Зритель

Спасибо Анастасии (stihi.ru/avtor/trotters) за имя главного героя.




Я просто шёл. Шёл бесцельно, бездумно. Раньше говорили - «куда глаза глядят». Ох уж это «раньше»! Время романтиков и безумцев!.. Где-то сзади и сбоку переливались огнями бесконечные ремкламные щиты, вывески, фонари, экраны, объявления, дорожные знаки, указатели... Рабочий день закончился пятьдесят три минуты назад, и на улицах было людно, душно, шумно - в общем, просто отвратительно. Я вдруг остановился и посмотрел под ноги, прямо сквозь прозрачный алмазопластик. Уровнем ниже пролетали автомобили, мчались монорельсы. Всюду кипела жизнь. Похоже, я был единственным островком отчаяния и мёртвой тишины на этом празднике суеты. Так, ещё метров пятьдесят... Поворот направо, сто метров прямо, налево, снова прямо, опять налево... Ослепительно глянцевые двери приветливо пропустили меня внутрь. Я сделал пару шагов и оказался прямо у лифта. Этаж 317. Последний. Как всегда синеватые зеркальные потолки, бархатистый пол и стены, удивительные стены. На них был нанесён настолько причудливый узор, что во всей Солнечной системе не нашлось бы и двух людей, которые видели б его одинаково. Маленький музыкальный ресторанчик «Silentium» ничуть не изменился за девять лет. Он лишь стал старше, совсем как человек. Как женщина. В двадцать один год она похожа на грозу, а в тридцать - на бурю, на ураган. Всё ещё сбивает с ног, ошеломляет и способна вскружить голову, но нет блеска, нет прежнего огня. Девять лет, а если точнее - три тысячи сто сорок один день я каждый вечер прихожу сюда с дурацкой надеждой. Три тысячи сто сорок один раз моя мечта разбивалась вдребезги, а на утро снова мучала меня, сводила с ума, издевалась и хохотала.


«Silentium» был пуст. В нём никогда не находилось более семи человек одновременно - поэтому он и слыл идеальным местом для бесед по душам. Столик в самом дальнем и самом тёмном уголке зала ждал меня, словно старый добрый друг. Да, мне как всегда - тот коктейль и фисташковое мороженое. Да, одну порцию. За огромным, во всю стену, окном пролетали машины. Впрочем, они неслись с такой скоростью, что я видел лишь полоски света. Чарующее зрелище. Лучше него могут быть только звёзды.


Уже перевалило за полночь, а я любовался железными птицами двадцать третьего века. Никогда не задерживался здесь так долго. Я встал и собирался было идти, но никак не мог отвести взгляд от окна. Краем глаза я заметил, как кто-то сел на второй стул.


- Мне как всегда. Коктейль и фисташковое мороженое, одну порцию!


Ощущение нереальности происходящего появилось в моём сознании и тут же исчезло.  На три тысячи сто сорок второй раз моя мечта осталась в живых, и я снова посмотрел ей в глаза.

- Ты?

- Да. Я всегда прихожу сюда в полпервого.


О, вечные небеса! Как будто в последний раз мы виделись вчера. Глупо было бы ожидать хоть капельку удивления с её стороны.


- Останешься?


Улыбнулась. Краешком рта. Хитрая. Неужто я мог поступить иначе? Кивнул ей в ответ.


- Так позови официанта!


Я упал на свой стул. Моргнул три раза. Она сидела напротив.


- Так ты реальна?

- Реальна. Говорю же, каждую ночь посещаю этот милый ресторанчик. Ни одно видение не стало бы столь бездарно тратить лучшие часы своей жизни.


А она ничуть не изменилась. Спустя эти долгие девять лет, через три тысячи сто сорок одни сутки, сквозь семьдесят пять тысяч триста восемьдесят четыре часа. Прежняя. Грозовая. Не то, что я.




Мы встретились двадцать девятого апреля две тысячи двести двадцать третьего года. Не знаю, что заставило меня спуститься в метро. У меня уже тогда была машина, но я стоял на ярко освещённой, сверкающей белым станции. Справа увидел длинную хромовую скамейку и присел на неё. Вскоре я заметил, что помимо меня на скамейке устроилась девушка. У неё были жёлтые, ярко-жёлтые короткие волосы. Растрёпанные, они делали её похожей на тропическую птичку. А ещё она носила очки с циановыми стёклами. «Какой нелепый архаизм», - подумал я тогда, - «должно быть, она жутко странная». И решил (или решился) заговорить с ней.

- Чудесный сегодня день, правда?


Она молчала. Тогда я внимательней посмотрел на девушку. Так и есть, она была в наушниках.


- Простите, если помешал. Я не...

- Не хотел. Зачем что-то совершать, если не желаешь этого?

- Я... я... но... вы меня слышали?! - Я был удивлён и растерян одновременно.

- Слышала. Кхм, люди, вы забавные такие!


Смешок. Усмешка. Нет, не то. Непередаваемая эмоция.


- То, что на моей голове присутствуют наушники ещё не означает, что в них играет музыка. Потому что никакая музыка не способна заглушить собственные мысли. Отвратительный день.

- Ч-что?

- Вы же спросили у меня: «Чудесный сегодня день, правда»? - Она мастерски изобразила меня и мой голос. - А я ответила вам: «Отвратительный». Сегодня идёт снег, а я ненавижу снег.

- Почему?

- Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы говорить об этом. Послушайте, вы и так сделали мой просто отвратительный день кошмарно отвратительным, а теперь пытаетесь разрушить мою жизнь.

- Но как?.. Чем?..

- Я - Зритель. Моё дело - смотреть, а не разговаривать с незнакомцами.


Она взяла со скамейки сумку и нырнула в вагон так невовремя подошедшего поезда. А на следующий день я пришёл снова, в то же время. Не знаю, на что я рассчитывал, но она сидела-таки на скамейке.


- Прекратите.

- Но я ещё ничего...

- Мысли достаточно. Не люблю повторять, но, видимо, придётся. Прекратите. Разрушать. Мою. Жизнь. Она создана огромным трудом.

- Чем? Как? Как я могу?..

- Словами. В этом мире всё, что нельзя совершить с помощью оружия или иного предмета, можно сделать словом. Каждый произнесённый мною звук необратимо приближает меня к краю скалы, нависшей над пропастью. Одно слово - один шаг навстречу бездне.

- Тогда прекратите. Сейчас же.

- Вы правы.

- Ещё два.

- Молчите! - мне послышалось отчаяние.

- И ещё один.

- Вы ужасный человек. Надеюсь, вам сей факт известен.


Она резко закрыла лицо руками, затем так же резко убрала их и откинулась на спинку скамейки. Внезапно схватила меня и потащила наверх, на улицу. Молча. Когда мы оказались у входа, она отпустила меня. Внимательно осмотрела с ног до головы и собиралась было уйти обратно, но вздохнула и снова схватила. Через двадцать минут мы сидели в самом дальнем и самом тёмном уголке музыкального ресторана «Silentium». Она заказала себе какой-то невероятный коктейль и фисташковое мороженое.  Я попросил принести мне то же самое. Коктейль был приятным на вкус. Кажется, ананас и манго точно входили в его состав. Мороженое оказалось восхитительным, и я потребовал добавки. Тем временем незнакомка собиралась незаметно уйти.


- Не уходите! - Попросил я. - Хотите, я перестану есть это мороженое?


Она улыбнулась только лишь краем рта.


- Что вы, продолжайте. За местные лакомства можно и весь мир продать, не то что какую-то странную девушку, которая поклялась молчать, но необъяснимым образом говорит без умолку.

- По-вашему, два предложения за сорок минут - это говорить без умолку? Хороша болтушка! - Я, к своей радости, закончил с мороженым и обрёл дар речи.


Она молчала и рассматривала фантасмагорические узоры на стене ресторанчика.


- Да бросьте вы на эти несчастные стены пялиться! Вон, снег идёт, - я махнул рукой в сторону окна и чуть не свалил на пол бокал.


Она молчала и будто бы с нарочитым упорством созерцала стены.


- А знаете, каково зимнее небо по ночам?


Тишина.


- Оно похоже на бархат, усыпанный миллионами бриллиантов-светлячков.


Молчание.


- Оно чудесно. Так ведь? - Я в упор посмотрел на неё, ожидая реакции. Она не повернула головы. Да что там, она даже взгляд не отвела от этой чёртовой стены!

- Всё, что вы видите - все эти снежинки, звёзды, бархат ночного неба - всё это обман зрения, - она говорила приглушённым голосом, смотря по-прежнему в ту же точку, - фантасмагория. Вы ведь думали об этом, правда? Вы думали, что узоры на этой стене фантасмагоричны и абсурдны. Неправда. Абсурд - это остальной мир. Правда, вы этого не замечаете. Вы все живёте в своих маленьких, идеальных мирках, похожих на розовые мыльные пузыри. Они непрочные, любое серьёзное препятствие или сложные обстоятельства разрушают их. Тогда вы наконец-то убираете с глаз эту радужную пелену, но в целях самозащиты ли, по привычке может - считаете настоящий мир иллюзорным.

- Но взгляните на снежинки! - Я смутился и оробел.

- Зачем?

- Они прекрасны, - я пожал плечами и отвернулся.


Секунд десять мы сидели в гнетущей тишине. Она была скорее внутренней, ибо внешней быть не могло - «Silentium» всегда переливался звуками, как перламутровая раковина на солнце.


- Знаю, - она пару мгновений смотрела на падающий снег, а затем её взгляд устремился куда-то вдаль, где и снега-то уже не было. - По сравнению с ними люди кажутся ещё хуже.

- Я в том числе?

- Сами как думаете?

- Не знаю.


Странный диалог. С одной стороны - ни о чём. С другой - смысл плескался в нём
золотистой рыбкой.


- Вот и я вас не знаю.

- Ох, конечно же, - спохватился я, - Иннокентий.


Помолчали.


- А ваше? - Спросил я и сам удивился. Как будто у неё может быть имя! У этого странного существа - и такая обычная, привычная до скукоты вещь - имя.

- Оно скажет вам не более, чем может скала сказать морю.

- Но, послушайте, мне же надо как-то к вам обращаться!


Она запутывала меня, мои мысли, всю мою сущность. То ли специально, то ли по привычке.


- Так обращайтесь, обращайтесь! Разве есть преграды? - Барабанная дробь пальцами по дереву (дереву! где вы в последний раз видели настоящее дерево?) стола.

- Как? Как?!


Говорят, в обществе сумасшедших и сам быстро сходишь с ума.


- Хотя бы мысленно, - обыденный тон. Она чокнутая, это верно.

- Я не умею, - со смешком ответил ей я. - Меня не учили!

- Да вам и незачем, - спокойствие. Ледяное спокойствие.

- Ну почему же? - Признаться, я даже обиделся.

- Потому что у вас мысли пустые, - и она снова посвятила себя разглядыванию стенных узоров. Тут уж я совсем разозлился и, быстрым резким жестом кинув на стол достаточную сумму, выбежал из ресторанчика.




На третий день я опять ждал её на станции метро, этой трижды проклятой станции! Я ждал её с самого утра, а она появилась только под вечер. Перед моими глазами проносились поезда, пробегали и вышагивали люди, семенили собаки и метались огни. Откуда-то дул ветер. Пахло так, как может пахнуть только в метро. Около восьми она села на противополжный конец скамейки.


- Чудесный сегодня день, правда? - Да, это спросила она. Не я, а она. Сказать, что я был удивлён, равноценно молчанию.

- Ты? - Я не обернулся и говорил как можно более равнодушно. - Я тебя весь день ждал.

- А... зачем? - Так и есть! Она сбита с толку! Похоже, я почти понял правила игры. - Ведь я могла бы и не придти.

- Но пришла.


Я не выдержал, посмотрел на неё и рассмеялся.


- Да я сам не знаю, зачем я тебя ждал. Вот просто ждал и всё тут. Глупость, бесполезная трата времени, интуиция, предчувствие - назови как угодно...

- ... факт в том, что мы оба здесь, - продолжила она и в сто тысяч бесконечный раз шокировала меня. - Пойдём наверх. Провести жизнь на минус третьем уровне - не самая лучшая затея.




А наверху падал снег. Третий день подряд падал снег. Она шла справа и выглядела настолько счастливой, насколько могут выглядеть счастливыми подобные ей.


- Вот ты говорил, снежинки прекрасны. А я могу поймать её, - она подстаила руку, и пара десятков кристальных звёздочек опустились на её руку в кожаной перчатке.

- Они тают, согласен. Хотя порой красота мимолётная, ускользающая, трагичная в сотни раз более восхитительна.

- Не в этом дело. Я могу поймать её, - повторила она, - и раздавить.


Она сжала пальцы в кулак.


- Снежинки служат мне вечным напоминаем - ведь и меня кто-то может поймать и раздавить на затянутой в кожу ладони. И разве после такого они могут быть прекрасны? - В её голосе проскользнули отчаяние и усталость.

- Ты не права, - я взял её за руку и посмотрел прямо в глаза, глаза-омуты, глаза-пропасти, на дне которых ещё теплится огонёк надежды. Даже ехидные циановые стёкла не в силах были потушить этот огонёк. - Смотри! Просто снежинка!


Свободной рукой я зарчепнул воздух вместе со снегом и поднёс к её лицу.


- Только снежинка! Снежинка и ничего более! Смотри!


Она смотрела. Внимательно - как на те дурацкие узоры.


- Ну так что же? - Я встряхнул рукой, отпуская снег будто бабочку.

- Снежинка.

- Она хороша?

- Отдельно - да. Как и человек.


Она сжала мою руку, сама испугалась этого жеста и высвободилась, отвернувшись. Я аккуратно дотронулся до её плеча - она вздрогнула, но осталась на месте.


- Люди тоже хороши лишь по отдельности. В целом - как толпа, как движущая сила - они вызывают неприязнь и даже ненависть. Коллективный разум - вещь страшная. Один же индивид, вырванный из массы других, не представляет собой ничего плохого. Ты понимаешь? - Она повернулась.

- Понимаю. Единица - хорошо, тысяча - ужасно.

- Именно, - она улыбнулась.




Не помню, сколько дней прошло потом. Я мог бы сосчитать, но незачем. Счастье - понятие неисчислимое. Жёлтая птичка стала не ручной, но не совсем дикой. Она всё ещё пугалась чужих, но знала, что в моих руках ей не видать опасности и горя. Кадрами на длинной непрерывной киноленте предсталяются мне те часы, сутки и недели. Но однажды она позвала меня в «Silentium» - до этого я бывал там всего раз - сняла очки и спросила:


- Прекрасен ли мир?

- Да. Тысячу раз да! - Не раздумывая ответил я. А зря.

- Послушай, Иннокентий, но как же так? Неужели ты забыл, о чём я тебе говорила? Неужели ты опять живёшь в розовом мыльном пузыре?

- Нет, - улыбнулся я, - просто с тобой всё не так уж плохо.


Она размахивала руками и с отчаянием кричала:


- Иллюзии, иллюзии! Кто я - всего лишь зритель, безучастное существо! Ещё один человек, в конце концов! Как, скажи мне, как я могу сделать это отвратительное окружение лучше?

- Легко. Мне давно следовало признаться: я...

- Молчи! Замолчи сейчас же!

Она быстро, резким жестом закрыла мне рот своей ладонью. Не знаю, как долго мы сидели в этих глупых позах, замерев каменными изваяниями. Минуту, а может - целый час. Наконец, она с огромным сожалением и печалью пронзила меня взглядом и медленно, траурно опустила руку. Встала, старательно не смотря в мою сторону, с ужасным шумом задвинула стул и растворилась в непонятно откуда взявшейся толпе. После этого я не видел её даже во снах. Страстно желал, но и сны были против меня. Только память с изощрённостью садиста снова и снова услужливо подкидывала мне её странный и милый образ, не померкнувший и не исказившийся за девять лет.




И вот я сидел прямо напротив моей птички, никогда не бывавшей в клетке. Птичка смаковала уже вторую порцию восхитительного фисташкового мороженого.


- За местные лакомства можно и весь мир продать, не то что какого-то странного человека, который каждый вечер приходит сюда и каждый вечер не находит желаемого.

- Никогда не стоит торопить события, особенно если они не самого хорошего свойства, - она отложила ложечку в сторону. - Мне не стоило тогда уходить так поспешно.

- Вот именно! - Моментально вскипел я, а она нахмурилась и недовольно буркнула, чтобы я не перебивал её. Я откинулся на высокую, жёсткую спинку стула. Было неудобно, но я не шевелился.

- Мне стоило сначала объясниться с тобой. Я девять лет искала тебя ради этого. Думаю, начать надо с того, как я жила до встречи с тобой. Итак, приступим без промедления.

Мои дни были достаточно бессмысленны. Даже хуже - они были однообразны. Я считала, скука - это то, что однажды убьёт мир. Я жила, зная о несовершенстве мира и подозревая об остутствии у большинства смелости для признания данного факта. Я не любла толпу: в ней люди больше похожи на животных, чем на разумных существ. Не знаю, чем можно это объяснить, да и необходимости нет - наверняка не один труд написан на эту тему. Меня больше огорчало то, что волей-неволей я - часть этой стихии. Однажды я задалась вопросом, что лучше - приносить как пользу, так и причинять вред или же жить максимально незаметно для окружающих - и выбрала второй вариант, ибо он беспроигрышен. Люди для меня были похожи на воздушные шарики: они старались казаться важными, яркими, разными, а лишь поднесёшь иголку - и со свистом куда-то всё исчезает. Однако, и шарики разные встречаются: есть шарики с воздухом - они не способны подняться высоко, им не дано летать; а есть шарики с другим газом - гелием - вот они получше первых, ведь хоть и лопаются так же легко, да летают выше. Временами проскальзывала ложная мысль - мне думалось, мои дни не лишены смысла, пусть временами они и однообразны, и в будущем всегда найдётся тот час, ради которого стоит пережить будничную скуку.

Я встретила тебя утром. Утро - не самое лучшее время. Утром ещё живы ночные кошмары. Конечно, глупо строить догадки и предположения на чём-то вроде дурацких суеверий, и я рискнула. Поставила на карту всё, что у меня было - мою жизнь, мои идеалы, моё спокойствие, мои принципы и мои убеждения. Благоразумие и осторожность - мои верные союзники и надёжные друзья - в тот, единственный, раз изменили мне, покинули меня совсем ненадолго. Но и того было достаточно. Ты - яд, ты - разрушающий огонь. Однажды соприкоснувшись с тобой, невозможно избавиться от следов и последствий. На второй день я сказала тебе, что с каждым словом приближаюсь к обрыву, к пропасти - и это была чистейшая истина. С каждым словом ты больше и больше входил в мою жизнь, вносил путаницу в мои систематизированные и отточенные до абсолюта ценности. А я позволяла тебе рушить вовсе не воздушные замки, оглушать мой разум взрывами и вспышками чувств - таких сиюминутных, таких незначительных. И я думала тогда: а если всё, что я знала до этого - ложь? Как вычислить истину в мире фальши и подделок? Как определить адекватность индивида, если мир, в котором он живёт - сумасшедший? И ждала бури - того дня, когда ты уйдёшь. Я привыкла к тебе. Привычка - ужасная, страшная вещь. Она связывает тебе руки, ослепляет и оглушает. Знаешь, ожидание бури разрушительнее, чем она сама. Мне пришлось вызывать её искусственным путём. Я ушла сама, я нашла повод уйти - хотя он мог бы быть поводом остаться. Но я выбрала из двух зол меньшее, зародыш зла, а не полноценный экземпляр.


Иннокентий, как ты можешь это слушать? Я бы точно не смогла. В оправдание могу сказать лишь два предложения: первое - все люди по умолчанию эгоисты; второе - тебе, поверь, так тоже лучше. Ты же точно так же ждал своей бури. Раньше - не так больно. Позже - невыносимо...




Я перестал слушать, перестал слышать. Мир сжимался, подобно умирающей звезде. Мир уплывал за горизонт, подобно корбалю, которому не суждено вернуться. На три тысячи сто сорок второй раз моя мечта осталась в живых, чтобы тут же умереть. И я смотрел ей в глаза и видел агонию.



...



Будильник вежливо поприветствовал меня, сообщил дату и время. Я вскочил с кровати и едва не упал, запутавшись в упавшем одеяле. Встреча в музыкальном ресторанчике на триста семнадцатом этаже - сон? Всего лишь сон? Я собрался и в странном настроении поехал на работу. Почему-то захотелось пройти пару остановок пешком, и я припарковал машину около того здания, где располагался «Silentium». Поднялся на второй уровень и прошёл мимо ресторанчика. На пересечении двадцать третьей и седьмой улиц я встретил её - такую же, как в моём ночном кошмарном мираже. Она ещё издалека заметила меня и направилась навстречу.


- Привет! Давно не виделись, - сказала она, почти остановившись.

- Девять лет, - ответил я и прибавил шаг.