень плохо, пожалуй, еще хуже, чем в Сурках.  Я
со временем совсем отощал. Если оттягиваешь пальцами кожу на  руке,
то она  отходила от  тела тонким  пластом сантиметров  на 10-15. От
недоедания  и  авитаминоза  многие  страдали  куриной  слепотой   -
абсолютно ничего  не видели  в сумерках,  не говоря  уже о  ночи. В
связи с  этим санчасть  полка варила  в большом  котле хвою хвойных
деревьев, и мы пили это пойло.
      Не   понятно,   почему   в   армии   с   питанием  было такое
катастрофическое положение? Неужели было такое тяжелое положение в
стране с продуктами? Или  это было вредительство? Или  это делалось
для того, чтобы люди рвались на фронт, где, как мы слышали,  кормят
хорошо? Не знаю.
      К многим  солдатам приезжали  родители, в  основном, матери и
привозили своим сыновьям продукты. Летом 1943 года ко мне  приехала
с продуктами и  моя мать. Так  как в землянке  продукты крались, то
все держали их в домах у  жителей поселка, о котором я говорил,  за
определенную плату,  конечно. Но  хозяйка, у  которой мать оставила
для меня продукты, тоже их воровала - крала у меня сало и другое. А
чтобы  это  было  не  так  заметно,  она  крала не целиком куски, а
отрезала  от  этих  кусков  полосы,  а  число кусков оставалось без
изменения.
      Среди продуктов, привезенных матерью, было и сушеное мясо. Но
так как стояло  лето и довольно  жаркое, а никакого  холодильника у
хозяйки, конечно, не  было, то это  мясо заплесневело, и  не только
снаружи,  но  и  изнутри.  Но  я  с  голодухи  его все-таки ел, чем
капитально  испортил  себе  кишечник  и  желудок  на всю оставшуюся
жизнь.
      В августе 1943 года мне исполнилось 18 лет.
      В этой нашей развеселой армейской жизни нас ожидало еще  одно
развлечение - работа на торфяных полях, куда нас послали по команде
с высоких  верхов. Нужно  было заготавливать  торф для  предприятий
Горького.
      Мы вышли к месту назначения ночью, пешком, транспорта нам  не
дали. Шли всю  ночь, с короткими  привалами на отдых.  В дорогу нам
дали только по одной маленькой сушеной рыбешке. И это все.
      На месте назначения было  несколько небольших домов, в  одном
из которых нас разместили. Эта была большая комната без мебели.  На
пол настелили соломы, на которой  мы и спали, укрывшись шинелями  и
подложив под голову пучок той же соломы.
      Нам предстояло работать на участках с так называемой торфяной
пульпой, представляющей собой торфяную массу, пропитанную водой.  Я
понятия  не  имею,  как  она  приготавливалась.  Пульпа  постепенно
подсыхала,  твердела,  после  чего  она  трактором  со специальными
гусеницами разрезалась на брикеты  длиной сантиметров 50 и  шириной
10-12. Брикеты  эти были  еще очень  сырыми, и  нашей задачей  было
собирать эти брикеты и складывать их в клетки для просушки  ветром.
Мы  переходили  от  одного  участка  к  другому, а когда брикеты на
предыдущих  участках  уже  подсыхали,  мы  складывали  их в большие
бурты.
      Это торфяное поле занимало  все пространство до горизонта,  а
по  нему  шла  тоже  до  самого  горизонта  ржавая  железная  труба
диаметром около метра. По этой трубе мы шли на место работы,  цокая
по трубе железными набойками ботинок, над полем курился холодный
осенний туман.
      Мы работали от зари до зари, все время нагнувшись или сидя на
корточках. Почва под ногами была мокрая, и ноги промокали до колен.
Все мы зверски уставали.  Каждый должен был выполнить  определенную
дневную норму,  мало реальную.  А ее  невыполнение грозило лишением
еды.  А  ты  и  без  того  голодный.  Все  это  сильно смахивало на
концлагерь.
      А еще со мной произошло такое происшествие. Рядом с домом,  в
котором мы квартировали, был небольшой огород с картошкой.  Однажды
ночью всю эту картошку  кто-то выкопал. Хозяин огорода  пожаловался
нашему начальству. Я в эту ночь, как на грех, был дежурным по нашей
казарме, и был обвинен в соучастии в этом преступлении. Мне  грозил
трибунал по обвинению в мародерстве. А пока меня временно  посадили
на  "губу"  (гауптвахту).  Она  представляла  собой  яму три на три
метра, глубиной метра 2,5. Яма была перекрыта бревнами, засыпанными
землей.  В  углу  ямы  было  отверстие,  с  лесенкой под ним.С меня
предварительно сняли  шинель, ремень  и обмотки.  В яме  было очень
холодно, на стенах скопились капли влаги, пол ямы был почти мокрым.
Всю ночь я провел на ногах, дрожа от холода. Я наверняка заболел бы
в этой яме, если бы мои товарищи не сумели каким-то чудом  передать
мне шинель.
      Дня  через  два  выяснилось,  что  огород  выкопали   местные
воришки, меня выпустили и даже не извинились за ошибку.
      Тем временем  стало уже  совсем холодно,  начались заморозки,
поле  покрылось  ледяной  корочкой,  работы  были  прекращены.   Мы
вернулись в лагерь.
      Что и как было с нами  после этого до середины декабря, я  не
помню. Затем нам присвоили сержантские звания и сформировали нас  в
маршевую роту для отправки на фронт. С нетерпением ожидали мы этого
момента, стремясь поскорее покинуть эту голодную тюрьму.

                ****

       44-ый  гвардейский  танковый полк.
       ----------------------------------

      Наш маршрут,  как мы  узнали, лежал  через Москву  на юг,  до
Курска. Следует сказать, что  маршевая рота не предназначалась  для
какого-то одного конкретного подразделения, а распределялась по тем
или   иным   воинским   частям   вышестоящим   командованием.   Как
осуществлялся  этот  процесс  с  нашей  ротой,  я  не  знаю.  Но  в
результате всего этого  мы и попали  в этот полк,  который стоял на
формировке в селе Дьяконово недалеко от Курска. Попали в этот  полк
из нашей роты  всего несколько человек,  из которых я  помню только
сержантов Золотарева и Майорова.
      Село Дьяконова  не очень  большое и  разбросанное. В середине
села - долинка, лежащая ниже  остальной части села. На краю  села -
ветряные  мельницы,  которые  весело  крутили своими крыльями. Весь
личный состав полка квартировал по домам местных жителей, при  этом
много  домов  стояли  пустыми.  Один  из  таких  домов отвели нам -
противотанковому  взводу,  в  котором  уже  было  несколько человек
рядовых,  мобилизованных  из  западных  частей  страны уже после их
освобождения  от  гитлеровцев.  Я  запомнил  фамилии некоторых этих
западенцев, это  пожилые Кулик  и Яган  и молодой  Белан. Они  были
хмуры  и  скрытны.  Нам,  сержантам,  предстояло  обучить   рядовых
стрельбе из противотанковых ружей (ПТР).
      Командовал нашим небольшим взводом старший лейтенант, молодой
человек  лет  25-ти,  мрачноватого  вида,  он  мало говорил и много
курил.
      Меня удивляло - зачем танковому полку противотанковый  взвод?
Мне это казалось бессмысленным.  Забегая вперед, скажу -  наш взвод
действительно  был  расформирован   через  некоторое  время   после
вступления  полка  в  боевые  действия.  А  пока что занятия шли на
полном серьезе.
      Теперь поясню, что такое "формировка" для возможных читателей
этих  записок,  если  таковые  найдутся.  Формировка  -  это  отвод
потрепанной в  боях воинской  части в  тыл для  отдыха и пополнения
личного состава, получения и освоения боевой техники.
      Личный состав полка состоял, кроме нашего взвода, из танковых
экипажей и вспомогательных служб, таких, как РТО (рота технического
обеспечения) и хозяйственной части.
      В  состав  танковых  экипажей  входили:  командир  (офицер) и
сержанты (водитель, стрелок-радист и башнер - его обязанностью было
управление башенным орудием танка).
      Меня поразил стиль отношений людей в полку. Он не имел ничего
общего с  отношениями, которые  я видел  в лагерях.  Здесь не  было
ненавистных начальников и подчиненного им бесправного быдла.
      Офицеры и сержанты были товарищами и друзьями, и все называли
друг друга на ты, независимо от звания. Полная демократия.
      В  моих  глазах  это  выглядело  чуть  ли не как сказка. Люди
чувствовали себя людьми, а не скотиной. Это очень воодушевляло.
      Занятия  в  нашем  взводе   шли  своим  чередом  -   изучение
материальной   части,    стрельбище   с    металлическими   щитами,
изображающими   контуры   танков.   Полк   участвовал   также   и в
общекорпусных учениях, в которых было  то же правило - один  патрон
из десяти - боевой.
      В этих учениях наш взвод  попал однажды в "плен", на  что наш
командир реагировал очень  болезненно, обиделся на  нас и долго  не
мог забыть этого нашего и своего "позора" в глазах командования.
      Полк  ждал  получения  танков,  но  они  почему-то  долго  не
поступали.  Наконец,  где-то  в  мае  мы  их  получили.  Это   были
американские  машины  -  средние  танки  "Шерман  М4-А2" и легкие -
"Валентайн".  Спустя  некоторое  время  полк  погрузили на поезд, и
эшелон двинулся на передовую линию фронта.
      Затем меня  перевели в  штаб полка  в распоряжение  одного из
офицеров штаба, то ли в качестве его помощника, то ли ординарца, не
поймешь. Этот офицер ведал документацией технической части, а также
отвечал  за  ведение  журнала  боевых  действий  полка. Мы с ним на
машине объезжали передовую, фиксировали состояние боевой техники.
      При наступлении  мы следовали  за танками  и фиксировали все,
что  видели,  при  этом  часто  попадали под огонь противника. Этот
офицер  осматривал  танки,  подбитые  противником,  и устанавливал,
можно ли машину еще отремонтировать или ее надо списывать.
      В  этот  период  времени  началось  большое наступление наших
войск в направлении на Белоруссию - это был знаменитый "Белорусский
прорыв", который описан и в "Истории Великой Отечественной войны".
      Полк  стоял  тогда  под  Смоленском.  16  июня, в 4 часа утра
началась артиллерийская подготовка. Вся артиллерия фронта  обрушила
на противника всю свою мощь,  вся земля тряслась и ходила  ходуном.
Нам даже самим было страшно. Таким огнем можно было стереть с  лица
земли все живое.
      После этой  артподготовки наши  войска пошли  в наступление и
начали  быстро  продвигаться   вперед.  Смоленск,  Орша,   Вилейка,
Сморгонь...Впереди была Прибалтика.
      В это время я был уже не в штабе полка, меня перевели в пункт
управления боепитания полка,  входившего в состав  РТО. Начальником
этого подразделения был капитан Усанов, который почему-то не  очень
жаловал  меня.  Но  так  или  иначе,  я добросовестно выполнял свои
обязанности,  в  которые  входило  доставка  на поле боя снарядов и
бензина для танков,  которые быстро расходовали  свои боекомплекты.
Эта работа осуществлялась,  как правило под  огнем противника, и  в
любой момент можно было " сыграть в ящик", как говорили тогда.
      Враг яростно сопротивлялся, над нами и нашими ближними тылами
бесчинствовала авиация противника. Его мессеры охотились  буквально
за каждой нашей машиной, следующей к передовой, да и в тылу тоже.
      Довольно  успешно  действовала  и  противовоздушная   оборона
противника. Я помню такие картины. Группа наших бомбардировщиков П2
следует  бомбить  ближние  тылы  врага.  В  небе  появляются черные
облачка разрывов немецких зениток. Вдруг один из П2 превращается  в
огненный  факел,  за  ним  второй,  третий...десятый...Горят   наши
самолеты, продолжая лететь. Затем один за одним они начинают терять
высоту, оставляя за собой дымные  шлейфы и врезаются со взрывами  в
землю. Раскрываются парашюты  выбросившихся из самолетов  летчиков.
Тут  появляются  мессеры  и  начинают  расстреливать их. Тяжко было
смотреть на эту картину.
      В августе 1944 года мне исполнилось 19 лет.
      Мы вошли  в пределы  Прибалтики, и  первой из  этих стран,  в
которую мы вступили, была Литва. Я помню ожесточенные бои за  город
Шяуляй.  Был  такой  момент,  когда  танки полка, израсходовав свой
боезапас, не  могли двигаться  дальше, что  создало угрозу задержки
взятия города, и я получил задание доставить в расположение  танков
полка  три  машины  со  снарядами.  Это были громадные американские
"Студебеккеры", большой грузоподъемности.
      Машины предстояло  провести через  опасное поле,  над которым
непрерывно  барражировали  мессеры.  Я  подумал  и  решил  ехать не
колонной,  а  провести  машины  по  одной.  Я  вставал  на подножку
"студебеккера", давал  водителю команду  ехать, а  сам наблюдал  за
поведением  мессеров  -  ловил  момент,  когда  фашистские самолеты
открывали огонь  из бортовых  пушек и  сбрасывали бомбы.  Исходя из
этого, я давал команды: вперед на полном газу, или резко тормозить.
Бомбы рвались то впереди, то  позади машины. Из пушек немецкие  асы
тоже "мазали". А вот  от пулеметного огня кузовам  доставалось. Так
удалось провести все машины,  и наступление полка было  обеспечено.
За успешное выполнение задания  я был награжден медалью  "За боевые
заслуги" Честно говоря, я думаю, что заслуживал и большего.
      (После  войны  я  был  награжден также орденом "Отечественной
войны", который был мне вручен местным военкоматом).
      Полк  двигался  все  дальше  и  дальше...  Паневежис, Тукумс,
Балдоне,  Мажейкяй,  Тельшай...  все  дальше  и  дальше.  Где-то  в
середине осени  вся группировка  немцев в  Прибалтике была окружена
нашими войсками. Эта  группировка, как известно,  получила название
"Курляндского котла".
      Наше  наступление  остановилось.  Враг  оказывал ожесточенное
сопротивление. Дело  в том,  что в  этом котле  основной силой были
войска  предателя,  генерала  Власова.  В  плен  им  сдаваться было
нельзя, так  как их  всех ждал  расстрел. Они  и немцев  не пускали
сдаваться, расстреливали их.
      В  конце  декабря  -  начале  января  1945 года часть личного
состава   полка   была   переведена   в   состав   8-ой гвардейской
Молодечненской механизированной бригады, в том числе и я.

     8-ая гвардейская Молодечненская механизированная бригада.
    ----------------------------------------------------------

     В этой бригаде я воевал с конца декабря 1944 года до 23 марта
1945-го, когда  был ранен.
      Меня   зачислили   в   качестве   пулеметчика   в    каком-то
подразделении  стрелкового  механизированного  полка.  У  меня  был
ручной   пулемет    Дегтярева   (РПД).    Вообще,   что    означает
механизированная  часть?  Это  просто  то,  что  все передвижения и
передислокации части  происходят на  машинах. На  машинах нас часто
перебрасывали с одного участка  фронта на другой, в  зависимости от
складывающейся боевой обстановки.
      Я  не  могу  выделить  каких-то  выдающихся  эпизодов в наших
боевых действиях, они все слились в непрерывный поток боев, который
стал как  бы, условно  говоря, привычным,  но в  котором непрерывно
гибли  люди.  Поскольку,  в  отличие  от стремительного наступления
летом, все  наши передвижения  были ограниченными,  то боевая  наша
жизнь приобретала иногда и окопный характер. В окопах мы на их  дно
стелили  хвойные  ветви,  на  которых  мы  отдыхали  и спали в часы
затишья. В стене окопа выдалбывалась ниша размером, примерно, 40х50
сантиметров  и  глубиной  около  50-60.  В конце ниши проделывалось
сверху  узкое  отверстие  в  качестве  дымохода.  То  есть это была
своеобразная окопная  печка, в  которую мы  клали ветки  деревьев и
поджигали их. В этой печке мы грели руки и подогревали консервы.
      Наши войска  вели бои  с целью  прижать противника  к морю  и
сбросить его туда. Но  враг отвечал массированными контратаками,  и
нам приходилось временно даже отступать, но потом возвращать все на
свое место.
      Уже  после  войны  некоторые  мои  знакомые  спрашивали меня,
участвовал ли я  в рукопашных боях.  Но рукопашная схватка  - это в
значительной степени  уже архаизм.  Что такое  рукопашный бой?  Это
когда два противника сходятся на расстояние физического контакта  и
штыками и прикладами винтовок стремятся поразить один другого. Но с
появлением  скорострельного   автоматического  оружия   (автоматов)
винтовка изжила  себя. Нет  никакого смысла  сходиться близко, если
можно поразить врага c того  или иного расстояния в зависимости  от
обстановки. То есть стала  решающей огневая мощь, как  стрелкового,
так  артиллерийского  оружия.  Противники  стремятся теперь нанести
врагу максимальный урон еще до начала атаки, путем применения  всех
видов артиллерии (орудия, минометы,  реактивные снаряды и д.р.),  а
также авиации.  Получается иногда  и так,  что после  такой огневой
подготовки противник оставляет свои позиции, не ожидая атаки другой
стороны.
      Участвовал ли я в атаках? Безусловно, много раз. Приведу пару
примеров.
      Нам нужно было овладеть позицией противника, расположенной  в
лесу, перед которым был подлесок из какого-то кустарника. Атака  на
противника  в  этом  лесу  должна  была  происходить через открытое
пространство  шириной  метров  700-800.  Когда  мы  начали   атаку,
противник  открыл  шквальный  огонь  из  автоматов,  а  затем  и из
минометов. Я  бежал, стреляя  из автомата  в подлесок,  кругом меня
рвались мины, и рядом один за другим падали люди. Огонь  противника
еще более  усилился и  приобрел такую  силу, что  мы не выдержали и
начали откатываться на исходные  позиции. При этом какой-то  расчет
бросил свой  пулемет на  поле боя.  А это  самое серьезное воинское
преступление, за которым неминуемо следует трибунал, да и командиру
не поздоровится, и он  приказал провинившимся вернуть оружие  любой
ценой. К счастью, им это удалось, т.к. оказалось, что противник  по
каким-то непонятным соображениям оставил свои позиции.
      Второй пример. Часто велись и ночные бои. Я помню,  например,
такой момент. Мы вели ночной бой и через поле атаковали противника,
расположенного в  лесу за  этим полем.  Враг применил  трассирующие
пули,  и  было  видно,  как  они, словно огненные нити, пронизывали
пространство над полем  на высоте пояса  человека. Эти нити  бежали
вокруг,  но  мимо  меня,  словно  я  заколдован.  В этом бою многие
остались на поле, был убит и наш комбат.
      Помню  еще  и  такой  случай.  Ввиду  небольших,  но   частых
перемещений  то  сюда,  то  туда,  получалось  иногда  так,  что мы
оказывались в тылу противника, а в других случаях наоборот. Поэтому
обстановка не всегда была ясна. Наша рота оказалась однажды  именно
в таких обстоятельствах. Впереди  было поле, за которым  расположен
лес. Кто был в лесу? Не известно. Командир послал в разведку  двоих
солдат, одним из которых был я.
      Был ясный солнечный день,  мы с моим напарником  выглядели на
поле, как тараканы на белой скатерти, и в любой момент могли отдать
богу душу, или дойти до леса и оказаться в плену.
      К счастью, не произошло ни того, ни другого, лес был пуст, но
хранил  следы  происшедшего  здесь  ожесточенного  боя.  Мы увидели
искореженные  машины  и  трупы.  Мне  запомнились  на всю жизнь два
ужасных  трупа.  У  одного  из  них  вместо  лица  было месиво, как
сплошной кусок кровавого мяса. А на шоссе, которое проходило  через
лес,  лежал  труп,  раздавленный  в  лист  толщиной  3-4 сантиметра
колесами тяжелых  автомашин, и  на этом  листе с  трудом угадывался
профиль человеческого лица.
                ***
      Враг  был  хорош  вооружен  -  авиация,  мощная   артиллерия,
шестиствольные минометы, и часто проводил массированные налеты всех
этих видов оружия. Мы несли  большие потери, и нас часто  пополняли
свежими частями. Я помню, как после одного такого налета от леса, в
котором мы находились, остались одни пеньки и поваленные деревья.
      Во время  одного такого  налета я  был ранен  в верхнюю часть
бедра правой ноги. В момент ранения я почувствовал жгучую боль, как
от удара кнутом, а потом нога онемела. Несколько часов я пролежал в
окопе,  а  когда  наступила  ночь,  подъехали  санитары  и вместе с
другими ранеными  отвезли меня  в полевой  госпиталь, в  нескольких
километрах от передовой.

        Госпиталь. Дальнейшее прохождение службы.
        -----------------------------------------

      Госпиталь  размещался  в  нескольких  огромных  палатках   из
зеленого брезента. Полы в палатках были выстланы еловыми ветками  и
приятно  пахли.  По  прибытии  мне  почти сразу сделали операцию по
удалению осколка из бедра.  Операцию делали почему-то без  наркоза,
на операционном столе меня держали  за руки и ноги санитары.  После
операции у меня не сгибалась  нога, и мне трудно было  оправляться,
приходилось пользоваться уткой. Спустя  2-3 дня меня переправили  в
стационарный госпиталь в г. Резекне.
      Здесь было очень хорошо - очень чисто, белоснежные простыни и
подушки. Очень хорошо кормили,  медсестры были очень внимательны  и
отзывчивы. Просто рай!  Пролежал я здесь  примерно с месяц,  и для
окончательной реабилитации меня отправили в госпиталь под  Резекне,
где раненых с помощью трудотерапии окончательно ставили на ноги.
      Где-то  в  первых  числах  мая  меня  выписали,  и включили в
группу, которая пешком должна идти в Ленинград. Мы шли только днем,
а  на  ночь  рассыпались  по  разным  ближним  селениям, чтоб утром
собраться вместе.  Это было  не совсем  безопасно, так  как не  все
население в Прибалтике было лояльно к нам.
      Наконец,  мы  дошли  до  места  и  были приняты в пересыльный
пункт, служащий для  сбора солдат, выписавшихся  из госпиталей и  в
других  случаях.  Из  этой  пересылки  разбирали людей по различным
воинским частям.  Но пока  человека еще  никуда не  взяли, то таких
использовали на  разных хозработах  в городе  по заявкам  городских
властей.
      Я попал в  группу, направленную на  скотобойню мясокомбината.
Нашей задачей была уборка хлева для прибывшего на убой скота.  Этот
хлев представлял  собой 5-этажное  железобетонное здание  с широкой
винтовой лестницей, проходящей по  всем этажам для загона  скота. В
углу  здания  по  всем  этажам  проходила сквозная шахта для сброса
навоза, который мы свозили  тачками в эту шахту.  Для окончательной
очистки стойлов мы смывали их полы брандспойтами.
      Но вскоре я заболел, у меня началось сильнейшее  расстройство
кишечника,  и   я  не   мог  его   остановить  никакими  подручными
средствами. Меня положили в госпиталь, где пролежал несколько дней,
затем вернулся  опять на  тот же  пересыльный пункт.  Вероятно, это
было последействие  употребления мной  гнилого мяса  в Гороховецких
лагерях.
      Прошло еще  некоторое время  и я,  наконец, попал  в воинскую
часть  -  12-ый  отдельный  учебный  танковый полк, который готовил
стрелков-радистов  для  танковых  экипажей.  Но  и  здесь  я пробыл
недолго. Как-то раз, когда я стоял часовым у знамени полка, у  меня
неожиданно снова начался приступ расстройства живота, еще  сильнее,
чем  перед  этим.  Я  еле  успел  вызвать  себе замену, а то был бы
большой скандал.
      И снова  госпиталь, на  этот раз  я пролежал  в нем дольше, и
снова  пересыльный  пункт.  Но  к  этому  времени  с высоких верхов
поступил  приказ  о  демобилизации  больных с определенным перечнем
заболеваний. Я подпадал под этот  приказ, т.к. в нем упоминались  и
сердечные заболевания.
      6-го  октября  1945  года  я  был  демобилизован, на каком-то
ленинградском вокзале сел в поезд и двинулся домой.
      В  поезде,   окруженный  людьми   в  гражданской   одежде,  в
разговорах  которых  речь  шла  не   об  окопах  и  атаках,  а   об
обыкновенных человеческих делах и заботах, только тогда я,  наконец
ощутил, что  все, кажется,  уже позади.  Я подолгу  смотрел в  окно
вагона, радуясь всему, что вижу. Домой, домой!
      Москва, Муром, Шумерля... Из  писем матери я знал,  что семья
живет  уже  не  в  Шумерле,  а  в деревне Чувашские Алгаши, в 25-ти
километрах от Шумерли, куда отца перевели возглавлять  лесничество.
На перекладных  я добрался  до деревни,  и за  ней увидел, наконец,
дом лесничества.

                ***

                6.ИНСТИТУТСКИЕ  ГОДЫ.

            Чувашские  Алгаши. Подготовка  к институту.
             -----------------------------------------

      И  вот  передо  мною  дом,  в  котором  судьба  назначила мне
какое-то время  жить после  почти трех  лет, пройденных  по дорогам
войны.
      Дом  имел  два   входа,  из  которых   один  вел  в   контору
лесничества, а другой  - в квартиру  нашей семьи. Из  квартиры была
дверь  в  комнату  конторы,  так  что  в  нее можно было входить из
квартиры, не выходя на улицу. Это было очень удобно отцу.
      Квартира  была  небольшая,  на  две  комнаты  - зал и спальня
родителей. Была и кухня, очень большая, больше зала. Я  обосновался
в зале, деля  его с маленькой  сестренкой, которая спала  в детской
кроватке.
      На семейном совете решался вопрос - работать мне или учиться.
Решили - учиться. Так как в текущем году поступать было уже  поздно
- был  уже конец  октября, решили  поступать мне  в будущем году, а
пока  готовиться  к  экзаменам,  к  чему  я и приступил буквально в
ближайшие дни.
      Через 1,5 - 2 месяца мы узнали о постановлении  правительства
о  том,  что  учащимся,  взятым  в  армию  из  10-го класса, должны
выдаваться  аттестаты  об  окончании  средней  школы без каких-либо
экзаменов, что очень обрадовало меня. Кроме того, в случае  хороших
оценок  учащимся   давалось  право   поступать  без   вступительных
экзаменов, что было уже совсем  хорошо. Школа, в которой я  учился,
как я уже писал, сгорела, но почти все учителя хорошо помнили меня,
так  как  я  хорошо  учился,  и  мне  выправили аттестат отличника.
Фактически я мог считать себя уже студентом, и, послав заявление  о
приеме в  Московский Энергетический  Институт (МЭИ)  c необходимыми
документами, стал ждать ответа.
      До  нового  учебного  года  было  еще  очень  далеко,   более
полугода,  можно  было  бы  устроиться  на  какую-то работу, но мне
хотелось продолжать  заниматься и  далее подготовкой,  так как  мне
было  это  очень  интересно,  а,  с  другой  стороны, это мне очень
помогло  бы  в  начале  учебы  в  институте.  Родители  пошли   мне
навстречу, и мои занятия продолжились.
      Я принял строгий план занятий - работа с 9 утра до 6  вечера,
с часовым перерывом  на обед. В  дальнейшем я строго  выполнял этот
распорядок, без  малейших отклонений.  Мать говорила  мне, что  она
теперь спокойна за меня.
      После занятий я помогал матери по хозяйству, а вечерами много
читал.  В  лунные  вечера  я  любил совершать небольшие прогулки на
лыжах  вокруг  дома,  а  в  воскресенье  забирался в зимний лес, на
деревьях  которого  нависли  снежные  подушки,  и  снежинки  на них
сверкали в  лучах зимнего  солнца. Эти  прогулки очень  благотворно
влияли на мое самочувствие.
      Я упорно сидел за  учебниками по математике, физике,  химии и
другим   предметам.   Мне   было   очень   интересно   и    приятно
восстанавливать в памяти все эти законы электричества, молекулярной
физики, оптики и т.д.
      Наш дом стоял на отшибе от деревни, недалеко от нас стоял еще
один большой дом,  в котором жила  пожилая учительница, у  нее была
большая библиотека из дореволюционных книг, в частности Писемского,
Аксакова и других. Мы часто пользовались этой библиотекой.
      Вместе  с  ней  жила  ее  племянница  Валя,  дочь сестры этой
учительницы. Эта сестра  жила в самой  деревне, у нее  была еще два
сына. Один и них был  здоровяк, а другой был несчастным  человеком,
прикованным  к  постели  и  не  мог  подниматься и ходить. Я иногда
заходил в  эту семью,  которая жила  в страшной  тесноте, в которой
стояла какая-то вонь. Мне было очень жалко этого парня и я довольно
часто заходил побеседовать с ним, чтоб отвлечь его.
      В  моих  упорных  занятиях  время  шло незаметно, пришел май,
становилось тепло. За домом была рощица из молодых сосенок и  между
ними уютная полянка. Я на этой полянке соорудил стол и часто  здесь
занимался.
      Здесь мне было очень вольготно, летают бабочки, поют  птички,
настроение  прекрасное.  За  зиму  я  окреп,  последствия лагерей и
фронта  в  значительной  мере  сгладились.  Омрачалось все это лишь
нашими отношениями с отцом по поводу его увлечения зеленым змием  и
женщинами. Но мне не хочется писать об этом подробно.
      С  наступлением  лета   я  несколько  сбавил   темп  занятий,
прибавилось работы по домашнему хозяйству с огородом.
      Изредка   посещал   Шумерлю,   разыскивал   старых  знакомых,
разговаривал с ними, расспрашивал о новостях.
      Из этих разговоров я и узнал о гибели на фронте моих школьных
друзей Жени Логунова, Юры Спиридонова, Кости Кадерова. Узнал также,
что  Володя  Ермишин  учится  в Военно-политическом заведении, Коля
Дмитриев - в Московском химико-технологическом институте с  военным
уклоном,  Нина  Дмитриева  -  тоже  в  Москве в экономическом, а ее
старшая сестра Лида поступает и Историко-архивный институт, тоже  в
Москве.  Все  они  впоследствии  остались  работать в Москве.  (Они
всегда были практичными людьми!).
      Начали прибывать  демобилизованные, в  том числе  и некоторые
бывшие ученики старших классов нашей школы- Петр Клибышев, Анатолий
Аргандейкин, потерявший на войне ногу. Я с ними был мало знаком.
  Где-то  в  конце  июля  прибыл,  наконец,  вызов  из Москвы с
указанием прибыть в МЭИ к  началу занятий 1-го сентября. Я  понял -
начинается новый этап в моей жизни и стал готовиться к отъезду.
      Учительница вместе  с Валей  иногда заходили  к нам  в гости,
были они и на Новый год и на 8-е марта. Вся эта семья,  учительница
с сестрой  и ее  детьми почему-то  решили, что  это обязывает  меня
жениться на Вале. Это выяснилось уже перед моим отъездом в  Москву,
который они сочли моим предательством по отношению у Вале. Странные
люди  -  ведь  я  абсолютно  ничем  не давал и малейшего повода для
подобных надежд. Они были настолько на нас обижены, что после моего
отъезда долго не  разговаривали с моей  матерью, как она  мне потом
сказала.
      И вот, наконец, наступает  день, когда я сажусь  в московский
поезд. Здравствуй новая жизнь!

                ***
               Москва. Институт.
               ================
      Итак, студенческая жизнь. О ней можно писать и много и  мало,
смотря какие  стороны освещать.  Если говорить  только собственно о
содержании процесса учебы, то надо говорить о содержании  изучаемых
вопросов, а это  будет уже не  автобиография, а технический  отчет.
Здесь можно будет мало что сказать вразумительного, житейского.
      Гораздо  интереснее,  наверно,  описать  все то, что является
фоном этого  процесса, т.е.  люди, отношения  между ними,  все, что
связано с переживаниями студента, связанные как с самой учебой, так
с тем,  что лежит  за ее  пределами. Я  буду дальше  придерживаться
именно  этого  принципа.  Не  знаю,  удастся  ли мне это, ведь я не
писатель.

                Общие краткие сведения.
                -----------------------

      По  приезде  в  Москву  я  сразу  же поехал в институт, где в
комиссии проверили мои  документы, а так  же я прошел  еще какие-то
формальные процедуры, узнал, в  какую учебную группу я  зачислен, и
пошел  устраиваться  в  общежитие,  где  мне  дали номер комнаты, в
которой я буду жить.
      Сначала некоторые общие сведения об институте. Его ректором в
то  время  была  Голубцова,  жена  известного  партийного   деятеля
Маленкова.
      Институт расположен  в юговосточной  части города,  в той его
части, которая исстари известна, как Лефортово.
      Институт  занимал  несколько  больших корпусов, расположенных
неподалеку друг от друга. Таких корпусов было в то время четыре.
      В  центральном  корпусе,  имеющем  в  плане  форму  буквы  Ш,
размещалась вся административная часть, основные учебные помещения,
предназначенные  для  лекционных  и  аудиторных  занятий. В средней
перекладине  буквы  Ш  работала  учебная  электростанция,  выдающая
энергию в сеть Мосэнерго.
      Аудитории представляли собой помещения типа школьных  классов
с партами, а лекционные помещения были ничем иным, как амфитеатрами
с изогнутыми  рядами, уходящими  под потолок  помещения. Внизу была
установлена кафедра лектора  и стол для  размещения демонстрируемых
объектов,  а  за  ним  располагалась  движущаяся  доска  из гибкого
пластика, передвигаемая электромотором. Никаких других средств типа
проекторов и тому подобного не было.
      Во втором корпусе был  актовый зал, студенческая столовая,  а
также  лаборатории  по  общеобразовательным  дисциплинам  - физике,
химии, начертательной геометрии и др.
      Актовый  зал  имел  очень  большое  фойе  с  колоннами. Здесь
устраивались курсовые  и факультетские  вечера отдыха  с танцами  и
викторинами.
      Третий корпус был отведен для лабораторий релейной защиты,  и
еще  для  чего-то  -  я  не  помню.  Верхние  этажи  этого  корпуса
предназначались для общежития дипломников.
      И, наконец, в четвертом корпусе были оборудованы все основные
лаборатории  института  -  по  электрическим  машинам  и аппаратам,
электроприводу,  электроавтоматике  и  множеству  других предметов,
всех не упомнишь. Этот корпус был самым большим и многоэтажным.  На
верхнем  этаже  помещалась  очень  большая  библиотека  с   большим
читальным залом.
      Особняком была расположена еще одна отдельная лаборатория для
техники  высоких  напряжений  (ТВН).  Она располагалась в отдельном
здании где-то между Лефортовым и центром Москвы.
      Почти рядом с  центральным корпусом расположился  студгородок
для  студентов  1  -  5  курсов,  в  котором  было  много 5-этажных
корпусов.  Здесь   же  были   корпуса  и   для  студентов   Высшего
Технического Училища им.  Баумана (МВТУ). Моя  комната была на  5-м
этаже 1-го  корпуса студгородка.  В комнате  было 5  кроватей. Одна
стояла под окном, и еще  две двухэтажных - вдоль боковых  стен. Был
еще стол и пара стульев. И это все. Все личные вещи студенты должны
были хранить в своих чемоданах. Были ли еще прикроватные тумбочки -
не помню.
      Посередине этажа из  конца в конец  шел длинный корридор,  на
обоих  концах  которого  расположились  туалеты  и кухни с газовыми
плитами  для  приготовления  пищи.  В  середине  каждого этажа была
рабочая комната для  самостоятельной работы студентов, а на втором
этаже на ее месте работал буфет, в котором можно было выпитть чаю с
бутербродом. Каждый этаж был мужской либо женский.
      В институте существовало три основных факультета:
      электроэнергетический (ЭЭФ);
      теплоэнергетический   (ТЭФ);
      гидроэнергетический   (ГЭФ).
      Я   был   зачислен   на   ЭЭФ,   который   выпускал инженеров
электроэнергетиков для эксплуатации электрических станций.
      Позже, еще при  мне, были организованы  еще два факультета  -
атомноэнергетический (АЭФ) и радиотехнический (РТФ).
      А еще позже, уже после меня, был создан еще один факультет  -
вычислительной техники.
      Вот такие общие краткие сведения об обиталище, в котором  мне
предстояло провести пять  лет и десять  месяцев - пять  лет учебы и
десять месяцев для подготовки и защиты диплома.

                ***

         Первые два курса ("младшие" курсы).
         ----------------------------------

      Эти два курса были  самыми тяжелыми для меня  как физически,
так и психологически.
      Шел первый  послевоенный год,  всего не  хватало. С  питанием
было,  конечно,  лучше,  чем  в  Гороховецких  лагеря, но не так уж
намного. Нам выдавали карточки на питание в столовой, в которой  на
каждый день было три  талона - на завтрак,  обед и ужин. Но  мы все
три  талона  употребляли  сразу  за  один  присест, иначе голода не
утолить.  Т.е.  фактически  питание  в  столовой являлось по своему
объему одноразовым. Были такие моменты, что я был вынужден загонять
на рынке учебники, чтоб купить  краюху хлеба, которую я поедал  еще
по дороге домой  в общежитие.
      Выручали меня  продуктовые посылки  от родителей,  правда, не
очень регулярные, но все же. Обычно это было пшено с куском сала, я
варил  кашу  и  заливал  ее  растопленным  салом. Сразу становилось
веселее, будто съел тарелку оптимизма, и учеба спорилась.
       Мне  трудно  также  было  сразу  привыкнуть психологически к
новому для меня  студенческому укладу жизни,  к этой, так  сказать,
жизни на ветру, хотя, казалось  бы, армия должна была меня  к этому
приучить. Но это только одна сторона. Вторая сторона касалась стиля
мышления при  учебе, т.  к. стиль  преподавания в  вузе значительно
отличался  от  школьного,  и  требовал  более  строгого логического
мышления.  Особенно  это  относилось  к  математике.  Я  не   сразу
выработал в себе этот стиль.
      На  1-ом  и  2-ом  курсах нам преподавали общеобразовательные
дисциплины, часть которых относилась вообще к инженерной  культуре,
а другая являлась базой для освоения специальных знаний по  профилю
факультета.
      Я   приведу   перечень   некоторых   этих общеобразовательных
дисциплин:
       - основы марксизма-ленинизма;
       - политэкономия;
       - иностранный язык;
       - высшая математика;
       - физика;
       - химия;
       - начертательная геометрия;
       - черчение;
       - теоретическая механика;
       - сопротивление материалов (сопромат);
       - технология металлов;
       - детали машин;
       - теоретические основы электротехники;
       - и другие.
      По  каждому  из  этих  предметов  давались  лекции  и  велись
практические  занятия,  давались  домашние  задания  и  выполнялись
курсовые проекты. Все это отнимало массу времени, и чтобы  успевать
все выполнить, я  после лекций и  практических занятий в  институте
сидел еще в читалке, а также в общежитии часов до 12 и даже 1  часу
ночи.   Это   было   очень   утомительно   и   требовало   жесткой
самодисциплины. Этого мне как раз хватало. Но многие не выдерживали
такого ритма, их отчисляли за неуспеваемость или они уходили сами.
      У меня, кроме учебы, ни на что уже не хватало времени.  Своих
родственников  -  Тарасовых  (дядю  Федю  с семьей) я навещал очень
редко.

      Из моих  четырех соседей  по комнате  я помню  только двоих -
Льва  Голова  и  Бориса  Пелевина.  Более  всего ближе мне был Лев,
высокий  худощавый  парень,  вдумчивый  и  скромный.  Такая учебная
нагрузка требовала хоть какой-то разрядки, и мы с ним иногда ходили
вместе смотреть кинофильмы в актовом зале института.
      Кроме того,  любили такое  развлечение, как  поездки в  центр
Москвы. Садились  в метро  до станции  "Площадь Революции",  шли на
Красную  площадь,  на  улицу  Горького,  ходили  по  ней, глазея по
сторонам.   Заходили   в   магазины,   из   которых  мне запомнился
знаменитый,  так  называемый  "Елисеевский",  продуктовый.  Там под
стеклом в витринах чего-чего только не было! Но все это было не для
такой голытьбы как мы. Облизнешься и идешь дальше. А по возвращении
в общежитие пили чай и снова за учебниками до часу-двух.
      Кульминационным пунктом в процессе учебы были экзамены каждое
полугодие ( семестр), которые назывались сессиями. В каждую  сессию
входили экзамены по 5-7 предметам.
      Зимнюю  сессию  я  преодолел  благополучно,  а вот в весеннюю
произошла осечка - я "завалил" экзамен по математике. Мне назначили
переэкзаменовку через неделю. Но я  завалил и ее! И струхнул  - это
грозило исключением из института. Но мне дали последний шанс - дали
возможность проэкзаменоваться  еще раз  осенью, с  тем, чтобы  я за
лето подготовился как следует. Все летние каникулы были  испорчены.
С тяжелым сердцем я поехал домой.
      Это  лето  прошло   очень  беспокойно.  Я   разрывался  между
необходимостью готовиться к экзамену  и желанием проводить время  с
товарищами, мешали мне в этой подготовке также любовные свидания  с
Лидой, от которых я, конечно, никак не мог отказаться. Но надо было
уже  возвращаться  в  Москву.  К  экзамену  я подготовился не очень
хорошо и смертельно боялся его.
      Наконец, наступил день экзамена и я опять чуть не  сплоховал,
но пронесло - я все-таки выполз на тройку и остался в институте.
      Можно было подумать,  что у меня  нет никаких способностей  к
математике.  Но  это  было  не  так.  Преодолев какую-то внутреннюю
заторможенность, я выправился  и больше уже  не имел с  математикой
особых затруднений.
      Так или  иначе, но  я был  студентом уже  2-го курса, и далее
пошел уже знакомый и привычный  мне учебный процесс. Мне стало  уже
легче. И с питанием было уже лучше.
      Шел 1947-ой год, в августе мне исполнилось 22 года.
      На втором курсе у меня были уже другие соседи по комнате,  из
которых я помню имя и фамилию только одного из них - Коля  Груздев.
Впоследствии он  перешел на  радиофак. Такая  смена жильцов  комнат
происходила ежегодно,  так как  менялся состав  студентов -  кто-то
исключался, кто-то переводился на  другой факультет, кто-то еще  по
какой-то  другой  причине.  Одно  время  я  жил  в одной комнате со
студентами  нашего  института,   которые  были  по   национальности
испанцами. Помню  их имена  - Хосе,  Хуан, Рамирес.  Это были  дети
республиканцев, погибших в боях с режимом генерала Франко. Мне  они
очень нравились, это были славные ребята.
      Наши отношения  с Лидой,  с которой  я продолжал встречаться,
приобрели какой-то странный характер,  у меня было такое  ощущение,
будто она отстраняется от меня  и чего-то не договаривает. А  потом
мне кто-то из ее подруг  намекнула мне, что у нее  появился парень,
ее однокурсник. Но я внутренне был как-то уже готов к этому, т.к. у
нас  с  ней  и  раньше  выявилось  много расхождений во взглядах на
многие вещи.
      А  тем  временем  в  общежитии  раз в неделю, обычно накануне
выходного  дня,  устраивали  танцы.  Для  этого  из рабочей комнаты
выносилась мебель и включалась  радиола. Однажды на таких  танцах я
познакомился со своей  будущей женой. Она  была моложе меня  на три
года, но по учебе на два года опережала.
      Начались встречи, прогулки, стояния  в коридоре у батарей  до
позднего часа. Мы  решили пожениться. Во  время зимних каникул  она
повезла меня на смотрины своим родителям, которые жили в  небольшом
городке Омутнинск Кировской  области, севернее Удмуртии.  Здесь был
металлургический завод, на котором работал ее отец. Он был  поляком
по национальности, а мать - украинка.
      Отец, оказывается, был здесь в административной ссылке,  куда
его  направили  соответствующие   органы  по  обвинению   в  потере
бдительности   по   отношению   к   "врагу   народа"   -  секретарю
Ворошиловоградского обкома  партии. А  отец был  главным редактором
областной партийной газеты. Какой-то  конкретной вины отца не  было
доказано, но его тоже "замели", так, на всякий случай.
      Родители встретили меня довольно сдержанно и настороженно. Но
в те  времена мало  кто захотел  бы связывать  свою судьбу с семьей
политического ссыльного. Вероятно,  из этих соображений  родители и
дали нам согласие на брак.
      По возвращении в институт мы расписались и стали добиваться у
зама  по  хозчасти  института  семейной  комнаты. Это было довольно
трудно,  так  как   желающих  было  предостаточно.   Наконец,  дело
сдвинулось с  мертвой точки.  Правда, это  был не  лучший вариант -
вместо  нормального  семейного  общежития  мы временно получили так
называемую лифтовую комнату. В общежитии был предусмотрен лифт,  но
он  бездействовал.  На  каждом  этаже  лифтовой  шахты были сделаны
перекрытия и получалось маленькое помещение размером 2х2 метра. Его
использовали  для  хознужд,  либо  под  жилье.  В  этой комнате нам
удалось поставить только кровать и тумбочку. Входящий в эту комнату
останавливался на пороге, так как больше места не было. Но мы  были
счастливы.
      Учеба   шла   своим   чередом.   Мне   неожиданно  полюбилась
теоретическая механика.  Мне нравилось  составлять дифференциальные
уравнения  движения  различных  механизмов,  решать  эти уравнения,
получая законы движения этих механизмов.
      Наступила  весенняя  сессия,  я  более или менее благополучно
сдавал  экзамены,  но,  увы,  опять  споткнулся  -  на  этот раз на
сопромате. К  счастью, через  несколько дней  мне удалось пересдать
этот предмет, получив положительную  оценку. Все - я  уже переведен
на третий курс! Впереди - каникулы.
      Сначала  я  поехал  с  молодой  женой  на смотрины уже к моим
родителям. Они уже выехали из Чувашских Агашей и жили на Палане,  о
котором я уже упоминал. Отец был довольно любезен, но мать проявила
 к ней настороженность (к сожалению, впоследствии оказалось,что  ее
опасения имели под собой почву).
      Мы условились с Владиславой, что пожив у нас некоторое время,
она поедет к своим родителям, а я останусь на это лето со своими до
начала занятий в  институте - буду  помогать родителям в  хозделах-
заготовке сена и дров на зиму.
      Этим летом  к нам  приехал погостить  из Москвы  дядя Федя, а
после  его  отъезда  приехали  и  Шура  с Ирой. Лето прошло быстро,
пришла пора возвращаться к учебе.

                ***

             Старшие курсы. Защита диплома.
             -------------------------------

      Итак, третий курс. Я чувствовал себя уже старожилом, все было
привычно и знакомо.  Уже были выработаны  привычки и методы  учебы,
умение  рационально  использовать  время.  Курс общеобразовательных
дисциплин  был  уже  закончен,  предстояло  штудирование профильных
знаний, основной перечень которых приводится ниже:
          - теоретические основы электротехники;
          - электрическая часть станций и подстанций;
          - электрические сети и системы;
          - устойчивость параллельной работы электрических систем;
          - автоматизация электричесих систем;
          _ техника высоких напряжений;
          _ релейная защита;
          _ токи короткого замыкания и токи в земле;
          _ электрические машины;
          _ электрические измерения;
          _ электрическое освещение;
          _ электронные и ионные приборы;
          _ электроматериаловедение;
          _ термодинамика  и теплочасть электростанций;
          _ и некоторые другие.

      Преподавательский состав был весьма квалифицированным,  почти
весь он имел ученые  степени, а многие преподаватели  были авторами
учебников, используемых  в других  вузах страны.  Среди них  отмечу
таких, как  Глазунов, Баптиданов,  Тарасов, Шрамков,  Ульянов и др.
Интересно  отметить,  что  жена  Ульянова  была  балериной Большого
театра.
      Учеба у меня шла  нормально, экзамены я все  оставшиеся курсы
сдавал только на хорошо и отлично.
      В ноябре 1948  года у нас  родилась дочь, назвали  Еленой. Из
Петропавловска, где  теперь жили  родители жены,  приехала ее мать.
Побыв  немного,  все  трое  -  мать  и  жена  с  ребенком поехали в
Петропавловск, жена при этом  взяла академический отпуск на  год по
уходу за ребенком.
      Я остался один, и стал чаще бывать у Тарасовых. С Ирой у меня
были более дружественные отношения, чем с Шурой, и мы с Ирой ходили
иногда на танцы в дворец  культуры какого-то завода. Там для  этого
был шикарный зал с колоннами и паркетом, натертым до блеска. Иногда
бывали с ней в гостях у  ее знакомых из врачебной среды. Она  брала
меня в качестве  провожатого, при этом  ей было, вероятно,  приятно
представлять меня, так как я был недурен собой, фронтовик,  студент
престижного вуза.
      К Тарасовым приходили иногда друзья еще с Казани -  Романовы,
отец, мать  и их  дочь Люся,  моего возраста,  студентка московской
консерватории по классу  фортепиано. Отец был  классным часовщиком,
известным  в  Москве,  а   мать  работала  секретарем  в   ой-ей-ей
организации - КГБ! Родителям Люси  я очень нравился и они,  когда я
был еще на втором курсе,  хотели, чтоб мы с Люсей  поженились. Тетя
Галя тоже одобряла эту мысль и  говорила мне, что если я женюсь  на
Люсе, то буду кататься, как сыр в масле. Но судьба, к огорчению  их
всех, распорядилась по своему.
      Тем временем подошла весенняя сессия, которую я успешно  сдал
и перешел на 4-ый курс.  Кроме общих предметов для всех  студентов,
военнообязанным  преподавали  курс  военной  подготовки,  в которую
входило освоение электро- радиооборудования военных самолетов, и мы
должны  пройти  сборы  на  военном  аэродроме.  Это  и  состоялось,
кажется, после 3-го курса, если  память мне не изменяет. Прибыв  на
авиационную базу бомбардировщиков под Шяуляем, мы там около  месяца
проходили  соответствующую   практику.  Иногда   нас  отпускали   в
увольнительную в Шяуляй. Чужой город, чужая страна, чужие люди.  По
окончанию    этого    военного    курса    нам    присвоили  звание
инженер-лейтенанта.
      После этой практики я, кажется не заезжая в Шумерлю, поехал в
Петропавловск  и  много  занимался  с  малышкой. Это был прелестный
ребенок, и  прохожие оглядывались,  когда я  с ней  на руках шел по
улице.
      Но появились и первые тревожные симптомы в моих отношениях  с
Владиславой. Так, например, в  ответ на какие-то мои  замечания она
заявила: " Не сметь!...Не  сметь в МОЕМ ДОМЕ!   " И в том  же духе.
Меня страшно поразил этот ее тон, тон барыни, отчитывающей  холопа.
Это заставило меня  задуматься о нашей  дальнейшей судьбе. Это  был
первый тревожный звонок о том,  что "не все благополучно в  Датском
королевстве"! Так потом и оказалось.
      По прибытии в Москву, я на 4-ый курс, а она - на пятый ( т.к.
она один год была с  ребенком) мы сначала жили вместе,  получив уже
нормальную  комнату  в  семейном  общежитии. Но напряженность между
нами, без всяких,  казалось бы причин,  все нарастала и  нарастала.
Казалось,  какой-то  рок  висит   над  нами.  В  конце   концов  мы
разбежались, я - обратно в комнату к ребятам, а она - к девицам.
      Так прошла  большая часть  этого учебного  года. Но  все-таки
ближе  к  весенней  сессии  мы  помирились, но жили раздельно, т.к.
снова получить  комнату было  уже невозможно.  Снова сессия,  снова
привычные волнения. Наконец, экзамены закончены, меня переводят уже
на 5-й  курс. Близится  финал. А  она заканчивает  5-ый курс и едет
домой. Я же еду на практику на электростанцию в г. Куйбышев.

                ***

      Куйбышев  стоит  на  берегах  Волги,  в  основном,  на  одной
стороне. Вдоль берега тянется длинный городской парк, в который  мы
часто ходили по вечерам.
      Нашу  группу  разместили  в  одном из помещений куйбышевского
индустриального института, расположенного не очень далеко от берега
Волги. В коридоре возле нашей комнаты было окно во двор, в  котором
каждый день ранним утром кричал ишак: иа-иа-иа... Эти звуки служили
нам по утрам вместо будильника.
      Электростанция  стояла  на  берегу  Волги,  и  не  далеко  от
института. Руководил нами от электростанции ее работник по  фамилии
Инякин. Ни он,  ни мы особенно  себя не перетруждали  - работали до
обеда  или  чуть  больше,  после  чего  переправлялись на пароме на
другой  берег  Волги,  где  был  прекрасный песчаный пляж. Здесь мы
загорались и купались до вечера. А вечером - кто во что горазд.
      Как я уже сказал, основным нашим развлечением было  посещение
парка, где было много гуляющих девушек, на которых мы  поглядывали,
а они, в свою очередь - на нас. Среди нас был один шебутной,  очень
эмоциональный парень Коля Уткин. Так он что выкидывал? Идет  группа
девушек, он встает  перед ними на  колени и, простерши  руки вверх,
восклицает:  "Я  женщин  страстно  обожаю!..."  Девушки  от   него
врассыпную.  Он  проделывал  это  не  раз,  пока  не  нарвался   на
милиционера. И  нашего незадачливого  Дон-Жуана забрали  до утра  в
парковое отделение милиции.
      Помню  еще  такой  случай.  В  Куйбышеве в это время выступал
знаменитый в то время азербайджанский певец Рашид Бейбутов. Он  жил
в гостинице на улице недалеко от Волги. Однажды он вышел на  балкон
гостиницы и  начал давать  бесплатный концерт.  Собралась громадная
толпа,  преградившая  путь  транспорту.  Прибыла  милиция,   возник
конфликт,  в  котором  толпа  начала  бесноваться, прибыл еще наряд
милиции и начал  разгонять толпу. Этот  инцидент нашел отражение  в
местной печати.
      Но это все между прочим, теперь ближе к делу. В чем  состояла
наша практика и что же такое электростанция. Если сказать  коротко,
это  сложное  сооружение  для  преобразования  химической   энергии
топлива   в   электрическую   энергию.  Процесс   этот   сложный  и
многоступенчатый и реализуется в следующих подразделениях (цехах):

           -  топливоподача;
           _  котельный  цех;
           _  турбинный цех;
           _  электроцех;
           _  химводоочистка.

      Ниже я привожу описание технологической цепочки  происходящих
процессов (очень кратко, без подробностей).
      Топливоподача включает  себя угольный  склад, из  которого он
ленточными транспортерами  подается в  угольные бункеры  котельного
цеха.
      Отсюда он  подается в  шаровые мельницы  - стальные  цилиндры
очень большого размера, которые вращаются с определенной скоростью.
В мельницах находятся стальные шары, которые при вращении  мельницы
дробят уголь, постепенно  превращая его в  угольную пыль. Эта  пыль
отсасывается из мельниц в эксгаустеры - устройства, в которых  пыль
под действием  центробежной силы  прижимается к  стенкам и  оседает
вниз - в пылевые бункеры.
      Из пылевых бункеров пыль подается на горелки котла, при  этом
она распыляется в облако, превращаясь в пламя, которое нагревает до
кипения при высоком давлении воду в трубах котла, которыми обложены
стенки   котла   (топка   котла).   Продукты   горения отсасываются
дымососами и выбрасываются наружу, в атмосферу.
      Пар, образующийся в паровых трубах котла, собирается  наверху
котла  в  барабан,  откуда   он  поступает  в  паровую   магистраль
турбинного цеха и распределяется по его турбинам.
      Пар  вращает  ротор  турбины,  на  одном валу с которым сидит
ротор электрогенератора, который тоже вращается со скоростью ротора
турбины.  На   роторе  находится   обмотка  возбуждения,   питаемая
воэбудителем, сидящим на  той же оси,  что и ротор  генератора. При
этом  возникает  магнитное   поле,  пересекающее  обмотку   статора
генератора, благодаря чему  в статоре возникает  электрический ток,
собираемый    в    три    фазы,    подаваемые    на    сборные шины
распределительного  устройства  низкого  напряжения  (  обычно 6000
вольт).
      К  этим   шинам  подсоединяются   трансформаторы,  повышающие
напряжение  до  35000  вольт.  Это  напряжение  также собирается на
сборные  шины  высокого  напряжения,  и  теперь от этих шин отходят
линии уже для потребителей.
      Пар, прошедший  через турбину,  охлаждается в  конденсаторах,
где  он  конденсируется  в   воду.  Для  такой  конденсации   через
конденсатор специальными циркнасосами прокачивается холодная  вода,
забираемая от какого либо внешнего источника (пруд, река и др.)
      Конденсат   из   конденсатора   перекачивается   специальными
насосами  в  деаэраторы,  стоящими  в  котельном  цехе.  В  них  из
конденсата удаляется попавший  туда воздух. Затем  мощными насосами
высокого давления (питательными насосами) конденсат из  деаэраторов
подается снова в котел,  и таким образом осуществляется  круговорот
воды и пара.
      Так  как  при  этом  круговороте  происходят потери воды, для
восстановления этих потерь  в этот круговорот  добавляется подпитка
воды, при этом химводоочистка добавляет в нее необходимые  вещества
для предохранения труб котла от коррозии.
      Такова  очень  грубая  схема  технологического  процесса   на
электростанции  вообще.  В  реальной  действительности  все обстоит
сложнее. Нашей  задачей было  изучить технологическую  схему данной
конкретной станции  и отразить  это в  отчете о  практике. Это было
общее здание для всех, и,  кроме того, каждый должен был  выполнить
более узкое задание по какому-то более узкому вопросу.
      До сих пор я почти ничего не говорил о технической сути  моей
будущей  профессии,  и   мое  описание  технологического   процесса
электростанции восполняет этот пробел.
      Наконец, практика заканчивается,  мы возвращаемся в  Москву и
сдаем отчеты в деканат на их утверждение, а после этого утверждения
мы свободны на все лето до начала нового учебного года.
      Еду в  Петропавловск, родители  жены после  нашей размолвки с
ней, о которой я написал  выше, встречают меня довольно холодно,  и
мне становится  не очень  уютно. Сколько  времени я  пробыл здесь и
ездил ли после этого в Шумерлю, я решительно не помню.

                ***

      Начался новый  учебный год.  Я -  на 5-м  курсе, а  она пишет
дипломную работу.  На этот  раз нам  удалось снова  выбить семейную
комнату, и мы снова живем вместе более или менее благополучно, хотя
и  имеют  место  отдельные  ссоры  и  стычки, но в пределах, вполне
разумных.  Этот  учебный  год  проходит  стандартно, без каких либо
осложнений.  В  феврале  1951  года  она  защищает  диплом и едет в
Петропавловск,  где  поступает  на  работу  в  электроизмерительную
лабораторию Петропавловской электростанции.
      Я заканчиваю учебный год, благополучно сдаю весеннюю  сессию,
после   которой   мне   предстоит   преддипломная   практика.    По
договоренности   с   деканатом   и   руководством   Петропавловской
электростанции   моя    практика   должна    проходить   на    этой
электростанции.
      Но  это  был  не  лучший  выбор  для  преддипломной практики.
Станция была мизерной  мощности (всего 5  мегаватт) и с  совершенно
устаревшим оборудованием чуть ли не дореволюционного производства.
      Достаточно сказать, что топки котла нагревались кусками угля,
который передвигался нигде уже не применяемыми цепными решетками.
      Я описал  технологическую схему  и оборудование  станции, что
заняло совсем мало времени, и больше мне нечего было делать,  кроме
каких-то вспомогательных работ  на уровне электромонтера  невысокой
квалификации.
      Но, как говорится, нет худа без добра - я неожиданно  получил
хороший урок по соблюдению техники безопасности.
      Дело было  так. На  угольном складе  произошел обрыв  провода
воздушной линии 380 вольт, питающей освещение и механизмы склада. У
меня  было  задание  -  ликвидировать  этот  обрыв.  Предварительно
дежурным персоналом эта линия была обесточена, а на соответствующий
рубильник   был   вывешен,   как   положено   по   правилам техники
безопасности, плакат "Не включать,  работают люди". Взяв когти  для
лазания  по  столбам,  пояс,  предохраняющий  от  падения  и другой
инструмент, я пошел на склад, нашел нужный столб и полез наверх. Не
проверив  отсутствия  напряжения  и  не надев изолирующих резиновых
перчаток, я схватил  конец оборванного провода.  И тут меня  начало
бить  и  корежить,  а  в  глазах  начали плыть разноцветные круги и
линии. Напряжение не было снято! Меня било до тех пор, пока из моей
руки не  выскользнул конец  оборванного провода,  А то  бы мне  был
каюк.  Здесь  было  три  нарушения  правил. Персонал отключил не ту
линию и не  проверил этого. Второе  нарушение было с  обоих сторон.
Все  такие  работы  должны  проводиться  только  двумя людьми, один
работает,  другой  наблюдает.  И  третья  моя  ошибка - не проверил
отсутствия  напряжения  на  проводах  столба. Некоторое время после
этого случая я шарахался от любых каких-либо проводов.
                ***
      Так как  на самой  станции для  меня работы  не было,  а срок
практики еще  не истек,  то меня  направили в  электроизмерительную
лабораторию, где работала моя супруга. Здесь мне нашлась работа  по
проверке  заземления  на  предприятиях  города,  на  которых   было
установлено электрооборудование.
      Суть этой  работы заключалась  в следующем.  Если в  каком-то
электрическом  аппарате  происходит  пробой  изоляции  и напряжение
попадает  на  корпус  этого  аппарата,  то  при  его  касании рукой
человеку  может  быть  нанесена  электрическая  травма и может даже
убить. Поэтому  надо сделать  так, чтобы  при пробое  напряжение на
корпусе  не  повышалось,  либо  повышалось незначительно. Для этого
корпус надо  "заземлить", т.е.  соединить его  с землей,  потенциал
который всегда равен нулю. С этой целью в землю по периметру  всего
производственного  здания  на  глубине  около  метра прокладываются
металлические  шины,  к  которым  проводом  подсоединяются  корпуса
аппаратов. Чтобы контролировать исправность заземления, проверяется
сопротивление цепи от корпуса  к шинам. При исправности  заземления
это  сопротивление  не  должно  превышать  некоторой   максимальной
величины.  Это  сопротивление  измеряется  специальным  прибором  -
мегомметром, подсоединяемом одним проводом к корпусу, а другим -  к
заземляющим шинам.
      Вот  этой  работой  мы  и  занимались на заводах, и проверили
несколько их десятков.
      Однажды мы  попали на  пивзавод и  бесплатно напились  там от
пуза пивом,  выдули за  день несколько  его ведер  и не выходили из
туалета.
      Срок моей практики закончился, и я был свободен. Жена  ходила
на работу, а я занимался с дочуркой, гулял и ходил с ней в горпарк,
где  мы  катались  на  аттракционах  и  слушали музыку из динамиков
парка. Помню,  в эти  времена на  слуху была  известная певица Роза
Багланова, я в ее исполнении любил знаменитый "казахский вальс".
      Скоро пора было уже ехать в Москву. По дороге я заехал недели
на полторы в Шумерлю. Наши снова  уже жили в прежнем доме по  улице
Большевик, только в другой его половине.
      По  прибытии   в  институт   у  меня   возникла  трудность  с
утверждением    отчета    по     практике.    Он    был     признан
неудовлетворительным, с  чем я  и сам  не мог  не согласиться. Но я
ссылался на примитивность станции и сумел-таки оправдаться.
      Итак, пять курсов позади,  я дополз уже до  дипломной работы,
мне шел 27-ой год.
                ***

      В  деканате  факультета  совместно  с  кафедрой электрических
станций мне было  выдано задание на дипломный проект под названием:
        "Теплоэлектроцентраль мощностью 150 000 квт".
      Дипломный  проект  должен  был  содержать  следующие основные
части:
      Электрическая  часть  станции;
      Теплотехническая часть станции;
      Специальная часть;
      Экономическая часть.

      Перечислю очень  кратко содержание  дипломной работы  по этим
частям.
      В   первой   части   должна   быть   разработана    подробная
электрическая  схема  станции  со  всеми  необходимыми  расчетами и
выбором   электротехнического   оборудования   с   указанием    его
поставщиков.
      Во  второй  -  обоснование  и  выбор теплотехнической схемы с
расчетом основных тепловых потоков.
      В третьей  производится исследование  характеристик устройств
автоматического гашения электромагнитного поля генератора (АГП) при
аварийных режимах отключения генератора для конкретных генераторов,
изготавливаемых   заводами    страны.   Должны    быть   обоснованы
рекомендации по их применению.
      В четвертой -  типовые экономические расчеты  для определения
экономических показателей станции.
      По каждой части мне назначаются соответствующие консультанты.
      Итак, старт дан, вперед!
                ***

      Теперь я жил  в общежитии для  дипломников, в том  корпусе, о
котором  я   уже  говорил   раньше.  В   комнатах  этого  общежития
двухэтажных кроватей  уже не  было. Имелся  даже шкаф  для одежды и
тумбочки возле каждой кровати. В центре комнаты стоял большой  стол
со стульями. Общий туалет был более цивилизованным. Имелась также и
кухня с газовыми плитами. В общем, все было более удобным.
      В комнате, кроме меня, жили еще четверо моих однокурсников  -
Валька Зайцев, Толя Бугаенко, Володя Гольцман и Алексей Каганович.
      Все они были неплохими ребятами, но плохо было одно - все они
были заядлыми  преферансистами, и  целыми ночами  проводили за этим
занятием, курили как паровозы, так что было, хоть топор вешай. А на
следующий день  спали до  обеда. Мне  это все  не нравилось,  но я
в конце концов как-то приспособился.
                ***
      Начались  дни,  похожие  один  на  другой  -  схемы, расчеты,
ватманы,  консультации,  читальный  зал  библиотеки...Встречались и
затруднения, которые я не сразу мог развязать. Но так или иначе,  а
проект продвигался.
      Однажды, когда отец был  по какой-то надобности в  Москве, он
заскочил на полчаса ко мне в общежитие. Я показал ему свои чертежи,
на что он реагировал такими словами: "Так, так...хорошо,  хорошо...
ну, давай, давай!..." На этом наша встреча закончилась.
      Так как занятий как таковых уже не было, я мог полностью сам
планировать свое  время, и  стал чаще  бывать у  Тарасовых, и  даже
иногда ходить  и в  Большой театр  слушать оперы,  иногда с Ирой. Я
прослушал  такие  оперы,   как  "Фауст",  "Травиата",  "Севильский
цирульник", "Евгений Онегин" и некоторые другие.
      Наконец, проект был  готов, и в  где-то в феврале  состоялась
его защита.
      Комиссия,  принимающая   проект,  была   представлена  весьма
солидными специалистами.  В нее  входили такие  зубры, как академик
Винтер,   отец   советской   электроэнергетики,   начальник  отдела
министерства  электростанций  Сыромятниов,  известный  специалист в
области электрических генераторов, зам. директора по научной работе
Всесоюзного электротехнического института и другие. Академик Винтер
в  экзаменационном   акте  собственноручно   поставил  мне   оценку
"отлично".
      Когда  все  дипломники  нашего  курса защитились, был устроен
выпускной  вечер,   на  котором   присутствовали  почти   все  наши
преподаватели, разговаривавшие с нами  уже не как со  студентами, а
уважительно, как со специалистами.
      Через несколько дней нам  выдали дипломы, мне было  присвоено
звание инженера-электроэнергетика.

       Наступил долгожданный час! Все! Институт окончен!

      В  соответствии  с   решением  Государственной  Комиссии   по
распределению  молодых  специалистов   я  получил  направление   на
Харьковскую ГЭС-3 в качестве дежурного инженера станции.
      Нам  было  дано  право  перед  выездом  на  место  назначения
воспользоваться  месячным  отпуском,  что  я  и  сделал,  выехав  в
Шумерлю.
      Сажусь в  поезд, за  окном мелькают  дома, пригородные  дачи,
поля.
      Прощай Москва! Прощай, дорогой мой, родной мой  МЭИ!
                ***

      В Шумерле  я первые  дни спал  допоздна, отсыпался  от трудов
праведных    в    институте.    Обедал    вкуснейшими   пельменями,
приготовленными заботливой  матерью, иногда  и с  водочкоЙ. Мать не
знала, чем угодить мне, что-то все суетилась, все спрашивала,  чего
бы я  хотел. Да,  мать есть  мать... А  мы слишком  поздно все  это
понимаем...
      Сестренке Наташе было уже 13 лет, она училась в 5-ом классе.
      Когда немного пришел в себя, стал выползать из дома. Пару раз
был на Венце покататься на лыжах, а дома пилил и колол дрова.
      Дома  оказался  какой-то  завалящий  ламповый  радиоприемник,
который  плохо  работал.  Занялся  его  ремонтом.  В этом мне помог
радист Бельский, который ведал радиостанцией леспромхоза,  служащей
для связи с  вышестоящей организацией. Он  жил в домике,  служившем
одновременно этой  самой радиостанцией.  А рядом  стояла высоченная
радиомачта.
      В  этом  домике  я  иногда  что-то  делал,  ремонтируя   свой
приемник.  Однажды  я  там,  можно  сказать,  опозорился  в  глазах
Бельского,   т.к.   безграмотно   сделал   какое-то   соединение, в
результате чего взорвался электролитический конденсатор,  забрызгав
смолой гардину хозяина.
      Обошел  знакомых  узнать   новости.  Володя  Ермишин   служит
политруком  в  какой-то  воинской  части  в  Калининграде   (бывший
Кенигсберг). Все  Дмитриевы устроились  в Москве.  Коля -  служит в
КГБ,  каком-то  спецотделе  по  своей  специальности. Нина работает
экономистом в  каком-то учреждении,  кажется, в  банке. А  вот Лида
попала аж в Генштаб Советской Армии (это надо же!).
      Лева  Кабатов  после  окончания  вуза  оказался  в Таллине, в
каком-то судостроительном НИИ или заводе.
      Шура Гришин  стал пчеловодом,  а Володя  Самойлов (окончивший
Казанский авиаинститут) почти спился. Вот такие я узнал новости
      Пора было уже ехать в Харьков. Распрощавшись с родными, сел в
поезд, выехал  через Москву  в Харьков.  В Москве  я уже  никуда не
заходил, с поезда на поезд. В Харьков!
                ***
                Конец 2-ой части.


                ЧАСТЬ 3. КОСТОЛОМКА БУДНЕЙ.

                7. Харьковская ТЭЦ-3
                8. Институт Теплоэлектропроект
                9. Харьковский филиал ин-ута автоматики (ХФИА)
                (1-ый период)
                10. Институт литейного машиностроения (НИИЛИТМАШ)
                11. Институт автоматизации и управления
                производством (НИИАП)
                (2-ой период ХФИА)
                12. На пенсии. Отдельное опытно-конструкторское
                бюро технических  средств обучения (ОКБ ТСО)
                Звездный Городок.

































                7.ХАРЬКОВСКАЯ ТЭЦ-3.
                --------------------
                (30.03.52 - 10.02.55)

      Шипят  тормоза,  поезд  останавливается.  Харьков.  Выхожу на
привокзальную площадь. Начинается  новая жизнь. А  путевка в нее  -
направление на Харьковскую ТЭЦ-3.
      Еду на трамвае минут 40-50, а потом еще пешком минут 10 вдоль
какого-то парка. И передо мной  открывается вид на станцию -  трубы
на длинном здании и за забором мачты подстанции.
      Проделываю все необходимые  формальности в дирекции  станции,
получаю направление в  общежитие, где я  буду жить, пока  не получу
квартиру или комнату в коммунальной квартире.

      В собеседовании  с руководством  станции выясняю,  что путь к
должности дежурного  инженера станции  (ДИС) в  качестве которого я
сюда направлен, не так скор.  Сначала я должен пройти стажировку  в
качестве  дежурного  электротехника  (ДЭТ)  под  началом   опытного
работника электростанции  (его дублером),  затем поработать  ДЭТ'ом
какое то время самостоятельно.
      Лишь после  этого я  буду допущен  к стажировке  на должность
ДИС'а - дублером  ДИС'а. Только после  успешного дублерства я  буду
допущен, наконец, к самостоятельной работе.
      Итак, как говорится в известной песне, "Мы начинаем КВН...".
      Назначаюсь дублером к опытному работнику-практику Полещуку.
      Сначала   подробнейшим   образом   изучаю   по    технической
документации и  по месту  все электрические  схемы и  установленное
электрооборудование.  Сюда  входят  схемы  соединения  генераторов,
главного   распределительного   устройства   (ГРУ)   6   киловольт,
подстанции   35   киловольт,   схемы   собственных   нужд  станции,
обеспечивающих   выполнение   технологического   процесса  станции,
питающие сборки  в цехах  станции для  низковольтного оборудования,
аварийная аккумуляторная батарея станции, схемы устройств  главного
щита управления (ГЩУ) станции и т.д. и т.п.
      После  освоения  всего  этого  хозяйства  и сдачи экзамена по
правилам  техники  безопасности  (ПТБ)  и техники эксплуатации (ПТЭ)
начинаю  выполнять  функции  ДЭТ'а  под  неусыпным  наблюдением   и
контролем своего шефа Полещука.
      В   эти   функции   входит   руководство   и  контроль работы
электромонтеров  станции,  контроль  за  состоянием  оборудования в
течение  своей  смены,  производство  всех  необходимых оперативных
переключений в электрической схеме станции, подготовка оборудования
к выполнению  оперативных ремонтных  работ рабочими  с обеспечением
всех мероприятий по технике безопасности и многое другое.
      Мой шеф  Полещук относился  ко мне  очень недружелюбно,  и не
удивительно. Он не имел специального образования и шел к  должности
ДЭТ'а много лет.  А тут является  сопляк и сразу  на ДЭТ'а. У  него
что-то взыграло на душе, что  и побудило его ставить мне  всяческие
палки   в   колеса,   и   по   каждому   поводу   подчеркивать  мою
"безграмотность".
      Однако, получилось совсем наоборот - это заставило меня  быть
более  собранным,  и  более  тщательно  продумывать  свои решения и
действия, т е. повысить качество подготовки. Спасибо ему!
      Еще  в  начале  своей  стажировки  мне  дали  комнату в общей
квартире с  одними соседями  недалеко от  станции, в  ведомственном
доме Харьковэнерго. Я вызвал из Петропавловска жену с ребенком.  По
приезде   она   устроилась   на   работу   дежурным   инженером  на
высоковольтную  электроподстанцию  Харьковэнерго.  Дочку устроили в
детсад. Впоследствии жена ушла  с этой работы, устроившись  в отдел
комплектации Харьковского Совнархоза. Но об этом позже.
      Наконец, наступил первый  день моей самостоятельной  работы в
должности  дежурного  электротехника.  Моим  рабочим местом был ГЩУ
станции,  за  одним  столом  с ДИС'ом.  ГЩУ  - это мозг управления
электростанцией.  Все  стороны   этого  помещения  были   уставлены
панелями контроля  и защиты,  а перед  панелями передней  стены был
установлен пульт управления, на котором находились ключи и  кнопки,
с помощью которых осуществлялись переключения в электрической схеме
станции, а также регулировалась нагрузка станции путем  воздействия
на величину подачи пара на турбогенераторы. За этим пультом дежурил
работник, называемый "щитовым". Он выполнял указания ДИС'а и  ДЭТ'а
а  также  выполнял  и  самостоятельные  действия  в  пределах своих
обязанностей, определяемых инструкцией.
      Еще один человек, помощник щитового, записывал показания всех
приборов ГЩУ через определенные интервалы времени.
      Моя  работа  в  этом  качестве  протекала  более  или   менее
благополучно, хотя и были, конечно, и отдельные острые моменты.
      Но однажды на моем дежурстве произошла крупная авария.
      Станция в то  время работала еще  на угле, и  из труб станции
выбрасывалось  большая   масса  золы,   которая  оседала   на  всем
окружающем,  в  том  числе  и  на  подстанцию  35  киловольт, на ее
изоляторы.   В   сырую   и   дождливую   погоду   это   вызывало их
коронирование, чреватое их пробоем  и коротким замыканием на  шинах
35  киловольт.  Поэтому  в  такую  погоду производилась непрерывная
чистка подстанции с поочередным отключением линий для потребителей.
      На этом  дежурстве коронирование  было особенно  интенсивным,
случилось  самое  неприятное  -  этот  самый  пробой  изоляторов  и
короткое  замыкание.  С  подстанции  раздался  страшный удар, будто
взорвалась  бомба.  Станция   полностью  отключилась  от   системы,
произошел  сброс  нагрузки  до  нуля,  что  в свою очередь нарушило
работу теплотехнического оборудования, т.к. резко возросло давление
пара  в  котлах,  на  них  открылись  предохранительные  клапаны, и
станция взревела как раненое животное.
      В  эту  смену  мы  дежурили  с ДИС'ом Карпиловым. Побежали на
подстанцию, блокировали поврежденное  оборудование, отделив его  от
шин 35 киловольт, а затем побежали обратно на ГЩУ.
      Я встал за пульт управления и начал очень медленно  поднимать
на шинах напряжение, в любую секунду ожидая повторения удара.  Так,
медленно, медленно напряжение дошло до номинала. Слава богу!
      Я начал синхронизироваться с системой. Регулируя подачу  пара
в   турбогенератор,   я   смотрел   на   стрелку    синхронизатора,
показывающего величину расхождения фаз системы и станции. В  нужный
момент  повернул  ключ  и  соединился  с  системой.  Станция   была
синхронизирована. Затем мы стали набирать нагрузку до  номинальной.
Авария была ликвидирована.
      К  нам  с  Карпиловым  претензии  не было, наши действия были
признаны безукоризненными.
      ДЭТ'ом я проработал  до февраля 1953  года, т.е. 10  месяцев,
после чего началась стажировка на ДИС'а. Дежурный инженер станции -
это лицо, осуществляющее управление  всей станцией во время  своего
дежурства  и  отвечает  за  все,  что  на ней происходит, вплоть до
уголовной ответственности.
      Одной из важнейших задач, выполняемых ДИС'ом, является запуск
агрегатов станции после их стоянки в выходные дни предприятий.  Это
происходит в ночь с воскресенья  на понедельник. Обычно в эти  ночи
("пусковые" ночи)  происходят наиболее  часто разные  неприятности,
связанные  с  внезапно  выявляющимися  неисправностями,   грозящими
запозданием  разворота  станции,  а  это  недопустимо, т.к. станция
питает военные заводы.
      ДИС  должен   знать  в   совершенстве  технологию   станции,
параметры  и  характеристики  всего  ее  оборудования,  схемы  всех
технологических трасс с элементами управления их состоянием и  т.д.
и т.п.
      Вот всю эту премудрость я и принялся изучать, как по чертежам
и  схемам,  так  и  в  натуре.  Все  это  заняло немало времени, но
наступил момент,  когда я  заступил работать  дублером ДИС'а.  Я не
помню, кто был моим шефом, кажется, самый пожилой ДИС Ткачев.
      Далее  наступил   и  момент,   когда  я   был  допущен   и  к
самостоятельной работе.
      Работа  велась  в  три  смены  -  ночная, дневная и вечерняя,
каждая по два дня кряду.
      Наиболее  "колготной"  была  дневная  смена.  С самого начала
смены, с 8 часов  утра ДИС'а начинают осаждать  бригадиры ремонтных
бригад с нарядами на работу, которые ДИС должен подписать, без чего
наряд  не  действителен.  В  наряде,  кроме  наименования работы, в
обязательном  порядке  должны  быть  указаны  меры  по безопасности
работ. ДИС  должен проверить  правильность указанных  мер. В случае
ошибки  и  несчастного  случая  ДИС  наравне  с  бригадиром   несет
уголовную  ответственность,  поэтому   каждый  наряд  должен   быть
тщательно проверен. А около ДИС'а стоит толпа бригадиров и торопят,
т.к. их люди теряют рабочее время.
      Одновременно нужно  вести режим  работы станции,  беспрерывно
раздаются  звонки  с  рабочих  постов  и начальников смен цехов для
получения  необходимых  указаний.  И  диспетчер  системы  то и дело
звонит с  коррективами режима.  Приходит главный  инженер станции и
своими  вопросами  и  указаниями  добавляет  забот.  В общем, Содом
Гоморра. К обеду вся эта катавасия несколько стихает, и  переводишь
дух.
      Вечерняя смена более спокойная, за исключением часов вечерней
пиковой нагрузки,  когда висит  угроза падения  частоты системы,  и
диспетчер системы звонит с требованием повысить мощность. Выжимаешь
с каждого турбогенератора все, что можешь.
      Ночная  смена  наиболее  спокойная  ( за исключением пусковой
ночи). Сидишь и  дремлешь. Но это  обманчивое спокойствие. В  любой
момент  могут  замигать  сигнальные  лампочки  и  завыть  аварийная
сирена.  Тогда  от  полусонного  состояния  необходимо за несколько
мгновений  перейти  в  состояние  полной  боевой  готовности,   как
летчик-истребитель.
      Но наиболее  тяжела пусковая  ночь, как  уже говорилось выше.
Далеко не всегда оперативный персонал сам может устранить возникшую
неисправность,   и   приходится   посылать   дежурную   машину   за
ремонтником. А его нет почему-то дома или лежит мертвецки пьяный. А
время идет. А где-то в  секретной комнате сидит агент КГБ  и следит
за состоянием станции по установленным в комнате приборам.
      Сменная работа вообще вредна для организма, так как  нарушает
его  природный  естественный  ритм,  тем  более  такие  смены,  как
пусковая ночь.
      После такой ночи я приходил домой совершенно вымотанный и, не
завтракая, спал мертвым сном до вечера.
      Мое больное  сердце стало  протестовать, пошаливать  и давать
сбои. Не спокойно вели себя также желудок и кишечник, как следствие
употребления гнилого мяса  в Гороховецких лагерях.  Я почувствовал,
что надо "рвать когти" с этой работы.
      Заручившись соответствующей  справкой в  медчасти станции,  я
обратился  к  начальству  с  просьбой  о  моем  переводе на другую
работу,  без  ночных  смен.  Далеко  не  сразу, но моя просьба была
удовлетворена,  и  я  был  назначен  руководителем  группы изоляции
электроцеха.
      Основным  содержанием  работы   этой  группы  была   проверка
изоляции  обмоток  двигателей,  которых  на  станции  было довольно
много.
      В  нашем  распоряжении  был  источник  большого   напряжения,
которое подавалось на обмотки и наблюдалось, выдержано ли будет это
напряжение.
      Так как обмотки  обладали большой электрической  емкостью, то
после испытания  обмотку нужно  было разряжать  на шину заземления.
При   этом   возникала   искра   разряда,   от   которой появлялось
рентгеновское излучение, вредно влияющее на половую сферу, в  связи
с чем мы надевали резиновые фартуки со свинцовым покрытием.  Работа
была до тошноты скучна и не интересна.
      Я все  чаще стал  задумываться, зачем  я окончил  МЭИ ?  Ведь
работа  ДИС'а  по  своему  содержанию  не  требует и 5-10 процентов
знаний, полученных  в институте.  В то  же время  институт не  дает
почти  ничего,  что  нужно  знать  при  эксплуатации станции, нужно
учиться почти заново. А  эти практические знания вполне  может дать
энергетический  техникум,  без  всяких  там  тонких  материй  вроде
сложных математических расчетов на основе решения  дифференциальных
уравнений.
      Короче  говоря,   программа  МЭИ   оказалась  не   адекватной
содержанию работы эксплуатационника.  Она фактически рассчитана  на
подготовку проектантов  и конструкторов,  а не  эксплуатационников.
Кроме того,  будучи напряженной  в психическом  плане, она  требует
крепких нервов, т.е. профотбора, что совершенно не делалось.
      Исходя из этих  соображений, а также  из того, что  три года,
которые я обязан отработать  там, куда меня направил  институт, уже
прошли, я  уволился и  поступил в  Харьковское отделение  института
Теплоэлектропроект.

                8.Институт ТЕПЛОЭЛЕКТРОПРОЕКТ.
                ----------------------------
                (14.02.55 - 15.07.60)

      Итак,  я  инженер-электрик  института Теплоэлектропроект. Мне
идет  30-ый  год.  В  этой  должности  я  оставался  без каких-либо
подвижек  все  мое  время  работы  в  этом институте, с 14.02.55 по
15.07.60 - 5 лет и 10 месяцев.
      Работа здесь по сравнению с ТЭЦ-3 была несравненно спокойнее.
Только каждой  осенью по  указанию городских  партийных властей нас
посылали в колхозы на  уборочные работы, на которых  пребывало чуть
ли не  половина института,  что, конечно,  мешало выполнению  плана
работ и вызывало потом авралы.
      Здесь  характер  выполняемых  мной  работ уже довольно близко
соответствовал моим  знаниям, полученным  в МЭИ.  Приведу некоторые
примеры этих работ:
      расчеты по релейной защите элементов электростанций и линий
передачи  с выбором типа реле и их уставок;
      расчет     токов     короткого     замыкания     для   выбора
электрооборудования  -  выключателей,  реакторов  для   ограничения
токов;
      расчет и выбор мощностей трансформаторов и других элементов;
      проектирование диверторов для грозозашиты подстанций и других
элементов станций и линий передачи;
      и многое другое.
      Я был на хорошем счету  и со временем стал бы,  без сомнения,
продвигаться  и  по  служебной  лестнице.  Но,  как говорится, черт
попутал меня уйти из этого института. Это в конечном счете  привело
меня к потере квалификации и  превращению меня в дилетанта в  новых
для меня  областях, не  имеющих отношения  к уже  накопленному мной
опыту.
      Все началось с того, что  я записался в известную в  Харькове
научную библиотеку им. Короленко,  в которой было много  литературы
по  разным  отраслям  знания,  в  том  числе по автоматике, алгебре
логики   и   теории   релейно-контактных   схем.   Меня чрезвычайно
заинтересовали эти вопросы и стал их усиленно изучать.
      Тем временем в  Харькове открылся филиал  Киевского института
автоматики. А в Киеве в этом институте работали такие корифеи,  как
акад. Глушков и другие, свет от  которых, как я думал, падает и  на
Харьковский филиал (ХФИА). Я полагал поэтому, что эти  направления,
о  которых  я  вычитал  в  библиотеке,  найдут отражение и в работе
филиала.  Однако,  я  жестоко  ошибался.  Но  об  этом  в следующем
разделе.

            9. ХАРЬКОВСКИЙ ФИЛИАЛ ИНСТИТУТА АВТОМАТИКИ.
            -------------------------------------------
               (1-ый период: 15.07.60 - 22.05.68)

                Небольшой пролог.
                ----------------
      В этом институте я проработал в общей сложности, к сожалению,
более 22 лет. Весь этот срок можно разбить на два периода.
      1-ый - с 15.07.60 по 22.05.68  (7 лет и 10,5 мес);
      2-ой - с 01.10.70 по 01.11.85  (14 лет и 3 мес).
      Между этими периодами был перерыв,  (2 года и 4 мес)  когда я
уходил  в  институт  НИИЛИТМАШ,  который образовался из лаборатории
литейного производства, отделившейся от ХФИА.
      Наш  институт  был  создан  как  филиал  головного  Киевского
института  автоматики  Госплана  УССР.  Однако  после   образования
филиала  головной  институт  полностью  игнорировал его, не выдавал
никаких заданий и никто из его представителей даже не показывался у
нас.
      Тем временем шло формирование контингента института, в первую
очередь руководства - директора и  его зама по научной работе.  Кто
их назначал я не знаю, кажется Харьковский совнархоз, по партийному
признаку. И директор и его зам были перед этим преподавателями ХПИ,
и, отнюдь,  не из  числа очень  квалифицированных. Фамилия  первого
была   Гулякин,   второго   _   Тупицын   (многообещающие фамилии!)
Впоследствии началась чехарда со сменой директоров. После  Гулякина
директорами были Мохир, Пепенко и  Макеев. Мохир был прислан к  нам
совнархозом при уходе Мохира на пенсию. На него в институте  ходила
эпиграмма:
               Наш директор, всем на диво,
               Был нам прислан из архива
               Присной памяти отцов,
               Лет тридцатых молодцов.
               Не кует он и не мелет,
               Раз в полгода планы сверит,
               А потом уходит спать -
               Управляет, так сказать!...

      Руководство лабораторий складывалось  стихийно, исходя не  из
определенной  тематики  для  удовлетворения  нужд  предприятий, а в
зависимости от специальности и личных интересов претендентов.
      Став  завами  лабораторий,  эти  люди  выискивали  работу  на
предприятиях  исходя  из  этих  своих  личных интересов, а интересы
предприятия  отодвигались  на   второй  план.  При   таком  подходе
тематический   план   формировался   стихийно,   и   никто   это не
контролировал.
      В процессе формирования и  дальнейшего роста в институте  шли
беспрерывные перестановки и утруски, и мне трудно вспомнить, что  и
когда  при  этом  было.  Поэтому  я  не  буду  приводить   каких-то
конкретных  и  точных  дат  своего  маршрута в составе института, а
только примерно, и буду говорить только о том, что мне  приходилось
делать, и, ориентировочно, в составе какой примерно лаборатории.

                1-ый  период.
                ------------
      При  поступлении  я  попал  в лабораторию, которую возглавлял
Ходов, авантюрист и пройдоха. Зная,  что ХТЗ относится к одному  из
самых обеспеченных финансированием заводов, он присосался к нему  и
выбил из него согласие на финансирование навязанных им тем.
      Одной из этих  тем была очистка  деталей от абразивной  пасты
после их обработки, Вторая - селективная сборка плунжерной пары для
топливного насоса трактора. Третья тема - электроискровая обработка
деталей, к которой я не имел никакого отношения.
      По первой  теме я  должен был  найти такой  моющий состав для
очистки деталей от пасты,  который был бы эффективней  применяемого
на  заводе  метода.  Будучи  никаким  химиком,  не  зная  даже всей
номенклатуры  существующих  химикалий,  я,  конечно,  никак  не мог
добиться поставленной цели. Да ведь и химики завода не дураки,  они
прекрасно знали, что мне ничего  не удастся сделать, и смотрели  на
мою работу со снисходительной насмешливостью.
      По второй теме. Плунжерная  пара состоит из втулки  и поршня,
который скользит по внутренней поверхности втулки. Зазор между ними
должен выполняться с микронной точностью, недостижимой на  станках.
Выход из положения  заключается в том,  что поршень вставляется  во
втулку  так,  что  он  входит  во  втулку  только  частично.  Затем
вращательным движением поршня производится его притирка к втулке  с
применением абразивной пасты.
      При  таком  методе   получается  достаточно  много   брака  и
незавершенного производства.
      Производя  поиск  в  технических  изданиях,  я нашел описание
усовершенствования этого  метода, о  чем завод  почему-то не  знал.
Суть его заключается в том, что перед притиркой все исходные втулки
и поршни разбиваются на группы (селекция) таким образом, что в одну
и  ту  же  селективную  группу  попадают  пары,  имеющие одинаковую
погрешность  измерения,  тогда  при  притирке  уменьшается и брак и
незавершенка. Завод принял это усовершенствование на вооружение,  а
мы с  Ходовым, добавив  еще кое-что  от себя,  напечатали статью  в
сборнике Трудов какого-то института.
      Выполнив  эти  работы,  я  понял,  что в этой лаборатории мне
нечего делать, это не мой хлеб. Здесь я только потеряю квалификацию
электрика, и  решил "рвать  когти" из  этой лаборатории,  как я это
сделал на ТЭЦ-3.
                ***

      Узнав,  что  лаборатория  электропривода,  где завом Шабанов,
собирается  заняться  программным  управлением  станками, я добился
перевода  туда  и  был  зачислен  инженером  1-ой  категории.   Эта
лаборатория уже  имела договор  с турбинным  заводом на  разработку
системы программного  управления для  ленточно-шлифовального станка
для шлифования турбинных лопаток.
      Это изделие имеет  очень сложную трехмерную  поверхность, для
обработки  которой  требуются  особая  технология,  в  связи с этой
сложностью.
      Для  разработки  системы   эту  технологию  нам   обязательно
требовалось  изучить  и  проанализировать.  Этим  мы прежде всего и
занялись, и зафиксировали результаты в большом специальном отчете,
после чего была начата работа уже над самим устройством.
      Работа эта должна была выполняться в несколько этапов, первым
из  которых  было  анализ  и  выбор  алгоритмов  интерполяторов для
обеспечения  необходимых  движений  рабочих  органов  станка. Затем
разработка схем  устройства, включая  интерполятор, изготовление  и
отладка экспериментального  образца с  его доводкой  по результатам
отладки.
      Выполнив 1-ый этап, мы  собирались приступить ко второму,  но
тут случилась беда. Заболел Шабанов, лег на операцию, после чего он
в  институт  уже  не  возвратился.  На  его место назначили Суярко,
ведущего  инженера  по  электроприводу.  Этот  человек  был  полной
противоположностью    Шабанову.    Если    Шабанов    был   мягким,
интеллигентным человеком, с которым было легко работать, то  Суярко
оказался хамом и грубияном,  дорвавшимся до власти. Наши  отношения
не складывались.  Он считал,  что я  набиваю себе  цену и затягиваю
сроки  выполнения  работы.  Не  жаловал  он  и  моих  помощников  -
электронщика  Левенберга  и  математика  Дуна,  выпускника  физмата
Харьковского университета.
      Не  могу  не  сказать  еще  об одном обстоятельстве, т.к. оно
свидетельствует  о  некомпетентности  и  тупоголовстве  руководства
института.  В  то  время  в  стране  начался  бум  с   разработками
автоматизированных  систем   управления  предприятиями   (АСУП)  по
примеру  заграницы  (мы  тоже  с  усами!).  Их  разработка  требует
досконального  знания  не  только  вычислительной  техники,  но   и
глубокого понимания экономических процессов, что является  основой
в этом деле. Но такого понимания не было, все делалось на ура.
      Решило  организовать  отдел  АСУП  и  руководство  института.
Поскольку специалистов по  АСУП найти было  трудно, то было  решено
использовать  своих  тут  молодцов  -  электронщиков,  приводчиков,
раскройщиков металла и других с их переквалификацией.
      Предложили  и  мне  перейти  в  этот  отдел,  но я решительно
отказался  участвовать  в  этой  авантюре  и  продолжал  работать у
Суярко, выполняя дальнейший план работ. Закончили 2-ой этап, начали
третий - создание макета интерполятора.
      Но фортуна  никак не  хотела оставить  меня в  покое. В  этот
момент в институте оказалась  свободная вакансия на должность  зама
по  науке.  Я  к  этому  времени  уже  имел  кое-какой авторитет, и
партийное  бюро  рекомендовало   директору  (тогда  был,   кажется,
Мохир) взять меня на должность и.о. зама. Директор не возражал, и
это  предложение  мне  было  сделано.  Для  меня  это  было большой
неожиданностью,  я  не  знал,  что  делать  и  стал   отнекиваться,
мотивируя это своей неопытностью и некомпетентностью.
      К  тому  же  я   понимал,  что  руководить  научной   работой
института,  в  котором  такая  разношерстная  тематика, практически
невозможно, превратишься в какую- то размытую фигуру. Но от меня не
отставали, продолжала напирать и секретарь партбюро Инна  Абрамовна
Дорошенко,  возможно  планируя  использовать  меня в качестве лобби
своих  интересов.  Но  в  результате  меня  все-таки  уболтали, и я
приступил к исполнению.  А дальше началась  свистопляска. Совнархоз
чуть  ли  не  ежедневно  бомбит  требованиями  представить какие-то
справки, одна нелепее другой, завлабы угрожают срывом плана работ в
связи с отсутствием того то или того то, завмастерской жалуется  на
завлабов  по  поводу  подачи  некачественных  чертежей  и  на отдел
снабжения за непоставку необходимых материалов и т.д и т.п.
      А  наш  директор,  будучи  большим  любителем   командировок,
особенно  на  конференции,  то   и  дело  оставляет  меня   одного,
дополнительно   еще   нагружая   финансовыми   делами   с  банком и
предприятиями. В общем, работа диспетчера на автобазе, да и только.
      А летом и  осенью - обеспечить  по требованию райкома  партии
посылку людей в  колхоз, причем часто  звонят вечером, после  конца
рабочего  дня,  когда  люди  уже  разошлись,  а послать надо завтра
рано утром. Содом и Гоморра!
      По необходимости приходилось бывать и Москве, в министерстве,
и  контактировать  с  засевшими  там чинушами-бюрократами, основная
стратегия которых - все спихнуть на нижестоящие уровни, а потом  их
же и обвинить. Такая система управления была обречена на неминуемый
крах и развал, что и случилось, как мы все теперь знаем.
      Осознаю  -  нет,  организационная  работа,  да  еще  в  таких
условиях  -  это  явно  не  моя  стихия. Не тот характер. Мне нужна
конкретная работа, надо сматываться!
      Все больше  начинаю понимать,  что мой  уход из  ТЭП'а -  это
большая   ошибка.   При   таком   положении   вещей   я   полностью
дисквалифицируюсь.  Но  назад  пути  нет.  При  уходе из ТЭП, а его
руководство  настоятельно  просило  меня  остаться, я категорически
отказался,    причем    в    довольно    грубой    форме.  Молодая,
непредусмотрительная несдержанность! Кроме  того, в институте  была
негласная группа влиятельных людей, от которой многое зависело, а я
не был у нее в фаворе.
      Начинаю  подавать  заявления  об  освобождении  от должности.
Первое - отказ, второе - отказ... Лишь после четвертого или  пятого
просьба  удовлетворяется.  Но  с  условием,  что  возьму  на   себя
лабораторию  вычислительных   устройств  и   средств  автоматизации
инженерного труда, только  что организованную и  в которой еще  нет
людей.  Деваться  некуда,  принимаю.  Только  начинаю   продумывать
направление  и  организацию  работ,  а  уже  грозное распоряжение с
высоких верхов - в течение 2-х недель представить положение дел  на
предприятиях отрасли по автоматизации инженерного труда.  Абсолютно
не выполнимое задание, составляю и посылаю соответствующую отписку,
пусть со  мной делают, что  хотят. Ладно,  пока молчат.
      Но тут, как черт из коробочки, выскакивает причуда  директора
(уже Макеева)  - надо  заняться разработкой  автоматической системы
управления  движением   транспорта  города   (АСУД).  Мои   попытки
установить  контакт  с  руководством  ГАИ,  ведающей   регулировкой
движения городского   транспорта, не  приводят к  успеху. Все равно
что договориться с  медведем из берлоги  на китайском языке.  Тупые
солдафоны. Абсолютная темь! Мрак! Все, ухожу!
      Предварительно договорившись с Пепенко, который отделился  со
своей  лабораторией  в  самостоятельный  институт (НИИЛИТМАШ),подаю
заявление   об   уходе   и   перехожу   к   Пепенко,  в лабораторию
математических методов, где завлабом математик Ким,выпускник  ХГУ
(как и Дун).
                ***

                10.Институт НИИЛИТМАШ.
                --------------------
                (28.05.68 - 22.09.70)

     Итак, я - ведущий инженер  лаборатории математических  методов
ин-та НИИЛИТМАШ. Мне идет уже 43-тий год.
      В  соответствии  с   назначением  лаборатории  (   применение
математических   методов   при   проектировании   машин   литейного
производства) приступаю  к ознакомлению  с тематикой  подразделений
института, с содержанием работ и методами их выполнения.
      Бросается в глаза, что  в институте не знакомы  с применением
алгебры  логики  и   теории  логических  схем   при  проектировании
автоматики.  Впрочем,  в  то  время  это  было  почти  повсеместное
явление. Схемы, их  логическая конфигурация составлялись  на основе
интуиции и опыта работы.

      Начинаем с  Кимом готовить  методику и  учебные материалы для
проведения курсов обучения инженеров по этому направлению. Это  все
занимает  довольно  длительное  время.  Затем  я  начинаю проводить
занятия,  теоретические  и  практические.  Не сразу, постепенно, но
люди начинают входить во вкус и видеть пользу от занятий для  своей
практической работы. Можно было уже сказать, что уровень разработок
повысился, и лаборатория начала выполнять свое назначение.
      Это было, так  сказать, схемо-техническое направление  работы
лаборатории и  касалось только  инженеров-электриков, проектирующих
схемы управления машинами.
      Хотелось  бы  что-то  сделать   в  этом  направлении  и   для
инженеров-конструкторов  самих  машин.  Речь  идет  не  о  системах
автоматизированного проектирования  (САПР), в  то время  они еще не
получили развития.  Мы просто хотели   рационализировать некоторые
моменты этого процесса.
      В моих беседах с  конструкторами я хотел прояснить  для себя,
как у конструктора  рождается в голове  образ машины, как  он видит
образ  этой  машины.  Это  были  трудные  разговоры, так как они не
понимали,  чего  я  хочу  от  них.  Но  так  или  иначе, но кое что
прояснилось.  Сначала  конструктор  представляет  образ  машины как
некоторый  абстрактный  объект,  совершающий  некоторые  движения в
пространстве   представлений   конструктора.   Это,   так  сказать,
первичный скелет машины, на который наращивается "мясо" - отдельные
первоначальные наброски  узлов машины.  Я не  буду дальше описывать
этот процесс, ведь все-таки это биографический очерк, а не статья в
научно-техническом журнале. Скажу только, что этот первичный  образ
машины хорошо уложился в теорию конечных графов раздела математики.
Я не  буду говорить,  как шло  дело далее,  скажу только о конечном
результате.
      Машину-автомат можно представить  конечным графом, в  котором
его ребра  соответствуют операциям,  совершаемым рабочими  органами
(движениям  или  процессам).  В  автомате  эти  ребра  замыкаются в
кольцо,  ритмически  повторяющимися  во  времени. Переход от одной
операции к другой изображается точкой, разделяющей соседние  ребра.
Из каждой точки могут исходить более одного ребра, которые, в  свою
очередь,  могут  образовывать  вторичные  кольца  или заканчиваться
тупиковой  операцией.  Все  операции  на  графе  можно изображать в
масштабе  времени,   соответствующего  времени   выполнения  данной
операции.
      Применяя этот метод,  конструктор имел возможность  достигать
лучшие результаты по сравнению с интуитивным проектированием.
      Этот метод был рассмотрен  на Техническом Совете института  и
рекомендован конструкторам для использования.
      С  Кимом  у  нас  закрепились  нормальные  деловые  отношения,
Мы  понимали  друг друга  с полуслова.
      Казалось бы, все идет прекрасно.  Но не тут-то  было.  У Кима
не сложились  отношения  с руководством.  Как  отличный  специалист,
знающий себе цену, Ким  вел себя независимо,  без  подобострастья  к
начальству.  Возник  крупный  конфликт,  в результате чего  Ким  был
вынужден  уйти.
       Мне  дали  понять,  что не  будут  возражать,  если  я   тоже
уволюсь.  Я так и сделал, т.к.  дальнейшая работа  здесь  мне ничего
не сулила,  кроме  нервотрепки.


             11. Институт автоматизации и управления
                производством (НИИАП) (бывший ХФИА)
                (2-ой период ХФИА   01.10.70 - 01.11.85)
              --------------------------------------------

      Вернулся в ХФИА. Удалось устроился в отдел Суярко, как это ни
странно, учитывая  наши натянутые  отношения в  прошлом. Работал у
него старшим  научным сотрудником  несколько лет.  Всех выполненных
там   работ   не   помню.   Запомнилась   только   одна  работа для
Краматорского  завода  тяжелого  станкостроения  (КЗТС).  Это  было
проектирование  вычислительного  устройства  для  центровки больших
валов  турбогенераторов.  Много  раз  приходилось  ездить  туда   в
командировки и контактировать с конструктором станка для  центровки
Дубровым,  приятелем  Суярко.  В  прошлом  они  были сокурсниками в
каком-то вузе.
      Из работников отдела  мне запомнился Витя  Зурахинский, очень
талантливый   парень.   Позже   он   уехал   в   Америку  и работал
программистом в знаменитой фирме Microsoft. Интересно отметить, что
в ХФИА были  и другие работники  ХФИА, уехавшие в  Америку. Все они
были одной национальности.
                ***
      В январе 1974  года ХФИА был  переименован в НИИАП  - научно-
исследовательский институт автоматизации управления и производства.
                ***
      Когда в институте был  организован новый отдел по  разработке
систем программного управления кузнечно-прессовым оборудованием,  я
был переведен в этот  отдел и работал там  уже до самого выхода  на
пенсию в  ноябре 1985  года. Почти  все это  время я  был эанят  на
разработке   системы    программного   управления    обрабатывающим
координатно-револьверным    центром     (ОКРЦ).    Этим     центром
осуществлялись следующие технологические операции:
       подача листа (заготовки) на рабочий стол ОКРЦ;
       ориентация заготовки на столе;
       высечка пуансонами отверстий и  фрезерование этих отверстий;
       нарезание резьбы в отверстиях.
      Система  управления  должна  была  обеспечить выполнение всех
этих операций в автоматическом режиме.
      Работа   выполнялась    для   экспериментального    института
кузнечного машиностроения (ЭНИКМАШ) в Воронеже. ЭНИКМАШ  разработал
всю  механику  ОКРЦ,  а  мы  -  систему по технологическому заданию
ЭНИКМАШ.
      Основная  моя  работа   заключалась  в  разработке   машинных
алгоритмов системы по технологическому заданию заказчика. Затем эти
алгоритмы под моим руководством реализовывались программистами.
      В процессе разработки и  отладки нам приходилось очень  часто
бывать в Воронеже.
      Я не буду писать об этом подробности, так как я уже  говорил,
что пишу не технический отчет.
      ОКРЦ  с  нашей  системой  управления  был  затем  внедрен   в
производство  на  Минском  заводе  прессов  и  на каком-то заводе в
Казахстане.
      За время  работы в  этом отделе  опубликовал десятка  полтора
статей  в  научно-технических   изданиях  и  получил   4  авторских
свидетельства на изобретения. Решением  Харьковского  отделения ВОИР
(Всесоюзное Общество Изобретателей и Рационализаторов) мне было при-
своено звание  “Изобретатель  СССР”  с  вручением  соответствующего
нагрудного  знака.
      11-го августа мне исполнилось 60 лет и 1-го ноября я ушел  на
пенсию.
      Перед этим я встретился  с Уткиным, бывшим работником  НИИАП,
который сейчас работал  в каком-то КБ  (КБ ТСО), где  среди прочих
выполнялась также работа для  Звездного Городка. Он пригласил  меня
зайти в это КБ и поговорить, что я вскоре и сделал.


                ***
         12. На пенсии. Опытно-конструкторское  бюро   технических
средств  обучения (КБ ТСО) (15.01.86 - 28.09.01).
             Звездный Городок.

      В этом КБ   я проработал около 15 лет, с годичным  перерывом,
когда временно уходил на работу в кооперативе.
      Это бюро занималось  разработкой систем обучения  для учебных
заведений Министерства сельского хозяйства. Но было в составе этого
бюро  особое  подразделение,   стоявшее  особняком,  и   называемое
Филиалом  ОКБ  ТСО.  Оно  работало  на  Звездный Городок, начиная с
дизайна и  кончая программным  обеспечением для  учебных тренажеров
космонавтов.  Я  был  принят  в этот  отдел.
      Мое  положение  и  выполняемая  мной  работа  были достаточно
скромными, но  на другое,  будучи пенсионером,  я и  не рассчитыал.
 Но исполнилась  моя  мечта -  поработать  в  области,  связанной
 с космонавтикой, космосом, не важно,  в каком качестве. Еще раньше
 я обращался с письмами  насчет работы в Симеизскую астрономическую
 обсерваторию,  в тот же Звездный Городок, но это было наивно, и я,
 естественно, получал  отказ.
     А теперь, все-таки, судьба пошла мне навстречу. Эти годы, свя-
 занные со Звездным Городком,  вернее, первые пять лет,  я  считаю
золотым временем моей судьбы.
     Я не буду  писать  о  техническом  содержании  наших  работ для
Звездного Городка, т.к. это слишком специальные  вопросы,  описывать
которые  в  автобиографии  не имеет  смысла.
      Поэтому  я буду говорить  только  о  моих самых общих впечат – лениях, связанных  со  Звездным.
Я был в командировках в Звездном 16 раз, во время которых  мы
занимались  отладкой  программ  на объекте. В общей сложности я был
в  Звездном  162 дня.
     Общие впечатления об этих командировках я записывал в памятную
тетрадь,  некоторые  выдержки  из которой  я привожу ниже. Следует
подчеркнуть, что все они  относятся к периоду до 1991 года, т.е. к
золотому времени, когда  я еще ездил  в командировки в  Звездный.

            ВЫДЕРЖКИ  ИЗ  ПАМЯТНОЙ  ТЕТРАДИ.

14.12.86г.
      Неделю назад  вернулся из  командировки в  Звездный. Был  там
около трех недель - с 18 ноября по 6 декабря.
      Выезжали  всей  бригадой  программистов.
Моей  задачей  было  отладить  программный  интерфейс   спецприбора
астронавигации. Остальные отлаживали  программы динамики объекта
 (математическая модель орбитальной станции).
      Дни шли однообразно, в  напряженной работе. Я вставал  в 7.30
утра,  бежал  на  центральную  проходную  за  разовым  пропуском на
служебную территорию на текущий  день, затем завтрак в  столовой на
2-ом этаже торгового  центра Городка, и  к 9 часам  - на работу  на
служебную территорию, в здание отряда космонавтов.
      Кроме  этого  здания  на  служебной  территории  имеется  еще
несколько зданий с тренажерами,  здание центрифуги с примыкающим  к
нему медицинским корпусом.
      В 13 часов - обед, затем работа до 6 вечера. Вечером - ужин в
кафе,  тоже  в  здании   торгового  центра.  Видел  там   3-4  раза
французского  космонавта  Жан  Лу  Кретьена  с  женой-американкой и
дублером Мишелем Тонини. Они ужинают в дальнем углу кафе, ни с  кем
не вступая в какие-либо контакты.
      Вечером - либо телевизор в холле гостиницы, либо кинофильм  в
Доме Космонавтов. Никаких других развлечений в Звездном нет.
    Из космонавтов видел немногих - Глазкова (в Доме Космонавтов),
Романенко, с которым столкнулся в дверях планетария, и Волкова,
нашего земляка.
      С космонавтом Волковым я познакомился лично в  парикмахерской
Городка. Я в ожидании своей очереди сел на свободное кресло рядом с
ним, и мы разговорились.  Говорили о Харькове, о  новой Харьковской
ветке метро  на Салтовку,  где живут  его родственники,  а также  о
выполняемой нашим КБ  работе. В последующие  дни я не  раз встречал
его в здании отряда космонавтов.
      Наладка  объекта  прошла  более  или  менее  успешно, хозяева
остались довольны, хотя и не обошлось без критических замечаний.
      Купил в книжном магазине Городка цветной альбом "К звездам" и
собрал  в  альбоме  автографы  космонавтов,  обращаясь к ним лично.

      27.01.87г.
      Итак, 1987 год! Что он принесет?
      Работу В Звездном мы сделали только частично, есть недоделки,
как по нашей вине, так и по вине хозяев.
      Но на  нашем стенде  уже начались  тренировки космонавтов,  в
частности, тренировки Романенко, который, говорят, скоро полетит на
станцию "МИР".
      В  Звездном  новости  -  вместо  Берегового,  который ушел на
пенсию, командиром в/ч назначен космонавт генерал Шаталов.
Я  вчера  закончил  отладку  программы  управления прибором и
предъявил ее работу начальнику. Тот остался доволен.

      06.05.87г.
      С 7-го по 18 апреля  был в очередной раз в  Звездном. Обычная
работа  по  наладке  и  проверке  оборудования  и  программ в плане
подготовки  системы  к  ее  окончательной  сдаче,  которая   должна
состояться в мае.
      9 апреля в Доме Космонавтов состоялось торжественное собрание
Городка по случаю Дня Космонавтики.
      Собрался полный  зал военных  и гражданских  жителей Городка.
Вел собрание  космонавт Климук,  замполит в/ч,  с докладом выступил
Андриян Николаев, который занимает должность одного из заместителей
командира в/ч.  Доклад был  общего арактера,  без деталей,  и занял
минут 20.
      После  доклада  включили  запись  приветствия  с  орбиты   от
Романенко и Лавейкина, которые летают на станции "МИР".
      После   торжественной   части   состоялся   небольшой концерт
московских артистов.
      Пригласительный билет  на этот  вечер я  сохранил и  привез в
Харьков на память об этом вечере.

      21.05.87г.
      Вот уже  девятый день  в Звездном  (прибыли 13  мая). Все это
время наша  бригада занималась  окончательной отладкой  и проверкой
системы  перед  сдачей  объекта  комиссии.  Завтра  должна начаться
генеральная прогонка.
      Звездный  в  летнее  время  (стоит  почти  уже  лето) гораздо
привлекательнее, чем в другие времена года. Кругом зелень, во  всем
разлито какое-то спокойствие, особенно по вечерам.
      В жилой зоне  Городка расположено десятка  полтора-два домов,
которые   группируются   вокруг   площади,   имеющей  прямоугольную
форму, шириной метров 150-200, и длиной около километра.
      С  одной  стороны  площадь  упирается  в Дом Космонавтов, а с
другой  -  в  служебную  зону  Городка;  в этом конце площади стоит
памятник Гагарину.
      С двух других, длинных  сторон площади находятся жилые  дома.
На одной из этих сторон  стоят два высотных дома для  космонавтов и
небольшая группа других жилых домов.
      На другой длинной стороне площади расположена основная группа
домов  для  семей  обслуживающего  технического  персонала Городка.
Здесь же находятся торговый центр, школа, книжный магазин, почта  и
гостиница "Орбита", в которой мы живем.
      За  этой  группой  домов  расположено  озеро, вернее, пруд, в
котором  летом  можно   купаться.  За  озером   виднеется  коттедж,
предназначенный для зарубежных космонавтов, готовящихся к полету.
      Людей  видно  мало,  даже  днем,  за  исключением дней, когда
приезжают делегации и экскурсии.  Сейчас они зачастили, а  зимой их
почти не было.
      По вечерам скучновато. Чтобы убить время, почти каждый  вечер
хожу в кино в Доме Космонавтов.


      30.05.87г.
      Сегодня вернулся из Звездного.  Сдача системы прошла в  целом
успешно, однако заказчик акта  приемки системы не подписал  (пока),
придрался к какой-то мелочи.
      Накануне отъезда,  в пятницу,  нам организовали,  наконец-то,
экскурсию  по  основным  корпусам  служебной  зоны, где установлены
копии кораблей и тренажеры для космонавтов.
      Посетили: корпус со станциями  САЛЮТ и МИР, гидробассейн  для
имитации невесомости и корпус центрифуги.
      Станции  САЛЮТ  и  МИР  расположены  в одном большом, длинном
помещении, к  станции МИР  пристыкован модуль  КВАНТ. Рассматривали
эти станции сверху, со  смотровой площадки, расположенной выше,  на
следующем этаже. Внутрь станций,  к сожалению, попасть не  удалось,
т.к. шли работы.
      В  здании  гидробассейна,  имеющим  круглую форму, расположен
круглый  бассейн  большой  высоты  и  диаметра. Вокруг бассейна, на
втором  этаже   здания  идет   кольцевой  коридор   с  квадратными
иллюминаторами.  Возле  каждого  из  них расположены наблюдательные
посты с дисплеями и переговорными устройствами. По высоте  бассейна
может перемещаться круглая платформа диаметром чуть меньше диаметра
бассейна,  на  которой  размещаются  макеты  космических кораблей и
станций.
      Во время нашего посещения платформа была в верхнем положении,
и мы поднялись на нее. Осмотрели оборудование, гидроскафандры и др.
Потом опять  спустились вниз,  и в  холле кольцевого  коридора нам
показали видеоролики тренировок космонавтов в гидробассейне.
      Но особенное впечатление произвела центрифуга  для  испытаний
на  перегрузки центробежной силой вращения. Ну и  махина! Вес только
одних движущихся  частей составляет сотни  тонн. Мощность электродви-
гателя – десятки  тыс. квт!
      В целом  экскурсия была  интересной, но,  в общем-то  беглой,
т.к. в нашем распоряжении было очень мало времени.
   
      05.09.88г.
      29  августа  нас  пригласили  в  зал, где осуществлялся сеанс
cвязи  с  Байконуром,  для  просмотра  процесса  запуска  корабля с
Ляховым, Поляковым и афганцем Момандом.
      Процесс запуска,  начиная с  отрыва от  стартовой площадки до
выхода  на  орбиту,  продолжался  несколько  (порядка  8-9)  минут.
Изображение  проецировалось  на  большой  экран,  вокруг   которого
располагалось  еще  4  экрана  поменьше,  с  поясняющими  текстами,
графиками и т.п.

      13.10.88г.
      С  27  сентября  по  4  октября  были в командировке, отлажи-
вали  контроллер  связи с астронавигационным прибором.

      В  доме  космонавтов  Звездного  Городка есть небольшой музей
космонавтики - 2 комнаты, одна на  1-ом, а вторая на 2-ом этаже.  Я
осмотрел эти комнаты еще в  одну из первых поездок в  Звездный. Но,
оказывается, есть еще и  третья комната - "кабинет  Гагарина". Этот
кабинет  очень  скромный  -  письменный  стол  со вторым столом для
посетителей, примкнутый торцом к  столу хозяина кабинета. Слева  от
входа - книжный шкаф. У противоположной стены несколько стульев для
участников  небольшого  совещания.   На  стене  напротив   стола  -
небольшая школьная доска с мелом. Вот и все, очень скромно.
      Дополнительно, уже после кончины Гагарина, поставлен шкаф  из
прозрачного  материала,  в  котором  помещена шинель Гагарина. Шкаф
находится  изнутри  под  давлением  инертного  газа для сохранности
экспоната.

      Декабрь  1990г.(Последняя командировка).
      Во  время  этой  командировки  я  познакомился  с журналистом
Павлом Мухортовым,  тем самым,  который был  в экспедиции  в М-ском
треугольнике  (место  десантирования  НЛО)  и  написал об этом цикл
статей в газете "Советская молодежь" (Рига).
      Он готовился в группе с другими журналистами к полету в  1992
году.  (Однако, никто из них так и не полетел.)
      В наших беседах с ним речь шла о содержании его статей.  Меня
особенно заинтересовала многозначительная оговорка в одной из  этих
статей о том, что он не может написать обо всем, с чем  столкнулись
в  этой  экспедиции,  т.к.  эта  информация слишком невероятна и не
может быть воспринята  читателями, а редакция  газеты ее просто  не
пропустила бы (настолько она невероятна?).
      Когда я попросил  его рассказать мне,  хотя бы в  самых общих
чертах, что кроется за этим,  он ответил, что для такой  информации
еще не пришло время.
      Конечно,  содержание  этих  статей  можно  было  бы счесть за
досужие выдумки, но,  тем не менее,  встреча с этим  человеком была
весьма интересной.

                ***

        В эту последнюю командировку заказчик наконец-то подписал
акт о приемке системы  в эксплуатацию.
      В дальнейшем мне уже никогда не пришлось бывать в Звездном, о
котором вспоминал с грустью. Вспоминал ту   творческую   атмосферу,
которая   была   в этих командировках...

      Утром - завтрак в торговом центре, после чего наше  "шествие"
из столовой  в служебную  зону, разговоры  во время  этого о том, о
сем.  Напряженные  часы  работы  в  помещении  планетария; затыки и
головоломки в работе, и огромное удовлетворение, когда справишься с
ними.
      Вечером - ужин в  кафе, заказываю обычно салат,  бефстроганов
или  ростбиф  и  стакан  томатного  сока. Очень люблю томатный сок.
Играет музыка, за  столом - товарищи  по работе, разговоры,  шутки,
смех. В  дальнем углу  кафе ужинает  Жан Лу  Кретьен со товарищи. А
после ужина кто во что горазд - кто заваливается на койку и  читает
какой-нибудь детектив или научную фантастику, кто идет в кинозал  в
Доме Космонавтов, кто  смотрит телевизор в  холле гостиницы, а  кто
просто гуляет на свежем воздухе, кругом тишина и покой.
      Вспоминаются встречи  с космонавтами,  иных просто  видишь, с
другими вступаешь и в общение,  например как с Волковым, как  я уже
писал. Помню  и некоторые  эпизоды, например,  с Быковским, который
попросил у меня закурить у табачного киоска, потому что он оказался
в этот  момент закрытым.  Помню, как  перед началом  рабочего дня к
зданию отряда космонавтов подъезжал на велосипеде Жан Лу Кретьен, и
мы разговаривали  и вместе  ожидали, когда  часовой откроет здание.
Были подобные эпизоды и с другими космонавтами, всего не упомнишь.
      И  где-то  в  глубине  сознания,  почти не ощутимо, но всегда
присутствует постоянное чувство приобщенности к большому делу.
      Особенно приятно вспоминать о знаменитом космонавте, генерале
Джанибекове, командире  отряда космонавтов,  который несколько  раз
побывал в космосе. Очень интеллигентный человек, вежливый со  всеми
без различения  должности и  звания. Помню  такой ежедневный ритуал
перед  началом   рабочего  дня.   Входим  в   фойе  здания   отряда
космонавтов, чуть позже появляется Джанибеков. Раздается команда, и
все застывают по стойке смирно,  в том числе и мы.  Дежурный офицер
отдает ему рапорт о состоянии дел. Затем Джанибеков направляется  в
свой кабинет, а мы на свое рабочее место.
      Был он однажды и у нас  в Харькове, в КБ ТСО, где  его встре-
тили  с помпой. й.  Сделали  несколько   фото  Джанибекова,
окруженного  нами.  У  меня  дома  есть  эти  фото  и  книга  с его
автографом. Помню мой  разговор с ним,  когда он, узнав  о моем уже
преклонном возрасте, пожал мне руку и воскликнул: "Так держать!..."

                ***

      C  01.02.91г.,   всвязи  с   отсутствием  финансирования   от
Звездного,  с  целью   дополнительно  подработать  денег   временно
уволился из КБ для работы в кооперативе, в котором проектировалась
система  автоматического  доения  на  микропроцессорах для молочной
фермы. Через полгода кооператив лопнул,  и я остался без работы.  В
ОКБ работы тоже не было. Очень тяжелое время.
      С 15.01.92г.  снова вернулся  в КБ,  выполнял разные работы,
связанные  с  доработкой  тренжеров.
      Работа КБ  по этой  теме продолжалась  до марта-апреля  1993
года.  После   сдачи  ее   заказчику  наши   работы  для  Звездного
прекратились в связи с отсутствием у него финансирования.
      Чтобы  удержаться  на  плаву,  КБ  вступило  в контакт с п/я
"Хартрон" и Запорожской  АЭС с целью  проведения работ по  созданию
тренажеров  для   оперативного  персонала   АЭС.  Это   дело  долго
крутилось,  даже  было  разработано  техзадание,  но  на этом дело
и заглохло. Так и прошел 1993-ий год.
      Наконец, нашли заказчика - Чернобыльскую АЭС, для которой  мы
подрядились делать учебные плакаты по оборудованию в виде  картинок
на  экране  компьютера.  Эта  работе  продолжалась  до конца года и
переходила на  1995-ый и  частично 1996  годы. Но  она оплачивалась
плохо и с задержками.
      Так  продолжалось  до   сентября-октября  2001  года,   когда
высокими инстанциями не было принято решение о ликвидации КБ ТСО
                ***
      Тем временем,  к 2000  и 2001 годам начала восстанавливаться
связь со Звездным. Так как КБ ТСО уже сворачивало деятельность,  а
вскоре было ликвидировано,  то все дела со  Звездным велись уже по
другим  каналам, я в эти дела не вникал.
Доля  моего  участия  в  этих  работах  была довольно мала. Я сделал
несколько  программ,  перевел  несколько программ с  языка  ФОРТРАН
на  язык  СИ.  Основная моя работа
сводилась к выполнению различных вспомогательных работ по  заданиям
руководителя,  причем объем этих моих работ все больше и больше со-
сокращался.
      Наконец, я получил последнюю зарплату за июль 2004 года и был
отправлен  на  “заслуженный  отдых”
      В августе мне исполнилось 79 лет.  Моя  трудовая деятельность.
закончилась.
                ***
               Конец 3-ей части.