Звонок 2012

Твой звонок задерживался. Интересно, на сколько? Минут пять? Десять? Полчаса? Или целая вечность, может? Обычное дело, на которое я привыкла не обращать внимания. Если бы не пришедшая картинка с какими-то суетящимися медработниками... Впрочем, неважно. Глупости. Вечно моя дурная голова хозяйке жизни не даёт, а то...
 Воронёного цвета аппарат задребезжал-запрыгал на столе. Вот он долгожданный звонок!  – дёргаю трубку, жестоко путаясь в шнуре:
  – Штаб слушает. Товарищ Лилька у аппарата уже пол-
  – Я в больнице,  – задорно сообщил ты.
 По инерции первым делом приходит вторая строчка «Соломатин разбился». «А что, рифма ничо себе, оригинальная, к полётам годная, допущена» как сказал бы Лирик.
 И в пространстве мыслительном Сокол мне махнул котофейным хвостом. Хвост был очень странным  – огненно-чёрного цвета, и на всю округу вонял гарью.
  – Сестричка, сестричка, пииить...  – застонал раненый в бреду.
  – Вас, голубчик, на фронт? Спятили Вы? Вроде и ранение не в голову... Рапорт вот начальству  – это могу, а на фронт  – это, извините, никак не получится в ближайшие...  – сурово поверх очков возвестил госпитальный глав. И добавил в порядке банальности:
  – Литвяк не пускать. С-неба-свалившийся у нас нынче особый, буйный, неуравновешенный на всю голову. Так и учудить на радостях может. А у нас дисциплина, тяжёлых много, им и без ЛексейФролча покою недоста-
 Мозг услужливо засуетился вокруг да около:
  – «Соломатин разбился» бэ-бэ-бэ. Ага, разбился. Но не совсем, гы-гы. Немножко упал и отжался сразу же. Вона и голос весёленький, и башка цела. Почти. Бугагагага. Но что за голову, так вона у него и допреж... бугагагагагааа.
  – Не ржи, дубина. А то ща хозяйка сориентируется и нас прикроет, а Соломать его так приложит, что ихний моск к нам в гости прилетит на ястреплиптере, раз ещё не отвинтанул покамест... тоись отвинтячил этот ейный Соломать очередной Фролтыль. А нам оно гости нать? Самим тесно. Вот и сиди ото ж.
 Ладно, чего уж там... Не буду ругать, можба у них там, в светлом будущем, все медосмотр больницею называть привыкли  – чёрт их не разберёт в их светлом мирном заржатом... зажратом, как многие там у них говорят, будущем. Тем более, за что и журить, коли не разбился он вовсе. Воооот!  – я же говорила «живой», потому что Леший над лесом разбиться никак-никак никогда-нипочём не может! А они «разбился» да «разбился»  – сороки-балаболки пустые, а не девки. Ни летать с ними, ни кашу заваривать...

 «Граждане провожающие, граждане провожающие, отходим от краешка платформы, отходим. Отправляется поезд, отправляется, граждане. Гражданочка в белом, слёзы-то утрите. Чай, не куда-нибудь, а на фронт товарищи спешат, за Родину, за товарища Сталина. И неча тут развозить антисовейскую жидкость. Вернётся, гражданочка, вернётся. Как, когда? Вот через месяцок и... Да Вы мне щас всю платформу зальёте, гражданочка! А хто его отчитывал давеча, шо мол неча тут о лиличном, коли Родина в опасности? Отходим, граждане, отходим от краешка платформочки, говорю. Не мешаем отбытию поезда на передовую».
 Гнусавый занудный голосок вокзальной тётки будто заполонил собою всё свободное пространство. Перекрывал кислород, бил в солнечное сплетение, раскатывался над городом. Меня начала бить дрожь: и впрямь, идиотка, сама Алёшку и спроваживала активно. Ладно, что уж теперь  – потом совру, что «ей в другую сторону». Не писать же в письме, что меня-то на фронт и не взяли...
 Адрес!!! Нет, не может быть! Катастрофа  – за прощальными объятьями-пошептушками я забыла написать ему адрес... Куда же теперь? Куда...
  – Куда-куда, в первый абзац  – вот куда! Ухахахах,  – забулькал мозг.  – «Позвони мне, позвони» и сморозь про кочко-пни, гы-гы-гы-гыг. Благо, телефоны там, в натурально светлом и конкретно мирном, на любой вкус, беспроводныя ваще, хи.
 Дрожь усиливалась  – перед глазами активно бушевали картины какой-то чудовищной каши из людей, техники, земли, бывших домов и речной воды, перемешанной со всем вышеозначенным.
 «Граждане провожающие»  – визжала тётка. «Уууууу»  – гудел набирающий скорость... самолёт... винты десятка самолётов, снимающихся... «От винтааааа! К бою!»  – надрывались наперебой командиры эскадрилий. «Ууууу»  – долбил по голове вой спешащих бухнуться на землю бомб. Сталинград.
 По спине прошёл холодок. Дует здесь. «Ууу»  – прогудел останавливающийся поезд метро. В мою сторону. Я поеду, родной. «До завтра, лильтенант» машу лапкой из вагона.

 В автобусе кругом мерцали так любимые мною гаджеты. Народ упёрто резался в шарики, скачивал музон, френдился в соцсетях.
 Мозг на автопилоте подкидывал «полешек» в костёр:
  – Заржались они там, в мирном-светлом. Телефоны  – беспроводные, сети  – виртуальные, рыбааааа!
  – Я вообще-то не с тобой в домино играю, а с виртуальным противником. Так что не ори. А лучше спи, не то хозяйка тебя услышит и того  – вырубит. Буешь зваться Вырубком, а это неприятно. Но лучше пусть телефон вырубит. Или лешака сваво. Ему всё одно, он из полена смастырчен и базару фильтровать не наущен... А хозяйка расстраивается, рыдает по полдня  – ан полешко тое и не замечает, всё на себя, гарноструганщина, любуется. А ты спи. Я уж тоже... засыпаю... на ходу...
 Москву продолжало планомерно заваливать мерзким мелким снегом...