Художник

Однажды я брал интервью у одного в прошлом известного художника.
Я, как обычно, тщательно подготовился к разговору. На самом деле, перерыв массу  информации, я не узнал чего-либо примечательного о нем. Это был обыкновенный человек  50-ти с лишним лет. Живет в пригороде, причем один.  Его жена умерла порядка 20 лет назад. Людьми нисколько не интересуется, из дома редко высовывает нос. В общем,  затворничает. После многих лет связь с ним была утеряна, былая слава позабыта.
И каково же было мое удивление, когда мне поручили писать о нем. Без особой надежды я отыскал его старый номер в базе данных и позвонил. И, представьте, о чудо – на другом конце провода я услышал Его. Причем голос мне показался смутно знакомым…
Сказать, что художник был в восторге от моего предложения, нельзя. Но на интервью он все же согласился. Я был единственным, кто добился возможности с ним увидеться после долгого уединения. Интересно, почему …?
В условленный день я прибыл к дому художника.  Оглядывать, в принципе, нечего было: небольшой домик, скромный садик и выкрашенная белой краской ограда. Но все же было что-то в этом доме, от него веяло жизнью…
Подойдя к двери, я увидел что вместо обычного звонка на массивных дверях висел дверной колокол. Признаюсь, было не по себе оповещать о своем прибытии подобным образом.  Но на этом странности отнюдь не заканчивались. И от самого приезда меня неотступно преследовало чувство дежавю.
Услышав звон колокола, хозяин направился открывать дверь, предварительно крикнув в окно: «иду!».  Спустя несколько минут он уже встречал меня на пороге.
Я отчетливо помню, как он выглядел: это был худощавый мужчина, ростом примерно с метр восемьдесят. Первое, что бросалось в глаза, -  это его огненно-рыжая борода. Причем сам художник был выбрит налысо, и борода была единственной растительностью на его лице, помимо бровей.  Одет он был в длинный махровый халат пурпурного цвета и коричневые башмаки на ногах.
Голос, которым обладал этот чудной человек, был низкий и необычайно мелодичный. Именно этот голос и оторвал меня от разглядывания его внешнего вида.
- Мой дорогой гость так и будет стоять на пороге или все же осмелится зайти? – улыбался художник. – Пойдемте!  Или быть может вы решили сначала пропустить перед собой всех местных мух?
Его слова словно громом прозвучали в голове, тем самым окончательно меня пробудив, и я вошел.
Закрыв за собой двери, я очутился в прихожей. Это не была привычная прихожая, так как она имела округлую форму и высокие потолки. Чего не скажешь, если смотреть на дом снаружи. Стены были завешаны картинами, причем некоторые висели на достаточно приличной высоте.
Поманив меня рукой, художник направился в дверной проем, через который мы прошли в другую комнату. Она была небольшой, несоизмеримо меньше, чем огромный зал, из которого мы пришли.  В самом центре стоял круглый стол с каким-то растением. Оно явно было привезено из далеких, позабытых Богом и людьми мест.
Длинный стебель покрывала пленка, по виду как пыльца, а на самом его верху был расположен «шар». Естественно,  это образно, но нечто, что находилось там,  имело форму шара  и было покрыто как будто золотой фольгой. Когда солнечные лучи попадали на его поверхность, «шар» начинал отбрасывать на поверхность стола весь цветовой спектр. Из земли, в которой находилось растение, виднелись его корни. Странным было то, что они тоже тянулись вверх, а не вниз, как все...
Возле стола стояло кресло, в которое хозяин пригласил меня сесть, сам же сел на маленьком диванчике в углу.
- Итак, - начал он, - вы, пожалуй, первый, кто попал сюда. Уже много лет я не принимал гостей. Но вы ведь приехали задавать вопросы, и я готов на них отвечать.
- Конечно, эм…сэр.
Произнеся это вслух,  я с ужасом понял, что все вопросы и абсолютно все, что я узнал про этого человека, улетучилось из моей головы! Меня пробила дрожь. Взглянув на диван, я увидел спокойное и улыбающееся лицо художника и слегка ободрился.
- Вы можете называть меня Юн, – сказал он. – Мне кажется, вам сейчас не помешает чашка крепкого чая, не так ли?
- Спасибо, господин Юн. Пожалуй, чуть позже, если не возражаете.
- Ничуть.
Разговор о чае вернул ощущение земли под ногами, и я начал.
- Итак, Юн, основной вопрос, который меня беспокоит – почему вы ушли из живописи?
- А кто же, позвольте узнать, сказал вам такую глупость?
- Но ведь вы перестали выставлять свои картины уже с очень давних пор. Вы заперлись в этом особняке и не пускали сюда людей…
- И все это вовсе не значит, что я бросил живопись! О, нет, отнюдь. Скажу больше, по-настоящему познать ее я смог только удалившись от мира. Когда ни критика, ни меценаты, ни публика не решает по своему усмотрению, какая картина хороша, а какая нет.
- И все же, почему вы отказывались идти на контакт с окружающим миром? Многие говорили, что вы просто сбежали. Что вы не выдержали критики, струсили.
- А что они еще могли сказать? А мне просто надоело. Я начал чувствовать, что чем больше моих работ выставляются на всеобщее обозрение, тем больше я сам теряю как художник…Я, как и Сезанн, пишу для себя.
- Но ведь Сезанн считал себя гением, и во всеуслышание твердил, что современники его не понимают. Вы тоже так считаете? Считаете себя непонятым гением?
- Ну уж нет! Определенно гением себя не считаю. Возможно, одаренным – да. Я просто делаю то, что умею, и то, что получается.
- Скажите, тогда отчего вы вдруг захотели вернуться в свет? И именно сейчас?
- Все просто, мой друг. Просто пришло мое время. Я чувствую, что наконец могу показать людям то, чего добился за эти годы.
- Хорошо, а почему же вы все-таки выбрали меня?
- А это еще проще, - улыбка не сходила с его лица. – вы первый, кто меня нашел.
Я сидел и смотрел в глаза этому странному человеку, а он все улыбался…
- Скажите, Юн, чему же вы научились, сидя взаперти столько лет?
- Писать жизнь.
- Как же это? Все художники рисовали и рисуют жизнь  в той или иной мере.
- Нет, нет, нет! Вы не поняли. Я пишу ЖИЗНЬ! Саму жизнь, понимаете?
Его странные голубые глаза создавали необычный контраст с его бородой, а когда он говорил о своей работе в них еще и горел оранжевый огонек. Такой слегка сумасшедший огонек…
- Я, право, не совсем понимаю вас, Юн…
- Это и неудивительно. Легче будет показать вам. Помните, вы были не против чая? Сейчас я схожу за мольбертом. – сказал он и вышел из комнаты.
«За мольбертом?», мне не послышалось? – подумалось мне, - Черт, видимо у него и крыша тут слегка поехала от одиночества и запаха красок…
Мой взгляд скользнул по стене напротив стола, и я увидел картину. Сначала я подумал, что мне показалось, однако потом я четко увидел сходство нарисованного на ней растения с «цветком» на столе.  Я хотел было подойти ближе и рассмотреть картину, но тут вернулся Юн с небольшим мольбертом и набором красок.
- Сейчас, сейчас я вам покажу все…секундочку, – на его лице светилась улыбка. - Сейчас вы все поймете.
Быстрыми движениями, явно наработанными, он нарисовал чашку и пару пирожных.  Как только он завершил творить, произошло странное – картина, вдруг, будто стала  выпуклой! И не то, чтобы просто выпуклой, объекты буквально «сошли» с холста на стол… Там появилась уже знакомая мне чашка и те  самые пирожные! Юн взял чашку в руку и сделал глоток, затем улыбнулся мне.
- Но как?! – вскричал я, - Как вы это сделали?! Это фокус…наверняка фокус. Или вы загипнотизировали меня… Точно!
Мой мозг отказывался верить глазам. Мысли путались и я не знал ни что говорить, ни что делать… Посмотрев на Юна, я пришел в еще большее замешательство – он по-прежнему спокойно сидел и улыбался! 
Поднявшись на ноги, я неуверенной поступью двинулся к выходу, мне срочно нужен был воздух. Пролетая прихожею, я оглянулся, меня окружали десятки картин.
«И что, все они так же..» но моей мысли не дано было оформиться полностью. То, что я увидел на стене пригвоздило меня к полу. На меня смотрел портрет. Мой…портрет…

*Юнна – (лат.) «Единственная»;
Юн – «Единственный».