Кому жить хорошо

В школе Женька и Славик не дружили, хотя и не ссорились. Они просто обитали в разных мирах… Женька, можно сказать, был образцом «нормального мальчика». Не то чтобы красавец, но – его можно было спокойно снять в кино в роли «проходящего мимо ребенка», и на нем не остановился бы взгляд. Средний рост, среднее телосложение, правильная осанка, коротко стриженные русые волосы… На протяжении учебы у него появилось и исчезло несколько «лучших друзей», а вокруг постоянно вертелись несколько хороших приятелей…

Ну и, конечно же, «мама-папа-я – дружная семья». Двухкомнатная квартира, одна из комнат которой была самой настоящей «детской», как в книжках. А во вторую комнату Женька в выходные дни прибегал по утрам, с силой и непосредственностью расталкивал себе место между родителей и, счастливый, начинал смотреть мультики. Отец от этого не просыпался, а мать просыпалась и, кажется, в первые минуты даже слегка сердилась, но раздражение очень быстро сменяла нежность.   
 
Славик был не таким. У него все было не так, начиная с внешности. Угловатая сутулая фигура, почему-то кажущееся нездоровым лицо, слишком тонкие и редкие волосенки, к тому же постриженные как-то по-дурацки, «под Иванушку»… У него никогда не было друзей или приятелей, если не считать мальчика, с которым он сидел за одной партой в первом классе. Во втором классе мальчик сообразил, что «нас посадили за одну парту» – еще не повод для дружбы, и отдалился от Славика.

Жил Славик с матерью и бабкой. Мать, немолодая уже женщина, явно несла в себе какую-то пугающую тайну, но никогда не рассказывала сыну о своей судьбе. А он не спрашивал – боялся. Бабки он боялся еще больше – она была странная, еще более глупая, чем ребенок. Она то прижимала его к себе жуткими морщинистыми руками и целовала слюнявой беззубой челюстью, то начинала кричать и грозилась избить… К счастью, бабка не вставала с кровати, и Славик мог ее избегать… точнее, мог бы, если бы мать не приказывала ему беспрекословно отзываться на требовательные бабкины крики.

Квартира у Славика, матери и бабки была большая, четырехкомнатная. Однако она была неуютной и неприбранной, всюду валялся какой-то хлам, свидетельствующий об иной, минувшей жизни. А может быть, даже о нескольких разных жизнях… Славик обитал в самой маленькой из комнат, но даже она не принадлежала ему полностью. Хлам заполнял почти все помещение, и только крошечный угол с кроватью и письменным столом Славик мог с некоторой натяжкой считать «своим».

Женька изредка с любопытством поглядывал на Славика, раздумывая – почему он такой?.. Но любопытства было недостаточно, чтобы подойти и спросить. А Славик полагал, что люди, подобные Женьке – хозяева мира, в котором он чувствовал себя чужаком.

К окончанию школы Женька превратился в милого и слегка застенчивого подростка. Буйным и самоуверенным он становился лишь в нетрезвом виде (то есть пока не более десяти раз за всю жизнь). Славик же почти не изменился – он остался сутулым, угловатым и забитым. Лишь один раз, классе в девятом или десятом, он решился серьезно поменять свою внешность – вместо брюк начал носить в школу джинсы. Этого никто особо не заметил, но Славику показалось, что все над ним смеются. После нескольких дней мучительных переживаний он вернулся к брюкам. Переживания после этого ушли не сразу – еще несколько дней он был уверен, что все смеются над его «поражением»… А потом эта история как-то забылась, уползла в глубины подсознания. Славик окончательно уверился в том, что ему никогда не сравняться с «хозяевами мира».

На выпускном вечере Славик с трудом выдержал официальную часть и, конечно же, не остался на неофициальную. Хотя девчонки, вдруг воспылавшие нежностью ко всему, с чем им предстояло расстаться, неловко попытались зазвать его в кафе, где проходил дебош. Ну а Женька оторвался по полной программе… Сначала – разрешенное родителями шампанское, потом – запретная водка с апельсиновым соком, потом – какое-то дешевое пиво, потом – ночной променад, рвота, облапанные одноклассницы…
 
Таким образом, Женька и Славик в последний раз мельком увидели друг друга  в школьном актовом зале. Но надо же было случиться, чтобы спустя полтора десятилетия их пути снова пересеклись! Это произошло в социальной сети. Славик давно облазил ее всю, разыскал всех, кто хоть сколько-нибудь ему знаком, и убедился, что никому неинтересен. Женька тоже разыскал всех, кого можно, и убедился, что никто неинтересен ему.

Но вот кому-то из них вспомнилась фамилия другого, и они начали общаться – уже безо всяких надежд, просто для порядка. Однако вскоре между ними, к удивлению обоих, завязалась оживленная переписка в аське. Дело в том, что каждый случайно наступил на любимую мозоль другого.

Жизнь Славика после окончания школы складывалась, мягко говоря, не совсем удачно. Он попытался поступить в какой-то третьесортный вуз, провалился, думал попробовать на следующий год, но зимой у него обнаружили тяжелую болезнь… После пары лет интенсивного лечения врачи сообщили Славику, что он никогда не выздоровеет до конца. Ему дали инвалидность. Славика почему-то особенно огорчало, что это не какая-нибудь «красивая», очевидная инвалидность. У него были на месте руки и ноги, он прекрасно слышал и видел. И очень трудно было объяснить кому-нибудь, где и когда он испытывает боли, какие процедуры вынужден регулярно проходить, какую диету обязан соблюдать, сколько лекарств пить… Славику казалось, что при описании всего этого он делается похожим на старика.

Да, кстати, что касается стариков – бабка Славика, к счастью, умерла, когда ему еще не исполнилось двадцати. Славик боялся, что в «новую бабку» превратится мать, однако та сделалась очень бойкой старушкой. Она до последнего работала на своем привычном месте, а когда ее все же настойчиво выпроводили на пенсию – устроилась куда-то консьержкой. 

Сам Славик время от времени находил какую-то подработку, но ему было очень трудно с этим справляться. Он был робок, неуклюж, неопытен, да к тому же болен… В общем-то его пенсии плюс материнской пенсии и зарплаты вполне хватало на скромную жизнь, а иной Славик и не знал. Редкие подработки, когда они все же случались, позволяли покупать себе что-то приятное – например, тот же компьютер. Или, если подработка была совсем небольшой – просто дорогие качественные сладости… И Славик, и мать любили сладости. Пожалуй, это было единственное, что их связывало.
 
Женька после школы поступил в театральный вуз, и еще во время учебы начал сниматься в эпизодах. Сразу после окончания учебы он получил свою первую небольшую, но полноценную роль в одном из сериалов. Его хвалили, и какое-то время он действительно верил в то, что невероятно талантлив. Впоследствии он понял, что эти похвалы – обычные слова ободрения, которые слышат от своих знакомых все молодые актеры. Впрочем, это понимание пришло достаточно поздно, когда Женька уже успел превратиться из амбициозного юнца во взрослого циника. Поэтому открытие его не особенно огорчило.

В 23 года Женька женился на девушке, которую встретил на каких-то дружеских посиделках. Пару лет они беззаботно веселились, насколько позволяла необходимость платы за съемную квартиру (жить у его или ее родителей они категорически отказались). Потом жена унаследовала небольшую квартирку от бабушки, и через год у них родился сын, а еще через год – дочка.

Женька то сутками пропадал на съемках, получая весьма неплохие деньги, то сутками же сидел дома, нервно терзая телефон вопросами – «Ну хоть что-нибудь есть, а? Ну я не знаю, хоть Деда Мороза сыграть на детском утреннике, я вообще в жопе, честное слово!». Жена работала в госучреждении неподалеку от дома. Это позволяло и получать нормальные отпуска по беременности, и по окончании отпусков не слишком отрываться от семьи. Ее заработок был небольшим, но стабильным, выручая семью в периоды Женькиной «жопы».   

Так в чем же столкнулись убеждения Женьки и Славика? Это очень тонкий момент (а, как известно, где тонко, там и рвется)… Славик очень гордился тем, что, несмотря на всю убогость своей жизни, не отчаивается и умудряется каждый день находить какой-то повод для улыбки. Он полз по жизни, словно червь по куче навоза, медленно и упорно. К тридцати годам он научился находить удовольствие в этом движении. Он свыкся со своим безынтересным существованием также, как иные люди свыкаются только в глубокой старости. Он ни на что не надеялся, ничего не ждал… Это позволяло ему максимально отвлеченно наблюдать за жизнями других людей – за жизнями хозяев мира. До сих пор Славику казалось, что он научился ни капельки им не завидовать.

Женька же во всей красе переживал кризис тридцатилетнего возраста. Он перестал понимать свою жену и вдруг осознал, что его держат рядом с нею только мысли о сложностях развода. Он смотрел на своих детей и испытывал разочарование – в них не было ничего из того, что он когда-то мечтал увидеть… Их новомодные увлечения раздражали его, а его представления о веселье казались им нестерпимо скучными. Наконец, его почему-то снова, как в юности, начала волновать перспектива оказаться «не гением». Он лихорадочно перебирал возможности выразить себя – но ни одна не казалась подходящей.

Как результат, в первые же минуты беседы Славик предстал перед Женькой в виде сдержанного оптимиста, а Женька перед Славиком – в виде хмурого декадента. Поговорив еще немного и узнав подробности друг о друге, они вдруг осознали, насколько странно такое положение дел… Некоторое время они смущались, пытались выразить свое недоумение сдержанными экивоками. Но прямой конфликт был неизбежен.
 
Первым не выдержал Славик. Он вздохнул – для него каждый собеседник был на счету, и терять один пункт в списке контактов было очень неприятно. Но терпеть было уже невозможно. В ответ на очередное пессимистическое замечание он взял и написал: «Если бы у меня была такая жизнь, как у тебя, я бы ни на что не жаловался».

Женька отшатнулся от монитора. Он почувствовал себя настолько оскорбленным, насколько может чувствовать человек, которому справедливо указали, что он кого-то оскорбил. Пару раз глубоко вдохнув, он поборол стремление написать в ответ что-то очень грубое. Потом секунд двадцать отстраненно прислушивался к тому, как быстро колотится его сердце – сердце тонкой творческой натуры.
 
Славик испугался, что Женька решил ему вообще не отвечать. То есть он, конечно, предполагал, что бывший одноклассник обидится, но чтобы так сразу… Славик в панике начал набирать путаные извинения, однако ответ пришел раньше, чем он успел их отправить. Ничего особенного, просто – «То есть ты считаешь, что я счастлив?». Славик радостно выдохнул и подумал, что, пожалуй, сейчас сможет сделать доброе дело – покажет собеседнику всю прелесть его жизни, вытащит его из депрессии… Он написал: «Конечно! У тебя есть жена, дети, своя квартира… Ты актер, ты снимался в кино… Ты нередко держишь в руках деньги, каких я сроду не видел разом. Ты можешь общаться с людьми, ездить отдыхать… Просто представь, что всего этого не было бы!».

Женька печально-недоверчиво усмехнулся и откинулся на спинку стула. Потом посмотрел в окно. Ранняя осень, желтые листья, пронзительно-синее небо… Как долго он не любовался природой? Да, точно, вот и ответ. Творческий и красивый. «Слав, мне даже странно, что ты это пишешь. Ведь очевидно, что по-настоящему счастливый человек – ты. Да-да, ты! Потому что в твоей жизни нет всей этой беготни, суеты, амбиций… Ты можешь целыми днями любоваться природой, можешь неспешно читать книги… Ты мудрый человек, Слава! Я понял это из нашего предыдущего разговора. Ты так спокоен, так уравновешен, так оптимистичен… Это – главное в жизни, и мне даже странно было узнать, что ты этого не осознаешь».

Прочитав это сообщение, Славик подошел к окну. Оно сплошь было закрыто пыльными тяжелыми шторами – теми самыми, к которым он привык с детства. Кажется, в последний раз он открывал их как раз в детстве, играя… Славик несмело тронул штору. За ней оказалось невообразимо пыльное стекло, куча каких-то книг на подоконнике, вросшая в грязь игрушечная машинка и что-то, напоминающее лифчик. Славик с отвращением вернулся к компьютеру. Надо было что-то отвечать, а он не знал, что… Кажется, Женька вообразил его каким-то йогом, отшельником, святым… А он – просто никчемный тридцатилетний старик, никогда не бывший молодым.

Славик вздрогнул. Раньше он никогда не осознавал этого так остро. А вот теперь, в ответ на, казалось бы, хвалебные утверждения… Идиот! Какой же он идиот!..

Славик так и не понял, о ком он думает – о себе или о Женьке.

Отвечать, тем не менее, надо было… И он написал: «Может быть, я невольно ввел тебя в заблуждение, пытаясь держать хорошую мину при плохой игре. Поверь, все далеко не так прекрасно, как ты считаешь. Я приучился любить свою жизнь, потому что у меня нет возможности получить другую. Но если бы я мог променять свою жизнь на твою – я бы ни минуты не раздумывал». Женька ответил: «Извини, что не понял. Я был неправ. Мне сейчас надо идти, но не потому, что я не хочу больше разговаривать – просто действительно надо. Еще спишемся».

Самое поганое, что он не врал – ему и правда надо было идти. У сына был день рождения, и они заказали праздник в «Мак-Дональдсе». Множество веселых малолеток, улыбающаяся нарядная женушка, а поздно вечером они останутся вдвоем, разопьют бутылку вина, и… Почему же он не счастлив? Он должен, он просто обязан быть счастлив…

Да, самое поганое, что он не врал. Женька только через несколько минут понял, что сообщение «у меня дела» для Славика более оскорбительно, чем самый грубый посыл куда подальше… Потому что у него-то дел – нет.
 
Славик в ту ночь долго не мог заснуть. Его сердце колотилось в грудной клетке. Но для него это было не свидетельство тонкости его натуры, а банальная тахикардия. Как он тогда подумал? «Тридцатилетний старик». Да, что осознал – уже не забудешь… Он столько лет убеждал себя довольствоваться малым, быть спокойным и уравновешенным, доброжелательно наблюдать за людьми, которым больше повезло в этой жизни… Но это был самообман. Даже непонятно, как он мог в это верить… Славик почувствовал, что сейчас расплачется. Этого уж точно нельзя было допускать. Он вздохнул и принял снотворное. Вскоре его принял в свои объятия грубый медикаментозный сон.

В это время Женька в своей квартире на другом конце города запер дверь комнаты. У них с женой, как и у него в детстве, было две комнаты – родительская и детская. Только они запирали свою дверь, и дети не могли врываться к ним когда угодно. Мультики можно было смотреть и на кухне. Женька взглянул на жену, уже нарядившуюся в игривые трусики и чулки… Она зажигала свечи. Он щелкнул выключателем, и отсветы огня заиграли во тьме на ее грудях и бедрах… Женька почти почувствовал себя счастливым… Но тут вспомнил, что, по мнению Славика, счастье для него – просто обязанность. Это его расстроило. Обязанностям не радуются…

Женька плеснул вина в бокалы, сел на край постели и закурил сигару. В такие редкие романтические ночи они позволяли себе курить в комнате. Жена было подалась к нему, но увидела, что его мысли витают где-то далеко… Она тихонько взяла свой бокал и отползла в угол кровати. Затем тоже закурила… Она сидела и думала о том, что он наверняка считает ее располневшей. И вообще она ему надоела. Она немножко поплакала, – только слезы, без всхлипов, – а Женька и не заметил… Они молча допили бутылку вина. Потом жена уснула в том же углу, в котором сидела. Ее мозг был затуманен алкоголем, к тому же она потратила огромное количество сил на подготовку к детскому празднику (пока муж расслаблялся возле компа, сволочь!).

Спустя некоторое время Женька вздрогнул, вспомнив, для чего они, собственно, все это затеяли. Он потянулся к жене, приготовился сказать что-то забавное, извиниться. Но увидел, что она крепко спит. Он вздохнул, задул свечи и лег спать – злой, как никогда.

На следующий день жена некоторое время присматривалась к Женьке, но он не обращал на нее внимания. Просто смотрел какой-то тупой боевик, поглощая конфеты, оставшиеся от несостоявшегося романтического вечера. Возмущаться его занятием она не могла: он давно постановил, что для актера просмотр даже самых тупых боевиков – не развлечение, а самообразование.

Жена вздохнула и пошла одеваться… Женька понял, что она куда-то собралась, только когда она, уже в уличной одежде, встала между  ним и экраном. Она холодно объяснила, что собирается к подруге, и следить вечером за детьми придется ему. Он воспринял это заявление совершенно спокойно – так, как будто она и правда решила развлечься от нечего делать, а не покидает дом в отчаянии и недоумении. «Бесчувственный козел», – констатировала жена, запирая входную дверь.

Ее подруга когда-то окончила психологический факультет, поэтому все беседы у них считались не обычными дамскими сплетнями, а серьезными консультациями. На этот раз жену Женьки не остановило даже то, что у подруги в гостях оказалась другая подруга – молоденькая журналистка какого-то желтого издания… Жена изложила все подробности странного вчерашнего вечера. Подруга произнесла пару умных фраз о кризисе брака и о том, что все можно наладить. Журналистка сочувственно покивала.
 
А у Славика все шло, как обычно… Пожалуй, самыми заметными событиями в его жизни были дежурства матери. Будет он сутки дома один, или есть шанс встретить ее на кухне? Расписание устанавливалось раз в месяц. Мать отмечала рабочие дни кружочками на отрывном календаре в коридоре. Иногда Славик тоже добавлял в календарь пометки – в виде галочек, чтоб не перепутать. Так он напоминал себе о плановых визитах к врачам.

Он был уверен, что Женька больше ему не напишет. Однако через несколько дней в аське вдруг появилось уведомление о том, что он печатает сообщение. Славик испытал радостное удивление… Ведь, как ни крути, а еще ни с кем он не разговаривал так долго и откровенно. Не перекидывался копипастами приколов и мутными рассуждениями о погоде, а действительно разговаривал.

Сообщение не приходило долго. Славик уже успел и обрадоваться, сочтя, что оно будет очень длинным, и испугаться, решив, что Женька просто поначалу ошибся окном и на самом деле не собирается с ним говорить… Но вот оно наконец пришло: «Здорово. У меня жена с детьми на выходные на дачу свалила… Может, заскочишь в гости? Бухнем, поболтаем вживую».

Славик раздумывал очень долго (для такого случая) – где-то полминуты. Дело в том, что он еще никогда в жизни не пил спиртного… Ему казалось, что он уже и так ведет образ жизни, подозрительно похожий на образ жизни алкоголика. А если еще и правда пить приучится… Кроме того – живое общение, конечно, было вожделенной мечтой, но теперь, когда оно действительно замаячило на горизонте… Славик испугался. Он же… Такой странный. Он так врос в эту захламленную квартиру, что как будто бы стал ее частью – потертым предметом интерьера, сутулым вонючим домовым. А ну как Женька, увидев его, засмеется и прогонит с порога? С порога своей замечательной, недостижимой, нормальной квартиры – где обитает молодая женщина, где бегают дети, обладающие мамой и папой?

Но затем Славик, боясь, что долгое молчание насторожит Женьку, торопливо ответил, как в омут прыгнул. «Да, конечно заеду. Спасибо за приглашение». Ответил – и загордился собой. Да, вот так и надо. Как будто делаешь это каждый день.

Вопреки ожиданиям, вид Славика не так уж сильно поразил Женьку. Крутясь в актерском сообществе, он повидал и более странных людей. Причем эти люди, в отличие от Славика, отнюдь не бросали все силы на то, чтобы выглядеть похожими на нормальных. Женька впустил бывшего одноклассника в квартиру, провел на кухню, усадил за стол…

Пока Женька нарезал сыр и разливал коньяк, гость затравленно, однако радостно оглядывал обстановку. Казалось, ему не верилось, что он сюда попал. Перед тем, как выпить, Славик все-таки произнес, несколько раз дав петуха:

– Мне, наверное, нельзя много пить… Я тебе рассказывал, я болею…
– Да, ты уж следи за собой, - посерьезнел Женька. – Может, тебе и вообще не надо? Я не обижусь.
– Нет-нет, я выпью, - торопливо произнес Славик и тут же в доказательство опрокинул рюмку.

Сначала было просто невкусно, потом он будто бы почувствовал себя плохо… А потом, немножко придя в себя, он вспомнил, что перед опрокидыванием рюмок принято произносить тосты. Славик мучительно покраснел и в ужасе посмотрел на Женьку, уверенный, что теперь-то он точно показал все свое убожество и неумение общаться. Но Женька вроде был спокоен… Он уже тоже выпил свою рюмку и жевал сыр. Славик тоже взял с тарелки кусочек сыра. Уж хотя бы в этом он не ошибется. Хотя, согласно диете, сыр ему даже более вреден, чем алкоголь… Но плевать. На все плевать! Один раз – можно.

Они немного поболтали о том, как больные нарушают предписания врачей. Славик с удивлением обнаружил, что может рассказать на эту тему несколько забавных историй, которые когда-то услышал в больнице. И Женька смеялся! Смеялся над его историями! Это, безусловно, был невиданный успех.

А потом, на середине третьей бутылки, разговор снова соскользнул на прежнюю тему… Бывшие одноклассники начали доказывать друг другу, кто из них несчастнее.

– Я не могу вспомнить в своей жизни ничего, вообще ничего, чему кто-нибудь мог бы позавидовать. Я не целовался с девушками, никуда не ездил, ничего не создал, – жаловался Славик.
– Многие великие люди прожили жизнь в затворничестве. Забей на все, что сейчас перечислил – у меня все это было, но я понял, что это ничего не стоит! – возражал Женька.
– Я живу в грязной квартире, во многие углы которой мне попросту страшно заходить. Рядом со мной большую часть времени находится мать, которую я на самом деле не люблю и никогда не любил. И она меня не любила.
– А я играю в дурацких сериалах, не люблю свою жену, не понимаю своих детей…

– Так кто в этом виноват, черт подери? Кто виноват в том, что вы не можете нормально обращаться с тем, что вам дано? – вдруг, едва ли не срываясь на визг, произнес Славик. Произнес – и испугался. Так вот ты какое, воздействие алкоголя…

Женька немного помолчал, нахмурился и как-то очень тихо, вкрадчиво ответил:

– А кто виноват, что ты с детства сидишь в своей дурацкой квартире и боишься людей? Ты болен? «Ах, я болен», – Женька скорчил обидную рожу. – Да я видел людей, которые на инвалидных колясках ездят! С собакой-поводырем ходят! И то живут поактивнее тебя… И меня.

Ответный удар явно был много сильнее первоначальной нападки Славика. Но Женька уже не мог остановиться:
 
– Или ты скажешь – «У меня неправильная семья»? Идиот! Как в войну жили? Вообще дети семей лишались! И сейчас растут многие – у буйных психов, у алкоголиков, у бомжей… В детдомах… А каждый идиот, у которого просто мозги не так повернуты, начинает скулить – «Ах, у меня мама неправильная», «Ах, у меня папа неправильный»… Начитались Фрейда.

Славик сидел, словно пришибленный. С ним еще никогда так не говорили. Более того, даже в самых темных закоулках его подсознания не гнездились мысли о том, что он сам, возможно, в чем-то виноват. Что он не несчастная жертва обстоятельств, а, как он сказал? Идиот…

Славик не знал, что отвечать, но отвечать и не пришлось. Женька встал и, слегка покачиваясь, вышел из комнаты. Он, как был, в джинсах и футболке, повалился на кровать поверх покрывала и с чувством выполненного долга уснул. Перед тем, как его сознание полностью отрубилось, в голове мелькнула мысль: «Так и надо… Это как с нищими – а то смотрят на тебя, укоряют, мозг выедают, будто это ты персонально виноват в том, что они свою жизнь просрали. Поганой метлой!».

Гость только через полчаса решился выйти с кухни и разведать, что случилось с хозяином. Он был вовсе не так пьян – большая часть коньяка пришлась на долю Женьки. И он не знал, что делать… Взгляд его упал на часы. Половина двенадцатого! Надо позвонить матери. Сотового телефона у него не было – зачем? Он поднял трубку в коридоре и набрал свой домашний номер. Уже после второго гудка его окатила волна взволнованного кудахтанья. Славик поморщился, громко сказал: «Ложись и не жди меня», и повесил трубку.

Затем он прошелся по квартире… Забавно, а ведь это второй раз в жизни, когда он находится не у себя дома. Первый раз был давно, лет в семь-восемь. Мать его к кому-то зачем-то притащила… Да, именно тогда, в недоумении оглядев чужую квартиру, он вдруг осознал, насколько его жизнь отлична от остальных. Насколько она убога.

«Это не жизнь, это ты», – вдруг произнес кто-то в голове голосом Женьки. И Славик пришел в ярость.

Не осознавая, что он делает, он прошел на кухню и взял нож. Затем пошел в комнату – мерно, спокойно, будто бы червь по навозной куче… Шаг-шаг-шаг…

Женька, конечно же, проснулся после первого удара. Проснулся, что-то закричал и забулькал, начал шевелиться… Но Славик не обращал на это внимания. Так же мерно и спокойно, как шел, как делал вообще все в своей жизни, он втыкал нож в тело. Втыкал и вынимал. Раз-раз-раз.

Он чувствовал от этого безграничный кайф, который, конечно же, не мог сравниться с теми мелкими радостями, которые раньше дарила ему жизнь. Тем не менее, в этом кайфе и тех радостях было что-то похожее… По силе чувства разные, а по структуре – одинаковые.

И тут Славик понял, что именно эта структура и есть – он. Он – не бессмысленный кусок протоплазмы, каким раньше себе казался. Он – вот какой… Мерный, ровный… Красивый. Раз-раз-раз.

Женька давно затих. Наконец осознав это, Славик нагнулся и смачно поцеловал мертвеца в лоб.

– Спасибо! – прошептал он. – Спасибо, что ты явился и дал мне… себя.

«Себя – в смысле меня или тебя?», – спросил голос Женьки в его голове. «И то и другое», – уверенно ответил Славик. Еще никогда он с такой уверенностью не отвечал на трудные вопросы.   

Та желтая газета, в которой работала подруга подруги жены Женьки, решила не проходить мимо темы. Конечно, погибший не был великим актером, но все-таки можно было назвать пару ролей, которые вспомнились бы кое-кому из читателей. Тем более, у юной журналистки наклевывалась весьма пикантная интерпретация событий… Итак, через пару дней после убийства в газете вышла заметка, гласившая:

«Как сообщили наши источники, Евгений, хотя и имел жену и детей, на самом деле являлся подпольным гомосексуалистом. В последнее время он испытывал такое отвращение к супруге, что она не могла привлечь его к себе даже путем тончайших романтических изысков. Евгения сгубила запретная страсть – он имел привычку знакомиться в интернете с мужчинами нетрадиционной ориентации и, отправив жену с детьми на дачу, принимал их у себя дома. Одна из таких встреч стала для актера роковой…».

Вдова Женьки плакала, уткнувшись лицом в газету, разложенную на кухонном столе. Ей в голову не могло прийти связать эту заметку с визитом к подруге. Журналистка, естественно, писала под псевдонимом… Да даже если бы и не под псевдонимом – неужто вдова спрашивала у нее фамилию, когда повествовала о своих семейных сложностях? Неужто интересовалась названием газеты? Поэтому вдова... поверила.

«Так вот оно что… Вот оно что, – думала она. – Да, все сходится! Но откуда они узнали? Даже они узнали! А я не знала! Вот как он ко мне относился… Все эти годы умудрялся скрывать…».

Впрочем, кое-что, чего не знали журналисты, вдова знала. Подозреваемый в убийстве уже был пойман. Ее совсем недавно известили об этом… Какой-то псих, который вскоре после убийства Женьки с тем же ножом кинулся на продавцов в круглосуточном магазине. Он сумел убить их обоих и даже сбежать, прежде чем приехала вызванная «тревожной кнопкой» вневедомственная охрана. Однако убежал недалеко – просто удалился в ближайший сквер, сел на лавочку и стал любоваться природой. Его узнали по окровавленной одежде. А когда к нему подошли, целясь из пистолетов, он так и сказал – «Любуюсь природой».

Вдову охватил новый спазм рыданий. Вот кто нравился ему больше, чем она!
 
Так вот… Сначала задержанному вменяли только убийство продавцов, но уже очень скоро следователи связали его и с гибелью Женька. Главное доказательство – он звонил с их телефона в квартиру, в которой прописан. Ну и, конечно же, тот самый нож, плюс отпечатки пальцев, экспертиза крови… Хотя экспертиза будет готова позже, но, как объяснили вдове, это уже скорее для проформы. Дело можно считать раскрытым.

«Экспертиза крови…  А интересно, как насчет экспертизы спермы?», – еще один спазм рыданий. 

Тут в дверь позвонили. Это была соседка – ровесница, с которой она познакомилась, еще когда была маленькой и приезжала сюда погостить у бабушки. Соседка без слов обняла ее и вдруг как-то очень громко, по-бабьи, завыла. Продолжая выть и причитая, она оттеснила ее вглубь квартиры. Несмотря на всю трагичность ситуации, вдова едва не расхохоталась. Что за глупости, это она так утешать ее пришла? Кто кого вообще должен утешать?

Тем не менее, вскоре ситуация более-менее устаканилась. Соседка расположилась за столом и, прихлебывая чай, бойко уговаривала вдову не унывать. Вскоре она вообще перешла на рассказ о собственных жизненных неурядицах.

– И вот что я тебе скажу… Во-первых, детки остались, хорошо, детки всегда порадуют и утешат. Все не одинока. Во-вторых… Нет у тебя теперь мужа, но ведь был – какой, а? Актер! Красавец! Слова тебе дурного небось не сказал! Да вы с ним за эти десять лет… Десять, да?.. А вот мой гаденыш – и пьет, и бьет, и денег не носит… Нет, ну ты на меня посмотри. Мы ж с одного года с тобою. А я… – соседка выразительно провела рукой по испорченным химзавивкой волосам, по складкам сала на боках, по дряблым бедрам.

Вдова посмотрела на нее с изумлением, но все же ненавязчиво переместила газету со стола куда-то за спину. А соседка продолжала:

– Счастливая ты, вот что я скажу. И работа у тебя хорошая, без куска хлеба не оставят. И мужика себе еще найдешь… Да, найдешь… Можешь даже не переубеждать.

Вдова покачала головой и осторожно, но внятно возразила:

– Да что ты вообще говоришь? У меня муж только что умер, понимаешь или нет? Убили… И… Не так уж мы были счастливы с ним. Я вообще о разводе подумывала, да и он, пожалуй… Кхм. А работа – что я там наработаю на двоих детей? Ты представляешь вообще, какая у меня там зарплата?
– Уж все поболе, чем у меня, уборщицы, – с готовностью отвечала соседка. – Моешь, моешь полы целый день за такими, как ты. А швырнут подачку… И корми двоих детей да этого алкаша. У меня ведь тоже двое, да, не забывай.

Вдова пожала плечами. «Конечно, если ты считаешь нормальным, что твои дети ходят в обносках… Но я-то так не могу», – подумала она. Однако вслух этого не сказала. Пока не сказала.

Сочтя свой долг сочувствия выполненным, соседка удалилась, пообещав в ближайшее время заскочить еще.   

ОТ АВТОРА

Когда я, еще до публикации, дала прочесть этот текст другу, он сказал – «Хорошо, интересно, но в чем смысл? Почему все так обрывается, где разъяснения – к чему все это было? Ты что, потом напишешь продолжение?».
 
А я ответила: «Это же про человеческую жизнь. Какой тут к чертовой матери смысл?».