Когда начинается гроза

Она всегда приходит с запада – тяжелая черно-серая туча, низко стелящая свое наполненное водой и молниями брюхо над сухой, покрытой трещинами землей. Наползая откуда-то из-за горизонта,  она движется навстречу солнцу и постепенно закрывает собой все небо – и в раскаленный летним солнцем воздух врывается холодный влажный ветер. 
Солнце еще безжалостно припекает  -  листья на старых каштанах в саду безжизненно поникли, но ты знаешь,  что совсем скоро туча встретится с ним, далекие всполохи молний станут ближе, и гром загремит у тебя над головой, а не там – среди синеющих вдали гор. И будет дождь. Освежающий. Очищающий. Твое избавление. И твое мучение.
Сопровождающая твою жизнь боль в висках – она проходит только тогда, когда небо из паляще-голубого становится   свинцово-серым. Щемящая тоска – неизменная спутница головной боли - проходит тоже:  в тот момент, когда из черно-фиолетового нутра закрывшей, наконец, солнце тучи вырываются первые крупные капли и с глухим звуком падают на сухую растрескавшуюся землю. Когда порыв ветра заносит их на твой стол – и среди разбросанных исписанных нервным почерком листов бумаги, ручек и обломков карандашей   возникает небольшая лужица - темное дрожащее озерцо, отражающее желтый свет лампы.  Маленький осколок той бури, что царит снаружи. И той, которая постоянно живет у тебя внутри, терзая, вгрызаясь в виски и успокаиваясь только в те моменты, когда ты, стоя у окна, ощущаешь на своем лице и волосах холодные мокрые капли. Когда твои глаза видят лишь белесую пелену дождя и темноту неба, прорезаемую ярко-белыми вспышками молний.
Тогда, когда все вокруг подчинено этой стихии, когда холодный ветер гнет, срывая листья, верхушки деревьев и безжалостно раздувает жалобно скрипящую кольцами по карнизу штору – тогда ты живешь. Так, как жил когда-то. Так, как не будешь жить больше никогда.  К тебе возвращаются все твои воспоминания – все, до крошечного мига. И ты помнишь все, что было.  В ту грозу…
 
… Гроза застала вас на тропинке около дома – и, моментально упав  дождем на ваши плечи, вымочила до нитки одежду и волосы.
- Фуууу!!! Ты только посмотри! – Он, смеясь и прыгая на одной ноге, стряхивал с волос воду. – От меня уже целая лужа набралась!  - Продолжая смеяться, он вылез из рубашки и брюк, бросил их мокрой кучей на пол.  – Давай, ты тоже раздевайся. – Сказал и пошел по направлению к кухне, оставляя на светлом полу мокрые следы.
Зябко поводя плечами, ты вышел из лужи, которая натекла с тебя и с твоей одежды, стянул джинсы и майку и тоже бросил рядом с его брюками –  сейчас возиться с развешиванием одежды решительно не хотелось.
По все еще виднеющимся на светлом от времени полу влажным следам дошел до кухни.
- Я ужасно хочу горячего кофе.  – Он улыбнулся тебе. – А ты?
- А я хочу тебя. Всего. Без остатка.
- Я и так весь твой. – Он немного удивленно приподнял брови. – Нет?
- Это сейчас.  А завтра? – Не глядя не него , проходишь в комнату, достаешь из шкафа два пушистых полотенца – белое и красное. Возвращаешься на кухню, накидываешь  белое ему на плечи. – Вытрись, а то ты уже весь в мурашках.
- Спасибо. – Он благодарно улыбается тебе. – Заварить тебе чая?
- Ты снова уходишь от ответа… -  запускаешь руку в мокрые волосы на его затылке, тянешь его к себе, целуешь. – Сделай мне кофе… - говоришь в теплые полуоткрытые губы. – Я его с удовольствием выпью…

…Ты варишь кофе - аккуратно пересыпаешь размолотые в кофемолке зерна в старую медную турку, заливаешь горячей водой. Добавляешь в него корицу и на кончике ножа - жгучий перец. Все, как он любит. Как ты всегда варишь. Как тогда варил. Только теперь ты пьешь кофе один. Хотя по-прежнему разливаешь его на две чашки – полупрозрачные, фарфоровые, с танцующими по бокам серыми журавлями – он купил их на блошином рынке где-то в Гонконге.

Ты никогда не любил кофе – кофе любил он. Но ты всегда варил две чашки.
- Я не знаю, как ты можешь пить эту гадость. – Садишься напротив него и смотришь, как он, жмурясь от удовольствия, отпивает  обжигающий черный напиток.
- Очень вкусная гадость. Лучше, чем  твое  заваренное кипятком сено. – Он тянется за второй чашкой и закуривает. -   Попробуй. Тебе понравится.

..Тебе и вправду понравилось. Сейчас. Когда на две сваренных чашки ты один. И когда ты, глядя на грозу за окном, пьешь их одну за одной.
Вот это и есть твое проклятие.
Вечная гроза. Вечные воспоминания. Которые ты ждешь. Которые ты временами ненавидишь. Потому что теперь у тебя есть только они.
В этом мире у тебя нет больше ничего…

… В один из таких дней, тогда, когда за окном снова грохотал гром и белой стеной стоял дождь, в дверь кто-то постучал.
Сначала ты не поверил – к тебе никто никогда не стучался – ты вообще за все это время не видел здесь ни одной души. Но стук повторился. Недоумевая, ты подошел к двери и потянул ее за ручку. И не поверил своим собственным глазам…
-Ты? Это ты?..
- Да, я. – Он спокойно кивнул – так, словно вы расстались десять минут назад, и прошел  мимо тебя в гостиную. Сел в кресло с ногами - его любимая поза. Чуть прищурившись, посмотрел на тебя и улыбнулся немного грустно. – У тебя круги под глазами. Бессонница?
- Я… - Ерошишь волосы.
Ты почти совсем не спишь.  Единственный раз, когда ты нормально спал, был… еще не здесь, а в том, похожем на этом мире. И только сегодня ты отчего-то смог поспать нормально – в кровати, а не скрючившись, на старой кушетке в углу кабинета.  И почти всю ночь, вместо нескольких часов душных и липких кошмаров.
- Но сегодня тебе кошмары не снились. – Он смотрит на тебя.
- Не снились… Откуда? Ты? Откуда ты знаешь?
- Знаю. – Он отстраненно смотрит в окно – пальцы нервно барабанят по подлокотнику кресла. – Знаю, поверь.
Смотришь не его бледное лицо. И все понимаешь.
- Так это ты? Ты? Ты, да? – хватаешь его за холодную руку. – Ты? Почему ты так долго не приходил? Почему я так долго был без тебя? Почему?
Опускаешься на вытертый ковер рядом с его креслом и утыкаешься лицом в его колени.
- Я так тебя ждал…
- Я знаю. – Он гладит тебя по растрепанным волосам. – Это я тоже знаю.
- Я даже не знал, что ты… Ты тоже, оказывается,  здесь…  - поднимаешь голову, смотришь в его глаза – такие родные, до самой последней крапинки на светлой радужной оболочке. – Мы теперь снова будем вместе?
- Не совсем. – Говорит он глухим голосом и морщится. – Это невозможно.
- Я не… не понимаю… но ты же здесь? Ты пришел ко мне?
- Я сам не понимаю. – Он отводит взгляд. – Я был совершенно в другом месте… И как-то оказался здесь… хотя мне сказали…
- Но ведь это действительно ты?  - Он кивает.
Смотришь на него – те же серые глаза. Длинный веснушчатый нос. Падающая на глаза непослушная прядь темных  волос. Это действительно он. Только нереально бледный и с холодными пальцами. И свитер – грубый, жесткий, с вытянутыми локтями. Он бы никогда не надел такой свитер. И никогда его пальцы не были такими холодными – и он сам не был таким отстраненным.
- Ты… все еще обижен на меня?
- Пфффф!!! – Он поднимает глаза к потолку. – Что за глупости? 
- Значит, это мое новое мучение? Ты…пришел  меня мучать?
- А тебя кто-то мучает? – Он удивленно поднимает бровь.
- Воспоминания и… гроза – Киваешь за окно.- Кошмары… Как случилось, что мы не вместе?
- А вот это ты должен спросить у себя… - тихо говорит он.
- У себя? – Удивленно спрашиваешь ты.
- Да. – Неожиданно сердито отвечает он. – У себя! Ты вообще помнишь, КАК ты оказался здесь?
- Я… - Ты недоуменно смотришь на него…
 И вспоминаешь…

…Ты не поверил, когда безукоризненно-вежливый голос в телефонной трубке сообщил тебе о том, что его уже нет. Не поверил. Ты  поэтому даже на похороны  не поехал – все сидел и ждал, когда раздастся телефонный звонок и он, смеясь и чертыхаясь, скажет, что произошла ошибка, и эти идиоты, как всегда, все перепутали. Или повернется ручка входной двери, и он возникнет на пороге, таща за собой свой невероятной расцветки чемодан на колесиках и громко сетуя на адскую жару на улице. И только прочитав в  газетах некрологи о «безвременно ушедшем от нас» и «невероятно рано оборвавшейся жизни талантливого человека» и увидев фотографии со старого кладбища, ты понял – это не ошибка.
 Нет, ошибка. Ужасная. Непоправимая.
Ведь умер не только он - ты тоже перестал жить. Внутри  стало пусто, горько  – от всего тебя осталась только  физическая оболочка.
И ты старался заполнить эту пустоту внутри – чем угодно. Лишь бы не болело. Лишь бы не лежать, скрючившись, на кровати и не вспоминать всю ночь…
Лишь бы забыть.
Лишь бы скорее попасть к нему...

…А потом ты оказался здесь. В этом доме. Знакомом и незнакомом одновременно – вроде такой вы снимали в то лето. Но сейчас ты был здесь совершенно один. С мучительным ожиданием грозы и со своими воспоминаниями…

- Я просто хотел быть с тобой… - тихо говоришь ты, отходя к окну и глядя на стучащие по жестяному откосу дождевые капли.
- Ты просто дурак… - говорит он устало. – Зачем было… так.
- Как? – поворачиваешься, смотришь на него. – Как? – начинаешь кричать. – Я не мог! Я просто не мог! Я думал, что это я виноват во всем, понимаешь?
- Да ты и виноват! – Он встает с кресла и тоже начинает кричать. – Ты всегда думал только о себе! Ты! Ты хоть понимаешь, что они решили, что ты САМ все это сделал?
- Но я же не САМ!
- Да? А кто превратил свою жизнь в одну сплошную попойку с наркотой? О чем ты вообще думал, идиот? Я…  я специально остался тут, чтобы… а ты!!!
- НО Я ЖЕ НЕ ЗНАЛ!!!! – Орешь ты, глядя в его сердитые глаза. – Я НИЧЕГО ЭТОГО НЕ ЗНАЛ!!!
- А что ты вообще знаешь?  - Говорит он устало.
- Что я тебя люблю…
- Ну, хоть что-то. – Он подходит к тебе. Смотрит в глаза. Улыбается уголком рта.
А потом выходит, тихо прикрыв за собой дверь…
 
И ты снова остаешься один. Почти бегом несешься в кабинет и роешься на заваленном бумагами столе. Находишь чистый блокнот, вырываешь из него страницу и пришпиливаешь кнопкой на стену рядом с кушеткой.
Ты знаешь, что он снова придет. Теперь ты в этом уверен. И ради этого ты готов ждать сколько угодно… И пережить сколько угодно ночных кошмаров…   


… - Где мы? – Спросил ты, когда он в следующий раз пришел к тебе – за окном снова стеной стоял дождь, а на пришпиленном к стене листе  в неровный ряд выстроилось двадцать крестиков.
- А ты как думаешь?  - Он достал из недр старого буфета кофемолку и пакет с зернами. – Есть идеи? – В воздухе запахло арабикой.
- Ну… все же это не ад. – Он коротко глянул на тебя и неопределенно хмыкнул. – И не рай тоже.
- Нет, не рай. – Смотришь, как он сосредоточенно заливает водой кофе.
- Тогда что?
- Ну… - Он ставит турку на огонь и улыбается. – Все называют это место по-разному…
- Чистилище?
- Не для всех. – Он откидывает волосы со лба и серьезно на тебя смотрит. – Для некоторых это просто Покой. Конечная станция.
- А… для тебя?  - Ты подходишь к нему вплотную. Заглядываешь в глаза.
- Для меня… Черт, корица!!! – он отворачивается и достает из кухонного шкафчика баночку. –  Ты представляешь, я совсем забыл, как варить кофе!
Смотришь, как он сосредоточенно мешает ложкой в турке. Как, прикусив губу, добавляет перец. Как, едва только над туркой начинает подниматься ароматная пена, ловко снимает ее с огня. Как, достав две чашки, аккуратно наливает в них  кофе.
- Ты будешь или тебе чай? – Спрашивает он.
- Я буду. Мне нравится кофе.
- Тогда прошу! – Он ставит чашки на стол около окна. 
- Знаешь, а я вот как-то полюбил чай… - Задумчиво говорит он, держа чашку двумя руками. – …Это не совсем понятно – временно ты тут или навсегда. Как я уже и говорил – для кого как. Но когда сюда попадаешь еще не ясно – пойдешь ли ты дальше или останешься здесь… Это как-то со временем само становится ясно…
- А… кто вообще здесь главный? – Он удивленно поднимает брови. – Ну, тут же кто-то есть?
- Есть, конечно. – Он кивает головой.
- И кто это? Бог? Дьявол? Инопланетяне? Кто? – Смотришь на него. – Кто решает, что мы должны быть именно здесь и именно ТАК?
- Разве ты не видел? – Он недоуменно смотрит на тебя.
- Нет. – Качаешь головой. – Я вообще никого не видел. Ни одной души. Никого, пока ты не пришел.
- Это странно… - он встает и отходит к окну. Садится на подоконник, ежится от  залетающего в окно ветра с дождем.
- Можно подумать, что ты видел. – Ты отодвигаешь чашку и сердито смотришь на него.
- Не сердись. – Он спрыгивает с подоконника, и, подойдя к тебе, ерошит твои волосы прохладными пальцами. – Первый раз я увидел ее, когда только здесь оказался…
- Ее? – поднимаешь на него глаза.
- Ну да… женщину. Красивую. Знаешь, как на фресках Леонардо…
- Ну, конечно, кого ты еще мог увидеть… - говоришь ты ворчливо.
- Действительно, больше некого. – Видишь, как он улыбается. -  А второй раз она пришла мне сказать, что ты тоже здесь…
-  То есть, ты знал про меня?
- Я же тебе уже говорил. – Он смотрит тебе в глаза. – Конечно, знал. И все это время хотел тебя увидеть.  Но мне сказали, что это невозможно…
- Из-за меня? – утыкаешься лбом в его плечо.
- Он решили, что это самоубийство…
- Они идиоты…
- От тебя заразились… - Он коротко вздыхает и, положив руку тебе на плечо,  прижимает к себе плотнее.
Рукав его свитера задирается, и ты видишь шрамы на его предплечье – уродливые багровые полосы на бледной коже.
- Где это ты так?  - С ужасом спрашиваешь ты, поднимая рукав повыше. – Вся рука?
-  На спине тоже… Не помню. Они у меня уже были, когда я… - он пожимает плечами. Ты осторожно проводишь кончиками пальцев по  этим полосам.
- Болит? – Спрашиваешь тихо.
- Сейчас уже не очень. – Он поправляет рукав, закрывая шрамы. – Раньше сильнее болело.
Молчишь, пытаясь справиться с подступившей к горлу тошнотой. Смотришь на него – такая тонкая шея  в растянутом воротнике свитера. Спущенная петля на горловине…
- Твой свитер… - смотришь на него. – Это же…
- Конечно, твой. – Он улыбается.  – Тот самый…

…- Фуух, еле до тебя добрался! – Входная дверь негромко хлопает. – Привет!!!
- Угу… - Киваешь ты, не прекращая скользить пальцами по клавиатуре и глядя на возникающие на экране темные строчки.
- Как всегда, работаешь? – Он кладет руки тебе на плечи, и, наклонившись к твоему уху, слегка прикусывает его зубами. С его пальто и волос  слетают снежинки, и, тая в воздухе, каплями падают на исписанные твоим  неровным почерком листки. – И снова не спал всю ночь… Кстати, ты знаешь, что тебя завалило снегом? Я еле добрался до двери.
- Угу… – снова неопределенно отвечаешь ты. – Конечно-конечно…
- Только отвали, да? – Мурлычет он тебе в ухо. – Хорошо, отваливаю. Кстати, - говорит он уже откуда-то издалека. - Что  за свитер на тебе ужасный?
- Интересно, почему это он ужасный? – Ты снимаешь очки и трешь уставшие глаза кончиками пальцев.
- Ужасный и колючий… таким только людей пытать… и цвет отвратительный… Черт! – слышишь, как что-то упало.
- Зато он теплый, а я ночью замерз… - Громко говоришь ты, снова надевая очки и начиная набирать текст.
- Еще бы ты не замерз… - Его голос чуть приближается. – У тебя дома холодно почти как на улице!
- У меня сломалось отопление!
- Ну, да, а камин зажечь тебе некогда, да и не судьба… - Слышишь, как он ходит по дому. – И в холодильнике пусто! А если бы я не приехал?
- Я бы спокойно дописал то, что писал всю ночь! - Его легкие шаги через стенку тебя отвлекают - хочется забросить все и подойти к нему. Обнять. Уткнуться  в холодное и влажное пальто. Заглянуть в глаза. Но мысли… Твои мысли, мать их!!  Они не могут ждать…
- И попутно бы превратился в ледышку! – Его пальцы ерошат твои и без того взлохмаченные волосы.
Он снимает с тебя очки – ты щуришься, пытаясь сфокусировать взгляд на его смеющихся  глазах. Чувствуешь его теплые губы на своем носу, щеках, губах…
- Мммм… мне надо писать… - говоришь ты, когда можешь, наконец, говорить.
- Ну, конечно нужно… - Он возвращает очки тебе на нос – мир вокруг снова становится четким. – Не буду мешать… - Снова слышишь его шаги и тихое бормотание – Свитер колючий, сам тоже колючий…. Просто человек-еж…
Улыбаешься и снова начинаешь набирать текст. И даже не слышишь, как открывается и закрывается входная дверь…

… За окном синие снежные сумерки, в камине весело трещат дрова, неярко горит лампа под старым матерчатым абажуром, а вы сидите в креслах около низкого столика, на котором  стоят тарелка с сэндвичами, полупустая бутылка виски и два стакана.
- Только не говори, что ты сам лично расчистил снег. – Ты смотришь на него.
-  Нет, конечно! – Он смеется. –  Я познакомился с одним замечательным человеком. Ему нужны были несколько порций виски в ближайшем баре, а мне – нормальная тропинка к твоей двери.
- Интересно, где ты с ним познакомился…
- Около универсального магазина в трех кварталах отсюда. – Он хмыкает. – Я вообще тебе поражаюсь - ты живешь тут уже месяц, а так ничего и не знаешь…
- Я работаю и почти не выхожу из дома…
- Да-да, и твои соседи иногда начинают всерьез думать, что ты умер…
- Только не говори, что ты и с соседями уже познакомился…
- Только с миссис Маллиган. Очень приятная женщина. Фактурная. Надо нарисовать ее портрет. Да, кстати – завтра утром придет ее муж и посмотрит, что у тебя с отоплением.
Смотришь на него. Вот как так у него получается? Всего за несколько часов он обжился тут быстрее, чем ты за месяц.  Как всегда, впрочем.
- Ну, а помимо того, что ты со всеми тут поперезнакомился, есть какие-то новости?
- Ну… - он отпивает виски и хитро прищуривается. – Третья мировая война еще не началась, старушка Лиззи жива, озоновый слой все также уменьшается… мои картины берут в галерею Тейт, и еще я буду читать лекции по современному искусству в Гарварде.
- Что? – Удивленно смотришь на него.
- Лекции в Гарварде. – Он улыбается. – Представляешь – меня будут называть на «вы» и «профессор». Одолжишь мне свои очки?
- Я не об этом… галерея Тейт? Твои картины в галерее Тейт?
- Только пять. Там будет какая-то выставка…
- Подожди… И это та самая галерея, которая в Лондоне?
- Потрясающее знание английских достопримечательностей… Она самая. Второй вроде нет.
- И ты так спокойно об этом говоришь? – он в ответ состраивает гримасу. – Ты просто невыносимый… А когда выставка?
- Ммм,  вроде в марте… Через неделю я встречаюсь с их представителем для отбора картин. А потом лечу в Гарвард…
- Надолго?
- Пока семестр… Но меня обещают отпустить на время пасхальных каникул.  Проедем куда-нибудь, если ты не будешь занят? Думаю, что к тому моменту  я успею сильно по тебе соскучиться и соглашусь даже на ту дыру, в которой мы тогда жили…
-  Думаю, что и я по тебе за это время соскучусь… - смотришь на него.
- А сейчас ты не соскучился? – Он отставляет стакан и смотрит на тебя.
- Не говори ерунды…
Он придвигается вплотную к тебе и снова снимает с тебя очки…

… Когда ты утром открываешь глаза, то видишь, как он сидит, забравшись с ногами в кресло у окна.
- Что делаешь?  - спрашиваешь его, нашарив на тумбочке свои очки.
- Пытаюсь изобразить, как спит один писатель… черт, у тебя волосы…
- Что с  ними не так? Сильно лохматые?
- Цвет… - Он морщит нос. – У меня нет такого карандаша… и смешать не получается. Вот угораздило тебя быть таким…
Ты вылезаешь из-под теплого одеяла и, ежась от холода, идешь к нему и заглядываешь через плечо.
- А, по-моему, вполне даже похоже… -
- Я всегда говорил, что ты дальтоник… это просто какая-то бешеная морковка получилась, а ты…
- А я и на бешеную морковку согласен. – Вынимаешь из его пальцев папку и идешь в кухню, шурша листами… - Кстати, где мой свитер?
- Я его отпустил на волю. – Он протягивает тебе что-то мягкое и темно-зеленое. – На, надень мой…
- Угу. – Натягиваешь его через голову, и сразу становится тепло. Продолжаешь смотреть его наброски. 
- Это кто? – Натыкаешься на сделанный пастелью набросок. Молодая красивая женщина.
- Это?  - Он морщит нос и достает кофемолку. - Одна оперная певица. Потрясающее меццо.  Просто божественное.
- Ты с ней спал?
- Ты чтоо? -  Он улыбается. - С такими женщинами не спят…
- Ты меня понял… бабник.
 - Как и ты. - Он щелкает тебя по носу и смеется. - Напомни мне, кто из французских королей был и на веслах и под парусом? Какой-то Генрих ил Карл????
- Генрих Второй Валуа. Ты бы еще Дали и Лорку вспомнил…
- Ну, хватил. – Он улыбается. – Они были явные гении, причем Сальвадор  еще был  явно сумасшедшим. А мы с тобой, слава богу, просто талантливые…И точно в своем уме, хотя  в одной рыжей голове и водятся на редкость большие тараканы…

…Стоишь и смотришь в окно на устроенную им с набежавшей откуда-то ребятней шумную возню в снегу.  Он поворачивается, видит тебя в окне. И ловко отправляет в твою строну снежок, который с глухим «блямс!» разбивается о стекло.
- Иди сюда, затворник! – Кричит он. – Я тебя в снег закопаю!
- Это мы еще посмотрим! –Кричишь ты в ответ, и, захватив куртку, выбегаешь в снежный день…

-Ты представляешь? Я вспомнил! Тогда была зима и ты… - радостно говоришь ты… Только он уже снова ушел… и надо ставить крестики на листке бумаги. И ждать грозы….

… - Пойдем! – Он тянет тебя за руку с крыльца. – Нужно поговорить!
Шагаешь за ним по шуршащей гравием дорожке, одновременно радуясь и недоумевая. Сегодня светит солнце и никакой тучи на горизонте.  И с момента его последнего визита ты поставил всего три крестика на листе бумаги.
- Пришли! – Он садится на почерневшую от времени и дождей деревянную скамейку под раскидистым платаном. – Я почти забыл, как здесь красиво!
- Почему? – ты садишься рядом, смотришь на него. То ли потому, что сегодня нет грозы, толи еще из-за чего-то, но он сегодня выглядит не таким бледным. И руки теплые. А вместо серого свитера  - рубашка в клетку. Его любимая. И твоя, к слову, тоже. Он тебе в ней нравился еще больше. И…
- Твои шрамы! – Удивленно смотришь на его руку. – Они?
- Т-шшшш! – Он поворачивается к тебе и прикладывает палец к твоим губам. – Помолчи немного, хорошо?
Сидя рядом с ним, молча смотришь на окружающий вас пейзаж – невысокая  зеленая трава с мелкими белыми цветами среди нее, обрыв,  за которым простирается долина - желтые пшеничные поля вперемежку с зелеными квадратами виноградников, белые домики деревушек, вьющаяся синей лентой река и дорога вдоль нее. И над всем этим яркое голубое небо.
- И почему я раньше это все не любил… -  Тихо говорит он.
- Ты говорил, что  тут ужасно жарко и что ты не любишь, когда вокруг говорят на незнакомом  тебе языке. - Ты улыбаешься. 
- И что рисовать этот убогий пейзаж мне уже осточертело… - он хмыкает.   - Я был дураком.
- Мы оба были дураками… - Зарываешься пальцами в его волосы. Так, как всегда это делал. Он прикрывает глаза.
- Хорошо…
- Она снова приходила. – Говорит он после паузы. – Нина.
- Нина?
- Да. Ее так зовут.
- Это она тебе сказала? – Вот что тебя поражает в нем –  и сейчас, и тогда поражало – его способность легко со всеми сходиться.
- Нет, конечно. Я как-то сам узнал… - Он пожимает плечами.
- Что она хотела?
- Только сказать… - Он достает из кармана пачку сигарет, закуривает. – Помнишь, я говорил, что для многих это не конечная станция? Так вот…
- Тебя снова забирают? – внутри тебя все холодеет от этого предположения.
- Меня хотели забрать…  когда только я появился здесь. – Говорит, он не глядя на тебя. – Я думал, что попаду туда… – он делает неопределенный жест рукой. – Но мне неожиданно предложили Свет…
- Свет?
- Ну, или Рай – называй, как хочешь. – Он коротко смеется. – Когда Нина сказала мне об этом – честно, у меня от смеха истерика случилась. Потому что я  никогда бы не подумал, что  могу туда попасть после всего, что натворил в той жизни.
- И ты… почему отказался?
- А ты как думаешь?  - Он смотрит на тебя. – Я ждал тебя, дурак. – Говорит он после минутного молчания. – Но я не знал, что ты придешь так рано и таким … неясным образом…
Ты молчишь, не зная, что сказать в свое оправдание.
Просто смотришь на него. На падающие на глаза темные волосы, веснушки. На прищуренные от солнца глаза.
… Вчера ты неожиданно для себя самого сел и написал рассказ. Впервые с того момента, как… И ты даже не очень много извел бумаги на черновики – слова как-то сами выходили из-под карандаша – слаженными четкими фразами. Как тогда, когда он, морща нос, стоял у тебя за спиной, и, облокотившись на спинку кресла, читал только что окончательно отредактированный тобой текст.

 - Нам дают шанс. Шанс уйти отсюда.. – Говорит он, по-прежнему  глядя на долину внизу.
 - Вниз или наверх? А в прочем все равно. Лишь бы вместе. Вместе же, да? – спрашиваешь ты.
 - Да, вместе. – Он кивает. - Только … в наш мир.
 - В наш?  И мы??? Мы снова будем?..
 - Только если ты веришь в восставших из гроба мертвецов. – Он усмехается.  - Мы же умерли, забыл? Меня лично похоронили в Лондоне. И мама постоянно приносит мне на могилу белые гвоздики – не понимаю, с чего она решила, что я их любил… Ты, если точно…
- Кладбище Марселя.
- Экзотично.  – Он хмыкает. - Что не Сингапур?
- Ты меня спрашиваешь?
- Ну, это же ты  в своем завещании написал про Марсель…
- Я такого вообще не помню. – Недоуменно пожимаешь плечами.
- Да где тебе помнить… удивительно, что нотариус вообще у тебя его взял. Взятку заплатил?
-  Может быть… скорее всего заплатил.
- Ненормальный!!! – Он сжимает твои пальцы.
- Что нам надо  сделать? – смотришь в серые глаза. – Для того, чтобы…
- Просто принять решение.
- Решение? Я его уже принял.
- Ты не понимаешь…  - он вздыхает.- Не факт, что мы будем рядом. Может, я буду канадским эскимосом, а ты – гламурной нью-йоркской леди.
- А ты бы, естественно, предпочел наоборот? – Усмехаешься и снова зарываешься пальцами в его волосы. –С твоей-то аллергией на рыбу…
- Я бы, естественно, предпочел  остаться здесь… с одним занудным ворчуном… - Он прикрывает глаза. – Но… в общем, наверное, это тоже своего рода наказание. Или русская рулетка. А, может, способ все наладить и начать заново – не знаю… Ладно, - он встает со скамейки. – Не буду тебе мешать думать. Да и мне тоже надо…
Смотришь, как он легко идет по дорожке к дому…
Решение.
Принять решение.
И здесь тоже надо принимать решения…

… Вы никогда не были похожи – ни внешне, ни характерами – но это никоим образом не помешало вам невероятно быстро сблизиться  друг с другом.
Единство и борьба противоположностей  - этот принцип диалектического материализма очень наглядно демонстрировал ваши отношения.
Тебя временами бесило это его легкомысленное отношение к жизни, детская доверчивость и гиперобщительность. Он называл тебя «унылый нытик»,  когда ты в очередной раз зарывался в книги и учебники и страдальчески закатывал глаза, когда ты в очередной раз  терял ключи.
Он, не смотря на свою внешнее разгильдяйство и безалаберность, всегда и везде приходил вовремя  - эта так бесящая тебя английская пунктуальность, в то время как ты вечно  опаздывал то на занятия, то на поезда, то на самолеты…
У  него всегда звучала музыка – итальянские оперы, которым он вдохновенно подпевал. Тебя это порой  несказанно выводило из себя – потому что ты любил работать в полной тишине.

Только  все это не мешало вам часами разговаривать обо всем подряд, сидя с бутылкой вина  в его маленькой захламленной студии под крышей старого дома – она стала еще более захламленной, когда ты перетащил туда свои книги. Вы спорили до хрипоты и раз сто ругались вдрызг –  и мирились ровно через пять минут.
А на каникулах вы вместе отправлялись в путешествие на стареньком, изрядно потрепанном жизнью  «Форде», закинув  в багажник этюдник и сумки с нехитрыми пожитками. Вы по очереди вели машину  и громко  подпевали орущему радио. И вместе толкали уставший вас везти «Форд» к ближайшей заправке.
Ему  первому ты читал свои  истории,  а он рисовал придуманный тобой мир, точно попадая в его настроение и характер. «Ну… это же просто – ты очень точно подбираешь слова – картинка сама получается.» - Он чуть застенчиво улыбался, и, коротко взглянув на тебя, снова опускал голову к блокноту. Тебе нравилось смотреть, как легко его карандаш летает по плотной, чуть шершавой бумаге, оставляя после себя штрихи и иногда тихонько поскрипывая. Так нравилось, что ты переставал читать и замолкал, остановившись  на полуслове.
- Если ты будешь молчать, то я не смогу рисовать. - Говорил он тогда. – Ну, и что было дальше?
- Да, конечно… - ты отыскивал то место, где остановился, и  продолжал читать.

Вот как раз именно за сборник твоих рассказов с его иллюстрациями ты и получил ту самую большую и серьезную премию, сразу возведшую тебя в ранг живых классиков. И он, кстати, тоже – хотя никогда и не был иллюстратором книг.
Собственно, тогда, с банкета по поводу вручения этой премии, все у вас и стало… по-другому. Когда вы, улыбаясь, стояли рядом, позируя для фотографий. Когда пили дорогое шампанское, празднуя свою удачу. Когда решили продолжить  дома - заменив «Кристалл» старым добрым «Джеком». Когда вдруг захотелось … Когда начисто сорвало тормоза и исчезли все правила. Когда все заволокло каким-то сладким туманом, оставившим на поверхности только  жадные губы и прохладную, чуть солоноватую на вкус кожу…
Когда  утром вы проснулись в одной постели – без смущения и раскаяния, словно все наконец-то встало на свои места.

…Вы не клялись друг другу в верности и в вечной любви, и то, что вы стали любовниками, ничего не изменило в ваших жизнях:  вы не стали жить вместе, даже чаще видеться не стали - у каждого из вас была своя жизнь – в разных городах, на разных континентах. Вы даже звонили друг другу редко – работа и дела порой затягивали вас с головой.

- У нас уже две недели идет проливной дождь, и мне просто совершенно необходимо куда-то от него деться. – Слышал ты его голос, ответив на звонок телефона.- И, если ты не сидишь букой над очередным своим опусом…

- У меня скоро начнется паранойя! – Говоришь ты в трубку посередине ночи. – И я даже  готов смириться с тем, что мой дом превратится в филиал оперного театра!
- Что, у тебя закончились все чистые чашки? – Смеясь, спрашивал он.
- И за батоном сходить некому!
- Это очень веская причина… - Он замолкал на несколько минут. – Потерпишь еще пять часов? Я попытаюсь успеть на рейс в 6-40…

Эти короткие встречи, совместные отпуска,  снятые на лето маленькие домики в глухих деревушках – на письменном столе сразу поселялся твой ноутбук и куча смятых исписанных листков, а свободный угол в гостиной занимали натянутые на рамки холсты , этюдник и коробки с красками и пастелью, совместные ужины и походы в театр… И ничем неомраченная легкость отношений – вы просто вместе.
И почему для тебя все так неуловимо поменялось???

… - Знаешь, это ненормально. – Говоришь ты, глядя как он, удобно  расположившись на диване, читает. – Наши отношения совершенно ненормальные.
- Я тебе больше скажу, - он откладывает книгу и улыбается – на щеках появляются ямочки. – Наши отношения вся мировая общественность считает болезненным извращением. А в некоторых странах за это, между прочим, казнят. Или кастрируют. Всячески порицают, в общем. – Он снова начинает читать.
- Я не про это… - Он снова отрывается от книги и смотри на тебя удивленно. – Мы… слишком сильно привязаны друг к другу. Это не совсем нормально.
- Думаешь? – он внимательно смотрит на тебя.
- Временами… в последнее время достаточно часто. Понимаешь, - говоришь, глядя в его серые глаза, - раньше, когда я писал, я думал… нет, я жил тем миром. Мыслями, которые нужно облечь в слова и перенести на бумагу. А теперь…  у меня в голове постоянно живешь ты. Я думаю о тебе. Почти все время думаю. Понимаешь?
- Я тоже о тебе думаю. – Он улыбается. – Но, кажется, это не смертельно. Ммм?
- Ты не понимаешь…
- Наверное. Пояснишь?
- Эти мысли, они… отвлекают. Заменяют собой все остальные. Я начинаю думать, где ты, что делаешь… Я ревновать тебя начинаю дико!
 Он закрывает книгу и садится. Смотрит на тебя внимательно.
Это становится очень тяжело  для тебя – просыпаться одному среди ночи  и чувствовать, что тебе просто позарез, как глоток воздуха утопающему, нужен он. И не видеть его рядом. Натыкаться на холодную фразу «абонент временно…» и потом мучительно думать, где же носит этого абонента.  Видеть среди набросков в его папке совершенно незнакомые лица. Мучиться, думая, испытывает ли он такие же чувства…
- Я не хочу, что бы из-за этого моя жизнь превратилась в ад. – Говоришь ты ему. – И я боюсь потеряться в этом аду. Перестать принадлежать себе. Понимаешь?
Он встает, берет книгу, аккуратно ставит ее на пустое место на полке. Закуривает. Смотрит в окно.
- Я тоже не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в ад. – Наконец, говорит он. – Я слишком сильно люблю тебя для того, чтобы так поступать с тобой.
Смотришь в его серые глаза. Своими темными.
- Я тоже  слишком сильно тебя люблю…

…Ты не хотел, чтобы твоя жизнь стала адом. Но она им стала. Ровно в тот момент, как он исчез из нее. Сначала на время – «нам нужно все обдумать и решить», а потом, когда вдруг все решилось  - навсегда… 

… - Я вспомнил, я все вспомнил!!! – По скрипящим ступеням крыльца поднимаешься к нему на веранду – он сидит и что-то рисует на листке бумаги.
 -Что именно? – Подняв голову, внимательно смотрит на тебя и поправляет лезущие в глаза волосы. 
 - Все! – Почти кричишь ты.-  Просто раньше я помнил только этот дом и тот день с грозой и тебя… потом этот свитер… и дальше.  – Он криво улыбается и трет кончик носа. - А теперь… Я вообще все вспомнил! И даже твое имя.
- А ты его, что, забывал?
- Нет… не знаю.. –Ты смущаешься. – Можно подумать, что ты помнишь, как меня зовут!
- Я вообще все о тебе помню, Тайлер. – Спокойно говорит он. – Абсолютно все. И даже твою дурацкую привычку с головой погружаться в свои мысли и не замечать ничего вокруг.  И оставлять в раковине целую батарею грязных чашек. – Он снова склоняется над листком.
- Юджин… - Зовешь его. – Юдж…
Подходишь к нему, кладешь ладони на плечи. Тихо говоришь ему на ухо:
- Я помнил… просто это все было….знаешь, как в густом тумане… таком плотном, что даже своей вытянутой руки не видно. И я все время сомневался… а теперь не сомневаюсь. И, знаешь, я даже понял, почему они дают нам шанс…
Как и то, почему он все знает лучше, чем ты – Он и любил всегда сильнее и не сомневаясь. И, в отличие от тебя, не думал о своих переживаниях. И не поступал так, как будет  лучше для него…
- Нина говорила что-то о последних мыслях… - Юджин поворачивается и смотрит на тебя, чуть прищурившись.
- И о чем ты думал?
- Явно не о том заснувшем за рулем водителе грузовика… О тебе, Тайлер. Я думал о тебе.  Собственно, тогда, когда все это случилось, я к тебе и ехал… - И мне ужасно интересно, а о чем же думал ты? - Он снова начинает рисовать.
- Я думал о тебе, Юджин. И я все решил…  Даже если мы и будем… не теми, то… мы же все равно найдемся? Рано или поздно? Мы же будем помнить?
- Не факт… - Он закрывает глаза. – Не факт… Хотя… наверное, шанс есть…
- И мы сможем все начать заново? Без… - Без того нелепого разговора. Без боязни потерять себя. Без сомнений. – И, вполне возможно…
- Вполне… - Смотришь, как Юджин улыбается твоей любимой улыбкой – широкой и чуть кривоватой. – Всегда есть надежда. Значит, ты  решил?
Киваешь, глядя на него  - может, ты в последний раз видишь такого Юджина – темноволосого и с веснушками.   
- Тогда пойдем. – Он встает и берет тебя за руку. – Нам пора.
Держась за руки, вы идете по шуршащей гравием дорожке мимо старых каштанов с поникшими от жары листьями.