Яйца Пандоры

Серёга Пронькин, слесарь цеха металлоконструкций завода «Ивтекмаш» сподобился попасть в Москву по командировке. А дело было аккурат перед Новым годом, а год был не какой-нибудь, а 82-й, только что случилась массовая давка с человеческими жертвами в Лужниках в конце матча кубка УЕФА «Спартак» (Москва) - «Харлем»,  подавили от души, потом умер Брежнев. Всё как-то на позднюю осень сгрудилось.

Улицы городов притихли, и было такое ощущение, что всю страну накрыло гигантское облако ужаса. Что будет завтра? О добрых переменах никто и помыслить не мог. В основном шептались о том, кто станет преемником покойного «дорогого Леонида Ильича» и кого в связи с этим могут отстранить или даже посадить. Шептались, поскольку голос понижался сам собой, когда произносились имена Щелокова, Чурбанова или Андропова. Могучая тень Лубянки обесцветила даже телефонные разговоры, которые сводились к однозначным фразам: «Уже слышал? – Конечно». Затем следовала долгая пауза.  «Ладно, поговорим при встрече». Почему-то было такое ощущение, что всех прослушивают и берут на заметку, а потом позвонят в дверь: пожалте в «черный воронок».

     Смерть Брежнева  в умах никак не ассоциировалась со смертью человека. Это была смерть генсека. А смерть генсека (прости меня, Господи) таила в себе надежду на что-то лучшее. Конечно, так думали не все. Многие старики, пожившие при Сталине, считали Леонида Ильича человеком добрым и заботливым. А то, что запрещал всякое вольнодумие среди потерявших страх интеллигентов, так ведь он же не расстреливал их целыми семьями. А мог бы…  Сердобольные старушки собирались во дворах, обсуждали печальную новость и плакали.

Неспокойный выдался год, но Серёгу это всё не парило, в нежданной командировочке своей он видел только одно: возможность на халяву съездить в столицу и там отовариться по полной на грядущий праздник.

Надо сказать, что он и без этого планировал вояж к стенам древнего Кремля, ведь жратву со всей страны свозили в Москву, в других городах было шаром покати. Сереге еще несказанно повезло, что жил он всего в 300 км от столицы, а каково было счастливым обитателям какого-нибудь там Барнаула или Тынды? Только что с базара, а на базаре всё втридорога. Был еще "Коопторг", в народе прозванный "хапторгом", - так там цены были такие, что злые языки утверждали, что это лучшее средство лечения косоглазия.
В общем, что говорить, подфартило Сереге, и он фарт этот решил использовать на всю катушку.

Приехал в Москву утречком, в 5, первым делом привычно застолбил на Ленинградском вокзале ячейку в камере хранения, покемарил до открытия метро, и поехал до Лермантовской, где был хороший продмаг, о котором простые лохи из провинции не знали, и потому очередей до Кремля не создавали. Адресочек, наколочку эту, ему товарищ по бригаде по пьянке подарил.

Очередь оказалась невелика, человек полтыщи, не больше. Она извивалась по улице от закрытого еще магазина, на двери которого горела сиротливо красная лампочка, вокруг, и уходила влево в подернутый ночным туманцем переулок.

Люди стояли молча как в мавзолей, только перетаптывались и временами терли свои уши, морозец в декабре уже давал себя знать.

Серега как опытный спринтер промахнул всю очередь и занял себе местечко, и тут же мысленно похвалил себя за прыткость, т.к. сразу же за ним встали человек 20 с тамбовского, судя по репликам, поезда. «Хрен вам, волки тамбовские», - радостно подумал Серега, и от этого ему стало даже немного теплее.

Дальше-больше, скоро хвост за ним уже и совсем потерялся за поворотом. А до открытия магазина оставалось еще полтора часа. От холода уже давно умолкли и тамбовские, а за ними и прочие «советские человеки», очередь застыла как свинцовая. Морозец доставал. Особенно кто с детьми, но и дети, казалось, понимали особенности развитого социализма, и не хныкали.

В 8 открылись, и толпа, давя друг друга и матюгаясь, ломанулась в тепло. Но на Сереге это никак не отразилось, его очередь погреться настала только через три часа с хвостиком. К тому времени ноги его совсем не слушались, они промерзли, казалось, до самой задницы.

Тут бы валенки сподручней, да в Москве и в самый лютый мороз стоят лужи от всяких там подземных коммуникаций, так что в валенках сразу промокнешь и околеешь. Лучшей обувью советского человека, временно ставшего «гостем столицы», считались ботинки «прощай молодость» с портянками. Ботинки эти, кто помнит, делались из крепкого сукна на резиновой подошве. И не промокнешь, если под ноги смотреть не забудешь, и от мороза нормально.

Ботинки специально брали на два размера больше, чтобы побольше подмотаться, но вот что выше ботинок, околевало капитально. Так что когда Серега сподобился попасть в очередную партию на вход в магазин, он уже был никакой, мысли о жрачке испарились как дым, хотелось только добраться до горячей батареи, прижаться к ней и тихо скулить.

А пускали по 20 человек. На входе стоял дюжий милиционер, который, тыкая каждого пальцем в грудь, отсчитывал 20 и перед 21-м ставил ногу. Прошлый раз Сереге не повезло, он оказался 22-м. Он даже от обиды на арифметику завыл, но, поняв, что выть – только тепло тратить, сразу же заткнулся, и покорно, как и полагается строителю коммунизма, молча дождался своего этапа.

Мысли тяжело ворочались в башке. Вот коммунизм, мать его, обещали уж два года назад, а что-то припозднился. Сейчас не стоял бы на холодрыге этой, а пришел бы в спецраспределитель, где секретарь обкома отоваривается, - врут, небось, не выгнали бы! И уж набрал бы на два холодильника. От этой мечты даже теплее стало, правда, потом одумался, второго-то холодильника нет, да и первый на ладан дышит, за холодильником очередь лет на 30, и там уж точно коммунизма не дождешься. Каждый год Серега ходит перемечаться, так прошлый раз норовили из очереди выкинуть: очередь-то еще тесть занимал, а его в прошлом годе угораздило помереть.

Ну наконец дождался, пустили внутрь. Он сразу к кассе. Одному очень несподручно, были бы двое, так один к кассе, а другой к прилавку, ведь в одни руки больше кило не отпустят, придется раза три вставать, а вдвоем бы карусель устроили, часа два бы сэкономили. Эх, да где наша не пропадала…

В общем, преодолел он все трудности, закупил три кило вареной колбасы по 2-20, свининки 5 кило, спасибо, кассирша смилостивилась, а у прилавка он дурачка сыграл: говорит, мол, двое нас, и на мужика вдалеке показывает. Продавалка или поверила, или пожалела, видит мужик со слезами на глазах.

Вот яиц еще пару десятков выстоял. Рису пару кг, - ну там бери хоть тонну, но тонну он не унесет. Рожки еще, да прочего по мелочи. Упаковал всё в огромную сумку с молнией, молния еле сошлась, а яйца пришлось тащить в руке. Черт бы побрал эти яйца, но если бы не взял, жена бы без хлеба сожрала, она строго-настрого насчет яиц распорядилась. Хорошо что хоть за хлебом в Москву ездить не надо. Всё лишний воробьиный скок к коммунизму.

Серега не был членом партии, но в коммунизм не то чтобы веровал, а очень он ему нравился. Он даже представлял, как вот объявят по радио, что завтра с утра коммунизм, так он сразу с утра пораньше, а может и с ночи очередь займет, и уж поурчит!
А в партию его дважды прокатывали, у него дядька в плену был. Помер уж, а пятно в анкете, поди ты, осталось. А был бы партейный – разряд бы повысили, а то и «бугром» бы поставили. Эх, жись наша бекова, наc …., а нам некого.

Добрался с горем пополам до "Комсомольской", заложил всё в ячейку, и в темпе поканал на работу, на «Трехгорке» вал каландровый менять. Управился до конца смены, даже тамошний мастер спасибо сказал. Ну, спасибо на хлеб не намажешь, - попрощался и на вокзал.

Но тут его нежданно ждал облом, - билетов на Иваново не было. Обычно их хоть чем ешь, он с утра не стал брать, чтобы побыстрее на работу, а тут на тебе. Может, перед праздником, "шоп-туристов" черт пригнал, да ведь что обижаться, есть-то всем хочется.

Но Серега был мужик тёртый, он знал путь домой, где по любому билеты всегда есть: электричкой с Курского до Владимира, а там леваком на попутке всего-то сто километров.

Так и сделал. Ввалился в вагон электрички и обомлел: как сельдей в бочке, - не то чтобы сесть, встать и то только на одной ноге. Но что сделаешь, электричка-то последняя, следующая только в 7 утра.

Хуже всего было с яйцами, все три с половиной часа простоял с яйцами на голове как узбечка, бредущая с базара.

Попутку во Владимире нашел быстро, МАЗ со сборным железобетоном шел на Иваново, так он даже в кабинке третьим пристроился. Ну до Иванова доехали без происшествий, даже повезло, жил он в районе 2-го ЖБК, так довезли прямо до подъезда.

И тут случилось такое, что иначе как подлянкой судьбы и не назовешь: стал вылезать из кабины, а ноги затекли, свело их, да еще резиновые подошвы на нечищеном тротуаре разъехались. В общем, порснулся он, и яйца всмятку сверху. Жена потом два часа его в ванне от желтков отмывала. Но не побила, даже не ругала. У нее не то, что слово вымолвить не получалось: а и вовсе как рот раскроет, так хохочет как в цирке!
А вы говорите, Бога нет.

Валентин Спицин.