Иллюзия

                1
     На рассвете из окна мансарды звучала музыка, и казалось, что здание окружающее
колодцем этот флигель величественно возносится в притихшие небеса. В эту пору обитатели
спали, или только ложились. Такие уж они. Спали в Свечном переулке дальнобойщики в своих
фурах. Спали гаишники в своей засаде на Большой Московской. Даже чайка, одинокая чайка
оставила тревоги, парила в лучах восходящего солнца. И дворники, как разведчики
интеллигентно крались с метлами по тротуарам. "Шух-шух, вжик-вжик..."
     И вот парень из мансарды поставив пластинку, свесив ноги в пропасть колодца двора
ложился на спину, на узкий карниз и провожал взглядом величественные облака. Слушал
пробуждение мира.
     Никто не знал откуда он взялся, да и не видел его почти никто. Но он точно был там,
в мансарде. Шаги по крыше ночью, стихающие где-то в конце, эта музыка, и силуэт.
     К нему кто-то пытался зайти, но дверь была заставлена шкафом, и света в окне не
было видно - какая-то искусная маскировка. Но он точно был там.
                2
     Когда у обитателей дома пошли трения с властями, когда власти заметили
существование такого дома, бесхозного, забытого дома в центре Ленинграда, обитатели дома
избрали коменданта, словно им это давало какую-то легитимность положения в глазах
властей. "Да ладно, ладно пока..." - махнул неведомый некто и занялся неведомо чем, но
чем-то очень важным. Но власть была, и народ был... И у них была взаимность, не смотря
на неусыпное око коменданта и неведомого кое-кого кое-где. Вот власть отключала и свет,
и воду. Вот народ подключался от ближайшего столба, от ближайшей трубы воду "тянул". Вот
власть всё обрезала. Всё, что возможно. Вот народ за невиданные сроки все это (провода,
трубы) "тянул", "подпитывал". И опять беспризорные дети с последнего этажа обнесли фуру
с арбузами в переулке. И опять поиск виноватых с собакой. А эти корки арбузные, ну
буквально везде. Ничейные корки. Опять облава. Может до сих пор ловили-бы. Жители, как
зверушки при пожаре, от огня шарахались черным ходом в соседнюю квартиру, а там -
парадным ходом в соседнюю квартиру. Все счастливы. Дом пустой, а народу полно. Всё
обрезано, но свет во всех окнах, и водогреи исправно "нажигают" газ. Выставку устроили
не спросясь. Какие-то музыканты, художники роятся. Какие-то бродяги, и "травой" несет из
парадной.
                3
     Комендант загадочной коммуны был из "афганцев", добродушный, но неприкаянный,
свободный, но справедливый. Он обязался встречать представителей власти, и блюсти
порядок "на местах", так сказать - "до особого распоряжения". И вот он, Ваня, любитель
блюза, и поклонник Шевчука, в сопровождении "свиты" обходил квартиры, "ставил на вид",
предупреждал об облавах.
     "Не простой человек там..."- сказал Ваня щурясь на окно мансарды. "Дитя рассвета...
Неспроста он там, а зайти надо бы..."
     Через крышу не полезли - стали двери ломать. Он стоял не двигаясь в коридоре и
вошедшие обтекали его, разбредались по углам квартиры. И может ему страшно было, парню
этому, но что то было в его взгляде, что заставляло быть вежливым. Так, стесняясь,
совались кругом, рыскали, прихватили что-то по мелочи и ушли. Разведали чем поживиться,
каждый своё. Вечером одна из них вернулась. Воровато и горячо глянула, приступила
близко. Неожиданно ластилась, но рук не давалась. "Без рук". И вот ушла получив своё. И
после виду не подавала что была там.
     Потом пришла другая. Переночевать просилась. Взгляд совиный, озорной. Деловитая. И
было в комнате жарко. И капельки стекали по спине... Переночевала, и ушла. И виду не
подавала, что была там. И он удивился и забыл.
     Ещё приходили двое. Свёрток оставили, припугнули. Позже пришли другие двое. Свёрток
забрали. Дверь не прикрыли...
     И залетала в окна мелодия с оцарапанной пластинки...
                4
     "Надо-бы его на довольствие ставить..." -сказал Ваня задумчиво. "Тата, "свистни"
его, что бы "как штык" тут. Не понятно в чем душа обретается... Повнимательнее там..."
     Он сидел со своей кашей, как комок, ростом большой. Очень мало занимал он места.
Старался "дружить", но было видно, что где-то он не здесь, что ничем его здесь не
привязать, этого парня из мансарды...
     Взяли его с собой за "провизией". Совершенно бесполезный добытчик. Пришлось увести
- забыл зачем пришел... Добытчик никакой...
     Булочная на "пяти углах". Все с большими рюкзаками. Самообслуживание. Задние тихо
набивали рюкзаки передним. На кассе платят... за то, что в руках. "Ешь, добытчик... жуй,
жуй, давай... Способствует..." Хорошая улыбка...
     А после было не до него. И он захаживать не стал. Разве что...
     Маловразумительное что-то. Ничего не разобрать. Поднялись к нему, а у него на кухне
сидят барыги какие-то, серьезные ребята. По старой памяти, к прежним хозяевам, а не беда
что их уж здесь нет... "Уходите..."- говорит он им просто. Не понимает опасности. А они
ему - "Будешь вечером в подвале этого дома лежать!..." А он им - "Уходите..." И как-то
все завертелось. Набежала коммуна. Ох, как угрожали, и ведь ушли... А после дверь
затворник заколотил гвоздями. И кто к нему наведается?... А после - и подавно... Ну
только, если очень нужно, через крышу... А мелодия плыла...
                5 (P.S)
     Потом был октябрь и заморозки. Иней. Серебряные крыши. Ночь подступалась всё ближе.
День сдавался. И всё же... "Как он там?..." Шаги на крыше... Ходит...

     А "сверху" спустили приказ... Нагрянули ночью, и АМОН всех лупил без разбору,
вышвыривая на улицу. Блокировали парадные и пошли в наступление. Ваня протестовал,
забаррикадировался. Этажи полыхали. Бойцы и до Вани добрались. Свезли в "кресты" его.
Весь его "народ" на суд пришел. И на улице еще стояли. Отстояли.
     А в доме тем временем этажи проломили, так что никак не возможно было там
поселиться опять. И, говорят, слышали шаги на крыше. Как он туда попал, что делал, и
куда ушел?...
     Бывшие жители кое-где встречались, какие-то уже совсем другие. И даже как-то
договаривались о встречах, но какие встречи при той жизни, что на всех одна?...
     Дети с пятого этажа (между прочим первый приют бездомных детей в стране со времен
гражданской войны), дети эти переехали на Литейный. ЛДМ. Ленинградский дом мира и
милосердия.

     Ваня по весне с барышней прохаживался по Большой Московской. Завернул в парадное по
привычке. Всё хотел повыше, показать ей что возможно. Между прочим показать где жил там,
наверху, человек тот...
     Человек тот не известно где подевался. Может в птицу обратился. Ваня сорвался
тогда... Рядом с Цоем, недалеко, лежит теперь. Обрел наконец после своей войны покой.
Дом этот теперь совершенно элитный, и нет в нем сейчас никакого флигеля... И охрана
такая... элитная.
     Почти никого не осталось, но те что остались, высоко поднялись... Помнят-ли? А
надо?...
     Я прохожу иногда мимо, возвращаясь с работы. Задрав голову, смотрю вверх. И кажется
я вижу, как по особому кружат птицы, плывут облака. И может не было ничего, но слышится
мелодия с оцарапанной пластинки, и плывет дом, и шаги по крыше... И что-то так волнует и
трогает душу...