Первый дом на родине

               
Сакраментальный вопрос: ехать? или не ехать? как и в любой еврейской семье, у нас, разумеется, тоже периодически всплывал. Впервые – ещё в начале семидесятых годов, когда московские родственники супруги, уезжавшие в Америку, предложили прислать нам вызов. Однако тогда я был совершенно не готов к таким радикальным жизненным переменам.

В 1972 году, будучи по молодости лет достаточно наивным, я тешил себя иллюзиями по поводу учёных степеней, загранкомандировок, продвижений по службе и прочими не менее иллюзорными мечтами. Не то, чтобы крепко верил в свершение этих радужных планов, но где-то в подсознании смутная надежда, надо признаться, всё-таки теплилась.

Безусловно, свободы, было маловато. Права человека воспринимались как нечто абстрактное. Коробил невыездной статус. Существовали антисемитизм, коррупция, хронический дефицит практически всего. Ну и прочие гримасы социализма. Тем не менее мне удалось адаптироваться к этой неблагоприятной среде обитания. Со временем определился небольшой круг общения, в котором я чувствовал себя достаточно комфортно.

Сионистские идеи меня не увлекли. Диссидентство тоже. Так что особых побудительных причин срываться с насиженного места и мчаться в далёкую Америку или беспокойный Израиль у меня, в общем-то, не было.

Да и, если откровенно, недоставало решимости для такого экстраординарного поступка. Ситуация оказалась сродни той, когда хищному зверю, всю жизнь без забот прожившему в клетке, вдруг совершено неожиданно предлагают выйти на волю.

В 1989 году всё обстоял по-другому. Мене исполнилось пятьдесят. К этому времени я уже начисто избавился от былых иллюзий. Мечты остались в далёком прошлом. В творческом плане за 30 лет трудовой деятельности на минском тракторном заводе кое-чего я, конечно, добился. В адресе, вручённом мне по случаю юбилея, об этих успехах написали довольно красиво. Однако очень многое, если не сказать почти всё, о чём мечтал в 1972 году, так реализовать и не удалось. Бесспорно, и по моей вине тоже.

Резюмируя, вполне можно сказать, что по большому счёту я променял потенцию испытать себя в условиях несравненно более свободного и динамичного западного мира на скромные достижения в среде социалистического застоя. Конечно же, глупо было тогда сожалеть об упущенной возможности. Тем более, сокрушаться об этом сейчас.

В 1989 году, признаться, не без энергичного пинка под зад, я  наконец-то, сделал не очень решительный шаг в нужном направлении. То бишь в сторону эмиграции. Однако уровень моей готовности к грядущим переменам был не намного выше, чем 17 лет тому.

По правде сказать, далось мне это решение не без труда. Я отлично понимал, что нахожусь в возрасте, далеко не подходящем для столь кардинального изменения жизни. Мысли о том, что в пятьдесят лет придется всё начинать с абсолютного нуля в совершенно незнакомых условиях оптимизма, естественно, не придавали. Но с другой стороны в стремительно погружавшейся в хаос стране я уже не видел абсолютно никакой перспективы. Ни для себя, ни, тем более, для детей.

Пожалуй, последней каплей, переполнившей чашу моей решимости, явилась чернобыльская трагедия. В стране всеобщей казуистики и лжи, где всё скрывалось и перевиралось, никто от верхушки властной пирамиды до последнего работяги не знал действительного положения вещей с радиацией и прочими последствиями произошедшей беспрецедентной катастрофы.

В Белоруссии поползли слухи о рождении уродов, резком скачке онкологических и других заболеваний. На заводе в авральном порядке разрабатывалась специальная особо герметизированная кабина к тракторам МТЗ-80/82 для работы зонах, как мягко тогда выражались, повышенной радиации.

До чего же бесчеловечной оказалась политика верховной коммунистической власти того периода. Я уж не говорю о том, что запаниковавшие вожди поначалу просто бесстыдно врали своему народу, тщательно скрывая подлинную информацию об уровне радиации и зонах её распространения. 

В конце концов, всё-таки выявилось, что в некоторых районах Гомельской и Могилёвской областей радиация в сотни и более раз превышает не очень строгие советские нормы. Жить в подобных условиях, по меньшей мере, было опасно.

Однако вернусь к еврейской эмиграции девяностых годов. Иногда её называют
"колбасной". Что ж, вполне справедливо. Хорошей колбаски тоже хотелось покушать. Ведь не зря же был так популярен в народе афоризм из к/фильма "Кавказская пленница": "Жить – хорошо, а хорошо жить – ещё лучше!" Ну а если учесть, что жили мы нехорошо, так грех было не попробовать жить лучше. Вот я и попробовал. И знаете ли – не прогадал. И не только по части колбаски.

В конце восьмидесятых флагман коммунизма ещё был наплаву. Однако его крен уже был заметен невооружённым глазом. Причём как изнутри СССР, так и снаружи. И первыми, кто среагировали на грядущие катаклизмы, оказались евреи. Как всегда, помогла заграница. Коммунистическое руководство сгоряча приподняло "железный занавес".  И процесс тут же стал неуправляемым.

Возбуждённые еврейские массы прорвали заслон, и лавиной хлынули за бугор. Поначалу за океан. В страну равных всеобщих возможностей. Потом мировое еврейство перенаправило поток, и он свернул на Святую Землю. Вот в него я с женой и 18-ти летней дочерью и угодили.

То был пик репатриации советских евреев на историческую родину. И надо отдать должное, Израиль встретил эту гигантскую лавину своих блудных детей по высшему разряду. Тем не менее без трудностей не обошлось. И в первую очередь это было жильё.

Дело в том, что до 1990 года вновь прибывших репатриантов страна на год брала на полное государственное обеспечение.  Финансовое и жилищное. Их поселяли в так называемые центры абсорбции. Это были вполне приличные номера гостиничного типа абсолютно со всеми удобствами. Людей кормили, учили языку и даже развлекли.

К моменту нашего появления в Стране Обетованной процесс абсорбции кардинально изменился. Его назвали прямым. Собственно всё осталось по-прежнему за исключением жилья. Репатриантам стали выплачивать  определённую сумму на его съём, а вот поиск жилья стал исключительно заботой бездомного репатрианта.

И тут чётко сработал рыночный принцип экономики. Жилья в стране, в общем-то, оказалось достаточно, но спрос  заметно опередил предложение. Разумеется, цены существенно подскочили. Сумма, которую получали  репатрианты на съём жилья во второй половине 1990 года уже покрывала не более 60% его рыночной стоимости.

Вот в такой чрезвычайно неблагоприятной ситуации мы  с головой окунулись в совершенно незнакомую для нас рыночную атмосферу. Из скудных знаний по экономике капитализма, некогда изучаемой в ВУЗе, я припомнил лишь одно:  она чревата регулярными кризисами. И надо же мы как раз в него и угодили. Точнее сказать, кризиса в израильской экономике не наблюдалось. Он проявился исключительно в моём кошельке. Денег, полученных на съём жилья явно не хватало.

И всё же со временем всё наладилось. Правда, не без проблем. С помощью хороших людей, коих, к счастью, здесь оказалось немало, жильё, в конце концов,  нам удалось найти. Причём в отличной новенькой вилле в центре чудесного городка Кармиель, расположенного в библейских местах Западной Галилеи.


Владелец виллы бывший египетский еврей Яков, мужчина за пятьдесят, жил в ней с женой двумя сыновьями и дочерью.  Ещё в детском возрасте он вместе с родителями вышел из египетского рабства. Разумеется, произошло это событие значительно позже исхода евреев из Египта под предводительством пророка Моисея. 

Тем не менее, прибыл Яша в Израиль лет на тридцать пять раньше нас. Несмотря на нескончаемые войны и жесточайший арабский террор, он смог неплохо обжиться. Построил виллу на 120 квадратных метров, а незадолго до нашего приезда решил её расширить ещё метров на сто.

Вот только с финансами вышли затруднения. Строительные работы на момент нашего появления были заморожены. Чтобы их завершить Якову недоставало пяти тысяч шекелей. По тем временам – ровно $2500.

И надо же случиться такому историческому совпадению! У меня в кошельке оказался чек ровно на такую сумму. Его мне от имени международного еврейства вручили вместе с удостоверением личности прямо в аэропорту им. Бен-Гуриона.

Честно признаться, я никак не рассчитывал, что так быстро придётся расстаться с такой огромной по тогдашним совковым понятиям суммой. Но как ни печально вспомнить, чек пришлось отдать Яше в счёт полугодовой оплаты квартиры. Но она оказалась великолепной. Состояла из большого салона, двух спальных комнат, просторной кухни, санузла, каких-то чуланов и полок.

Короче, метраж, планировка, удобства и все такое прочее по части бытового комфорта нас вполне устраивали. Что несколько смутило, так это в первую очередь цена. Впрочем, не меньшее беспокойство вызвали и очень заметные строительные недоделки.

Мы, естественно, поинтересовались, когда будут закончены работы. На что хозяин ответил в классическом израильском стиле. На русском языке эта классика звучит примерно так: «Не извольте беспокоиться, господа. Положитесь на меня, и всё будет в порядке!».

И мы положились. А что нам ещё оставалось делать? В общем, ударили по рукам. В присутствии посредника состоялась церемония подписания договора на аренду. Я передал Якову чек на 5 тысяч шекелей. Он со своей стороны вручил нам договор, и поздравил с новосельем. Плеснул даже в стакан грамм тридцать виски. Вероятно, это символизировало полное взаимопонимание сторон.

К большому нашему разочарованию с подписанием договора жилищный вопрос не только не был снят с повестки дня, но ещё более обострился. Можно даже сказать так: он превратился в серьёзную проблему.

Но прежде следует кое-что пояснить. Дело в том, что функцию переводчика на церемонии подписания исполняла Майя, молодая красивая женщина, давняя минская приятельница моей супруги. Учитель английского языка по профессии. Между прочим, неплохо им владевшая.

Однако к нашему горю, договор, состоявший из нескольких листов убористого текста, был отпечатан исключительно на иврите. Этот древний язык предков к моменту подписания Мая знала не очень. О наших знаниях вообще сказать было нечего. А вот владелец вилы и маклер наоборот, неплохо владели еврейским языком, зато английский, похоже, был у них на уровне иврита нашей приятельницы.

По этой причине наш разговор был похож на общение слепого с глухим. Содержание договора вплоть до сегодняшнего дня так и осталось для меня неразгаданной тайной. Подписали его мы только ввиду особо бедственного положения, пытаясь избежать позора, связанного с процедурой принудительного выдворения из центра абсорбции, где мы находились на нелегальном положении.

Дабы не искажать истину, один факт должен всё-таки признать. Несмотря на существовавший между нами непреодолимый языковый барьер, стараниями маклера смысл самой главной загогулины договора был таки полностью доведен до нашего сознания.

Молодой адвокат, проявив незаурядный талант мима, таки смог практически одними жестами наглядно и образно изобразил суть замечания. И что немаловажно, мы всё отлично поняли. В том числе и всю пагубность воздействия данного условия на нашу дальнейшую жизнь.

Совершенно неожиданно, можно сказать, как гром среди ясного неба, вдруг выяснилось, что согласно этой казуистической оговорке занять квартиру наша семья сможет только спустя две недели со дня подписания договора.

Попытались, было, исправить промах. Однако дудки! К этому времени я с супругой, между прочим, абсолютно добровольно, уже скрепили соглашение своими подписями, и оно вступило в свою законную силу.

Подводя итоги первой коммерческой сделки на исторической родине, пришлось с прискорбием констатировать, что её результаты оказались на редкость плачевными. Ввиду полного отсутствия опыта в подобных делах и легкомысленного подхода к подписанию столь серьёзного документа, мы остались и без денег, и без крыши над головой.

Правда, впервые в жизни стали обладателями договора на жильё. Впрочем, бумага была с серьёзными изъянами. Кроме уже названного каверзного пункта, она содержала ещё парочку другую, мягко выражаясь, неточностей. В дальнейшем они попортили нам немало крови.

Однако, как чаще всего и случается в жизни, всё обошлось и наладилось. Несколько недель мы перекантовались у наших ещё одних минских знакомых, и новой год встретили уже в своих хоромах. К сожалению, в просторных комнатах гулял один ветер. Из мебели – всего лишь кровать. Правда, с добротной панцирной сеткой.

Это для нас с супругой. А вот дочери повезло меньше. Ей достался узенький топчанчик. Ну, и маленький журнальный столик на всех. Стульев пару дней не было вовсе. Но их неплохо заменили чемоданы, баулы и разные сумки. Так что это неудобство прошло как-то совсем незаметно.

Вскоре я нашёл работу. Мы довольно быстро обустроили, как говорят в Израиле свой первый дом на родине.  А через какое-то время наши будни, периодически сменяясь праздниками, плавно и как-то незаметно перетекли в русло повседневных бытовых иммигрантских забот и общих государственных проблем.