После разлуки

               

                Темнеет дорога приморского сада,
                Желты до утра фонари.
                Я очень спокойный. Но только не надо
                Со мной о любви говорить.
                А.А. Ахматова, А.Н. Вертинский

Я гулял по набережной, курил трубку и пил из фляжки «Арарат». Вдоль берега располагались пансионаты, профилактории, дома отдыха, гуляли молодые мамы с колясками, вожатые из соседнего лагеря пили на мостике вино.

Мы расстались… Было одиноко, очень одиноко, пусто и странно спокойно на душе.

Табачный дым, сплетаясь с запахом моря, так подходил к этому вечеру и настроению. В памяти звучал голос Вертинского.

Коньяк заканчивался, я наклонил флягу и допил остатки. А потом зашел в ближнее кафе и заказал бутылку шампанского. Праздновать было нечего, хотелось забыться.

Я пил вино и пьянел, глядя на волны, которые бились о камни волнореза, на луну, которая протянула дорожку до самого берега.

За соседним столиком сидела молодая девушка, она была одна и пила какой-то коктейль. Я подошел к ней, как-то нелепо представившись, и она разрешила присесть.

Мы заказали еще шампанского. Она заметно нравилась официанту, неприятно-проворному молодому мужчине, и он, очевидно, жалел, что я присел к ней прежде, чем он закончил смену. Его сожаление и обида были комичны. И для нее тоже.

А потом мы пошли вдоль берега, держась за руки, будто давно знакомы. Она что-то рассказывала – о себе, о своей жизни в Киеве, об учебе…

Когда мы проходили мимо магазина, я набрал для нее уйму коктейлей в жестяных банках и коньяк для себя.

Мы присели на деревянный топчан на далеком, безлюдном пляже. Так удивительно шелестели волны, а над головой было высокое ночное небо, все в звездах. Я целовал ее губы – сладкие от коктейлей, липкие, податливые, мои… Мы читали стихи, пели что-то, курили мою трубку, когда у нее вышли сигареты, давали друг другу обещания писать, звонить, договаривались, что я непременно приеду к ней в Киев…

А потом я проводил ее в санаторий, она отдыхала с родителями и уже спешила. К санаторию вела дорога меж высоких елей, сквозь ели светила луна, пахло морем – свежо, солено, волнительно – и коньяком – кисло-сладко.

Я поцеловал ее руку, и мы расстались.Послезавтра утром я должен был уезжать, мы договорились встретиться завтра в восемь.

Я пришел домой, товарищ мой уже спал, я не стал будить его и вышел на балкон.

Было прохладно, меня знобило – я накинул одеяло и закурил. Я почувствовал, что стал трезветь, а пить было уже нечего… Тут я вспомнил, что в портфеле осталась банка ее коктейля, отыскал его, открыл и стал пить небольшими глотками (он был приторно-сладким, противным), слушая волны, глядя на колышущиеся от ветра ветви деревьев, посасывая трубку, вдыхая запах моря.

На следующий день в честь моего отъезда мы организовали небольшой банкет: были мы с товарищем (он еще на неделю оставался) и пара знакомых из администрации нашего санатория.

Пили под нелепые тосты, за мои творческие успехи, за новую книгу, которая должна была скоро выйти, за милых дам…

Было уже двадцать минут девятого, она, очевидно, ждала меня у кафе, в котором мы познакомились, но мне уже это было почти безразлично: я понимал, что больше никогда не увижу ее, и представлял, как будет знакомиться с нею вчерашний противно-проворный официант…

А потом я уехал, надеясь оставить грусть в рюмочной на вокзале.

                г. Запорожье,
                14 октября 2011 г.