Зима

Солнца не было. По крайней мере за окном, где все так же безвьюжно и бесснежно властвовала зима. Но это так далеко — за окном. Деревья с завистью заглядывают сквозь запотевшие стекла, которые тщится расписать мороз. Ничего не выйдет. Здесь художник — она, а она рисует картины огненными красками.

Окуная кисть в пламенную смесь в глиняном горшке, она проводит по холсту — и в комнате расцветают огненные цветы и кружат жар-птицы. Драконы полыхают на стенах, вулканы извергаются на полках, а в камине пылает горячий, пусть и нарисованный, огонь, озорно стреляя искрами в запотевшие стекла, словно поддразнивая озябшие деревья.

Горячий кофе приводит меня в чувство после холода.

— Как на работе? — спрашивает она, беря кисть потоньше. Над цветами закружились светлячки, отбрасывая пляшущие тени на стены.

— По-старому, — отвечаю я, потягиваясь, — Воздушные змеи идут прямиком на склад и ждут хотя бы бриза. Ничегошеньки нового.

— Понятно, — она вздохнула.

— Ты из-за выставки расстраиваешься? Не бери в голову.

— Да брось, — отмахнулась она, — я и не ждала, что кому-то понравится.

— Может, тебе попробовать нарисовать что-то другое? — предложил я, — портрет?

Она недовольно поморщилась.

— Это было бы ужасно. Еще скажи — нарисовать айсберг. Нет, мы будем рисовать огонь, вот так, — быстрый мазок по холсту, — и вот так, — и еще один.

Я улыбнулся, встал и поцеловал ее в собранные на затылке волосы. От них пахло дымом.

— У тебя все получится. Я знаю.

Перед сном я лежал и смотрел за тем, как она работает. Картины… Нет, я редко разглядывал то, что уже нарисовано. Но видеть, как огненный узор появляется вслед за ее рукой — это ни с чем не сравнимое чувство.

Веселые чертики танцевали в ее глазах, и тени на стенах танцевали с ними в такт. Засыпая, я подумал, что никто не понимает, как можно жить в месте, пропахшем дымом и углем, где все, если включить электрический свет, перепачкано сажей и осыпано пеплом. Они просто не видели, как она рисует.

Следующий день не принес ничего, чего я не смог бы угадать заранее. По крайней мере, до вечера.

Когда я вошел, она сидела, водя чистой кистью по холсту, в растерянности. Увидев меня, она вышла навстречу, и тогда я заметил, как она бледна.

— Что-то случилось? Ты не больна?

— Похоже на то, — виновато улыбнулась она, — чувствуешь? — Она коснулась ладонью моего лба, и даже с мороза я почувствовал, что ее руки очень холодны. Я взял ее ладони в свои, и подул на них, словно надеясь согреть.

— Я позову врача.

— Не волнуйся, я уже. Мне прописан покой и несколько отвратительных микстур. Только вот… — Она замялась. Я погладил ее ладони и ждал, когда она продолжит. Наконец, решилась.

— Я никогда тебя не просила об этом… Мне нечем рисовать. Обычно я ищу их сама, но сейчас я боюсь, — она со страхом посмотрела на окно, — зима не отпустит меня.

— Я съезжу за твоими чудо-красками, не волнуйся, — улыбнулся я, — просто расскажи мне, где и как их найти. К ужину вернуться успею?

* * *

Я захлопнул капот машины и попытался завести еще раз. Упрямица зашелестела передачами и валами и все-таки изволила двинуться с места. Впереди была ночь, позади — тоже ночь. А по краям дороги высились продрогшие и уснувшие тополя и вязы.

На соседнем сиденье лежала нарисованная ею карта — узор ее едва теплился. Ей пришлось разбавить краски бензином, чтобы хватило. Запах смущает и мешает сосредоточиться.

Поворот направо. Еще один. Стоп. Дальше пешком, двадцать шагов. Один, два, пять, десять. Что, уже? Ах, так то двадцать ее шагов.

Я наклонился над маленькой воронкой, едва заметной в покрытой ледяной коркой траве. От нее шло слабое сияние. Но слишком слабое.

Рука не почувствовала жара. На всякий случай одев перчатки, я взял угасающий уголек размером с большое яблоко и поднес к глазам. Подул на теплящийся узор. Нет, не ожил. Эта звезда упала и погасла навек.

«Ты не знаешь, но горячими остаются только те падающие звезды, на которые загадывают желания». Так она сказала, протягивая карту. Каждый ночь она следила за звездным небом и знала, куда каждая из звезд упала. «Почему же ты не загадывала желаний сама?» — Спросил я, еще не до конца поверив в ее слова. «Потому что у меня их нет» — «Так не бывает» — «бывает. У тебя их тоже нет» — «Ну почему. Я хочу… попробовать горячий шоколад» — «Ты просто достанешь его с полки, разведешь и попробуешь. Это не то желание, которое загадывают звездам» — «тогда… я хочу, чтобы все были счастливы». Она грустно покачала головой. «Дело в том, что и ты и я хотим одного — чтобы все продолжалось, как раньше. А это то же самое, что ничего не хотеть».

Наверное, только держа в руках остывшую звезду, я понял ее слова.

* * *

С ужином можно было распрощаться, хорошо бы вернуться к завтраку. Еще одна, последняя точка на карте — и придется возвращаться. Возможно ни с чем.

Эта мысль угнетала меня. Вернуться ни с чем — значит, еще день она не сможет рисовать. Еще один день она будет больна. Никакие микстуры не согреют ее, если она не сможет заниматься любимым делом.

«Я очень хочу привезти ей горячую звезду. Я хочу, чтобы она снова смогла рисовать».

Мне показалось, или яркий огонек прорезал небесный свод и с шипением рухнул вон на той поляне? Резко сворачиваю к обочине, выхожу из машины и быстро иду туда, на ходу натягивая перчатки.

Посреди опавших и замерзших листьев и редкого мха сияла звезда. Сияла мягко, нежно, словно пламя свечи, и было видно, как корни деревьев и листья трав тянутся к этому огню. Я осторожно подошел и сел рядом на корточки, любуясь. Ледяная корка под сапогами растаяла и вода струилась вокруг спокойного пламени, не смея приблизиться, а из мха прямо на глазах выползали корни елей и сосен, наслаждаясь нежданным теплом.

Когда я вернулся к машине, прижимая к груди термос со звездой внутри, то, обернувшись, увидел, как лед настойчиво сковывал проснувшиеся было травы и корни.

* * *

Она ждала меня, такая же бледная, как и накануне.

— Ну вот, — печально произнесла она, — из-за меня ты всю ночь не спал.

— Сегодня суббота, еще успею отоспаться. Зато у меня для тебя подарок, — я помахал ей термосом.

Усталость как рукой сняло. Она выскочила из-под одеяла, чмокнула меня в губы, выхватила термос из рук и через мгновение уже склонилась над глиняными горшками, которые вспыхивали один за другим. Я, чрезвычайно довольный собой, устало сел в кресло, и меня охватила дрема. До меня долетел привычный шепот огня, и теплые ветерки окутали комнату. Она снова вела кистью по дымящемуся холсту.

А в углу неаккуратной стопкой валялись невзрачные полотна, и мне сначала показалось, что они пусты.

— Ты рисовала обычными красками? — спросил я не скрывая удивления.

— Прости, что? Ах, это… Да, убивала время, пока ждала тебя. Масляные краски. Но это все не то.

Из интереса я протянул руку и поднес их ближе к глазам. Очень красивые наброски, яркие, талантливые. И в то же время неживые, холодные.

— Да. Не то, — согласился я, и моментально уснул.

* * *

Прошла неделя. Она поправилась и усиленно готовилась к очередной выставке, черпая из наполненных горшочков звездный свет чьего-то одинокого желания. Пятница вечер, а у меня все по-старому. Воздушные змеи копятся на складе в ожидании ветерка. Почем зря гоняем их вентиляторами, чтобы развлечься, но это не сильно веселит. Воздух, тяжелый и напоенный льдинками, не дает змею подняться хоть сколько-нибудь высоко.

И снова я дома, и снова она встречает меня, но в глазах ее слезы-льдинки.

* * *

Она сидит, обхватив руками колени и глядя на весело потрескивающий очаг. В глазах ее читались злость и обида.

— Не переживай, — я попытался успокоить ее, — просто обычные картины им привычнее.

— Я порвала их прямо там, — ядовито продолжала она, — в клочья. А клочья сожгла. Все это время они ждали от меня этих пустышек, ничего не значащих картинок. Больше не дождутся.

— Не преувеличивай. Все еще образуется.

— Нет, — она покачала головой, — А причина все та же. Они ничего не хотят. Я ничего не хочу. Ты ничего не хочешь. Лишь бы все шло своим чередом. Пусть время остановится в блаженном «сейчас» и Земля замрет.

— Ты утрируешь.

В глазах ее мелькнули бесовские огоньки.

— И ты тоже не замечаешь? — она резко встала и подошла к окну, — Земля уже замерла. Сколько уже дней ночь, сколько уже лет зима? Все давно остановилось. Но никто не заметил.

Во внезапно наступившей тишине я и в самом деле почувствовал, как время сжалось, словно пружина, и не может продолжать свой ход. Топчется на месте, подрагивая стрелками. «А ведь в самом деле… Сколько это все продолжается? Сколько будет продолжаться? И сколько я хочу, чтобы оно продолжалось?»

Драконы на стенах вжали головы в плечи, вулканы поутихли, а зима победоносно оставила свою печать на стекле. Повеяло холодом. Изо всех щелей повеяло холодом.

— Я действительно не замечал…

Она пожала плечами.

— Ничего удивительного.

— А ты раньше поняла. И не сказала.

— Это ничего не изменило бы.

— Ты думаешь?

Она кивнула.

— Это не хорошо и не плохо. Это просто то, что есть. Идем спать. Только утром снова будет ночь.

Я не нашелся что сказать. Наверное, она права. И все-таки… Я вспомнил тот истосковавшийся по теплу лес. Впервые за сколько лет он почувствовал, как кору и листья ласково гладит теплый звездный свет. А я забрал это у них. Отобрал только обретенную надежду.

«Этого я не хотел. А чего хотел? Ничего — если верить ей. Но теперь-то я хочу? Хочу, чтобы взошло солнце? А значит, оно должно взойти».

Я встаю с места и, схватив куртку и ключи от машины, бегу к выходу.

— Ты куда? — Удивленная, она тут же забыла о нависшей по ту сторону окна тоске, и та обессилено отступила.

— Я скоро буду. Завтра ты увидишь восход солнца!

* * *

«Безумец».

Это восхитительное слово из ее уст звучало слаще любой другой похвалы. Впрочем, то безумие, в которое впал я, не давало мне отвлекаться на слова.

Я стоял на крыше девятиэтажного дома, ловя взглядом тусклые огоньки соседних домов. В руках моих был воздушный змей. Она стояла неподалеку и, если бы не лютый мороз, пустилась бы в пляс от самой задумки.

— Смотри, падает звезда! — воскликнула она, указывая высоко в небо, — верный знак!

«Я хочу, чтобы взошло солнце, и согрело этот бедный мир».

Ветер появился в тот самый миг, как я подбросил змея в небо. Разматывая бечеву, он уносил его выше и выше, а на полотне победоносно сияло нарисованное ей солнце.

Стало светлее. Я подумал о том, что ее солнце действительно светит ярко — ярче любых других ее картин.

— Ты чувствуешь… — прошептала она мне из-за плеча, — этот волшебный миг надежды.

— Чувствую. И так хочется продлить его.

— Не стоит. Со временем надежда угаснет, и уже не будет радовать нас. Пусть случится то, что должно случиться. Я не хочу, чтобы все это оставалось неизменным. Я хочу, чтобы взошло солнце и согрело этот бедный мир.

Воздушный змей выдернул бечевку из рук и сгорел, купаясь в лучах восходящего солнца.

Наступил новый день новой весны.