Климат предков. Глава 7

С одной стороны господь дарует человеку праздники, а с другой его наказует! Уж, казалось бы, почему не сказать:
- Ты заслужил этот праздник. Гуляй, я отвечаю!..
Так нет! Сколько накапливается приятных ожиданий, надежд, планов, а приходит праздник… напьется, нахамит и все устроит по-своему!
  Не успело забыться 7 ноября, а вдали уже неотвратимым смерчем  замаячил Новый год. И не убежишь - некуда! Все притихло в ожидании. Люди осторожно носили туда и обратно выпивку и продукты, похлопывали дверьми, вели загадочные разговоры… В общем, как говорилось в вавилонской летописи: «В Городе спешно очищали улицы от трупов и мусора, приводили в порядок дома и храмы. Шла подготовка к встрече Нового года».
И вот наступил долгожданный день: солнечный, зеленый, ласковый. В обед, как разведка, негромко прошла в клубе детская елка. Все получилось пристойно: песенки, подарки, пепси. Селезнев, одетый дедом Морозом, был еще мил и никого не перекрикивал, а снегурочка-изыскательница красиво улыбалась и не заливалась безудержным хохотом. Даже дети вели себя прилично. И мы щелкали фотоаппаратами, щурились на солнце и постепенно пропитывались атмосферой праздника.
К вечеру уже слегка зацепило доктора. Он решил на закате последнего дня старого года торжественно бросить курить. И с заходом солнца вышел на балкон, как жрец выкурил последнюю сигарету и, предав жестокой казни оставшуюся пачку, выкинул ее вниз… 
Через час в наступившей темноте он, крадучись, спустился во двор и стал шарить руками в низкой траве. Пачки не было.
Вдруг он увидел, как недалеко от него в полуметре от земли весело уплывала за угол дома горящая сигарета! Доктор от такого видения очень расстроился. Он был еще трезв и молод, а сигареты уже вытворяли черт-те что.
«Не мог же это быть Камоганов, возвращающийся к себе домой на четвереньках с бычком в зубах в восемь-то часов вечера!» -  грустно думал доктор, пускаясь вдогонку.
Окурок был задержан уже за углом, и все разрешилось. Камоганов еще остроумно шутил с кем-то у подъезда, а перед доктором стояла трехлетняя дочка нашего переводчика с арабского и охотно давала показания, что зажженную сигарету ей вставил в рот четырехлетний Сережа Точилло и велел так обежать вокруг дома.
И доктор обрадовался, что существуют на свете еще пусть странные, но простые и ясные события, и что если бы их не было, то он сейчас так и бегал бы за домом, ловя горящие огоньки, пока Сережа Точилло не привел бы посмотреть на него всех взрослых.
А так доктор успокоился, зашел ко мне, рассказал все, как было, попросил пачку «Багдада» и предупредил сегодня держаться подальше от Сережи Точилло. И добавил, что ничего нельзя резко бросать и далеко выкидывать, ибо неосторожные движения в плавном потоке жизни оставляют крутые завихрения, в которые сам же потом и попадаешь! И он пошел домой, будто уже отпраздновал.

Для встречи Нового года все разбились на группы. Точилло еще давно подозвал нас с Никитой - мы жили на одной лестничной площадке – и в командном ключе стал обсуждать план праздника. Потом вдруг предложил:
- А давайте пригласим Эльхам! А что? Она баба интересная. Весело будет!
- Скорее, наоборот! - осторожно сказал я, понимая, что беззаботного веселья мне уже не видеть.
Никита добавил, что придется весь вечер держать ухо востро, и что с арабами нельзя допускать ни капли спиртного! Я совсем скис, но Игорь был молодец:
- Ну, брось! Обязательно надо выпить! А то скучно будет!.. Понемножку выпьем - и хорошо.
Что слова могут делать с человеком! «Обязательно надо» его поднимает к небесам, «немножко» бросает об землю, и сверху еще падает болезненное «и хорошо». В принципе, я был не против - нельзя же каждый праздник напиваться, как резонно внушала мне жена. Пусть и другие попробуют. Но Эльхам – она потребует столько внимания, что уж лучше напиться.
На работе мы с Точило подошли к ней и в вычурных выражениях сделали официальное предложение - ей и Сафие. Эльхам была very impressed,* /- очень польщена/ и сразу побежала - она не ходила - к Сафие поделиться новостью. Вернувшись, она торжественно сообщила, что приглашение принято.
- Вот и хорошо! - радостно заключил Игорь. - Приходите часам к десяти!..
Это была первая у нас на контракте встреча представителей дружественных наций в неофициальной обстановке. Отношения с арабами были непростые,  и наши жены нервничали. Что теперь делать!? Как одеться!? Как готовить? Как подать!? Пропади пропадом эти иностранцы!.. И ставить выпивку на стол, или нет?! Для Точиллы и меня вопроса не было.
- Иначе мы все помрем со скуки! - сказали мы в один голос, но с разных сторон.
И вот настало десять часов. Все уже забыли про Новый год – ждали только прихода гостей. И они пришли. Одетые в роскошные длинные платья, в удивительных прическах. Эльхам подкрасила волосы какими-то блестками. Уж я-то считал, что знаю ее прекрасно, а как теперь с нею быть?
Они принесли с собой пару блюд, накрытых салфетками. Две делегации выстроились напротив друг друга. После приветствий на русско-арабском разговор, как бой, завязала легкая пехота - наши жены стали с преувеличенным любопытством рассматривать принесенные блюда и спрашивать, как они приготовлены... Я обожал синхронный перевод - можно было халтурить напропалую - поэтому я первый и расслабился. После Точиллы, который вообще не был напряжен ни секунды. 
Покружив немного по комнате, все стали рассаживаться за столом. Гостей посадили в центре, напротив хозяев, Точилл, а меня - между женой и Эльхам. По кругу, как волны на стадионе, ходили вежливые улыбки. Время подошло к одиннадцати, наши женщины сходили проведать по кроватям детей, Сережа Точилло два раза вырывался из спальни, но в конце концов уложили и его.
И в наступившей за столом приятной тишине Игорь просто и ясно произнес:
- Ну, а теперь давайте выпьем! Водку, как наиболее изысканный напиток, наливаем дамам, а мужчины пьют араку! - и я тут же потянулся к бутылке.
- О-о! Мы не пьем! Нам нельзя! – дружно запричитали арабки.
 - Глупости! - спокойно объявил Точилло, поднимая за неимением рюмки небольшой стаканчик. – По русскому обычаю - надо! - и начал чокаться, как креститься. - Можно, но осторожно!.. – добавил он так твердо и доверительно, что Сафия хлопнула свой стаканчик до дна, вытаращила глаза и закашлялась, а Эльхам отпила только немножко. Наши жены пристыдили ее и демонстративно полностью хлопнули свои. Эльхам пришлось пригубить еще. После первой рюмки лед треснул, покололся на мелкие кусочки и быстро растаял в наших стаканах.
Мы начали с восхваления приготовленных блюд и рассказов-легенд, как они быстро и легко делаются.
Эльхам вела себя со мной странно: все внимание уделяла моей жене и окружающим, обращаясь ко мне, как к едва знакомому переводчику! Вот интересно! И я стал ей подыгрывать, иногда делая вид, что забываю, как ее зовут.
В полночь мы включили приемник, и далекий «Маяк» с трудом донес до нас хриплый бой кремлевских курантов. Мы крикнули радостное «Ура!» блудных детей, которые пока не собирались домой, и еще раз выпили. В общем, Новый год начинался весьма неплохо. Сквозь сумбур хмельного веселья Эльхам невзначай наклонилась ко мне, и я, наконец-то, услышал ее знакомый восторженный голос:
- Dima, you are drunk!* /- Ты пьян./
Она этого от меня не ожидала и была приятно удивлена. Никто никогда еще не восхищался тем, что я was drunk! Моя жена, если сама не напивалась, вообще бывала very upset.** /- очень расстроена/ Краска польщения второй раз в жизни выступила у меня на щеках, и мое лицо стало напоминать лицо Сафии, которая сидела напротив Точилло и, не сводя с него глаз, старательно, как новобранец, выполняла все команды со стаканчиком… А Эльхам старалась пропустить и потом еще раз с восторгом наклонилась ко мне:
- Dima, you ALL are drunk!..***  /- вы Все пьяны!/
Если первая волна алкоголя не сшибала меня, то потом я бывал непотопляем. И мне было хорошо, и я успевал всюду, хотя все одновременно говорили друг другу массу всякой всячины... Вскоре начал говорить Никита, а затем и все, кто вспоминал хоть какие-нибудь иностранные слова. Игорь пользовался изумительной смесью трех языков и, объединив арабский вопрос «шленок?», означавший «как дела?» и ответ «зен» - «хорошо» в единый мужской интимный смысл, громко провозглашал:
- Самое главное, чтобы шленок был зен!
И пока я пытался придать этому какое-то приличное толкование, Эльхам уже налету ловила суть сказанного и с хохотом передавала ее Сафие. Та из красной становилась малиновой, и от этого мы еще больше веселились. Все были в ударе, и, клянусь, что это была не самая плохая компания в тот Новый год в Ираке или Москве, а тем более где-либо еще на планете... И насчет «немножко выпьем» Точилло меня только попугал.
Часа в два ночи Игорь объявил, что мы все идем танцевать в клуб! Точилло кроме волейбола когда-то учился и бальным танцам и после выпивки любил блеснуть парой па. Ну в клуб, так в клуб, сказали мы. Хорошо, хоть не на волейбол!..
В полутемном зале уже блестели голодными глазами холостяки. Стол у них был поскуднее, аппетит побольше, а женщин и совсем не было. И теперь под осторожную музыку они бережно кружили в своих руках женщин Амары. Камоганов сразу же выпросил у меня купленный в Багдаде магнитофон, «потому что тут в клубе жуткая музыка», и я принес его, красивый, как крейсер, и стоял над ним, угрюмый, как цербер, чтобы никто, нарочно, или случайно, не смахнул его, походя, со стола, как любил делать выпивший Лукьянович. А пьяных вокруг бродило много, как трезвых слонов в Африке.
А Камоганов уже кружил в танце Эльхам, называя ее «мисс», хотя все, и мы, и арабы, звали ее «мадам». Но Сашка нарочито игнорировал наличие у нее ребенка и подчеркивал отсутствие мужа.
По клубу, широко и умильно улыбаясь, ходил кругами Селезнев.
- Ты чего такой радостный? - спросил я.
- Так морковка же стоит!.. - загадочно сообщил он, исчезая в полутьме.
Наши жены от греха подальше быстро ушли домой, к спящим детям. Арабские девушки были нарасхват, я на всякий случай приглядывал за ними: ведь пришли-то вместе. Они с кем-то разговаривали, с кем-то смеялись, и мне было все равно, а, значит,  приятно...
Под конец Эльхам подошла и пригласила меня на танец. Я впервые взял ее за талию, коснулся ее руки, и мы медленно поплыли в полутьме, изредка поворачиваясь в русле мелодии.
Я еще не знал, о чем с ней говорить, танцуя, и она подсказала:
- Дима, как тебе нравится мое платье?
- Marvelous! - пропел я первое, что пришло в голову.
- Его сшила для меня моя лучшая подруга, - продолжала Эльхам. – Мы дружим с ней очень давно.
Я ответил что-то одобрительное. Я сам любил старую дружбу.
- Вы все любите пить, Дима. Why? -  улыбнувшись, спросила она.
- Не знаю, - честно сказал я. – Какие-то традиции нас все время заставляют делать это. То ли у нас раньше было очень холодно. То ли, когда есть проблемы, это помогает встряхнуться и взглянуть на жизнь со стороны… И наутро чувствуешь себя, будто только что родился…
- Но у новорожденных не болит голова, Дима. – улыбнулась она.
- Кто знает! Чего же тогда они плачут?
Мы помолчали.
- Мой папа тоже пьет араку... – сказала Эльхам. - Это очень редко среди наших мужчин.
- А почему? Кем он у тебя был?
-  Он был казначеем – его выбрали, как очень честного человека… Он мне никогда ничего не рассказывал, только, помню, всегда был грустный...
Танец закончился, мы остановились, руки теперь надо было опустить.
- Нам пора домой, Дима, - сказала она и торжественно добавила с легким наклоном головы. – Thank you very much!
Мы с Никитой, соблюдая осколки протокола, пошли проводить их до дома - все было рядом. От нашего шумного клуба мы дошли до притихших арабских домов – здесь не праздновали Новый год. Девушки негромко попрощались, и их тени исчезли в проеме двери.
Потом Эльхам сказала мне, что, придя домой, тут же достала словарь и нашла в нем слово marvelous  - изумительно. «Ага! - решила она. -  Он был пьян».

А я действительно был редкостно и приятно пьян. Я не напился. И завтра разговоры будут не обо мне. И Новый год уже наступил, без снега, в пустыне, около какого-то непонятного пушистого деревца, среди шумящих от ветра зеленых пальм и загорелых людей. И безлунное черное небо дарило несчитанно звездами. И ковш Большой медведицы, моего самого любимого созвездия – потому что других я не знал - непривычно низко склонясь над горизонтом, краем назидательно указывал мне туда, где я когда-то жил - на север. Где остались мои хорошие друзья и родные, впервые праздновавшие Новый год без меня... И я сладко потянулся к ним всем сердцем... И так защемило внутри - не пройдет мне бесследно мое отсутствие там! Да и им, наверное, тоже.
И сильный ветер вместо снега бросал в лицо то пыль, то песок.

А второго утром на работе Эльхам хохотала над  Селезневым, который стыдливо отводил глаза в сторону. Я спросил, в чем дело. Она сказала, что в клубе во время танца дала ему пощечину, и снова хохотала...
А потом она спросила:
- Дима, что это значит - «проходите»?
Я ответил, что это эквивалент английскому «to pass by» - проходить мимо. Она неудовлетворенно задумалась:
- Дима! Что-то здесь не так. Я встречаю твою жену, и она мне говорит: «Проходите мимо!»
- Я узнаю, – сказал я и пошел домой попить чай.
- Все ясно, Эльхам, - сказал я, вернувшись. - Моя жена тебе сказала: «ПрИходите в гости!»
- Да, я тоже так поняла. – Ее глаза блестнули. - А ты хотел, чтобы я, - она сделала небрежный жест рукой, - «проходите мимо!..»

Вскоре она пригласила нас в новогоднем составе на день рождения своего сына. Мальчику было года четыре, а нам под тридцать, и мы мучительно долго выбирали подарки.
Арабский дом дышал запахами Востока. Нас заставили спеть нудное «Happy birthday to you!», и после этого компании, наконец, разделились по интересам. Дети мгновенно, без переводчиков, нашли общий язык и уже через пять минут громко спорили друг с другом!
А мы достали принесенную с собой бутылку водки и за приятной беседой удивлялись, почему люди одинаковые, а страны разные?
Эльхам заставила Сафию танцевать что-то восточное, повязав ей на бедра красивый платок. Сафия подняла руки, опустила голову и превратилась в прекрасную танцовщицу. Потом танцевала сама Эльхам, потом вытаскивала нас по одному в круг, чтобы и мы попробовали, и мы кривлялись, как могли, виляя бедрами...
Я поинтересовался, где их этому учат.
- Нигде… - ответила Эльхам. - Это все разучивается потихоньку дома...
- А что такое Ум-Ханлар? – спросил я, вспоминая, как звали ее арабы в офисе.
- Ум – это мать. Абу – отец. Ум–Ханлар - это мать Ханлара. А тебя зовут Абу-Наташа.
Моей соплюшке было только два годика, а я уже был назван ее именем!
- А что такое эни?
- Эни – это глаза мои, - сказала она, посмотрев на меня. – Это ласково. Как любимый, хабиби… Еще пару слов, и ты сможешь разговаривать с нашими девушками! Они других слов и не говорят!..
И Эльхам засмеялась.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/01/02/1539