Русская рулетка в Стране Чудес

Нечто в прозе

Посвящается N.

1.

14/December/2009, (Indifferent) Monday

Сегодня, проходя по приютскому коридору, ставшему теперь почти пустым, я делаю то, чего не делала никогда, наверное, бессознательно опасаясь какой-нибудь оруэлловской «полиции мысли». Я вспоминаю события годичной давности. Краска на стенах угнетающего серого цвета. Моренго, когда-то мне казалось это не только красивым, но и не лишенным смысла. Черт знает, зачем и почему сегодня. Мне не снятся кошмары, меня не мучают раскаяние и чувство вины. Я вообще как кусок мертвой плоти. Безотчетно белею из окровавленных углов и ничегошеньки при этом не ощущаю. Иногда думаю: может, я тоже сошла с ума? Но разве это теперь имеет значение. Я сейчас восстановлю в своей памяти нужную цепочку воспоминаний, скрупулезно и обстоятельно, по мере возможностей. А потом я буду дальше белеть. Роман почти закончен, и я точно знаю, что за ним будет новый, потенциально, еще лучший. Я просто это знаю. У меня есть для этого все, что мне необходимо.

2.

14/ December/2008, (One) Sunday (in Hell)

«Адское воскресенье». Прямо просится эта фразочка на обложку какого-нибудь романа ужасов последней степени пригодности, написанная размашистыми кровавыми буквами на старом доме, из которого вылетает наружу насмерть перепуганный герой. «Адское воскресенье». Безыскусное, безвкусное словосочетание. Но у меня это воскресенье было действительно адским. Я думала об этом, сидя вечером в кабинете и вяло редактируя пьесу трехлетней давности.
Работа не шла. Я плохо выспалась накануне ночью. В моем кошмарном сне я бегала по квартире с группой людей, которая становилась все меньше, спасаясь от убийцы. Убийца то выглядел вполне материальным мужчиной в классически черном, то вдруг перевоплощался в гейшу с оскаленным ртом. Если бы Банши была японкой, она бы выглядела именно так, вероятно. Мы бросали в круглую зубастую пасть чудовища куски плоти, отрезанные от убиенных ею соплеменников. Она рычала и утиралась окровавленным кимоно, а потом ненадолго исчезала и появлялась вновь неожиданно, часто уже во втором своем образе. Когда нас осталось двое, я и моя сестра, мы сошли с ума. Устав боятся, мы принялись играть в маньяка, по очереди нападая друг на друга с ножом, закрываясь в комнатах друг от друга. Я как раз играла роль жертвы, когда сестра вдруг перестала выламывать дверь в гостиную, за которой, икая от страха, пряталась я, и бросилась ко входной, прижав палец к губам. Я  вспомнила: мы с ней играем? Я кинулась к ней. «Там он?» - Спросила я ее. «Хуже.» - Ответила она. – «Тут я.» Вот так вот все и кончается в фильмах вроде «Пилы». Я – идиотка, а она – с ножом. Я в очередной раз пыталась спасти свою шкуру, барахтаясь в куче окровавленных трупов с отрезанными частями тел, когда появилась гейша, и тут я проснулась, так и не поняв, а кто же был чудовищем в итоге. Дурацкий сон. Мне часто сняться дурацкие сны. Так часто, что я начинаю задумываться о смысловой связи слова «дурацкий» с моим собственным разумом.
- Дурацкий сон, - проворчала я, переворачиваясь с живота, которым я недавно возлежала на куче свежей человеческой плоти, на спину. – Дурацкий.
- Мам, ты закончила? – вежливо спросил саркастический голос за спиной.
- Илья, это ты? – поинтересовалась я, не вынимая лица из подушки.
- Ну да. Опять тебе приснился кошмар?
- Приснился. Ага. Ненавижу ночевать в приюте. Тут кровать жесткая.
- Это не кровать жесткая. Это у тебя в голове каша.
- Ну, может быть.
- Вставай, мам. Привезли новую пациентку. Экземпляр, я тебе доложу. Да сама взгляни.
Илья развернулся и вышел из моей спальни, бесшумно ступая кедами. Я чувствовала это спиной. Новая пациентка. Я, писатель и общественный деятель, содержу приют для гениальных детей. Мой десятилетний сын Илья – один из них. Мальчишка может собрать и разобрать компьютер с завязанными глазами, причем заменив неисправные детали и устранив неполадки. Я не преувеличиваю. В пять он уже спокойно перемножал в уме пятизначные числа. Приют, конечно, не принадлежит мне одной, он – собственность союза писателей, поэтов и драматургов «ТриумФа», я просто заправляю тут всем, слежу, чтобы у подопечных было необходимое творческое оборудование и тому подобное. Некоторым «детям» уже далеко за восемнадцать, но в обыкновенном мире они не выживут – инвалиды, умственно отсталые…
Новой пациенткой оказалась девочка двадцати трех лет. Не знаю, почему растерянная бригада доставила ее к нам. Некоторые слишком буквально все воспринимают: раз гений, значит, непременно псих, а раз не хватает шурупов, так и тащат к нам. Не все же так однозначно. Мой сынишка, например. Уникальный ребенок, но ведь он во всем остальном вполне нормальный и вменяемый человек. Просто он умнее, развитее и способнее своих сверстников. А этой девочке самое место было в «дурке», и я поняла это после десяти минут беседы с нею. Рассерженная, я вышла в коридор и принялась отчитывать санитаров.
- Где вы взяли ее? Что за шутки?!
- Ее подобрали на вокзале. Сидела, распевала что-то про конец света…
- Послушайте, братцы-кролики, - я устало навалилась на косяк. – У меня тут не «дурка». Вязок и «Реланиума» мы здесь не практикуем. Это не наш клиент, ясно?
Лица санитаров одинаково вытянулись.
- Значит, увозить в «желтый домик»?
Я почувствовала спиной взгляд и обернулась к девушке. Она смотрела на меня с ужасом. Видимо, сознание прояснилось.
- Как тебя зовут? – спросила я ее.
- Элла…
- Значит, так, Элла. Где твои родные?
- Я…я не помню. У меня приступ был.
Санитары переглянулись.
- Алиса Юрьевна, но в лечебницу ее могут и не принять, раз она уже пришла в себя. Что же нам делать? – тронул меня за рукав халата один из них.
«Да какое мне дело!» - Хотелось мне заорать. Но девчонку мне действительно было жалко. Или в «дурку» запрут, или снова выбросят на улицу, как щенка, а идти ей некуда. Она уже, к тому же, успокоилась…кажется. Может быть, оставить ее у нас пока? Поищем родных, связи у нас кое-какие имеются, а может, она и сама что вспомнит к вечеру. Я решила посовещаться с сыном, который стоял возле Эллы молча, не встревая в разговор, ожидая, когда спросят его мнения.
- Илья Никитич, что вы думаете?
- Оставляем, мам! – решительно ответствовал сын.
- Оставляем! – кивнула я санитарам, видя на их лицах вполне ожиданное облегчение.
В течение следующих трех часов, впрочем, у меня поубавилось решимости. Я побеседовала с ясноглазой Эллой. Родители имелись, но, кроме факта наличия, память ее не воскресила совершенно ничего полезного. У Эллы были коротенькие белые кудряшки и голубые глаза блюдцами. Она выглядела из-за этого слегка помешанной даже тогда, когда говорила разумно, и, беседуя с нею, я поняла санитаров, которые привезли ее именно ко мне. Я словно бы услышала даже, как они переговариваются между собой. «Ну и фрукт…эту точно к Алисе-в-Стране-чудес». Приют уже давно получил в городе народное название Страна чудес. Из-за моего имени, наверно. А меня прозвали, соответственно, Алиса, только с продолжением. Интересно, а как бы они называли мое заведение, будь я Дианой там, или какой-нибудь Пелагеей?
Я закончила заниматься приютскими делами только после обеда. Отправила кое-кого на поиски родных новенькой, обошла прочих своих подопечных. В начале четвертого я без сил повалилась на кресло в кабинете. Может, мне поехать домой? Не хочу снова ночевать в приюте. У меня есть своя «двушка» в историческом центре города, на одной из тихих улиц, в длинной пятиэтажке. Илья редко бывает там, он все время проводит в приюте. Там у него друзья, компьютер, школа. Его дом там. На самом деле, Илья мне не совсем сын. Я его усыновила. Я ненавижу маленьких детей, вообще-то. Я всегда была убежденной холостячкой, за почти что тридцать лет ни разу не захотелось замуж, а уж детей…сохрани господи. Сам процесс беременности и родов всегда казался мне наипохабнейшим надругательством над моим эстетическим вкусом. Но дрогнуло сердце в какой-то момент, когда четырехлетний вундеркинд начал звать меня «мамой». И я усыновила его, утешая себя тем, что это не обыкновенный спиногрыз, орущий, капризный энурезник, мажущий все вокруг дерьмом и шоколадом, а будущий Эйнштейн или кто-то еще в этом же роде. Илья появлялся в квартире раз в неделю, а то и в две, мотивируя это тем, что мой домашний компьютер является «прапрадедушкой техники».
До пяти я перелистывала личные дела вверенных мне гениев, кое-что добавляя в некоторые, а в пять минут шестого я поднялась из кресла и потянулась. Я собиралась идти домой.
Илья коротко постучал и заглянул в приоткрытую дверь.
- Не заперто, - улыбнулась я. – Вот, собираюсь домой… Хочешь со мной?
- Нее, мам, я же только позавчера там был!
- Ну, ладно. Проводишь меня до метро?
- Конечно, провожу, но не сейчас. Сейчас к тебе пришли.
- Черт, кто там еще?
- Женщина. Она выглядит очень расстроенной и хочет потолковать с тобой о своем сыне. Ей нужна помощь.
- Капец! Ты что, не мог ей сказать, что я уже ушла?
- Во-первых, сама учила меня не врать. А во-вторых, если бы речь шла обо мне? А единственный человек, который может помочь меня вернуть, тебе бы отказывал, ссылаясь на то, что ему лень и пора домой? Каково б тебе было тогда?
- Воспитала, блин, - проворчала я, усаживаясь обратно за стол. – Теперь до старости не вздохнуть, ни еще кое-то сделать, спокойно не даст…
- Ну мам!
- Молчу, молчу. Зови свою протеже.
Через несколько минут в кабинет зашла дама средних лет. Я оценивающе ее оглядела. За сорок, подкрашенные темные волосы, аккуратная короткая стрижка. Одежда деловая, чистая, золотые украшения на руках и на шее, в ушах серьги с розовыми топазами. Наверное, преподаватель университета, или судья, или банковский работник…что-нибудь такое. Благообразная, располагающая, но чуть строгая, выдержанная внешность. Только красивое лицо слегка осунувшееся, серое какое-то. Женщина остановилась у стола и протянула мне руку. Я заметила, что кисть слегка дрожит. Я привстала, легонько сжав пальцы женщины на секунду и кивая в знак приветствия. Илья подставил ей кресло и скрылся, затворяя дверь.
- Меня зовут Маргарита Константиновна Седова.
- Алиса Юрьевна Чертанова. Очень приятно познакомиться, - пробормотала я.
- Вы меня извините, - женщина вынула из кармана плаща платок, нервно вытерла рот. – Я не стала бы вас отрывать от дел, если бы не обстоятельства. Мой единственный сын… Я хотела бы, чтоб вы забрали его к себе в приют, но он не хочет…
- Маргарита Константиновна, мы не держим здесь никого насильно.
- Вы не поняли меня. Я хочу, чтобы вы просто с ним поговорили. Любые деньги.
- Я не беру денег! – дернулась я.
- Простите… Я не хотела вас оскорбить, клянусь.
- Деньги мы берем, только если у родителей есть возможность помогать приюту в содержании их детей. Все остальное оплачивают меценаты, в том числе и я. Деньги от продажи книг и сценариев в основной массе своей идут на приют.
- Да-да… - она выглядела настолько потерянной и обескураженной, что я решила начать сначала.
- Маргарита Константиновна, так мы ни к чему не придем. Поступим следующим образом: вы собираетесь с силами и детально, с самого начала излагаете мне суть проблемы. Я вас выслушаю, потом мы решим, как дальше поступить. Вы согласны?
- Алиса Юрьевна…вы не представляете…спасибо вам.
Женщина вытерла глаза и, комкая в руках платок, начала говорить.
 - Понимаете, мы с мужем жили у вас за стенкой, в соседнем подъезде. Так мы о вас и узнали. Мой муж – известный адвокат, а я – нотариус. У нас есть единственный сын. Кирилл. Вот, посмотрите, - Маргарита лихорадочно принялась ворошить нутро своей объемной сумки, пытаясь извлечь небольшую синюю папку; наконец, ей это удалось. Раскрыв ее, она вынула несколько рисунков: акварель, пастель, карандашные наброски. – Поглядите на эти рисунки.
Я рассматривала изображения, все больше приходя в недоумение. Талант, потрясающая техника. А идеи… Похожи на больные фантазии Сальвадора Дали. Нет, не похожи. Ни на что не похожи. Господи, как это нарисовано?!
- Чьи это наброски?
- Это рисунки Кирилла. Вот этот, цветными карандашиками…
- Пастель.
- Да, она. Тогда ему было шесть. На последнем, вот этот, простым карандашом, - Она ткнула в листок алым ногтем. – Он нарисовал его, когда ему было десять. Более поздние работы он забрал с собой, когда ушел от нас…
- Маргарита Константиновна, вы продолжайте по порядку, - с трудом оторвав глаза от рисунков, попросила я. – Вы начали говорить о сыне…
- Да, да. Понимаете, он из ваших… Гений… Но… Когда он был совсем маленьким, невропатологи опасались гидроцефалии. Задержки в развитии, патологии, и так далее, вы понимаете. Но, слава богу, диагноз не подтвердился. Зато потом, как гром среди ясного неба – шизофрения. Психиатр сказал, что он – социопат, что могут проявляться склонность к насилию, к самоубийству. Я в это не верю и не верила. Да, он странный ребенок. Все время рисует. Боится темноты, да вообще всего боится, часто плачет…
 - А сколько ему сейчас?
- Девятнадцать.
- То есть задержки, помимо его потрясающего таланта художника, все-таки присутствуют?
- Да, наверное…наверное. Но он хороший мальчик. Ровесники обижают его, у него нет друзей, он не может ходить в обычную школу. Если бы вы взяли его к себе, у него появились бы не только друзья, но и возможность участвовать в выставках, реализовать себя в качестве художника. Алиса Юрьевна… - она поглядела на меня с мольбою.
- Да я-то не против, но вы сказали, что он не хочет.
- Да, собственно, даже не в нем дело. Он ушел жить к своему троюродному брату. Сын кузена моего мужа. Живет в вашем же доме, в четвертом подъезде. Возможно, вы могли видеть его. Такой длинный, тощий тип, коротко обстриженный, черненький. Лицо как у тюремного.
Я позволила себе улыбнуться.
- Наверное, еще туфли с китайского рынка, подделка под кожу, брюки со стрелками и спортивная куртка.
- Да! Так вы знаете Филиппа?
- Нет-нет. Просто в нашем районе подобных типов – как с конвейера. Я никогда таких не замечаю. А как выглядит ваш сын? Его я видеть не могла?
- Не думаю. Вы же совсем не знаете соседей, почти не бываете дома.
- Да, я почти все время провожу здесь.
- Вот видите, а Кирилл не выходит на улицу. Но я вам принесла фотографию.
Маргарита снова нырнула с головой в сумку, но уже через мгновение протянула мне фотографию десять на пятнадцать.
- Его девятнадцатый день рождения. Ноябрь. Спустя несколько дней он ушел, и с тех пор не хочет с нами общаться. Не звонит, не открывает, когда мы приходим.
- А что там произошло? Что вы сделали, почему он ушел?
- Вот в том-то все и дело. Он не обиделся на нас. Он просто так не хочет нас видеть. Только передал через Филиппа, что хочет начать новую жизнь, что мы в ней ему не нужны, чтобы не лезли. Забрал свои картины и ушел жить к брату.
Я пожала плечами. Может быть, парень не так инфантилен, как о нем привыкла думать мать. Девятнадцать лет – это вполне взрослый возраст, когда человек имеет полное право начать жить с белого листа. И если он не хочет пускать в свое новое бытие даровавших ему жизнь, то это выбор его совести. Я-то чем могу помочь? Я не священник…
- Понимаете, - Маргарита выглядела отчаявшейся, и это заставило меня снова отвлечься от моих дум и сосредоточить внимание на рассказе собеседницы. – Филипп – это сын кузена моего мужа. Родители Фили давно умерли от пьянства. Всех родственников – один только парализованный дедушка, с которым Филипп ютится в однокомнатной квартире. Теперь туда же переехал мой мальчик. Филипп никого туда не пускает. Иногда вижу из окон, как он идет в магазин. Вылетаю, караулю его возле подъезда, умоляю пустить меня к Кире. А Филипп говорит, что мой сын никого не хочет видеть. Так дела обстоят уже месяц, - Маргарита перевела дух, снова проведя платком по векам, словно окончательно позабыв, что они накрашены. Платок стал серым. – За это время мне один только раз и удалось мельком увидеть сына с порога квартиры Филиппа. Он сидел на кровати и рисовал. Я звала его, плакала, а он головы не поднял. Как вы думаете, может быть, его опаивают чем-нибудь, чтобы он сидел, как зомби, никого не узнавая?
- Послушайте, но ведь это дела прокуратуры, - возразила я. – Почему не заявить о ваших подозрениях в милицию?
- Я пыталась! Они там посмеялись. Сказали: Кирилл совершеннолетний. Не суетитесь, мол, мамаша, вот решить нарожать внуков – сам примчится, чтобы на вас их взвалить.
- Но ваш муж ведь адвокат, наверняка со связями.
- Он ничего не станет делать. Степан дорожит своей репутацией. Он меня чуть не убил за то, что я обратилась в милицию. Не хочет, чтобы люди знали, что у него ненормальный сын…
Маргарита уронила голову и всхлипнула, пытаясь не пустить слезы. Я налила в стакан холодной воды из кулера и протянула ей, но капля влаги, словно бы прорвали плотину, сдерживавшую плач, и женщина, конечно, разрыдалась.
- Алиса Юрьевна, помогите мне! Сходите, попытайтесь поговорить с Кириллом, попытайтесь забрать его оттуда в приют! Пожалуйста! Пожалуйста…
Я тяжко вздохнула и откинулась в кресле. Зачем мне в это ввязываться? Из жалости к ней? Все может обстоять вообще не так, как она мне рассказала. А даже если все и так. Я сегодня уже пожалела одну. Надо было препроводить ее в психиатрическую лечебницу и все дела. Теперь же хлопот не оберешься, а у меня пьеса не дописана. А Жорес, режиссер, уже влюбившийся в черновой вариант, звонит по два раза на дню и трясет с меня окончательную версию, дабы начать готовить ее к постановке. Я уже собиралась отказать ей, как вдруг вспомнила об одной вещи. Почему я не подумала об этом ранее? Если бы так поступил мой сын? Мой Илюшка, тоже «хороший мальчик», цитируя Маргариту, вдруг взял бы, да и исчез без объяснений и требований?
Я перевернула лежащее на столе фото, всматриваясь в лицо сына моей посетительницы. Если бы я не знала, то я сказала бы, что это не сын, а дочь Маргариты. Разве что нос крупноват для девочки, да жесткое выражение глаз. Кирилл был очень похож на нее. Те же тонкие черты лица, прямой, с легкой горбинкой, нос, пухлые губы, высокие скулы. Только глаза серые, а не голубые, как у мамы, да волосы длинные черные, по всей вероятности, крашеные. Красивый юноша. Будь он нормальным обычным мальчиком, мог бы стать университетской рок-звездой. Девицы не давали бы ему прохода. Да, я могла бы взять его в приют. С ним мог бы заниматься друг Жореса, известный художник-сюрреалист. Судя по рисункам, которые я видела, мальчишка обладает огромным потенциалом. Он далеко превзошел бы своего учителя, и мог бы, вероятно, создать свое собственное новое направление в изобразительном искусстве. Так может, и правда стоит попробовать вразумить его? Или просто пойти и надрать зад этому зарвавшемуся юному гению, который довел свою мать до состояния истерии.
Маргарита немного успокоилась и размазывала грязным платком остатки туши по лицу. Я открыла ящик стола, достала пачку влажных салфеток и протянула женщине. Она взяла их дрожащей рукой.
- Алиса Юрьевна. Мне сорок девять. Он мой единственный сын. Я не эгоистка, нет. Пусть он не хочет общаться со мной и с отцом. Может, мы что-то упустили в его воспитании, нельзя винить в этом его. Но я не хочу, чтобы он похоронил себя заживо в этом клоповнике. Я не сказала вам… Филипп серьезно болен. У него бывают припадки, и он может умереть в любой момент. Я не хочу, чтобы мой сын погиб от голода в его квартире, вдыхая вонь парализованного деда.
- Пишите адрес. Я обещаю вам, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашему сыну. Не получится сразу, в чем я уверена, получится потом. Я буду пытаться еще и еще. В конце концов, мне двадцать шесть, и, наверное, я не самая лучшая на свете мать, но я тоже мать.
- Алиса Юрьевна, я знала, что вы поймете. Я это чувствовала! Я напишу вам адрес.

3.

18/December/2009, (Strange) Thursday

Я стояла на лестничной клетке перед дверью квартиры, вслушиваясь в тишину, раздающуюся из-за нее. Фасад пятьдесят восьмой квартиры выглядел на редкость мерзко. Драную красную обивку двери тошнило в бренный мир грязным паралоном. Вонь стояла невообразимая. О Боже, пускай этот Филипп не пустит меня сегодня внутрь. Я имела глупость не взять с собой противогаз. Я вспомнила свой первый и последний визит в дом престарелых…о-о, давно шесть или семь лет назад, когда я была еще студенткой кафедры клинической психологии. Меня взяла с собой подруга-журналистка – героиня моего романа умирала в доме престарелых также, как и героиня ее репортажа, забытая и врачами, и Богом, и своими собственными детьми. Там воняло гораздо меньше, хотя там было больше десятка обездвиженных стариков, а тут – всего один…
Я протянула палец к звонку и сразу его отдернула – кнопка была заляпана чем-то гадким. Да-с, подходящее жилище для юного гения… С отвращением я вытащила из кармана манто коробок спичек, достала несколько штук и ими с силой надавила на кнопку, раз, другой, третий. Сначала тишина была цельной, потом послышалось перешептывание и, наконец, осторожные шаги. Они замерли, отделенные от меня грязной дверью, за мутным глазком я уловила мелькнувшую тень, но отвечать, тем более открывать мне никто не спешил. Я чувствовала себя просто-таки Даной Скалли из «X-files». Я усмехнулась про себя и позвонила еще раз, забывшись, уже без помощи спичек. На пальцах осталась какая-то слизь. Я вспомнила дурацкий анекдот про холодец, оказавшийся отхарчкой туберкулезника, скривилась и вытерла пальцы о стену.
Дверь квартиры приоткрылась. Из-за нее осторожно выглядывал парень лет тридцати. Маргарита описала его на редкость точно. Страшно худой, стриженный, лысоватый брюнет с протокольной мордой. Болезнь, о которой говорила Маргарита, было видно и без медицинской подготовки. Глаза у него были неприятного черного цвета, мутные, недобрые.
- Вы кто? – отрывисто спросил Филипп.
- Во-первых, здравствуйте.
- Добрый, - словно бы выплюнул мне в лицо мой приятный собеседник, непроизвольно открывая дверь пошире.
- Меня зовут Алиса Чертанова.
- А-а, пришли, все-таки. Вы та самая писательница, о которой она говорила, да?
Под «она», очевидно, имелась ввиду Маргарита. Я кивнула.
- Я хочу поговорить с Кириллом.
- Вы ж ее подруга. Знать должны: Кирилл не хочет ни с кем общаться.
- Кроме вас, так? – я пытливо заглянула в змеиные глаза Филиппа.
Он дернулся, словно бы я ударила его по яйцам.
- Вот только не надо испытывать на мне все эти свои врачебные уловочки, ясно! Я таких, как ты, в тринадцать лет в подворотне трахал! Ты ведь психиатр, да?
- Вероятно, трахал дубиною по голове! – разозлилась я. – Большего бы вам никто не позволил. Я не психиатр, да будет вам известно. Я психолог. И то только по образованию.
- А какая разница? – видно было, что, встретив отпор, Филипп сбавил обороты.
- Для вас – никакой, потому что я пришла поговорить не с вами, а с Кириллом.
Я отодвинула нахала рукой и решительно шагнула в квартиру прежде, чем тот успел возразить. Я словно бы нырнула в глубину тесного вонючего аквариума. Запах был невыносимым, однако комната казалась чистой. Более того, я не увидела никакого парализованного дедушки. Диван, стоящий в глубине помещения, был пустым. Именно там, со слов Маргариты, должен был лежать старик. Покрывало на нем казалось нетронутым. Зато у окна на широкой кровати, прислонившись к подоконнику и подперев рукой голову, сидел мальчик с фотографии. Он не обращал ни на что внимания. Поджав под себя ноги в теплых шерстяных носках, он рисовал что-то в альбоме. Глаза его скрывали от меня опущенные на щеки ресницы, но я могла бы поклясться, что он не заметил меня, он не смотрел в сторону прихожей. Его волосы, сальные, по всей вероятности, уже пару недель не мытые, отросли до пояса, а густая челка спускалась на брови. У меня возникло абсурдное ощущение, что он весь этот месяц так и сидит себе у окна, не меняя позы, не спит, не переодевается, только рисует и рисует в своем альбоме. Я бросила взгляд на его руки с длинными изящными пальцами. Его ногти покрывал темно-синий лак. Точно такой же маникюр я видела на фотографии Маргариты, только теперь он облупился, да и ногти стали намного длиннее. Это усилило ощущение абсурда.
- Кирилл! – позвала я. Мне показалось, что стрелы его ресниц слегка метнулись в мою сторону, но только показалось – на какую-то долю секунда. Я почувствовала, как острые пальцы хватают меня за плечи. В следующую минуту Филипп бесцеремонно вытолкнул меня в подъезд. Я чудом уцепилась за перила, а то бы упала с лестницы. Он захлопнул двери квартиры и остановился передо мною. Я подумала, что сейчас он ударит меня. Или даже убьет. Я совершила непростительную глупость, пойдя сюда в одиночестве. Вот что значит – всю жизнь рассчитывать только на себя. В критический момент твоя самостоятельность тебя подводит.
- Уходите отсюда! – прошипел Филипп.
Если бы я анализировала, то сказала бы, что это было его ошибкой. Я поняла, что убивать меня, во всяком случае, сейчас, никто не намерен. И хотя я сама уже имела благоразумное намерение бросится вниз по лестнице парой секунд ранее, тут я почувствовала, что страх отпустил меня.
- Хотите, чтобы я удалилась? – произнесла я спокойно. – Так вот, знайте: я уйду отсюда не раньше, чем узнаю, что происходит с вашим братом и что вообще здесь твориться.
Неожиданно свирепое выражение исчезло с лица Филиппа. Он глубоко вздохнул.
- Кирилл не позволяет никому его трогать. Вы же видели. Он, как это у вас, мозголазов, говорят, «закрылся в себе».
- Замкнулся.
- Ага, точно. Замкнулся.
Филипп выглядел сейчас не менее усталым и несчастным, чем сама Маргарита. Я пыталась разглядеть подвох или фальшь, но не видела их.
- Тогда, может, поговорим с вами? – закинула удочку я.
Парень безнадежно кивнул и опустил тощий зад на ступеньку.
- Курить есть?
Я протянула ему пачку легкого «Честера». Он вынул зубами фильтр, и я поднесла ему зажигалку. Затем, после недолгих колебаний я села рядом с ним. Я и вправду чувствовала себя сейчас долбанным психоаналитиком. Что я им, блин, нанималась, что ли? Элку слушай, Маргариту слушай, теперь этот вот хмырь, судя по его виду, собирается рыдать в жилетку, вытирая свой грязный нос моим бешено дорогим манто из оцелота. Постараться свести разговор к необходимому содержательному минимуму, что ль? Но вряд ли получится…
- Зовут-то вас как? Алисой, кажется?
- Алиса.
- Алиса. В Стране чудес. Сказка была такая, помните?
- Да, так меня и зовут.
- Я бы, может, и пустил вас туда, - он махнул черепом в сторону квартиры. Только без толку. Да и Кирилл просил меня никого к нему не пускать.
- Сам просил?
- Ага, сам. Как только приехал. Я его охраняю. Нам в детстве запрещали общаться. Ну, как же. У него родюки кто? Юристы, богачи. А мои от пьянства загибались, и денег у нас не было. Да еще и дед больной. Но я все равно Кирилку любил. Бегал к нему, когда его предков дома не было. Он мне игрушки дарил. Он странный, конечно. Блаженный. Так батя про него говорил. А по мне так просто он вундер-киндер. Ритка со Степкой, они мещане. А он добрее.
- Значит, он говорил с вами?
- Ну я ж говорю. Пришел, принес какие-то холсты, краски, бумажки, штуку эту с ножками, на которой рисуют.
- Мольберт?
- Он, он. Сейчас лежит в чулане. Убираю, когда он ему не нужен. Места в квартире итак мало.
- Что он еще говорил?
- Что он теперь другой человек. Так и сказал. И глаза у него злые были. Ритку со Степой сказал на порог не пускать. А с остальными, говорит, за порогом общайся. Мне тишина нужна.
Я вспомнила о его дедушке, но решила пока не поднимать эту тему. Интересно, где все-таки старик?
- Филипп. Вы же понимаете, что вашему брату нужна другая жизнь? – заявила я, протягивая Филиппу визитку с моим номером телефона. Тот машинально сунул ее в карман спортивных брюк.
- Вы его в лечебницу, что ли, забрать хотите?
- Нет. Я возглавляю нечто вроде интерната для одаренных людей. Его там будут содержать, ухаживать, учить его всему, что ему необходимо для того, чтобы стать великим художником.
- Может, и понимаю, - упрямо поджал губы Филипп. – А только раз брат сказал – все пошли вон, так, значит, тому и быть… Знаете что? Не приходите вы сюда больше. Без толку это.
Филипп резко поднялся и скрылся в квартире, оставив меня сидеть на ступенях. Я надолго замерла в раздумьях. Ничего, решила я. Похоже, зерно сомнения в душу этого Цербера Филиппа я все же заронила. Надо будет еще попытаться наведаться в квартиру, пока этот трехглавый пес не охраняет Кирилла. А вдруг мальчик мне откроет?
Вечером я сообщила о результатах Маргарите. Она была рада, что дело сдвинулось, хотя бы на йоту, а еще больше – тому, что ее Кирюша жив и здоров. Немало удивило ее мое сообщение об отсутствии деда.
- Может, он мылся, как ты думаешь? – спросила она меня. Мы перешли на «ты» еще накануне, когда продумывали план сегодняшнего «марш-броска».
- Да шут его знает. Вообще, не похоже. Из ванной ни звука.
- Ну, я же говорила тебе, что старик полностью парализован. В свое время допился.
- Маргарит, ну что он там, по-твоему, лежал и отмокал, так, что ли? И у Филиппа этого ни мокрых рук, ни полотенца, ничего. Да и потом – покрывало на диване такое гладкое, будто бы его ни разу не касалась ничья грешная задница.
- Алиса, ну что у тебя за язык? Ты ведь писатель.
- Вот потому и язык такой, что писатель. Я же авангардист, а не Лев Толстой. Ладно, вытащим твоего сына – разберемся и с дедом.
- Это верно.
- Думаю, выжду несколько дней, покараулю, когда Филипп потеряет бдительность и уйдет, и наведаюсь одна.
- Только будь осторожнее. Может быть, мне пойти с тобой? Или попрошу кого-нибудь из знакомых мужчин тебя прикрыть.
- Вот только безголового мужика мне там не хватает! От их бездарного племени больше шума, чем помощи. Я сама, Маргарита. Нечего всей компанией там светиться.
- Ну, как знаешь. Но если что…
- Я учту!
- Алиса, спасибо тебе за все!
- Не за что. Спокойной ночи.
Думаю, Маргарита в эту ночь действительно спала спокойно. А мне опять приснился старый кошмар про гейшу-убийцу, и на этот раз она превращалась то в Филиппа, то в маленькую девочку с голубыми глазами.

4.

25/December/2008, (Only) Thursday

Близился Новый год, и дел у меня было по горло. В наш приют съехались мои друзья-меценаты, вереницами шастали спонсоры с подарками. Мы готовили сразу несколько новогодних мероприятий, в том числе и выступлений на корпоративах, обещавших солидную прибыль. Что, в свою очередь, сулило пластиковые окна во всех помещениях приюта, где их еще не было. Илья в эти дни был похож на абсолютно обычного ребенка, который наслаждался общим вниманием и ждал Деда Мороза, прекрасно зная, что его нет на самом деле. Правда и в этой предпраздничной суете он напомнил мне о своей истинной сути, заявив – конечно, под большим секретом – что на Новый год он подарит мне примочку для принтера собственного изобретения. Я обрадовалась. Если это и правда так (а в способностях Ильи я ни сколько не сомневалась), то мы запатентуем эту штуку, а, может быть, мой изобретатель даже получит грант.
Мой сын очень подружился с Эллой. Девочка была, в общем-то, лишь слегка ненормальной. Порой она впадала в состояние кататонического возбуждения, начинала плакать или смеяться, взвизгивая по временам, будто ее щипали, и рассказывать о каких-то демонах, антихристе, который уже близко, о конце света и прочей белиберде. Но в нормальном состоянии Элла была обычной девушкой, тихой и рассеянной, пишущей средней паршивости стихи о любви. Ничего, думала я, найдем ее родственников, может быть, Илюша будет общаться с ней дальше, ездить в гости, познакомится с новыми людьми…
В таких радужных мечтах я выходила из дому в последний четверг уходящего года. Ночью валил снег, сугробы перед домом были так высоки, что частично скрывали окна первого этажа. Было солнечно и тепло. Я наслаждалась жизнью. Нажимая на кнопку домофона на выходе, я даже начала напевать себе под нос. Соседи услышат и решат, что я свихнулась. Ну и что? Я уже итак Алиса-в-Стране-чудес!
Я выпорхнула в декабрьское утро и остановилась на подъездной дорожке, щурясь от яркого солнца. Глаза даже слегка заслезились. Я вынула зеркальце, проверяя макияж и любуясь своим отражением. У меня длинные прямые золотисто-рыжие волосы. Когда в них попадает солнце, они очень красиво горят. Глаза у меня серо-зеленые, пасмурные, что очень выгодно контрастирует с этим явлением. Словом, внешностью своей я осталась довольна. Я с улыбкой убрала зеркало. Все, пора идти к метро.
- Алиса!
Я остановилась, в недоумении оглядывая наш большой заснеженный двор. Никого нет, взрослые уже на работе, дети еще в школе. Голос был незнакомым, чуть надтреснутым, словно человек простудил горло на ветру, и бесполым, во всяком случае, было довольно сложно определить, мужчина меня позвал или женщина.
- Маргарита? – почему-то тихо спросила я. Это не ее голос, да и потом, откуда ей взяться у меня во дворе? Я разговаривала с ней только вчера вечером, завтра я собиралась сходить в квартиру Филиппа. Я вчера видела его из окна во дворе, он уже начал вновь выходить. Решил, что я отстала, видимо. Он же не знает, что я живу на противоположном конце дома…
- Показалось, - с облегчением пробормотала я, одергивая полы оцелотового манто.
- Алиса, я здесь!
На этот раз ошибки быть не могло, странный голос действительно меня звал, и доносился он у меня из-за спины, откуда-то справа. Я оглянулась – никого. Мне стало не по себе. И тут из-за ближайшего сугроба мне махнула рука в черной перчатке без пальцев. Я осторожно подошла, заглянула за сугроб и обомлела. Прямо на снегу, прижавшись к кирпичной стене дома, сидел Кирилл Седов. Плечи мальчика обнимало старое пальто, изъеденное молью и слишком большое для его тоненькой фигурки. Должно быть, оно принадлежало дедушке Филиппа или его отцу. Он сидел в одних носках, кое-как собрав волосы в хвост чем-то, напоминающим бельевую веревку. Лицо было в черных разводах, кожа потемнела от грязи. Сколько дней он не мылся? Боже, какой запах…
- Ты…почему без ботинок? – спросила я ошалело. В этот момент я ничего больше не могла сказать. Впрочем, я уже начала догадываться, что он, вероятно, как-то сбежал из квартиры брата. Кажется, Маргарита была права насчет того, что Филипп опаивал его чем-то…
Кирилл приложил палец к губам. Я наклонилась к нему, безотчетно прячась за сугроб. Мех манто опустился в снег.
- Во дворе кто-то есть? – тихо и испуганно спросил меня Кирилл.
- Никого.
- Ты уверена?
- Совершенно. Почему ты без ботинок? – Капец, и что мне так дались эти ботинки! Я хотела спросить его совсем о другом, но в голову лезло столько вопросов, что на язык в итоге выскакивали только ботинки. Кажется, это как-то называется в психологии…
- Не было времени, - пояснил Кирилл, озираясь. Мне бросилось в глаза очевидное – юноша напуган до такой степени, что мало что соображает. «Он вообще всего боится», вспомнила я слова Маргариты. Кажется, она даже и не преувеличила.
Я схватила его за руку.
- Идем быстро. Идем ко мне.
- В подъезде могут быть соседи. Если они меня увидят…если увидит кто-нибудь… Нам обоим конец. Хотя итак конец. Господи, зачем я только сбежал. Нужно было себя убить, тогда я не утащил бы за собой тебя. Я трус!
- Успокойся!
- Нет! Я должен вернуться!
- Ни за что! Идем. Возьми себя в руки и пошли. Я живу одна. Соседи на работе.
- А вдруг не все..?
- Ты же не собираешься вечно сидеть в этом сугробе, правда? – мягко спросила я его, пытаясь предотвратить неизбежную, похоже, истерику. – Пойдем, слышишь?
- Я боюсь…
- Я же рядом. Я пойду первой. Если там соседи, побежим назад и спрячемся. Ты же замерз. Пошли.
Я вылезла из сугроба, чувствуя себя инопланетянкой. Если я раньше и не была Алисой-в-Стране-чудес, то после этой истории я ею точно стала. Мы шмыгнули в подъезд, и Кирилл привалился к стене.
- Ну же! – поторопила я. Мне и самой передалось его состояние, и мы поднимались медленно, чутко вслушиваясь в каждый шорох наверху. Но соседей или не было, или у них нашлись дела поважнее, чем торчать на лестнице и караулить нас. Мы поднялись на пятый этаж без происшествий и вбежали в квартиру, оставленную мною всего-то минут десять назад. Сейчас это казалось невероятным.
- Иди в зал, - подтолкнула я Кирилла по коридору, но мальчик не спешил покидать прихожею.
- Сначала задерни шторы! – попросил он.
Спорить было бессмысленно. Я бы нещадно ругала про себя этого параноика, не будь мне его так жаль. Я прикрыла жалюзи по всей квартире, провела его в зал. Дурацкое пальто я выкинула на балкон, мне казалось, из него вот-вот полезут какие-нибудь личинки. Дедушке, как бы не так! Оно, по-видимому, принадлежало еще прапрадеду Филиппа, причем в ём же, судя по антисанитарному состоянию вещи, его и похоронили.
Когда я вернулась в зал, Кирилл сидел на полу возле дивана, сжавшись в комок, и вздрогнул при моем появлении.
- Кирилл, сядь на диван, пожалуйста, ты простудишься.
- Не могу, - выдавил он. – Я грязный.
Я села на пол рядом с ним, осторожно взяла его руку и принялась снимать с нее перчатку. Он не спорил, только мелко дрожал и глядел на меня, не мигая.
- А ты что – весь месяц не мылся? – спросила я осторожно.
- Не мог. Ванная была…занята.
Я похлопала глазами в недоумении, снимая с него вторую перчатку.
- Расскажешь, что произошло?
- Да. Только маме не звони, это опасно. Обещай.
- Ладно, если и правда опасно, только ты мне объясни, в чем дело?
- Филипп…он с ума сошел! Я боялся, он тебя убьет…хотя теперь, наверное, убьет. Мне надо вернуться!
Тут меня поразила внезапная догадка. Кожа покрылась холодным потом, и я сжала руку мальчика изо всех сил.
- Где…где ваш дедушка, Кирилл?
Он смотрел на меня огромными глазами, как завороженный.
- В ванной. Мертвый…ну, не весь…часть еще в холодильнике…была до вчерашнего дня. Сейчас там ничего нет. Он его где-то похоронил вчера. И следы все убрал…ничего нет.
Да. Черт возьми, я же писатель. Я должна была догадаться. Этот запах…гниения. Живые люди так не пахнут, даже если они уже много лет парализованы.
- Филипп тебя похитил?
Кирилл несколько раз быстро кивнул и опустил глаза. Я чувствовала себя так, будто мой кошмар ожил и продолжается. Сейчас появится гейша…
- Он при тебе его…?
- Расчленил. Живого. Дед орать не мог, он паралитик. Но ему было больно. Я его глаза видел…
- Он силой тебя удерживал? Давал тебе таблетки? Бил тебя?
- Нет. Если бы я тогда отреагировал, когда ты пришла, он бы тебя убил. А так ты ему поверила, и он отпустил тебя. Он бы убил всякого, кто пытается меня у него забрать. И убьет. Я должен…
- Я тебя никуда не отпущу! А с ним пускай прокуратура разбирается!
- А ничего они там не найдут, я же тебе говорю! Нет тела – нет дела. Так Филипп говорит. Не говори никому, пожалуйста, не говори ничего, не говори, что я здесь, не надо, прошу тебя…
Я крепко обняла его, он прижался ко мне и заплакал, наконец.
- Что ему от тебя нужно? За что он так с тобой?
- Он…он говорит, я ему как наркотик…мне так стыдно…
Я взяла в ладони его лицо и внимательно посмотрела в глаза мальчика.
- Он тебя, что, насиловал?
Кирилл ничего не ответил, только заплакал еще громче, но я уже прочитала в его глазах ответ. Я укачивала его, даже не пытаясь успокоить, только гладила его спутанные волосы. Я не думала ни о чем в эти минуты. Я будто уснула или выпала из времени. Для меня существовал только Кирилл. Когда он перестанет плакать, течение жизни возобновиться вновь. Солнце за окнами померкло и спряталось. В окно веткою березы принялся долбить ветер. Мы сидели на полу, крепко прижавшись друг к другу, он в каких-то грязных обносках, я в манто, и я временами вытирала с его лица слезы губами или щекой. Тогда он ненадолго успокаивался, а после опять начинал плакать. Так продолжалось вечность.
Телефон ожил в прихожей, вырвав нас обоих из апатии. Кирилл вздрогнул.
- Успокойся, - прошептала я ему на ухо. – Думаю, это из приюта.
- Не оставляй меня одного, Алиса!
- Конечно, нет.
Я подошла к трубке, и голос мой, когда я заговорила, звучал на удивление спокойно.
- Алло?
-Мама, что случилось? Ты собиралась приехать к двенадцати, уже два. Ты заболела?
- Нет, я задремала.
- Что, опять мучили кошмары? – сочувственно поинтересовался Илья.
- Да, - соврала я, довольно бодро. – Капец, уснула в половине восьмого. Ты справишься сегодня один?
В мое отсутствие приютом официально должен был распоряжаться Жорес. Однако гений «голубой» режиссуры дни и ночи пропадал в театре, попивая энергетики и покрикивая на незадачливых своих лицедеев. Мои обязанности выполнял сын.
- Как всегда, без проблем. Мама?
- Что?
- Может быть, приехать к тебе вечером? Если я тебе нужен…
- Ты мне всегда нужен. Но сегодня все нормально, пожалуйста, не надо ко мне приезжать. Я посплю, пока можется.
Я ощущала легкие угрызения совести, но…
- Ладно. Завтра появишься?
- Несомненно!
Я попрощалась и положила трубку.
- Кто это? – поинтересовался Кирилл, немного ревниво, как мне показалось.
- Мой сын.
- А-а…
Он судорожно вздохнул и снова опустился на пол. Я опять села рядом, на этот раз, правда, сбросив свое уже слегка потрепанное манто в кресло.
- Что мы будем делать? – спросила я Кирилла.
Происходящее уже не казалось мне темным ужасом или кошмарным сном. Как бы мне не было больно, как не жалела бы я Кирилла, это была реальность, всего лишь объективная, данная реальность. Перед нами стояла проблема, и она требовала решения. Он потерянно посмотрел на меня и пожал плечами.
- Я понимаю. Но соберись, пожалуйста. Давай порассуждаем?
- Да, давай.
- Правоохранительные органы, я так полагаю, отменяются?
- У нас нет доказательств убийства. Устраивать обыск со слов ненормального юнца они не станут. А заявлять о…о сексуальном насилии, - с трудом закончил он, - я не стану. Никогда. Нет.
- Успокойся. Я понимаю тебя. Я тоже не стала бы.
- Правда?
- Да. Ладно, никакой милиции. Что нам остается? Прятать тебя. Но встает вопрос – где? В приют ехать сейчас нельзя, это слишком очевидно. Дома? Где я живу, он не знает. Но, с другой стороны, так близко… Я могу увезти тебя отсюда, снять квартиру где-нибудь, но я же сойду с ума, если оставлю тебя там одного. А если он меня выследит?..
- Если выследит здесь, то ничего страшного. Он подумает, что ты же не дура – прятать меня у него под носом. А вот если выследит на другом конце города…да еще выяснит, что проживаешь ты по другому адресу…мозаика сложится, и мы – покойники.
- А он может выяснить?
- Не знаю, - голос Кирилла звучал уже тверже, и это меня порадовало. Просто музыка в ушах! – Я только в курсе, что у него много друзей. Наверное, есть и менты, или кто-то вроде ментов, тот, кто может выведать. Или выследить. Не можешь же ты совсем забросить эту квартиру.
- Не могу. Молодец. Значит, будем тут. Стану жить, как жила…только с тобой.
Мы помолчали. Затем Кирилл тихо спросил:
- А мама? Это она тебя посылала? Она не забыла меня?
- Конечно, нет, что ты. Но ей мы ничего сказать не можем. Как ты ей объяснишь?
- Нет, не надо ей ничего объяснять. Я просто боюсь за нее. Вдруг он ее убьет, как дедушку? Алиса…
Я опять обняла его рукой, предотвращая слезы.
- Не убьет! Посуди сам, какой ему сейчас резон делать это? Ему нужно знать, где ты. Дальше он возвращается сейчас домой, может быть даже, вот в эту самую минуту, видит, что тебя нет, - Кирилл дрогнул у меня на руках. – Что он подумает?
- Что я, наверное, сбежал к маме…
- Вот-вот, наверное, а ему надо знать наверняка. Если он начнет мочить всех, кто так или иначе может тебя прятать, он попадется раньше, чем доберется до тебя. А убийство твоих родителей – это тебе не бессловесного старичка прирезать. Они люди известные, причем обличенные правовой властью. К тому же, все знают, что ты их сын. Тебя начнут искать люди из федеральных служб. Представляешь, какая поднимется шумиха! Вряд ли это входит в его планы сейчас.
- Правда. Значит, что…?
- Что он будет следить за родителями, дабы выяснить, у них ты или нет. Твои родители ведь съехали из нашего дома?
- Ага. У них сейчас большая пятикомнатная квартира в новостройках.
- Отлично! А нам это на руку по трем причинам. Первое – он выяснит, что тебя там нет. Второе – будет далеко отсюда.
- А третье?
- А в-третьих, у нас будет время отдышаться и решить, что делать дальше.
Кирилл посмотрел на меня и улыбнулся мне.
- Ты не детективы пишешь?
- Психологические триллеры авангардного стиля. Сложно объяснить. Но с логикой у меня нормально. А откуда ты знаешь, что я что-то пишу?
- Филипп про тебя сказал. «Эта чокнутая писательница». Не обижайся, я цитирую.
Да что же это, на лбу у меня написано «с приветом!», что ли?! Как сговорились…
- Ничего, - вздохнула я. – Про меня все так говорят. Алиса-в-Стране-чудес.
- Похожа.
- Почему?
- Ну…я именно такой себе ее и представлял, когда читал сказку.
- Это какой же? – мне стало интересно.
- Худенькой, высокой, рыжей, но без дурацких веснушек. Такой. Как ты.
- Она ребенок, вообще-то, - засмеялась я. Я была рада отвлечь его легким разговором, непринужденной беседой, в которую, как я видела, он ввязался с видимым облегчением. Не надо больше думать об ужасах. У нас есть фора в пару дней, и можно поболтать о сказках. Надо же, какой он еще ребенок в душе. Ну, а я-то!
- А ты – не ребенок? – поднял брови Кирилл, словно читал мои мысли.
- Я тебя на семь лет старше.
- Семь лет вообще не разница. Я вот прожил девятнадцать, а они и то как один день… Я – ребенок?
- Пожалуй.
- Значит, ты тоже.
Он пошевелился, оглядываясь, и я потянула носом воздух.
- Давай-ка в душ. Я тебе постелю и что-нибудь приготовлю. Тебе нужно поесть и выспаться.
- Я боюсь спать!
- Но я же рядом!
- Постоянно, пока я буду отсыпаться?
- Обещаю!
- Ладно. Тогда помоги встать, я ногу отсидел.
Я с готовностью вскочила на ноги и протянула руку ему.
- Да…твои вещи. Я думаю, их совершенно бесполезно стирать. Я зашаркаю их до дыр, а чище они не станут. Наденешь мои джинсы и толстовку, у нас один размер. А этот утиль я выкину.
- Нет! Если Филипп найдет…
- У тебя паранойя! Что же, по-твоему, Филипп станет обшаривать все помойки в мегаполисе в поисках зацепок?
- Ты его не знаешь, он может!
Конечно, я не верила в это. Но береженого бог бережет.
- Я выброшу их на балкон. Туда все равно до весны никто не сунется. Держать это в квартире…
- А на балконе есть шторы? – серьезно посмотрел на меня Кирилл.
- Да, я их задерну и не стану открывать!
Пока я размораживала и разогревала пиццу на кухне, я слышала шум воды. Я разобрала постель в спальне, морщась, сложила его одежду в мешок, завязала и выкинула все за балконную дверь. Можно было, конечно, тайком от Кирилла вынести все это на улицу, но паранойя – штука заразная. Вдруг, и, правда…
После душа я высушила его длинные локоны феном и подровняла челку. Он набросился на пиццу с недостоверным прямо-таки удовольствием.
- Он тебя хоть кормил? – поинтересовалась я, оглядывая хрупкие плечи и просвечивающие на лице скулы.
- Когда как, - односложно отозвался мальчик и вернулся к еде.
Короткий зимний день на улице померк. Я зажгла ночник и уложила Кирилла в постель. Он выглядел больным и сонным. Только бы не простудился, подумала я. Кирилл почти сразу уснул, сжав в руке мою ладонь. Я аккуратно вынула ее из его слабых пальцев. Затем, помедлив, достала из шкафа своего старого медвежонка и сунула ему под одеяло. Я взяла в руки книгу, села на соседнюю половину кровати и читала. Уснула я около девяти. Мой кошмар приснился мне в его первоначальном варианте.

5.

27/ December/2008, (Wrong) Saturday

Днем я порхала по приютским коридорам, как сонная муха. Мы не спали ночью, читали сказку об Алисе в Стране чудес. Кирилл все хотел понять, почему представлял ее похожей на меня. Я полагала, что это только субъективное восприятие. Он что-то возражал про коллективное сознание всех, кто зовет меня именно так. К консенсусу мы не пришли.
В пятницу звонила Маргарита. Я солгала ей: мне никто не открыл, я попытаюсь еще. Мне не хотелось расстраивать ее, но как объяснить ей правду…да еще такую правду. Только ненормальная вроде меня может жить с этим, да еще и быть счастливой. А я действительно испытывала счастье. Кирилл словно бы вернул меня в детство. Он был давним другом, приехавшим в мой реальный мир из моей родной Страны чудес. Мне было хорошо с ним. Потерю моего интереса к приюту непременно заметили бы, если б не вернувшийся из заграницы Сид, бойфренд Жореса, и сам Жорес. Эти двое устроили шум, репетируя новогодние спектакли, споря о костюмах и сценариях. На выставках в галерее Сид тоже царил единолично, нещадно критикуя обстановку, освещение экспозиций и вообще все, что подлежало критике. В свете этого я тихо свалила в сторонку, и это никого не обидело. Все решили, что я просто устала за целый год, вот и все.
Исключением была только Элла. Поначалу я решила, что накануне новогодних торжеств у нее случился кризис. При виде меня она впадала в истерическое возбуждение и начинала вопить о демоне, который подобрался ко мне совсем близко, и еще что-то о «дьявольском ублюдке». Я поражалась только, откуда тихоня Эллочка знает такие выражения. Может, от меня набралась. Потом ко мне подошел Илья.
- Мама, можно пару минут?
- Да о чем речь, конечно. Говори.
- Ты знаешь, - очень медленно начал сын, пристально глядя на меня своими синими глазами. – По-моему, Элла настоящая, как это… Она видит будущее.
- Ясновидящая? Экстрасенс?
- Именно. Я тебе не говорил об этом раньше. Многое сбылось из того, о чем она говорила. Но теперь она уверена, что ты в большой опасности, что за тобой ходит этот…что он рядом с тобой…ублюдок.
- Молодой человек!..
- Прости, ма. Я только хочу знать: с тобой точно все хорошо?
- Илья, разве я выгляжу подавленной? Несчастной?
- Нет.
- Тогда не забивай свою голову всякой ерундой. Капец, тоже мне, демоны… Если будешь думать о такой ахинее, я запрещу тебе общаться с Эллой. Ты меня хорошо понял?
Илья посмотрел на меня с огромным удивлением. Я почти никогда не бывала с ним строга, относилась к нему по-взрослому. Видно, его изумил мой монолог.
- Ладно, мам. Я пойду, съем яблоко из подарка?
- Иди.
Сын вышел, тихонько, как всегда. Я опустилась в свое кресло. Без сомнения, Элла права. Насчет опасности, и «дьявольского ублюдка» - Филиппа. Может, он уже подбирается к нам?
В четыре я набрала свой домашний номер, выждала два гудка, скинула, выждала еще четыре, опять скинула и позвонила снова. Тайный шифр, придуманный Кириллом, докладывал ему, что это звоню я.
- Алиса!
- У тебя все хорошо.
- Ээ, ну да. Я тебя рисую…так, как вижу. Что голос испуганный, что случилось?
Зажав трубку рукой, я пересказала Кириллу разговор с сыном, хотя еще минуту назад я не собиралась этого делать. Почему-то присутствие этого мальчика расслабляло меня, даже если это был просто голос в телефонной трубке.
Как и следовало ожидать, он испугался.
- Приезжай домой, пожалуйста!
- Не волнуйся, я и сама собиралась. Еду!
Я вызвала такси. Пробок еще нет, доберусь быстрее, чем на метро. По лестнице я летела, сбивая каблуки. Мой мозг уже рисовал картины одна страшнее другой, но дома было все в порядке, если не считать того, что Кирилл обеспокоенно ходил из угла в угол. Я пыталась его отвлечь, но у меня ничего не выходило.
- Не нужно паниковать, - успокаивала я его. – Это только бредни сумасшедшей девчонки, и больше ничего.
- Что, если не так? Я тоже не думаю, но кто может быть уверен на сто процентов?
- От того, что ты будешь сходить с ума, информации не прибавиться! – не выдержала я.
Кирилл оскорбился, ушел в спальню и обиженно зашелестел альбомными листами. За пару дней он изрисовал набросками уже с три десятка. Он объяснял, что пытается изобразить меня, но я видела только нагромождение теней. Все остальное у него выходило, а вот я не получалась. Я, помедлив, двинулась за ним. Если он сейчас расплачется, его потом не успокоишь.
- Прости меня, пожалуйста, за резкость. Я иногда начинаю забывать, что ты пережил. Ты сильный, ты можешь спать после всего. Это нормально, что ты боишься.
- Правда? – он недоверчиво скосил на меня глаз. Он стоял у окна, пожав губки и перебирая пальцами жалюзи. – Тогда и ты прости. Просто мне так плохо… Обними меня, пожалуйста, успокой.
- Конечно, иду.
Я подошла к нему и обняла трогательно худые плечи. Он крепко ко мне прижался, уткнувшись носом в мои волосы, и несколько минут мы не шевелились. Мы будто бы снова были вне временных границ, в параллельном мире, где вообще нет физических законов. А потом он потянулся к моим губам, и в таких случаях книжники любят писать: все утонуло в водовороте страсти. Это неправильно. Тонуть было нечему. Вот если только «всё» заменить на «все», так и то этих «всех» всего-то два экземпляра. Кирилл был пылким, нежным. Он делал то, чего мне всегда не хватало в постели с мужчинами – не только брал, но и отдавался, без стыда и без остатка. Если бы в этот вечер в квартиру ворвался бы его брат и убил нас, мы даже не заметили бы этого. Наверное, мы и после смерти продолжали бы заниматься тем, чем занимались. Уже за полночь я провалилась в сон. «Не пойду на работу утром», - успела подумать я, засыпая. – «К черту».

6.

28/ December/2008, (Fucking Next) Sunday

Телефон звонил долго, но мы не просыпались. Наконец Кирилл очнулся и принялся будить меня.
- Вставай, Алиса, вставай! Любимая, ну проснись же ты, наконец! Слышишь, Алиса! Пожалуйста, проснись!
Я перевернулась на спину. Телефон трезвонил оглушительно. Наверное, если я сейчас прикоснусь к аппарату, он будет раскаленным.
- Алиса, у тебя что, нет мобильника?
- Я их не признаю, - сонно созналась я и посмотрела на Кирилла. – Взять трубку?
- Если не хочешь, чтобы мы оба распрощались со слухом…
Я вскочила с постели, на ходу набрасывая халат. Аппарат верещал и верещал.
- Говорите.
- Лиса?
- Жорес?
- Лиса, что за ерунда? Где твой сын? Где Илья?
- Скубеневский, ты что там – чокнулся, с утра пораньше? Что значит – «где Илья»?!
- С утра? Сейчас два часа дня! Алиса, твой сын с тобой или нет?
- Нет.
- Мы не можем найти его с утра. Решили, что он поехал к тебе.
- Илья всегда предупреждает, - упавшим голосом произнесла я. – Он обязательный мальчик. К тому же, от приюта да дома сорок минут на метро.
- Да, мы тоже так подумали… Что делать будем? Звоним в милицию?
- Без толку. Трое суток не прошло. Скажут: подростки часто сбегают, - вспомнила я горький опыт Маргариты. – Сами будем искать.
- А как?
- Не знаю, как. Я выезжаю.
Я положила трубку и обернулась на Кирилла. Но он все уже понял по моим глазам.
До вечера мы искали Илью, но тщетно. Когда мы с Жоресом и Сидом начали подробно расспрашивать обитателей приюта, выяснилось, что на месте нет и Эллы. Мне капельку полегчало. Может, они ушли вместе? Элла могла вспомнить что-то из своего прошлого, например. А Илья мог и звонить мне, чтобы предупредить об этом, но мы спасли так крепко, что могли и не услышать телефон. Я тут же созвонилась с Кириллом, который выразил надежду на то, что все обстоит именно так. Его голос был грустным и виноватым. Мне внезапно представилось, что он может сейчас пойти к Филиппу. Он заперт в квартире, но ведь от Филиппа-то он тоже как-то сбежал.
- Кирилл?
- Что?
- Пообещай не делать глупостей! Пожалуйста, обещай мне.
Кирилл ненадолго замолчал.
- Как ты узнала, о чем я сейчас думал?
- Да уж узнала!
- Но так ведь и правда было бы лучше.
- Для кого – «лучше»? Ты любишь меня или нет, я не понимаю?
- Люблю.
- Тогда поклянись мне!
- Клянусь, - ответил Кирилл как-то бесцветно. Бедный мой малыш, подумала я, подавляя внутри жгучее желание прямо сейчас мчаться домой.
- Молодец. До вечера.
- Алис?
- М-м?
- Прости меня, что я тебя в это втянул!
- Не прощу, если ты меня в этом бросишь и пойдешь сдаваться. Так что не делай глупостей.
- Не буду. Люблю тебя. Пока.
Я была уверена, что Кирилл сдержит слово, и все же, почему-то, я неслась домой как на пожар. Кирилл сидел в зале, не зажигая света, уставившись ничего не видящим взглядом в стену. Мне вдруг подумалось, почему-то, что если все стенки перед его взглядом сейчас вдруг рухнут, одна за одной, то окажется, то он смотрит на квартиру Филиппа. Тот же этаж, только спустя два подъезда.
Я ласково обняла его и начала целовать. Он откликался мне с какой-то болезненной самозабвенностью. Мы уже смирились с тем, что утро не принесет нам никаких добрых новостей. Как легко, оказывается, забыться и просто танцевать, стоя на краю бездонной черной пропасти! Как сладко лететь, зная, что в следующее мгновение ты упадешь, и этим «следующим» будет любое мгновение! Мы парили и извивались в причудливых па. Утро добрым не будет. Но ночь-то принадлежит нам.

7.

29/ December/2008, (Just one more day –) Monday

Я не удивилась и проснулась мгновенно, когда утром зазвонил телефон. Было десять, солнца не было видно, день казался тусклым, как макияж наутро после удачной вечеринки в клубе. Тихонечко падал крупный липкий снег, вис на проводах. Единственным оставшимся в мире чувством в такое утро могла быть лишь безнадежность. Кирилла, казалось, не побеспокоил звонок. Он спал.
Я скорее побежала в прихожую, пока чертова труба не потревожила его сон.
- Госпожа Чертанова Алиса Юрьевна?
- Это я.
- Вас беспокоит старший следователь прокуратуры Николай Забелин.
«Ну, вот и все», - подумала я. Они нашли детей. Или то, что от них осталось?
Странно, но я все также оставалась спокойной, словно мне каждый день звонят из прокуратуры.
- Чем я могу помочь вам? – вежливо осведомилась я.
- Алиса Юрьевна, вам знакома гражданка Седова? Маргарита Константиновна?
К такому повороту событий я себя подготовить не успела. «Как же я скажу об этом Кириллу?»
- Да, я знаю Маргариту.
- Вы подруги?
- Да. С недавних пор.
- Алиса Юрьевна, ваша подруга пропала вчера вечером. Вы можете нам помочь какой-либо информацией?
- Вызовете на допрос?
- Да, если вам есть, что нам рассказать, - голос следователя был пытливым. Почему-то я представила себе его похожим на Ларри Кинга. Без пиджака и в подтяжках.
- Я не владею информацией, к сожалению. Мы с Маргаритой общались в пятницу. По телефону. С тех пор она мне не звонила, я ей – тоже.
- О чем вы говорили?
- Собирались по магазинам на неделе. Обсуждали покупки. Ничего особенного.
Где и когда я научилась так врать? Я сама себе верила!
- Она не говорила вам о планах на выходные дни?
- К сожалению, нет, честное слово.
- Алиса Юрьевна, а не известно ли вам, где находится Кирилл Степанович Седов, ее сын?
- Знаете, мы знакомы недавно. Я даже не знала, что у нее есть сын.
- Ну, ладно, - трубка разочарованно вздохнула.  – Запишите номер моего мобильника. Может, что вспомните.
- Да, сейчас.
Я сделала вид, что записываю, попрощалась и положила трубку.
Ищите, ищите, старший следователь прокуратуры Как-Вас-Там. Только ничего вы не найдете.
Я встала, прошла в спальню и тихо оделась. Мой возлюбленный по-прежнему спал. Я тихо поцеловала его теплые губы и выскользнула из квартиры.
Снежный двор был тихим и пустым. Я пробиралась по нему, как сомнамбула. Возле четвертого подъезда я остановилась, пытаясь заставить себя понять, разумно ли я поступаю. Но мозг мой отказывался планировать и анализировать. Вместо этого он, как неисправный компьютер, все выдавал и выдавал мне одни и те же образы. Илья…Элла…Маргарита… Кто следующий? Мой сон приобретал пугающе острые грани реальности. Он оживал, восставал изнутри самого себя, словно древний демон из пучин преисподней. Людей, окружающих меня, становилось все меньше. Кого теперь заберет Банши? Круг замыкался, и ответ был очевиден. А я не могла его потерять, только не его, только не теперь. В моей голове роились вопросы. Они бились в стенки черепа, пока я медленно, словно на голгофу, восходила по лестнице, к драно-красным дерматиновым вратам моего личного Ада. Зачем я пришла? Найти Илью и Эллу? Спасти Маргариту и Кирилла? А может, все еще проще – убить Филиппа? Или это не он, а гейша-Банши из моего сна? Но разве можно убить чудовище, которое является частью тебя самого? Даже убив себя, ты рискуешь не справиться с ним… И я не знала разгадок этих дилемм. Я просто должна была сделать что-нибудь…хоть что-нибудь…
Я в трудом вспоминаю, как барабанила в дверь пятьдесят восьмой квартиры, что-то кричала – что конкретно, я не помню. А в ответ из-за двери плыл равнодушный запах гниения. Затем на площадку выскочила соседка, крепкая бабушка лет семидесяти, успокаивала меня и рассказала, что под утро иногда она слышит в квартире странные звуки, но Филиппа она не видела уже дней пять.
А потом я на ватных ногах вышла во двор, и ужасный запах вышел вместе со мной, словно бы впитавшись не то в мою одежду, не то в мой разум. Я добиралась до своей квартиры минут пятнадцать, а проходившая мимо меня соседка и ее бойфренд недоуменно переглянулись, а потом она прошептала ему, словно бы меня оправдывая: «Алиса-в-Стране-чудес»…
Когда я добралась до дома, я рассказала Кириллу, что его мать исчезла, хотя и не собиралась этого делать.
- Я знал, что это произойдет рано или поздно… - задумчиво ответил он, затем с горьким сарказмом улыбнулся. – Мрак сгустился окончательно, как мне кажется?
- Знаешь, что нам нужно? – убежденно заявила я, более, чем когда-либо, ощущая себя смертницей. – Давай закроемся на все замки и будем пить, пить, пить. Заниматься любовью, потом снова пить. Мы же обречены. Путь только один, и он ведет в пропасть. Повернуть или свернуть с него уже нельзя. Это очень весело! Давай устроим праздник!
Так мы и поступили. Все, что я помню – я рассказывала Кириллу сон о гейше. Раз семь…

8.

30/ December/2008, ???

_________________________________...

9.

31/ December/2008, (Judge Day) Wednesday

Мне снился новый кошмар. Вокруг меня, как и прежде, исчезали люди. Гейша не показывала своего лица. Они просто умирали, как кузнечики с наступлением холодов. Старый профессор Эйзенштейн, мой научный руководитель, умер, ударившись виском о край острой бетонной плиты в яме, куда случайно упал. Мы нашли его спустя сутки. Моя университетская подруга Женя умерла, размозжив себе череп о колонну в танцевальном зале – самое неудачное па в ее жизни. Ее жених Саша, наш молодой преподаватель психосемантических особенностей человека и психогенетики, умер от сердечного приступа на ее похоронах – боже, какая пошлость! А моя бабушка умерла давно.
Умирают все.
Первым моряком была смерть.
Я сидела в одиночестве, на кухне в своей квартире, и слушала оживающую тишину. Выключатели конфорки газовой плиты включались сами собой. Я вставала, закрывала газ и поднимала вверх газовый кран. Затем садилась на пол – и снова видела, как он, словно в замедленной съемке, вновь ползет вниз, и снова предательские выключатели поворачиваются, и над конфорками холодными синими цветами распускается неумолимое пламя. А затем коротко пиликнул домофон. Я не открывала, но я знала, что тот или то, что хочет войти, непременно войдет.
У меня есть любимая пьеса. Принадлежит она перу Метерлинка, его раннему театру, и называется – «Слепые». Священник вывел кучку слепых людей на прогулку. Он привел их к берегу, сел, и отдал Богу душу. Слепые не могут сойти с места, ибо они слепы. Они тоже не могут сойти с намеченного пути. Только вперед – в пропасть? Но у них обостренный слух. И вот они сидят, и ждут исхода, и слышат, как из лесу к ним кто-то (что-то) приближается. Сидят слепые, и гадают – а кто же к ним идет? Быть может, их уже хватились, и это идет подмога? Так предположила моя подруга Женя, когда я прочла ей эту пьесу. Возможно. Так может думать только слепой. Но я знаю настоящий ответ, как знал его, мне думается, и Метерлинк. Это идет Смерть.
И, когда пискнул домофон, я сразу поняла, кто пожаловал в мою квартиру в этот темный час. Я не знаю, что сделал бы другой на моем месте. Молился бы, в абсурдной надежде, что его ничтожная жизнь продлится еще на год-два? Или покончил с собой, бросившись в окно? Или попытался бы спастись? Я не знаю. Я сидела и ждала. Мне безумно хотелось жить, я не скрою. Жалкое желание. Но я ждала. Не из благородства, не из гордости, глупости, смирения, даже не из отчаяния. Из любопытства. Мне очень хотелось задать Смерти один вопрос – зачем она забрала со мною всех остальных? Я слышала, как отворилась входная дверь.
Я проснулась. И первым звуком в черной тишине новогодней ночи был тихий щелчок замка, закрывающегося вслед за вошедшим.
Я встала с дивана, на котором лежала. Неучтиво встречать гостя лёжа. Я все еще чувствовала опьянение, и у меня кружилась голова.
Я подошла к выключателю и нажала его, но свет, зажегшийся в комнате, был очень тусклым, словно показывал, что не может меня спасти. Остатки моего разума уцепились за спасительную мысль, что в Новый год просто очень большой забор электричества, гирлянды и все такое, а потому низкое напряжение. Только это было не так, и я это знала. В углу я с удивлением заметила наряженную елку.
- С Новым годом, Алиса-в-Стране-чудес.
Я обернулась на голос из коридора. В ответ на мой взгляд он осветился таким же тусклым электрическим светом, но я уже знала, кого я там увижу.
В коридоре стоял Кирилл.
Я не удивилась, потому что часть меня ведала об этом уже во сне…а может, еще раньше, просто я была так пьяна, что не услышала ее предостерегающего шепота.
Я невольно отступила к сверкающей елке, хотя он просто стоял, не двигаясь и глядя на меня с какой-то даже жалостью…нет, это слишком сильно сказано, скорее – с сожалением.
В этот момент я почти ненавидела его, но не за то, что он сделал, а за его дешевый маскарадный финал. Он накрасился и нарядился в черное. Я чувствовала, как в горле рождается истерический смех.
Он словно бы прочитал мои мысли – в который раз.
- Да ладно тебе, Алис – праздник же, все-таки.
Кирилл подошел чуть ближе; я не трогалась с места. Я стояла и вдыхала запах ели, стараясь запомнить его, пытаясь не замечать другого запаха – смрада разлагающейся плоти, который принес с собой мой возлюбленный. Да, по-прежнему – возлюбленный.
- Эх, Алиса, Алиса, - снова заговорил Кирилл, и в простуженном голосе его я тоже услышала сожаление. – Тот сон, о котором ты рассказывала мне… Когда гейша оказалась твоей родной сестрой, второй из выживших, ты должна была догадаться.
Я молчала. Ненависть ушла. Я любовалась инфернальной красотой складывающейся мозаики. Какая изящная игра! Жаль, что все уже кончено, подумала я в тот момент. Я бы, бесспорно, написала об этом роман. Но пусть уж он будет в моей голове, раз я никогда не смогу явить его миру.
- Почему ты молчишь, Алиса?
- Я восхищаюсь. Ты преподнес мне самый оригинальный новогодний подарок, который я когда-либо могла вообразить.
- Я знал, что ты оценишь, - улыбнулся Кирилл. – Я привез это из нашей с тобой Страны чудес.
Он достал нож и вопросительно посмотрел на меня.
- Спрашивай. До двенадцати осталось всего-то тридцать минут…двадцать девять.
- До двенадцати? Кирилл, это банально! Почему не сейчас?
- Потому что мы здесь, а не в Стране чудес. Надо уважать здешние традиции.
- Ну хорошо. За что ты убил деда?
- Вопрос поставлен неверно, любимая, не «за что» а «зачем»? – он вздохнул, привалившись к косяку, прикрыл глаза. Если бы я захотела сбежать, я могла бы это сделать. Но я прекрано знала, что даже не попытаюсь спастись, и он знал это тоже.
- Ладно, - я уселась под елку, поджав под себя ноги. – Тогда расскажи покороче и с самого начала.
- Ты знаешь, мать всегда думала, что я боюсь темноты. Это не совсем так. В отличие от тебя, меня никогда не терзали кошмары. В темноте я видел образы, просто в детстве они пугали меня, - он помолчал несколько секунд; я его не перебивала, неподвижно уставившись в его бледное лицо. – В мой девятнадцатый день рождения они приходить перестали, и я с ужасом понял: я взрослею. А я не хотел покидать Страну чудес.
Он посмотрел на меня задумчивым взглядом.
- Филипп… Он всегда слишком сильно любил меня. Сначала, конечно, по-братски. Я был любимым младшеньким, его кумиром, его фетишем, его абсолютным божеством. Я говорил ему: Филипп, сделай то и это. И он радостно кидался исполнять мою волю. А если нет, мне стоило лишь обиженно отвернуться – и он падал на колени, вымаливая прощение, а потом все равно бежал исполнять мою волю. Он был больной, этот Филипп… - Кирилл тяжело вздохнул.
- Был? – прищурилась я.
- Ну да, - без особенного интереса откликнулся Кирилл. – Ну, в общем, я понял, что я теряю себя. Я не знаю, как я понял, каким образом мне следует действовать. Когда я сказал, что хочу к нему переехать, он так обрадовался, что почти не задавал вопросов. Я сказал, что дед будет нам мешать. Я полагал, признаюсь, что мне придется долго уговаривать его, но он сам же и предложил мне убить старика. Я согласился, но поставил категорическое условие – убью я.
- А тебе не было его жаль? – задала я наивный вопрос.
- Жаль? – Кирилл посмотрел на меня с удивлением. – Господи, да я искупил все его грехи. Разумеется, я сказал Филиппу, что хочу убрать деда, чтоб не мешался, и это было отчасти так, но лишь отчасти. Моей целью было увидеть смерть, а дед был идеальным вариантом – полностью парализован, не может даже кричать, но при этом все понимает. Я видел его глаза, Алиса, в тот момент, когда резал его на части – руку, вторую, и далее по сценарию. Эту боль я запечатлел в последствии на картине. Старый алкоголик лег жертвой на алтарь моего искусства, и это самое полезное, Алиса, что он сделал за всю свою жизнь.
- А для чего ты соблазнил брата?
- Ну, в некоторой степени – от скуки, в некоторой степени – чтобы он не дал слабину. Он, видишь ли, верующий. Причитал, что мы совершили ужасное…до тех пор, пока не получил меня в полное свое обладание, как он думал.
Кирилл сполз по косяку, усаживаясь на пол.
- Я как раз гадал, где же мне взять новый источник вдохновения. И тут являешься ты, - его взгляд стал насмешливым. – Такая вся правильная, такая богатая, холеная, хозяйка приюта…
- Совладелица…
- Не важно. И при этом – правильная. И при этом – с мозгами маленькой девочки, с кучей детских страхов, и такая же наивная. Восхитительный клубок противоречий. Я почувствовал себя шоколадником, открывающим новый вкус, - он улыбнулся. – Филипп бы не отпустил меня, конечно. Его пришлось прирезать, как свинью.
Мы помолчали. Я вспомнила, как Кирилл появился в моей жизни – несчастный, дрожащий, перепуганный насмерть маленький мальчик. Он совсем не походил на того Кирилла, который сидел в трех метрах от меня сейчас.
- Ты не только художник, ты и неплохой актер, - сказала я ему.
Кирилл тихо засмеялся.
- Не совсем так, как ты думаешь. Я тогда действительно был испуган. Филиппа одолеть оказалось сложнее, чем я думал. Я еле вырвался. Он, судя по всему, разгадал мой замысел, и оказал сопротивление. Мне! Впервые в жизни. «Никто не хотел умирать». Так что я вправду прибежал к тебе, как побитая собака. Но это сыграло в мою пользу, в конечном счете. А ты даже и не заметила, что в некоторых местах на коже не грязь, а тональный крем и краски. Там, где я замывал кровь…
- А мой сын? – впервые я почувствовала что-то, похожее на боль.
- Случайно. Да, - Кирилл опустил глаза. – Мне нужна была девчонка. Та, ясновидящая. Она слишком много знала…слишком много видела. Она знала, что дьявольский ублюдок – это не Филипп, а я, - он снова тихо засмеялся. – Знаешь, меня так в детстве отец называл, когда я истерики устраивал… В общем, я пришел за девчонкой, а тут твой сынок.
- И где они? – мне вдруг захотелось, чтобы его рассказ поскорее завершился, чтобы быстрее случилось то, что за ним неизбежно последует.
- В квартире, где же еще. Впрочем, случилась одна незадача. Я отнес их утром, ты еще спала. А когда выходил, встретил мать. Я не хотел, чтобы она все испортила.
Стрелки часов сдвинулись на 11:49.
- Ну, а…где же ты был сегодня?
- Соседка. Та старуха, что говорила с тобой. Я понял, что она будет пытаться узнать. Любопытство – это хорошее качество для Алисы из Страны чудес, но просто омерзительное для старухи.
11:55. Кирилл встал, потянулся. Я тоже поднялась на ноги.
- Знаешь, - тихо произнес он, задумчиво гладя мне в глаза. – Жаль, что время прошло так быстро. Я бы занялся с тобой любовью. С другой стороны, я ведь могу это сделать и после твоей смерти.
Я тихо кивнула.
Мы прошли в спальню. Я устало откинулась на подушки. Кирилл лег рядом, поднося нож к моей шее. Я закрыла глаза, но он прошептал:
- Пожалуйста, открой их.
Я подчинилась. В соседней комнате вдруг ожил телевизор. Президент заканчивал новогоднее обращение к гражданам.
- Я ставил его на таймер, - пояснил Кирилл.
Я кивнула, глядя в потолок. Кончай уже разглагольствовать, подумала я. Глава государства меня послушался. С последним ударом курантов я отправлюсь в Страну чудес. Я и сама так хотела.
Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать.
Я ожидала боли, и, вопреки просьбам Кирилла, я сомкнула веки, но вместо этого я лишь услышала его шепот.
- С Новым годом. Я люблю тебя, Алиса.
А потом я почувствовала, как что-то влажное, липкое бежит по моему плечу, и открыла глаза.
Кирилл лежал рядом, прижмурив веки. Откуда-то из-под ключицы у него торчал нож. Некоторое время я просто смотрела, а затем кинулась к телефону.
Вызвав «скорую помощь», я выдернула с силой нож из его шеи, и прижала туда тряпку.
- Не смей умирать, - зло прошептала я ему на ухо. – Я тебя люблю, и не смей умирать. Так не честно. Мы не доиграли!

10.

Again 14/December/2009, (Indifferent) Monday

Прекрасен мир, предстающий перед нами в сказках! Даже в самых мрачных, темных, жутких преданиях. Потому что можно выхватить острый меч и убить дракона. Можно взять кол, и загнать его в сердце надоевшего вампира и сунуть в печь злую ведьму вместе с ее непомерным аппетитом. Зло реально. Оно осязаемо. Даже бессмертное чудовище, живущее в сказке, смертно. Оно подлежит уничтожению, если очень захотеть.
Жить в реальном мире куда тяжелее. Бедная ты моя Алиса-в-Стране-чудес, говорила мне моя бабушка. Моя страна – Страна Злых чудес – находится в моей голове, и она принадлежит мне также, как я принадлежу ей. Вот только как убить чудовище, которое живет не на Лысой горе, не даже в шкафу, а в твоей голове. Оно не схватит тебя за ногу ночью, высунув клешни из-под кровати, когда ты, сонный, пойдешь в клозет. Оно не будет следить за тобой из-за угла, скаля окровавленные клыки и жадно облизывая пасть. Оно просто жрет тебя изнутри.
Ну и приятного ему аппетита. Ведь расстаться с ним – значит распрощаться безвозвратно с частью себя, быть может, самой важной, самой ценной частью, поскольку чудовище у каждого свое, индивидуальное. А без него мы все одинаковы. Взрослые, живущие в мире, лишенном каких-либо чудес, а, значит, лишенном и смысла. Люди-инвалиды. Существование вникуда.
Я дохожу до конца приютского коридора и захожу в комнату к Кириллу. На мольберте – холст с кое-где свежей краской, но Кирилл лежит без сил на кровати, уставившись в потолок. При моем появлении он привстает и невинно улыбается, похожий на маленького ангела.
- Ты опять всю ночь рисовал? – интересуюсь я, усаживаясь к нему на кровать и обнимая его. – Вижу, ты почти закончил картину.
- Ага. Сид в восторге. Шастает ко мне восемь раз на дню. Может, он в меня влюбился? – лукаво улыбается Кирилл.
- В тебя влюбляются все. Но картина действительно… Если бы я не видела ее каждый день, я бы умерла от потрясения.
- Я сам такого же мнения. Хотя взять небольшой тайм-аут мне не помешает. Поехали сегодня ночевать домой.
- Конечно. Я соскучилась по тебе.
- Я тоже. А ты не выяснила, кто живет теперь в нашей страшненькой квартире за номером пятьдесят восемь?
- Как же, все выяснила. Какая-то свиноматка с двумя толстыми детьми.
- Фи, - тоскливо морщится Кирилл. – Какая серая проза.
- Ну, а что ты хочешь. Здесь же не Страна чудес.
Я с удовольствием целую его, наслаждаясь нежностью его губ.
- А как твой роман? – интересуется Кирилл.
- Тоже почти закончен.
- Убьешь меня в конце?
- Нет. Я сделаю это в следующей книге.
Кирилл смеется, встряхнув длинными черными волосами.
- Если я не прикончу тебя раньше.
Я вглядываюсь в глубину его серых глаз и вижу золотые искры.
- Поиграем – увидим!

Март2010