И сон и явь. Часть 1. Лилиэда. Глава 6

Ретрофантазия.


6               
   
    
Покинув Лилиэду, жрец какое-то время колебался. Говорить или не говорить Повелителю Молний о предстоящем испытании? Безвременная смерть Некуара у необузданного и крайне подозрительного вождя, конечно, вызовет гнев; Му-нату убеждать его долго придётся в том, что смерть воина – не ошибка или злой умысел жреца, но воля Великой Аникабы. Если же Повелителя Молний известить заранее, то о причине такой поспешности он может вполне резонно спросить: почему бы ни отложить испытания до той поры, когда Лилиэда зачнёт, выносит и родит Великого Героя и Мудреца Ту-маг-а-дана?    
    
А на подобный вопрос ответа Му-нат не знал. Не только для Повелителя Молний, но и для самого себя. Но зато твёрдо знал другое: Некуар должен умереть сегодня – на закате солнца. Сегодня и только сегодня. Конечно, и в обычные ночи без Некуара будет трудно уберечь Лилиэду. Когда же (накануне праздника Че-ду) Легида покинет небо – станет несравненно труднее. И всё же, несмотря ни  на что, Великий Воин Некуар обязан уйти сегодня. 
    
То ли Ле-ин намекнул Му-нату, то ли он не очень полагался на своё колдовство и, опасаясь мести обманутого Че-ду, надеялся жертвой смягчить его гнев, то ли обида и ревность (конечно, только как к духовной дочери), то ли… гадать и гадать – во всём сомневаясь… И эти, и другие, одинаково бесплотные и одинаково весомые обстоятельства, сложившись вместе и обретя громадную мощь, убедили Му-ната в необходимости предстоящего испытания – в необходимости Некуаровой скорой смерти. Но даже если бы Носитель священной Бороды и осознал всё, и догадался о причине опасной поспешности – для Повелителя Молний этот ответ всё равно не годился бы. И, наверно, поэтому, заранее чувствуя изначальную гниловатость истины, ответа жрец не искал.
    
Нет, если предупреждать Повелителя Молний – необходимо сослаться на волю богов. И не богов вообще – ибо кисленький этот туман способен только взбесить вождя – сослаться необходимо на волю бога-Коня Мар-даба. Его повелитель Молний считает своим покровителем, его почитает, слушается – да и боится! – значительно сильней, чем Че-ду. Конечно – в тайне. Вождь, а не жрец Повелитель Молний, и для него вовсе необязательно особенно чтить то божество, которому служишь. Но хитрый предводитель рода Снежного Барса прекрасно понимает: править народом бад-вар – всем народом, а не только Снежными Барсами – можно лишь от лица Че-ду.
    
Причудливо всё же переплетены людские судьбы! Ведь когда-то Повелителем Молний богиня нарекла ни кого-нибудь, а самого Му-ната. Нарекла в сумасшедшие, незабываемые ночи исполнения всех, самых невероятных его желаний. Увы, скоро пришло грустное отрезвление: Легида, поднявшись на небо, вынуждена была завеситься непроницаемым покровом из тяжёлых туч; а Му-нат (не без горечи – кто же в юности не мечтал править миром?) понял: вести за собой множество людей – не его дело.
    
Правда, откровения богини оказались не совсем напрасными: в конце концов немыслимое совершилось – время пришло, и однажды, когда в гудящем пламени костра очередной Верховный жрец Че-ду возносился к своему богу, то среди провожавших стоял уже настоящий правитель народа бад-вар, стоял Повелитель Молний. Один из младших сыновей жреца, известный разве что непревзойдённым умением метать копьё да буйным и неукротимым нравом. О незаурядном же его уме, о хитрости и коварстве старшие жрецы и племенные вожди узнали несколько позже. Узнали, когда глава рода Снежного Барса, седобородый Вай-ле-у-тан, назвал будущего Повелителя Молний своим восприемником, назвал, и, словно отметая ропот всех недовольных неслыханно дерзким нарушением древних обычаев, сразу же лишился языка, весь одеревенел и на рассвете умер.
    
Были и другие удивительно благоприятные совпадения – не сразу и непросто мысль о передаче власти Повелителю Молний укоренилась в людских душах, но укоренилась в конце концов, взросла и созрела. (Впрочем, история эта долгая и интересная, но имеющая побочное отношение к настоящему повествованию. Убивать же краткостью изложения одно из важнейших событий в жизни народа бад-вар – преступление тяжкое и вовсе не обязательное.) Вполне достаточно помнить – было это: и ночи с Легидой, и тайна, открытая богиней, и имя «Повелитель Молний», и передача имени вместе с властью, и долгая борьба за признание, и много чего ещё…
    
Было всё это! И помнит Повелитель Молний, кому он обязан властью. Ох, как помнит! И не мудрость, не почтительное уважение многих (и сильных!) из народа бад-вар до сей поры хранили Му-ната от чрезмерных проявлений признательности и дружбы вождя. Не на свету, конечно. Много поколений должно смениться, прежде чем Правитель народа бад-вар без достаточных оснований осмелится предать смерти не то что жреца Че-ду, но и любого, рождённого свободным. Так это – да; но для чего, спрашивается, Повелителю Молний ждать смены нескольких поколений только затем, чтобы иметь возможность совершить при дневном свете то, что сейчас можно прекрасно устроить ночью? Много воинов у вождя, и молчаливые среди них найдутся.
    
С грустью приходится признать: из всех человеческих чувств один только страх сделал пребывание Му-ната в мире людей достаточно долгим. Но страх не перед Че-ду или Мар-дабом. Боится их Повелитель Молний, да – в особенности последнего – однако не так уж, чтобы не осмелиться отправить на свидание к одному из них своего опасного друга. Нет, настоящий страх, страх способный смирить гнев и обезвредить злобу, испытывает вождь перед способностью Му-ната повелевать Могучими Тайными Силами. А в действенности этих древнейших Сил и в ужасном искусстве жреца Повелитель Молний убедился уже давно. Особенно – в то время, когда колдовское искусство жреца помогло ему в почти безнадёжной затее стать правителем народа бад-вар.
    
Никто, разумеется, из жрецов ни одного из семи Старших богов не смеет прибегать к «открытому» колдовству. Но в тайне… И уличить их почти нельзя. Все старшие жрецы умеют пить настоящий, ни чем ни смягчённый яд… И в тайне… А ведь тайное колдовство куда опаснее, чем разрушение глиняной фигурки или сжигание волос жрецом Диг-ди-гида. Не говоря уже о колдовстве обыденном, колдовстве широко распространённом среди простых пастухов и охотников, воинов и рыбаков народа бад-вар.
    
В нехитрых, конечно, повседневных занятиях такое колдовство помогает, но из людей образованных уже мало кто верит, что всякий, стоит ему только захотеть, способен своими чарами убить или воскресить кого-то. Нет, нет и нет! Таких потрясающих результатов дано добиваться только мудрейшим из мудрых, искушённейшим из искушённых – иногда даже наперекор воле богов. А из всех, преуспевших в тайной науке, самым искуснейшим является, несомненно, Му-нат – это отлично знает и этого одного боится храбрый и недоверчивый Повелитель Молний. Боится по-настоящему. И если бы его разум время от времени не затмевали боги – Му-нат мог бы не слишком опасаться гнева вождя.
    
Размышляя и пытаясь делать выводы, главнейшее жрец как-то совсем упустил из вида: да, опасен слепой гнев Повелителя Молний, да, лучше его стараться избегать, но, предупредив вождя, Му-нат его будет обязан убедить. А если сам в чём-то не уверен, то убеждать другого – занятие наипустейшее. Положим, с мнением жреца внутренне не согласный, но и не желающий ссориться с Мар-дабом, испытания Повелитель Молний не запретит. Что, однако, помешает ему дать спешное и якобы крайне важное поручение Некуару? Воин отправится в путь, возмездие не состоится, и, разъярённый ложью, на жалких преступников и гнусного колдуна Че-ду обрушит свой гнев – обрушит и истребит обманщиков.
    
(Му-нату хотелось верить, что смерть Некуара – необходимая искупительная жертва, только жертва, и ничего кроме жертвы. Ему очень хотелось верить – и он почти убедил себя.)
    
Нельзя, ни в коем случае нельзя предупреждать Повелителя Молний! Сообразив это, жрец разозлился на самого себя. Он, Носитель Священной Бороды Че-ду, он, умудрённый знаниями и опытом, он тратит время, пытаясь откопать то, что лежит на виду! Воистину сумасшедшее утро – и не только для Лилиэды!
    
Сумасшедшее утро! И всё! И хватит! Сомненья смехотворны. Повелителю Молний – ни слова. Лишь после смерти воина вождь узнает, что Некуар по собственной воле, желая прекратить обидные намёки на его не готовность повиноваться Аникабиному зову, выпил яд. Выпил и с горечью (будто бы он виноват в задержке?), но и с облегчением (наконец-то настало время!) сказал: пускай богиня решает сама. Да, он, Му-нат, при этом присутствовал, но отговорить Некуара от опасного испытания не сумел. Пусть Повелитель Молний вспомнит, каких им стоило когда-то усилий суметь убедить воина отложить свидание с богиней хотя бы до рождения младенца Ту-маг-а-дана. Зря, к сожалению, и…
    
…и Му-нату открылось: Вин-ваш! Вот кто сможет заменить Некуара! Трудновато ему придётся – да: ни силы, ни опыта Великого воина нет у юноши, зато есть огромная заинтересованность, чтобы с его сестрой, с Лилиэдой, ничего скверного не случилось.
    
Воистину сумасшедшее утро! – Му-нат мудрейший, ай-яй-яй! Сын ….. и больше никто ты! Сын ….. и ….. ! – запоздало распекал себя жрец. Сын ….. ! Тебе, пережившему нашествие Лесных Людей, свидание с Легидой, борьбу за новую, немыслимую прежде власть, и массу прочих потрясений ужасов и бед, тебе от глупой девчонки заразиться позорным страхом?! Заразиться, и в этой постыдной болезни утратить и волю, и ум! Опасаться, видите ли, Вин-ваша! Числить его возможным врагом! Он, видите ли, о преступлении Лилиэды узнает уже через две луны?! Да пусть – хоть завтра! Пусть, хоть сейчас! Мало того: нравится ему или нет, но он разделит с Лилиэдой осквернённое ложе! Разделит безропотно, не подав и вида, что ему хоть капельку неприятно это! Ни тени подозрения не должно упасть на дочь Повелителя Молний! Всё сделает Вин-ваш для того, чтобы представить свою сестру не только не такой, какова она есть в действительности, но даже и такой, какой вообще не может быть ни одна из дочерей человеческих! Опасаться Вин-ваша? Глупец из глупцов! Позор Му-нату!
    
После сурового выговора самому себе, жрец успокоился и безмерно возликовал. Бывшее столь сложным в прохладной полутьме уединённой комнаты, теперь представилось ничуть не затруднительным – конечно, в одном его земном обличии! Ярость и гнев оскорблённого обманом и предательством Великого бога приуменьшать не следует. Опасность всё ещё велика. Но прояснился зато для Му-ната тёмный смысл бывшего ему откровения. Определённо, но очень расплывчато обещанная Ле-ином помощь в сознании жреца вполне оформилась. Ле-ин безусловно знал: в земных делах и заботах особенной сложности не предвидится. Знал, что стоит Му-нату успокоиться, и он сразу вспомнит о ненадёжности Вин-вашева положения – вспомнит и догадается, кем заменить могучего и непобедимого воина. И о нелепости своих опасений, вспомнив, он догадается. Сразу же догадается: надёжнее и молчаливее Вин-ваша сторожа для Лилиэды найти нельзя. И не беда, что ловкости и силы Некуара пока не хватает юноше. В помощь Вин-вашу можно выделить двух, трёх, четырёх – сколько потребуется! – опытных и, главное, достаточно верных Повелителю Молний воинов. Под его неусыпным присмотром наёмники не решатся на измену. Что бы им ни сулили, чем бы их ни соблазняли коварные Лилиэдины братья и сёстры. А в особо опасные ночи, ночи Тайной Охоты, он, Му-нат, самолично будет следить за ненадёжной охраной. 
    
Обрадованный удивительно простым решением совсем недавно казавшейся неразрешимой задачи, жрец попутно отыскал слова убедительной лжи. Слова, которые после гибели Некуара он скажет  Повелителю молний: воин, конечно, сам, по собственному почину хлебнул отравы, но не столько из-за обидных намёков, а главным образом потому, что ему открыла богиня: на трудном и почётном посту его вполне может заменить Вин-ваш. А чтобы не ошибиться, чтобы волю богини знать доподлинно, Некуар – какая самоотверженность! – подверг себя риску не удостоиться смерти на алтаре Аникабы.
    
«Слава Непобедимому Воину! И смелости, и скромности, и мудрости его – слава! Яд подействовал скоро – и это хороший знак! Аникаба тем самым даёт понять, что Некуарово копьё по руке Вин-вашу! Немного, может быть, тяжеловато, но юноша с честью вынесет это почётное бремя! Вынесет, и станет настоящим мужчиной! И когда наконец придёт Великая Ночь, Грозному Че-ду будет не стыдно воплотиться в Лилиэдиного брата».
    
Мгновенное озарение без остатка рассеяло тревоги и опасения Му-ната. Он теперь знал, что ему следует делать и сейчас, и завтра, и в те три ночи «когда Легида небо покидает». Сложностей, разумеется, ещё много, и предстоящий путь ещё невозможно змеист, но, по счастью, уже не тёмен, а освещён: и пусть всего-навсего лунным неверным светом – этого достаточно совиным глазам жреца. Му-нат, прозрев, увидел путь, и его шаткая прежде поступь наконец-то сделалась твёрдой.
    
От бредовой мысли затеять сомнительный разговор с Повелителем Молний осталась лишь едкая досада – и ничего более. Зато он теперь знал: с Вин-вашем и, особенно, с Некуаром необходимо встретиться как можно скорее. Успокоив себя, Му-нат приказал невольникам отыскать Великого воина и сына Повелителя Молний – отыскать и от его, Му-натова, имени просить как можно скорее прийти в Священную Рощу, к алтарю Аникабы: в место уединённое, но всем хорошо известное.
    
По дороге жрец пробовал вообразить предстоящие, достаточно непростые, разговоры. Несложно, конечно, будет убедить Некуара в том, что его защита не только не нужна теперь Лилиэде, но смертельно опасна: Че-ду страшно разгневан и наверняка покарает преступников – причём, в ближайшее время. К тому же, и люди могут легко проведать об их немыслимом сближении – удивительно уже и то, что о страшном преступлении до настоящего времени из всего народа бад-вар догадался только он один. Отныне, словом, от земных обязательств и дел Некуар свободен – и может с лёгким сердцем повиноваться зову богини. Но, и это составляло труднейшую часть будущего разговора, необходимо каким-то образом суметь убедить воина рискнуть торжеством и славой принятия героической смерти на алтаре Аникабы. Некуар лучше других знает волю Великой богини, и потому, придуманное для Повелителя Молний, никак не годилось для воина.
    
Так вот, сходу, не найдя ничего убедительного, жрец положился на озарение – которое, по его мнению, должно было случиться в нужный момент.
   
Ну, а с Вин-вашем – проще: узнав о преступлении сестры и испугавшись за своё особенное положение, он с радостью согласится заменить Некуара на его трудном и опасном посту. Ведь Вин-ваш вовсе не трус, а если не слишком торопится на свидание с одним из Старших богов, то его легко понять: старинной добродетели, постоянной готовности к смерти на алтаре, у юноши нет – да и у многих ли (по крайней мере, на Побережье) она ещё сохранилась? Однако возможность погибнуть в бою или на охоте, или вот так: охраняя сон своей сестры, его нисколько не устрашит. С Вин-вашем ясно – сложностей с ним не предвидится.
    
Размышляя, Му-нат незаметно для себя дошёл до Священной Рощи. Вот и алтарь богини. Оглядевшись вокруг, жрец удовлетворённо отметил: удача, явившаяся совместно со счастливым озарением, его не покинула. Разумеется, Священная Роща не место для бесцельных прогулок, и сейчас не праздники Аникабы, но всегда могут найтись желающие принести жертву, помолиться, а то и просто поговорить с богиней. Однако на сей раз у прославленного чудесами древнего алтаря не было ни человечка; и довольный жрец, расстелив предусмотрительно принесённый коврик, сел, спиной прислонясь к толстому узловатому стволу росшего на отшибе дерева.
    
Сумасшедшее утро, слава Ле-ину, благополучно завершилось – Му-нат отдыхал, прикрыв глаза и наслаждаясь негромкими шуршаниями, шорохами, писками безлюдной лесной поляны. Звуки чужой, мелкой, но важной в себе жизни ласкали уши жреца, и более: они сообщали ему силу и мудрость огромного целого – целого, состоящего, однако, из бесчисленного переплетения отдельных, разнородных жизней, воль, судеб.
    
Му-нат отдыхал и грезил, прикрыв глаза. Грезил – или на самом деле покидал на некоторое время области земного, привычного?.. 
    
…вот также однажды давным-давно тёмной безлунной ночью его посетила Легида. Или тогда он тоже грезил? Нет уж! А впрочем – да! Нет – если грёзой назвать не оформившуюся мечту, рой смутных, плоть обрести не сумевших образов. Да – если грёза опасное и удивительное странствие души, странствие, в котором ей открываются иные пределы.
    
Впрочем, сейчас сосредоточиться и коснуться тайны жрец не успел. Прибежал один из посланных им рабов и, шумно дыша, остановился в трёх, четырёх шагах. Раб не смел беспокоить Му-ната своими словами, но разве можно сосредоточить своё внимание на жизни общей, жизни всей, когда одна из бесчисленных составляющих этой жизни, ничтожно малая, но видимая, слышимая и остро пахнущая находится рядом – в каких-нибудь трёх шагах.
    
Жрец приоткрыл глаза и вопросительно посмотрел на пришедшего. Довольный быстрым и успешным выполнением данного ему поручения, невольник сказал, что Могучий и Непобедимый воин Некуар слышал слова Первого друга Повелителя Молний Носителя Священной Бороды Че-ду и вот-вот будет здесь.
    
Му-нат кивком отпустил раба, встал, наклонился, подобрал коврик, выпрямился, свернул его, медленно подошёл к алтарю Аникабы и положил руку на шершавый, сохранивший приятную ночную прохладу, священный камень. Удача пока с ним – воин придёт первым.

               
               
* * *               
    

Некуар сегодня уже во второй раз поднимался в заповедную рощу богини. И во второй раз вместо утоптанной дороги он почему-то избрал неудобную извилистую тропинку. И длиннее она и круче, но держится вот – не зарастает. И длиннее она и круче, но воин сегодня понял: в некоторых случаях эта тропинка незаменима.
    
Колючий кустарник по сторонам, небо над головой, под ногами сухая выщербленная земля – и запах зноя: от земли, неба, кустарника. Носом почти неуловимый, скорее видимый и слышимый, но всё-таки – запах. Почти неуловимый, но укрепляющий и целящий душу. И то, что Некуар не успел додумать там, под гостеприимным тенистым навесом, ему открылось здесь – среди обожжённых колючих веток, под выцветшим, безнадёжно далёким небом.   
    
Не случайно – здесь. Ни комната Бегилы, ни шумная торговая площадь никак не соответствовали удручающей простоте этого открытия: он, Некуар, Лилиэде уже не нужен и, более не заботясь ни о чём земном, может во всякое время, когда ему будет угодно, отправляться к заждавшейся Аникабе. Когда ему будет угодно…
    
«Трижды дурацкое утро! Аникаба, видите ли, воплотилась в девчонку! Уподобилась своей сестрице! Этой распутнице! И пламя костра опалит одежды богини? Несусветный вздор! Глаза Лилиэды. Они показались ему чужими. Глазами богини. Глупейшее утро! Девчонка просто повзрослела за ночь! Да в её положении это не только естественно – это непременно должно было случиться! В любую из бессонных её ночей! В каждый из наполненных страхом дней! Во всякое время! А он, Великий воин, лишь увидел повзрослевшие её глаза и сразу стал глиноподобным! Размяк, раскис – да так замечательно, что бери его в руки, и лепи из него горшок! Ночной горшок для Лилиэды – для дурака заслуженный конец! Пламя костра опалит одежды богини? Чушь! Несусветный вздор! Не Аникабу хотел он уберечь от позора, а – если не мигая смотреть правде в глаза – своё доброе им! Ибо преступление дочери Повелителя Молний – в такой же мере – его преступление! И людская память имена святотатцев, предавших Великого бога и, ничтоже сумняшеся, уничтоживших последнюю надежду народа бад-вар, соединит навсегда! Этого боялся, не хотел допустить, но и знать не хотел об этом он, Могучий Непобедимый воин! Не хотеть знать – опасная слабость! Слабость, едва не погубившая всё. Спасая погубить – цена слепого усердия. Слава богине! Аникаба вовремя открыла глаза своему избраннику, вовремя уберегла его от соблазнительных на первый взгляд, но, если задуматься, очень опасных шагов.
    
Избить Бегилу, к розыскам сына Повелителя Молний привлечь опытных следопытов – зачем? Чтобы многие пожелали открыть тайну последних в этом мире слов Некуара? Слов, совершенно не нужных юноше! Брат Лилиэды, узнав о преждевременной смерти воина, сумеет как-нибудь защитить сестру. Сам догадается: её жизнь – его жизнь. А не сумеет – это их дело. Некуара оно не касается. И тем более глупо опасаться, что юноша проболтается о преступлении своей сестры. Да он не шепнёт о нём и ночному ветру! Не намекнёт убитому оленю! Мало того – даже и от себя попробует его скрыть! И поверит в конце концов, что всё-таки – вопреки предательству! – мальчик у Лилиэды от Че-ду. И она, Лилиэда, о гнусном преступлении тоже скоро забудет, и тоже поверит, что зачала от бога – если, конечно, переживёт ночи Тайной Охоты. А так это будет, по-другому ли – Некуару до этого нет дела. Как бы в дальнейшем всё ни обернулось, в любом – самом непредвиденном – случае это преступление не очернит памяти о Великом воине.
    
Слава богине! Вовремя Аникаба открыла ему глаза! Он, Некуар, никому из людей отныне уже не нужен. И крутая, нагретая солнцем тропинка станет последней его дорогой. Последней – на этой земле. Двести ещё или триста шагов и он подойдёт к алтарю Аникабы. Поднимется на него, крепко обхватит рукоять острого ножа, и одним верным мгновенным движением откроет себе иные дороги. И многие восторженные зрители воину не нужны. Только позвавший к алтарю Му-нат проводит его к богине. Проводит, ибо отговорить Некуара на этот раз жрецу не удастся».      

               
* * *               
    

Му-нат был почти уверен, что Некуар подойдёт не по главной дороге. Он пристально всматривался в заросли колючего кустарника, надеясь хотя бы на мгновение углядеть воина раньше, чем тот обнаружит его. Этого мгновения жрецу было бы вполне достаточно, чтобы открыть многое в мыслях и чувствах идущего на встречу. Но воин – как всегда! – появился бесшумно и неожиданно. И, как всегда, в стороне от того места, где его могли ждать. Великий воин Некуар! И когда-то ещё из народа бад-вар произрастёт ему подобный?
    
Му-нат – разумеется, не впервые – пожалел о предстоящей народу бад-вар потере. И много неприятней было бы жрецу, если бы смерть воина зависела только от него. К счастью для Му-ната, этот выбор сделал не он, но Великая Аникаба. В его же власти совсем немного: чуть-чуть замедлить или чуть-чуть ускорить свершение её высочайшей воли. А через две, три луны или уже сегодня Непобедимый воин Некуар отправится на свидание с Великой богиней – это второстепенно.
    
«Сегодня, да, но не сейчас же?! Ле-ин Лукавый, помоги!», – взмолился жрец. Взмолился, ибо идущий на встречу шагал уже не по этой земле. И дело не в том, что тяжёлый крупный человек ступал, как не имеющий веса. Сильные сухие ноги Некуара всегда легко, всегда неслышно несли его могучее тело – нет, дело совсем не в этом.      
    
И даже не с том, что ступай воин не по утоптанной твёрдой земле, а по высокой густой траве – не шелохнулась бы ни одна травинка; и если бы он шёл по болоту – не колыхнулась бы трясина; под этим невесомым шагом не чавкнул бы зыбучий песок, не зарябилась бы речная гладь. Нет, случись такое – Му-нат сразу бы понял: перед ним одно из бестелесных проявлений воина – его, плывущая над миром, душа. Ведь души часто покидают тело, и после странствий возвращаются опять. Нет, дело не в этом. Перед Му-натом была – несомненно! – плоть. Но эта плоть, при всей её мощи, земному миру уже почти что не принадлежала. Уже виделись свирепые красные языки всепожирающего пламени. Уже слышался гул и треск погребального костра. Уже мерещилось истончение костей и мяса, и преображение их в иную, достойную объятий Великой богини, материю. 
    
«Ле-ин Лукавый, помоги!», – взмолился жрец. Взмолился и, крестом раскинув руки, встал между воином и алтарём Аникабы. Конечно, жест символический – условная преграда. Но… и наконец пришло чаемое Му-натом озарение:   
    
– Остановись, безумец! Ты воображаешь, что о вашем немыслимом преступлении не знает никто из смертных?! Предав и оскорбив Великого Че-ду, от ярости и мести бога ты метаешь ускользнуть к Аникабе? Нет, Некуар. Я, Носитель Священной Бороды Великого и Грозного бога, этого не допущу. Да, я не в силах привести тебя на позорный костёр, но имя гнусного святотатца станет известно всем. Узнав о вашем преступлении, ужаснётся и содрогнётся народ бад-вар. И проклянёт ваши грязные имена. Не имя Великого воина Некуара будут с гордостью произносить дети наших детей. Нет, с отвращением и ужасом, как мерзейшую брань, на крокодила, пожравшего младенца, они навесят: «Некуар», а на змею, убившую вождя, они навесят: «Лилиэда».               
    
Воин замер, немного не дойдя до жреца. Слова Му-ната вернее всякого копья остановили его на полушаге. Торопясь на свидание с Аникабой, о дозволенном и запретном воин уже не думал. Убийство жреца уже не казалось вызовом богу. Особенно – жреца Че-ду. И страха перед Могучими Тайными Силами Некуар уже не испытывал. Ни помешать, ни отомстить ему эти Силы уже не успел бы. Пальцы привычно сложились на рукояти ножа. Прыжок, удар – и Носитель Священной Бороды вместе с вызнанной как-то тайной отправиться к своему повелителю. Одно движение – Му-нат и разглядеть-то его не успеет. Одно движение – но Некуар не был бы Великим воином, если бы, прежде чем послать вперёд своё сильное послушное тело, не успел подумать: а не поведал ли уже кому-нибудь жрец об их чудовищном преступлении?
    
Эта мысль остановила Некуара, и стоял он, растерянный, и слушал – мучительно пытаясь заглянуть в душу жреца.
    
Смерть прошелестела рядом и уселась в ожидании на ветку ближайшего дерева. Му-нат узнал о её присутствии по холодновато-кислому привкусу скопившейся под языком слюны. Узнал, прежде чем разглядел её отражение в Некуаровых, в миг оледеневших, глазах. Узнал и понял: каждое, сказанное им слово, имеет сейчас громадную силу, и малейшая неосторожность в обращении с этой силой может всё погубить. В опасности не только его жизнь, но также и жизнь дочери Повелителя молний, и жизнь Вин-ваша, и – непонятно почему и как! – но жрец это чётко уловил: от его дальнейших слов зависит сейчас будущая судьба великого народа бад-вар.
    
Они стояли друг против друга: Му-нат и Некуар – Колдун и Воин – и один мог бы убить другого, и убил бы, если бы знал, что другой никому не открыл его страшную тайну.
    
Они смотрели в глаза друг другу, и каждый мучительно старался догадаться, что уже сделал или не сделал или собирается сделать другой.
    
Му-нат, по счастью, первым коснулся истины. Слава Ле-ину, ибо только с его помощью, на последнем пределе, жрец смог понять, что смертельный выпад Некуара остановила мысль – порождённая спасительным для него сомнением. Слава Ле-ину! Опасен ещё предстоящий разговор, но Му-нат уже услышал, как смерть, прошуршав, снялась с ветки над его головой и устроилась много дальше – в серых колючих зарослях.
    
Они ещё стояли друг против друга, но уверенность, внезапно обретённая жрецом, уже сразила воина. Разжались пальцы, пропала готовность убивать. И незаметно кончилось противостояние – будто его вовсе не было.
    
Му-нат заговорил. Нет, он уже не грозил воину разоблачением, и о страшном преступлении говорил он теперь без гнева и укоризны – так говорил, словно Некуар с Лилиэдой в нём вовсе не повинны, словно всё с ними случившееся определила одна только воля Великой Аникабы. И не Му-нату судить богиню. Не Му-нату и ни кому другому из смертных.
   
«Но, – жрец на мгновение замолчал и продолжил с сожалительной печалью, – очень самонадеянны смертные… самонадеянны и слепы…»
    
И стоит кому-нибудь проведать о случившейся с Лилиэдой и Некуаром беде – людьми овладеет ярость. Ибо, не считая его, Му-ната, из всего народа бад-вар, ну, двое, ну, может быть, в лучшем случае, трое за немыслимым преступлением Великого воина и Любимой дочери Повелителя Молний способны различить волю Аникабы. Остальные же, оглушив себя не рассуждающим гневом, проклянут имена гнусных святотатцев. Ни одна девочка не назовётся отныне Эн-лиг-о-моэдой, ни один мальчик не получит славного имени Нек-бед-у-вар.
    
Му-нат говорил не долго. Ле-ин удивительно вовремя указал ему на то единственное, чем воин ещё дорожил в мире людей, что готов  был защищать со всем остальным – включая кощунственное убийство жреца – не считаясь. И жрецу,  догадавшемуся о Некуаровой слабости, уже ничего не стоило убедить воина подвергнуться сомнительному – не прилюдно, в храме, а в комнатке, схоронясь! – испытанию; подвергнуться риску оказаться не достойным торжественной смерти на алтаре Аникабы. Особенно – после клятвенного заверения, что чем бы ни закончился этот глум (приватное, видите ли, ядопитие!), о страшном преступлении воина и девочки ни один из смертных никогда ничего не узнает.
    
А Некуару, после всего понятого там, на тропинке, среди сероватых от пыли и зноя колючих веток, после всего услышанного здесь, в Священной Роще, у алтаря Аникабы, сделалось совсем безразличным: сейчас умереть или немного позже, от ножа умереть или от яда. В любом случае, уже сегодня он встретится с Великой богиней, а славное имя воина, в любом случае, не предастся поношению. Му-нат дал клятву. Да, эта клятва изумляла – но Некуар верил жрецу. О причине же необычайно странного – по сути, кощунственного! – обещания воин гадать не собирался: мало ли чего есть в мире, открытого одному только Носителю Священной Бороды Че-ду Первому другу Повелителя Молний Мудрейшему из Мудрых жрецу и колдуну Му-нату.