Дания

Дания


Действующие лица

Перепёлкин, агроном, выпускник Сельскохозяйственной Академии, двадцати пяти лет, командированный  агрофирмой КИСКО на станцию Тракторный завод

Первый милиционер Володя, похож на киногероя В. Шарапова

Второй милиционер Бальтазар Кузьмич, огромного роста и небритой наружности, кличка Жеглов. На киногероя совершенно не похож.

Майор Стрелкин, добрый и интеллигентный, каким и должен быть представитель власти

Антон Павлович Чехов и Лев Николаевич Толстой – тени русских писателей

Искуситель — точная копия Бальтазара Кузьмича

Аня, чертёжница, роль без слов



Сцена первая

Тюремная камера, койка и стол. За столом сидит и пишет что-то Первый милиционер. На койке лежит агроном Перепёлкин.

Перепёлкин: (держится руками за голову) Ох, башка-а. Ой-ой. Это ж надо. Нет. Больше никогда, никогда не поеду в плацкартном вагоне! (Падает на кровать) И руки в какой-то липкой гадости измазаны. (Нюхает руки, облизывает пальцы) Пахнет смолой. На вкус липучие.

Первый милиционер поднимает голову от бумаг.

Первый милиционер: Очухался?

Перепёлкин: Отстаньте.

Первый милиционер: Как вы разговариваете с представителем власти! Встать!

Перепёлкин: Мне плохо, принесите аспирин. Где я вообще? Я ехал со станции Тракторный завод. Потом  сел в этот поезд, сегодня должен был приехать в Москву, потом пересадка - и в нашу агрофирму. А я тут у вас сижу.

Первый милиционер: (кричит за дверь) Бальтазар Кузьмич!

Входит Второй милиционер, на нём огромная фуражка-аэродром.

Первый милиционер: Оказывает сопротивление. Говорю встать, а он - ни в какую. Ругается. Оскорбляется. В несознанку ушёл.

Второй милиционер: Щас он у нас поругается, щас он у нас пооскорбляется, щас он у нас в несознанку поуйдёт.

Перепёлкин: Кто вы такой? А-а-х.

Милиционер Бальтазар Кузьмич бьёт лежащего на кровати Перепёлкина кулаком в лицо, Перепёлкин стонет. Затем лежащему Перепёлкину делают укол в вену. Перепёлкин тихо постанывает.

Первый милиционер: Бальтазар Кузьмич, хватит, хватит. У вас такие методы...

Второй милиционер: Метода проверенная. (Вытирает пот со лба, прячет шприц в карман) Мы этой методой знаешь, кого раскалывали? Мы этой методой Шамиля Басаева ложили на раскладушку и раскладывали двадцать на двадцать. Я этой самой методой паковал тушканов...

Первый милиционер: Ну, хорошо, хорошо. У нас же не Афган и не Чечня, а транспортная милиция, отделение борьбы с оппозицией. Но мне вот протокол надо составлять, а он (кивает на кровать) опять лежит. Чего мне теперь писать?   

Второй милиционер: Метода, я ж говорю, проверенная специальным секретным институтом ГРУ. Доказано с точностью, когда её применяешь, из любой несознанки боевик выходит, так сказать, новым человеком. Раскалывается на две и более части. Значит, нашатырь ему пипеткой туда в носяру, а в вену колешь вот эту дрянь... (Показывает шприц) и одновременно лупцуешь по полной. Понимаешь! У тебя с этим проблема. Удар тебе не поставили в вашей милицейской школе. Кулак - фундамент милицейской профессии! Как Стрелкин говорит, поставленный удар – главный секрет работы следователя. Из любой несознанки преступник выходят и маму родную не узнаёт.   

Первый милиционер: Мне-то что писать?

Второй милиционер: Пиши, от дачи показаний временно отказался в связи с выпадением в осадок. Ты не волнуйся, Володя. Ты парень у нас новенький, на стажировке. А я старый волк, я на таких вот боевиках (кивает в сторону Перепёлкина) собаку съел. Не зря меня Жегловым зовут.

Первый милиционер: Задержанный, ваша фамилия, Навальный?

Перепёлкин: (стонет) Не-ет.

Второй милиционер: (угрожающе) Повторить, Навальный, чтоб кучу тут навалил?

Перепёлкин: Спасибо, не надо.

Первый милиционер: Так вы, может, Лимонов? Лимонов, сознавайся. Весь поезд ехал на демонстрацию.

Перепёлкин: Я не ехал. Я спал на верхней полке, домой ехал. Врываются люди в масках. Всех на пол... Кричат: «Сегодня 31-е! Живыми не уйдёте!!»

Первый милиционер: Отказываетесь. Так и запишем : «От матери с отцом Лимонов отказался». Так и запишем: «От признания имени и фамилии отказался». Если не Навальный, не Лимон, то кто? Вот, где собака зарыта. Мы ж боремся с оппозицией.

Второй милиционер: Собака зарыта, говоришь. У нас с тобой, транспортных волков, гончих железнодорожных псов, зарытая собака? (Берёт бумагу и переправляет на ней имя). У нас Шамиль Басаев долго не раскалывался, а и его раскокали. И не такие заковырки расковыривали. Вот и всё. Решена задачка. Будет не Лимонов, не Навальный, а Валерия Ильинична. Новодворская. То ли мужик - то ли баба. От перемены мест слагаемых срок не меняется.

Первый милиционер: Подозреваемая Новодворская, встаньте.

Второй милиционер: Встань, гнида. И отвечай, зачем, Путина хотела убить?

Перепёлкин: Как вы меня назвали? Это ошибка. Я не Новодворская и не Лимонов, я Перепёлкин.

Второй милиционер: Ты, гнида, окурки разбросал по всей площади Болотной. А нам потом ищи по болотам? (Показывает пепельницу, полную окурков)

Перепёлкин: Я не курю. Не надо и искать.

Второй милиционер: А мы и не ищем. Я на понт тебя взял. А ружьё где?

Перепёлкин: Засадить хотите? Нет ружья!

Первый милиционер: Нет, значит, было. Так и запишем. Ружьё отдала сообщникам.

Второй милиционер: Припрятала, Ильинична, а нам ищи? Сколько было окурков?

Перепёлкин: Послушайте, это какой-то абсурд.

Второй милиционер: А ты как хотела? Чтоб в милиции по-другому, чем в остальной стране?

Перепёлкин: Вы хотите денег?

Первый милиционер: Хотим. Кто ж их не хотит...

Перепёлкин: У меня всего пять тысяч рублей. Я домой еду.

Первый милиционер: (с чувством) Сотрудничество в денежной форме ведёт к уменьшению срока. На то мы и транспортная милиция, чтоб шито-крыто.

Второй милиционер: Гораздо сильнее пяти тысяч денег мы хотим справедливости. Потому что справедливость стоит дорого. (Тихо, обращаясь к первому) А вот про деньги, Володя, это прокол. Я тебя потом научу. Говорить надо всегда так. (Громко) Денег мы не хотим. И справедливости нам по большому счёту  не надо. Нам порядок нужен. Путина пришить хотела? А у него, между прочим, дети.

Первый милиционер: Путин на третий срок идёт!

Перепёлкин: Я тут причём?

Второй милиционер: Ты Красную площадь захватить хотела, потом премьер-министра - на дерево и шишки в рот, гнида.

Первый милиционер: Вот у нас к вам и вопрос, зачем? Зачем вы это планировали? Ну, убить хотели, это ещё можно понять и даже согласиться. Ружьё тоже понятно. Всё-таки волына - ценная вещь, волыну продать можно. Шито-крыто. Или, к примеру, подарить на день рождения коллеге, старшему по званию. И надпись такую вот сделать...

Второй милиционер: Нет, у нас к оппозиции вопросов. Оппозиция убивать хочет. Насилует премьер-министров и пихает им шишки. Извращенец, Миша два процента!

Перепёлкин: Не знаю я про два процента!

Второй милиционер: Так все говорят, Навальный! Грех на душу брать не хочу, а то бы тут и задушил. Вон такие ходят, убивают, потом готовят новое покушение.

Перепёлкин: На кого?

Второй милиционер: На убийство.

Первый милиционер: Вот, у нас к вам вопрос про покушение на убийство...

Перепёлкин: Ничего не знаю.

Второй милиционер: Повторить урок? (Машет кулаком, но ловит ртом воздух, хватается за сердце, оседает)

Первый милиционер: Спокойно-спокойно, Бальтазар Кузьмич. Выпейте воды. Что сидишь, как пень? Видишь, крокодилу плохо. (Вдвоём первый милиционер и Перепёлкин кладут второго на койку. Перепёлкин расстёгивает Бальтазару Кузьмичу китель, ему дают выпить воды)

Второй милиционер: (слабым голосом с койки) Я не успокоюсь, пока эта убийца русских людей по земле нашей ходит.

Первый милиционер: Зачем довели моего товарища, Лимонов? Убил и шито-крыто? Или ты Немцов?

Перепёлкин: (садится рядом на койку, пьёт из того же стакана) Нет.

Второй милиционер: (слабым голосом, привставая) Я с Немцовым рядом срать не сяду... Поднимите меня, несите, не хочу греха на душу брать. 

Перепёлкин: Ладно. Отвяжитесь. Дайте мне аспирин и ручку, я всё подпишу. Мне адвокат нужен. И в Москву позвонить.

Первый милиционер: Вот тут распишись, тут и тут. Что о своих правах мы вас проинформировали. Пойдёте к Стрелкину, первый кабинет направо, получите документы на имя Валерии Новодворской. Майор Стрелкин выдаст паспорт и он будет ваш адвокат. (Берёт телефон, звонит) Алё, да. Подняли висяк, поймали Валерию Новодворскую, чистуха. Выглядит не очень — фонарь Балтазар Кузьмич поставил. 

Второй милиционер: (садится на койке, мотая головой, ему заметно лучше) И уматывай отсюда, Новодворская. Завтра мы тебя объявим во всероссийский розыск. Потом поймаем и тебе тут хана. Я тебе свой микроинфаркт вспомню. Иди, свободна.
 
Сцена вторая

Тюремный коридор. Перепёлкин стоит один, оглядывается. Видит кабинет Стрелкина, заходит. Там сидит человек и расчерчивает какие-то сложные схемы. За спиной Стрелкина чертёжница за кульманом. Она тоже чертит схемы...

Перепёлкин: Можно?

Стрелкин: Входите-входите, Валерия Ильинична. Только тихо, не мешайте работать.

Перепёлкин: Я всего на минуту. Хотел паспорт забрать. Меня ваши коллеги в розыск объявили.

Стрелкин: А-а-а. Убить премьер-министра, будущего президента хотели?

Перепёлкин: Как вы догадались?

Стрелкин: Какая разница. Это в корне не может изменить дело. Вас, я так понимаю, уже объявили в розыск, Валерия Ильинична?

Перепёлкин: Да. Но не совсем. А вы адвокат Стрелкин?

Стрелкин: Садись. Меня Стрелкиным зовут. Я тут и адвокат, и врач, и научный работник-криминалист. Как адвокат тебе скажу, дело паршивое, воняет от него двадцатью пятью годами. Премьера завалить, тут тебя в суде даже и слушать не станут.  Надежд нету. Твои отпечатки по всему Кремлю. Пока ты спал, они тебя по тайным тропинкам пронесли и к Царь-пушке приложили. Потом собаки твой след взяли, собаки на тебя мордами показали, лаяли. Поэтому показания собак внесли, как неопровержимую улику, в протокол. Или, говоря по-научному, доказательная база защиты рухнула под напором неопровержимых фактов следствия. Вообще, криминалистика - это фундамент нашей юриспруденции. Доказать теперь ничего нельзя. Как говорится, на воре и шапка горит.

Перепёлкин: (стесняясь) Что же делать?

Стрелкин: Сперва перейдём на «ты». Ты согласна, баба Лера? И применим новый научный метод следствия, поменяемся ролями. От перемены мест слагаемых, как говорится, срок не меняется. Ты следователь, я обвиняемый.

Перепёлкин: Давайте.

Стрелкин и Перепёлкин меняются стульями. Перепёлкин садится на стул майора Стрелкина. 

Стрелкин: Вон, там в угловом ящике мой наградной «Макаров». Если хочешь, Лера, бери, пользуйся.

Перепёлкин: Спасибо, я и так посижу.

Стрелкин: Просто я тебе доверяю. Сразу увидел тебя и доверился. А ты мне веришь?

Перепёлкин: Да. Чего б не верить?

Стрелкин: Вижу, человек ты хороший, хоть и матёрая оппозиционерка. В наше время сам себе иной раз не веришь. Говоря латинским языком, гомо гомини лупус ест. Сидит перед тобой человек, вроде ничего, мужик как мужик, а приглядишься, точно! Баба! Самый натуральный гомо перед тобой сидит и лупус свой ест. Ладно. Вот вроде компьютер наш о тебе самого хорошего мнения, но улики... От них никуда не денешься. Как попадёшь в этот круговорот, из него не выплывешь, если кому-то не доверишься. Ты в детстве случайно в детском хоре не пела?

Перепёлкин: Не пела. Не пел.

Стрелкин: Это хорошо. А космонавтом хотела стать?

Перепёлкин: Космонавтом? Хотел.

Стрелкин: А что тебе родители сказали? Смеялись, небось. Какой из тебя космонавт, какой космонавт, всё такое, разное.

Перепёлкин: Точно. Сказали, посмотри на себя. Какой из тебя космонавт?

Стрелкин: Знаю, знаю. Кому ты говоришь? У меня же такая же история, я тоже хотел. А теперь тут вот околачиваюсь. А потом?

Перепёлкин: Что потом?

Стрелкин: Ну, кем хотела стать? Давай, смелее, самое сокровенное вспоминай. Я ж психологию изучал, философию, научный коммунизм, я не ради праздного интереса, а тебя за самое нутро схватить хочу.

Перепёлкин: А-а-а. Потом - врачом. Но... это так.

Стрелкин: Что «так»?

Перепёлкин: Не поступил.

Стрелкин: Не поступила... А что сказали? Почему не поступила? Какой у тебя был секрет непоступления? Смелее, смелее, раскрывайся, раскалывайся на две и более части. Поток сознания гони на меня.

Перепёлкин: Не было секрета.

Стрелкин: Ладно, помогу. У меня, к примеру, был такой секрет, почему я не поступил в милицейскую академию. Пожадничал, взятку маленькую дал. Говоря научным языком, несоответствие суммы денег сумме знаний. Если б дал кому надо, сейчас бы генеральский паёк имел. А ты, тоже не тому дала?

Перепёлкин: Проходной балл не добрал, химия трояк.

Стрелкин: Обвели тебя вокруг пальца? Та-а-ак! А знаешь, каким бы ты могла стать врачом? Светилой! К тебе бы очереди стояли. Потом?

Перепёлкин: Пошёл в сельскохозяйственный. Закончил, женился. Работаю в одной конторе, комбайны продаём по всей стране. Агрофирма КИСКО. Сейчас из командировки еду. Жена дома.

Стрелкин: Жена дома.: „Где был, сколько истратил и на что?“

Перепёлкин: Ну, так.

Стрелкин: Видишь, как выходит. Одни отговорили врачом быть, другая уговорила ей всю зарплату отдать. И это счастье? (Встаёт, подходит к Перепёлкину, кладёт руки сзади на плечи). Всё время тебя рука невидимая куда-то направляет. (Снова садится, берёт лист бумаги, чертит циркулем круг, расставляет точки, соединяет их линейкой). Некоторые думают, судьба человека  зависит от него самого. Но наука давно поставила на этом крест (Чертит большой крест) Потому что наука и случайность – несовместимые вещи. (Выбрасывает лист в корзину) Знаешь, чем люди выделяются из животного мира?

Перепёлкин: Чем? Умом, наверное.

Стрелкин: Нет, научной работой. Только люди научные работы пишут, а звери нет.

Перепёлкин: Никогда не задумывался, а и правда.

Стрелкин: Вот я научную работу сейчас про индивидуальность пишу. И тут натыкаешься на парадокс. Индивидуальность не значит, что не существует предопределённости. Плана, так сказать. Гляди, тебе ведь на вступительных экзаменах они тогда жизнь повернули. Сломали тебе жизнь, заставили на киску работать. Ты кто по гороскопу, Лера?

Перепёлкин: Телец.

Стрелкин: Тёлка! Так я и думал. Пойду погляжу твою карту, на план твоей жизни. Погоди, я отлучусь.

Стрелкин идёт к чертёжнице, берёт схемы, Перепёлкин с интересом рассматривает стены. Кабинет увешан графиками, расчётными таблицами и фотографиями Стрелкина, Первого милиционера и Второго с подписями «Их разыскивает милиция». Стрелкин возвращается с лентой, напоминающей кардиограмму.

Стрелкин: Вот они, мои схемы. Эта на меня заведена. Видишь?

Перепёлкин: И что?

Стрелкин: И то! Тут показана моя линия жизни. Мне в этом отделе по астрологическому плану ещё тридцать лет сидеть. Видишь, как идёт. Тук-тук, тук-тук. Как поезд стучит. Ровненько. Тук-тук, тук-тук. Масштаб: один к десяти тысячам. Вот и жизнь прошла, как поезд проехал. Сколько ленточка не вейся, а конец один. Что самое трагичное - обрыв. Конечная станция. Обрыв у меня на тридцатом году службы. В масштабе один к десяти тысячам, естественно. А через тридцать лет пенсия только начинается. Прям, хоть не смотри эти планы. Вот, с тобой другой расклад. Ты же анализы сдавал им? (Показывает на коридор)

Перепёлкин: Меня там чем-то кололи.

Стрелкин: Я и говорю. Бальтазар колет, только держись. Скажи спасибо, он у тебя ДНК не брал. Высасывает всё до последней молекулы. Живым бы не вышел.

Перепёлкин: Я думал, он меня прибьёт.

Стрелкин: Грубоват иногда. С другой стороны, кристальной честности человек. В прошлом году поймал банду пенсионеров. Бальтазар своими ручищами вытряс все деньги у бандитов, незаконно награбленные. Такие дела. Он до сих пор мучается, не знает, куда деньги сдать. И государству вроде бы надо, и себе оставлять нельзя. Так что, иногда и ментам везёт капитально.

Перепёлкин: Стариков жалко.

Стрелкин: Стариков? Да, им девяносто лет было. Девяносто девять, матёрая банда. Не  жалко уже, сколько можно скрипеть. Ну, не в том суть. Володька - тот зелёный ещё, удар у него не поставлен... Да-а, ну так вот они колют в вену, анализ берут, а данные потом прямо в машину идут. Погоди, сейчас узнаем. (Кричит, уходит) Аня, что у нас там про тёлок программа выдала? (Приносит новые распечатки) Телец-телёночек-окунь отмороженный. Та-ак. Вот посмотри сюда. (Достаёт астрологические схемы.) Жена имеется. Квартира 15 метров. Так?

Перепёлкин: Так.

Стрелкин: Дальше.  Скучен, сдержан, молчалив. Так?

Перепёлкин: Ну, бывает, помолчишь.

Стрелкин: Так! (Читает) У Тельцов возможно упрямство, эгоизм, самодовольство и лень, чрезмерный меркантилизм, жадность. Перепёлкин, он же по паспорту Валерия Новодворская, работает на фирму «КИСКО», была отправлена в командировку, пыталась убить Путина, но попала в милицейскую облаву. Так или не так?

Перепёлкин: Да. Это всё ваш компьютер говорит?

Стрелкин: А то! Ладно, читаем дальше. Вот видишь, искривление. Похоже на такую загогулину, как телячий хвост. Это резкий поворот в жизни. Так вот, наша задача, судьбу за этот хвост прицепить. Чтоб ты от судьбы никуда. (Кричит) Анечка, какое у нас сегодня число?.. (Пауза) Не понял? (Кричит) Тридцать первое? Прекрасное число. (Смотрит в астрологический план) Поздравляю. Да, ведь у тебя изменения с сегодняшнего дня! У тебя тут написано, ты в Данию уезжаешь. У тебя с сегодняшнего дня другая жизнь!

Перепёлкин: В Данию?

Стрелкин: Командировка. 

Перепёлкин: Это где написано?

Стрелкин: (кричит) Анечка! Распечатай поподробнее астрологическую таблицу!

Перепёлкин: Вы знаете...

Стрелкин: Ты.

Перепёлкин: Не понял.

Стрелкин: Мы на «ты» перешли. Баба Лера.

Перепёлкин: Где баба?

Стрелкин: Ты, баба.

Перепёлкин: А-а-а. Нет, я не к тому. Едешь на поезде, никого не трогаешь. Вдруг милиция. Какой-то абсурд с обвинениями в убийстве. Потом идёшь к вам. А вы тут мне про Лимонова, Немцова, Данию, про командировку. Оппозиция. Новодворская... Я не верю уже ничему. Вроде, сон.

Стрелкин: Ну, какой сон? Ты сам подумай, тут не до сна. Они тебя, конечно, обвиняют в убийстве. Тебе скрываться надо, это ясно. Другое дело, что сейчас милиция оснащена компьютерными программами, которые всю жизнь тебе рассчитать могут. У нас в стране сейчас новый национальный проект: «Расчёт жизни» называется. Вот я ввёл твои данные в машину. Ты, может, ещё ничего не совершал, так ведь мог. И фамилия подходящая. Новодворская, То есть, новый двор. Дальняя дорога. Видишь, что вылезло. Место назначения: шахта Полярная.

Перепёлкин: Да, но я же не Новодворская.

Стрелкин: Во-первых, сейчас идёт обмен паспортов, по новому паспорту ты Валерия. А где твой старый паспорт, никто не знает. Во-вторых, для программы без разницы, совершал ты преступление или только собираешься. В-третьих, ты что, в Данию не хочешь? Вот, у меня и проспект лежит. (Достаёт проспект. Читает) Гренландия. Шахта Полярная.  Только для высококлассных специалистов из России. В свободное от работы время мы предлагаем трёхразовое питание, катание на снегоходе «Ямаха», походы по ледникам с инструктором и песни у костра под гитару. Вы и не поверите, что вы в Гренландии. Только у нас: боулинг, грязелечебница и сауна с местными датчанками. Стриптиз-клуб - ежедневно с 18:00. Сауна открыта круглосуточно, боулинг только до 23:00. Это тебе не на Болотной кричать.   

Перепёлкин: Хм. В Данию хочу. А вот «Новодворская», это мне не очень. „Баба Лера“. Мне и пол поменяют?

Стрелкин: И пол, и потолок. Полный, как говорится, евроремонт. Кафелем покроют. Тут, как говорится, перст судьбы. Второго такого шанса не бывает.

Перепёлкин: Мне бы отсюда выбраться. Вам-то какой резон мне помогать?

Стрелкин: Ты мне - я тебе. Я проценты с каждого завербованного на шахту получаю. Сейчас у нас каждое отделение милиции - это научно-методический центр на самоокупаемости. У нас и отдел по борьбе с оппозицией и бюро астрологических прогнозов жизни, и турбюро параллельно.

Перепёлкин:  Что я там, в Дании, буду делать?

Стрелкин: Сперва в Гренландию едешь. Гренландия пока ещё не отделилась, тоже Дания. Тебя посадят в вагон такой специальный. Секретный. Повезут. Там, когда приедешь, тебе дают спецодежду и в бой! Секретная фирма, работаешь два часа в день, фрукты жрёшь, сауна, утрянняя-вечерняя поверка, потом просмотр кинофильма и отбой. Зарплата: десять тысяч долларов в месяц. Ну, проценты ты мне отстёгиваешь, понятное дело. Два процента. Как ваши оппозиционеры. говорят. А мы пишем: «Поймали преступника, отправили в места заключения террористку Новодворскую». Всем польза.

Перепёлкин: Ничего себе!

Стрелкин: Я бы и сам поехал, да, ты сам видел, что компьютер про меня говорит. Сиди, говорит компьютер, не вылезай.

Перепёлкин: Интересное предложение. Что там в Дании за работа?

Стрелкин: Конечно, интересная работа.

Перепёлкин: А поконкретнее?

Стрелкин: Ты с компьютером знаком?

Перепёлкин: Ну, не программист, конечно...

Стрелкин: Быстро печатаешь?

Перепёлкин: Не очень.

Стрелкин: В базу данных будешь вносить имена и фамилии всех датчан. Таблицы строить. У них перепись населения на носу, а они почти что её профукали, приходится из России специалистов вызывать.

Перепёлкин: Интересно.

Стрелкин: Не переживай, в Дании очень хорошо платят. Особенно, как вспомнишь, что через день тебя здесь ловить начнут. Знаешь, что? Если хочешь, переночуй у меня прямо в обезьяннике. Они (показывает пальцем на дверь) только завтра тебя ловить станут. Завтра утречком я тебя в закрытой машине вывезу. А чтобы ты не волновался, что я тебя кину, твой контракт на работу сейчас и подпишем. Знаешь, скольким людям мы уже помогли? И все тельцы, у всех такие астрологические линии. С тельцами полный бардак у нас в стране. Теперь письма мне пишут. Спасибо говорят... Вот один такой. (Читает) «Спасибо вам товарищ Стрелкин. Устроились отлично. На «Полярной» многое понимаешь по-другому. Особенно хорошо и регулярно нам выплачивают зарплату. На моём счету уже около миллиона у.е. Но счастье, как говорится, в у. е. не меряют.» Ну, убедил?

Перепёлкин: Интересно. Заманчиво.

Стрелкин: (кричит) Анечка, распечатай контракт в трёх экземплярах и отправь паспорт на оформление визы. Ты на сколько лет визу хочешь?

Перепёлкин: На сколько дают?

Стрелкин: Год, пять лет, семерик. Десятку мало кто выдерживает. Советую, на год. Там в Гренландии подумаешь. За хорошее поведение могут и добавить пару лет.

Перепёлкин: А жена?

Стрелкин: Зачем тебе теперь жена, Валера? Там женишься. Там, знаешь, какие бабы. Груди, как астраханские арбузы. Тут главное в чём? Делаешь только то, что написано в плане твоей жизни. Твои графики я тебе выдам. Как говорится, вправо-влево от плана отклонился, считается попытка к бегству. Ты не отклоняйся. Зачем тебе? Иди строго в ногу со временем. Вот тут руководство «Как стать миллионером». (Достаёт небольшую брошюрку). Прочтёшь перед поездкой.

Перепёлкин: Расскажите поподробнее. Как там Дания?

Стрелкин: Я ж говорю, жизнь строго по плану. Вечером и ночью не соскучишься.

Перепёлкин: Всё-таки хотелось бы жене сообщить...

Стрелкин: Из Гренландии сообщишь. Ты ж подумай, женщины, крик, вопли-сопли... Тебе надо? Вон, туда иди. Тебя проводят, и ложись на нары. Выспись, а я тебе контракт сам принесу. Руководство «Как стать миллионером» возьми на сон грядущий.

Стрелкин звонит в звонок. Входят милиционеры. Перепёлкина уводят, кладут на кровать и пристёгивают наручниками. Стрелкин закрывает за ним дверь.

Стрелкин: (один) Хорошие идеи у нашего Старшого Брата. Идет в ногу со временем. Такая уж пошла современная жизнь. Поголовная жадность населения. Телец на тельце сидит и тельцом погоняет. Приходится и нам, рядовым работникам выкручиваться. Почему им всем так в Данию охота, на дармовые хлеба? Мерзавцы. А нам выкручиваться. И преступность снижаем, и террористов ловим, и добровольцы поездами в Сибирь едут. Новодворскую поймали. Шутка ли? За такое к медали представить могут... а могут, и к ордену. Я и ребятам уже пообещал. (Напевает) Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна... (Говорит серьёзно в зал) А как иначе наводить порядок, а?

Входят Первый и Второй милиционеры.

Второй милиционер: Неувязочка с этим типом. Жена его на наш след вышла. Связи у неё какие-то. Как бы греха не сделать.

Стрелкин: Греха, говоришь...

Первый милиционер: Вот заковырка-то. Как бы у нас его не начали искать.

Второй милиционер: Надо его, того... (Проводит ладонью по горлу)

Стрелкин: «Того» не долго. А потом?

Второй милиционер: Потом под поезд его кину. Типа переходил в неположенном месте дорогу.   

Первый милиционер: Протокол уже составил. Мы его допросили и отпустили. Он на станцию пошёл. И не дошёл. Шито-крыто.

Второй милиционер: Боюсь, заметут, всех. Греха как бы не сделать.

Стрелкин: Ладно, а информация проверенная? Про жену?

Второй милиционер: Ну, как же иначе!

Первый милиционер: (Бьёт кулаком по ладони) Такая террористка сорвалась! С другими неделю возишься... Теперь ни медали не дадут, ни ордена.

Второй милиционер: Почему сорвался? За мёртвую как раз стопроцентно дадут.

Стрелкин: (хлопает Первого милиционера по плечу) Эх, Володька, Володька...

Второй милиционер: Зелёный ты ещё, Володя. Тебе ещё учиться и учиться нашему ремеслу.

Стрелкин: (поворачивается ко Второму милиционеру) Окей! Действуй, Жеглов. Бери грех на душу!

Второй милиционер: Ох, не хотел греха делать. Но приказ начальника — закон для подчинённого. Была Новодворская — и померла.

Действие второе
Сцена первая.

Плацкартный вагон, темнота. Горит свечка. По стенам  гуляют тени. В вагоне сидит Перепёлкин. Тени отделяются от стен. Возникают фигуры А.П.Чехова в  стандартном чёрном костюме-тройке и графа Л.Н. Толстого в рубашке модели «толстовка».

Перепёлкин: (держится руками за голову) Ох, башка-а. Это ж надо. Так долбанули опять. И опять плацкарт! В Москву хоть едем?

Берёт со стола кружку, жадно пьёт.

Чехов: Не в Москву, а из Москвы.

Перепёлкин: Из Москвы? Ах, да! Как я забыл! Дания.

Толстой: Это, с позволения сказать, моя кружка-с, господин Перепёлкин-с!   

Чехов: Сколько я вам буду повторять, любезный граф, что частичка «с» в современном языке не употребляется. Ну что это за «господин Перепёлкинс»? Звучит, будто латышская фамилия, в то время как наш друг чистокровный русский, коренной житель деревни Красный Луч. Не правда ли?

Перепёлкин: Ваша правда, товарищ... Как вас?

Чехов: Товарищ Чехов, Антон Павлович. Доктор.

Перепёлкин: Товарищ Чехов. Деревня Красный луч была давно, в прошлом, двадцатом веке. Сейчас Красный Луч - агрофирма компании Киско. 

Толстой: Киска? Как вы изволили выразиться, милейший?

Чехов: Вы не очень обращайте на него внимание. У Льва Николаевича крайне архаичный способ выражения мыслей. Он никак не перестроится.
 
Поезд дёргается. Перепёлкин отдаёт назад кружку и в тот же момент  падает на пол. Из- под сидений вываливаются пустые пивные бутылки.

Чехов: Разрешите вам помочь. Здесь не трезвяк. Хотя, глядя на бутылки — не скажешь. Что за народ пошёл? На тот свет идут, а с бутылкой расстаться не могут. Давайте лучше заварим чайку. Ах, няня, няня, где же кружка?.. В отличие от вас, господин Перепёлкин, я много поездил по железным дорогам Российской империи. Если на каждом полустанке начнёшь падать, до Сахалина не доберёшься.

Толстой: Изволю вам заметить, доктор, я человек старый и предпочитаю благоуханную русскую речь вашей словесной безвкусице, и всегда хожу пешком или, в крайнем случае, на конной тяге. Русскому человеку мила кобыла, баба, да оглобля, а не ваш этот углевоз, набитый пустыми бутылками.

Чехов: Держу пари, „кобыла, баба, да оглобля“ – краденая цитата.

Толстой: Допустим. Мне ямщики поведали о том на вечерней зорьке у ресторации «Яръ». Что это меняет в существе дела?

Чехов: В лёгком подпитии у ресторации ямщика тянет поразглагольствовать. Он тогда впадает в философское настроение и склонен отрицать всё. Там возле «Яра», если посидеть часа три, услышишь и не такую критику чистого разума. 

Толстой: Да, глубина суждений нашего ямщика и впрямь сравнима с кантовской. Тут не могу не согласиться с вами, Антоша. Но это лишь доказывает, что простой русский народ в старые времена был не тот, что нынешние невежды.

Чехов: Невежество всегда и везде одинаково.

Толстой: Именно поэтому занимался просвещением и строительством школ для народа и по сей день думаю, что моя «Новая Азбука» выше «Войны и мира» стоит.

Перепёлкин: Вы-то как тут оказались?

Толстой: Пути творчества неисповедимы. Я когда из дому босиком ушёл-с, так потом простудился, увидал этот поезд окаянный и сел. Думал, отогреюсь. На станции Астапово, может, слыхали-с? С тех пор в том поезде и сижу-с. Столько народу повидал. Вот, с вами имею честь чай пить. Мы с Антон Павловичем сегодня на дежурство вышли-с.

Перепёлкин: А-а. Вы проводниками работаете.

Чехов: Что-то вроде проводников на тот свет. Граф в былые годы ко мне в Ялту заезжал, мы старые знакомцы. Но в отличие от Льва Николаевича всегда стараюсь больше слушать собеседника, брать от встречных их словесные образы и обороты. Поэтому у меня такая... продвинутая речь.

Толстой: Господи помилуй.

Перепёлкин: Мы, значит, попутчики. В Данию едем, как мне рассказывали.

Толстой: Далёко путь держим. Можно и так сказать, милостивый государь. (поднимает вверх указательный палец) Вся наша жизнь – дорога, чтобы в конце оной прибыть на конечную станцию.         

Перепёлкин: А где мы сейчас проезжаем? (Пытается выглянуть в окно) Тут ни шиша не видно.

Чехов: Вагон запломбированный.

Перепёлкин: Скорей бы уже Дания.

Толстой: Поспеете. Объявят остановку.

Перепёлкин: В таком вагоне чего хочешь проехать можно.

Толстой: Ваша - конечная. Её не пропустишь. Поезд у нас скорый.

Чехов: Наш попутчик просто хочет подчеркнуть, что в замкнутом тёмном пространстве от вашей философии спятить недолго.

Толстой: Не проедем, если уснёте ненароком, разбудим. Вы должны сейчас всю свою жизнь вспоминать с самого начала. Кем хотели стать, да почему? И кем стали.

Перепёлкин: А-а. Вы из транспортной милиции?

Толстой: Тьфу ты.

Перепёлкин: Я это к тому, говорю, что я жил, законов не нарушал. Честно, можно сказать, тянул свою лямку, а теперь что ни человек со мной заговорит, каждый меня допрашивает...

Чехов: Значит, вы жили, как этот вагон. Катились и катились своей колеёй...

Толстой: Расскажите нам о вашей жизни, прошу вас, сделайте одолжение старику. Мне страшно интересно. (Достаёт из толстого портфеля лист бумаги, чернильницу, банку чернил, перо)

Перепёлкин: Учился в школе, как все. Хотел стать врачом...

Чехов: Врачевать? Похвально!

Перепёлкин: Не -е. Я терапевтом.

Толстой: Вы, знаете, молодой человек, извините, вынужден вас перебить. Мне в голову пришла как-то раз идея, что всё наше образование никуда не годится. Ведь учат нас каким-то условностям, профессиям, а надобно учить по предназначению-с. И я набросал список человеческих предназначений: первое предназначение в служении людям. Здесь и родительство и врачевание, и школа. Второе предназначение в службе государству. Армия, чиновник, полицейский. Третье предназначение рукодельное. Мастера тут все: и пекарь, и плотник, и пианист, и паровозный машинист. Ну, а четвёртое, изволите видеть, творчество. Учёный, художник, и ваш покорный слуга. (Кланяется) Так, я перебил вас. Продолжайте.

Перепёлкин: Да, я, значит, не поступил...

Толстой: Это трагедия, смею вас заверить. Ну- с?

Перепёлкин: Трагедия, если в стройбат загребут. А если не загребут, то нормально. Взяли в сельхозакадемию.

Толстой: Позвольте-с, почему в сельхозакадемию? Не вижу связи с врачеванием.

Перепёлкин: Конкурс маленький. Ноль целых, пять десятых на место. Отсидел пять лет... Отучился.

Толстой: Чувствовали призвание?

Перепёлкин: Все пошли, и я пошёл. Что вы, я не знаю, признание-призвание? (Пауза) Да-а. На последнем курсе познакомился со своей будущей женой.

Толстой: Долго ухаживали? Смею предположить, это благовоспитанная особа. (Готовится записывать)

Перепёлкин: Не-е, обычная. В курилке стояла, я мимо как раз проходил. «Спичек не найдётся?» «Не курю». «А который час?» Так и познакомились.

Толстой: А ваша жена, какой у неё характер? Скверный и холодный, уступчиво- вспыльчивый, ласковый и жертвенный или же четвёртого типа, лениво-меланхолический?

Перепёлкин: Бывает, пилит меня. Но не долго. Профессия — вебдизайнер. В постели она сперва холодная, потом уступчивая. Долго раскочегариться не может, потом раскочегарится, ничего. Грудь второй размер, не толстая. 

Чехов: Что не Толстая, мне сразу было ясно.

Перепёлкин: Да, не-е, я ж не к тому... По крайней мере, не хуже других. Так, я чего хотел сказать-то!? А жить где, вот самый вопрос!

Толстой скрипит пером, Чехов откидывается на спинку сиденья.

Чехов: Это в высшей степени занимательно. Видите ли, господин Перепёлкин, наш уважаемый Лев Николаевич всю жизнь придумывал разные сложные любовные коллизии, исписал тонну бумаги. Минимум половина его сочинений посвящена выяснению любовных отношений мужчин и женщин. Оказывается, всё гораздо проще. Курилка — спичек не найдётся. Граф, я снимаю шляпу перед нашим собеседником и призываю вас к тому же.

Толстой: Как же вы жили? Меня, как писателя, это невероятно интересует. (Снова макает перо, берёт новый лист бумаги, готовится записывать)

Перепёлкин: С квартирой - основная проблема. У её родителей жить или у моих. Мои против были, особенно папашка. Говорит, приведёшь шалаву, выкину обоих на улицу, не посмотрю, что сын. Стали у её родителей, ейный папашка комнатку нам на первое время выделил. Надо куда-то идти работать. Денег нет, клянчишь у предков каждый рубль. Думали, в Москве квартиру снимать – дорого. Нашли в Подмосковье, вернее, она нашла, переехали. Она на одной музыкальной студии работает.

Толстой: (записывает) Что она там делает?

Перепёлкин:  Туфту им свою подгоняет.

Толстой с удивлением смотрит на бумагу.

Перепёлкин:  Ездить в один конец в Москву до работы два часа, а так, хорошо живём. Квартира - пятнадцать метров. Платят ей нерегулярно, она говорит, у неё на работе, как день зарплаты, всё начальство отпуск берёт. У нас тоже задерживали. Потом, значит, с работой тоже вышел полный залёт. Потыркался–потыркался,  «КИСКО» подвернулся. Но наша «КИСКО» тоже сплошное кидалово. В объявлении написано зарплата 1500 у. е. Выплачивают 800. Остальное премии, их ещё заработать надо. Короче, канарейка за копейку, чтобы пела и не ела.    

Толстой: Повторите, пожалуйста, последнее выражение.

Чехов: Граф, вы пишите медленно. Я вам предлагал научиться скорописи.

Толстой: Отстань. (говорит вслух, пишет) Ка-на-рей-ка – копейка, чтобы что? 

Чехов: Чтобы пела и не ела...

Толстой: Да, трудно живётся разночинцу... Крепостное право не на бумаге, оно в головах. Лишний раз в этом убеждаюсь.

Перепёлкин: Как привыкнешь, ничего. Разводки надоели, невозможно. Пару дней назад вышел в «Одноклассники». Хотел фотку выставить.

Толстой: Простите старика, я иногда недослышу. Куда вы соизволили выйти?

Перепёлкин: В «Одноклассники».

Чехов: Это нас с вами не касается.

Перепёлкин: Ну. Говорят - плати. И так вот кругом! Выбора нет!

Толстой: Выбора нет! Ключевая фраза! (записывает)

Чехов: «Одноклассники», я слышал, теряют популярность.

Толстой: Вряд ли... (Берёт новый лист, пишет) Это вам говорит граф Лев Толстой.

Чехов: У вас компьютер появился, граф?

Толстой: У меня есть жизненный опыт. Я не постигая этого вашего Интернета, уразумел, что там тоже стали брать деньги. Однако ж если бы не платили, они бы и не брали... (Пишет, макая перо в чернильницу) У меня, Антоша, есть опыт, а не ваше это зазнайство и верхоглядство. Из-за вас кляксу посадил.

Чехов: Зачем же вам Дания, господин Перепёлкин? Смотрите, и квартиру жена нашла, и вебдизайнер, и родители у неё благороднее вашего „папашки“.

Перепёлкин: Ну, а чего? Буду жить нормально на западе. Куплю себе хату в Дании, женюсь на датчанке... Вернусь назад только в качестве туриста, никто не поверит... А если не ехать в Данию, меня и посадить могут. В розыск даже объявили. «Их ищет милиция».

Чехов: А вы никогда не пробовали, господин Перепёлкин, из жизненной колеи вырваться? Вас в Дании очень даже об этом могут спросить.    

Перепёлкин: Как из неё вырвешься? Это невозможно.

Чехов: Ну, хотя бы, как наш дорогой Лев Николаевич. Взять и  сесть на поезд рязанско - уральской железной дороги. Хватились, стали искать. Проводников допрашивать. Глядь, а нет его. Сошёл с поезда.

Перепёлкин: Куда с него сойдёшь?

Чехов: В чистое поле.

Перепёлкин: Вы не понимаете. Я жизнь свою сейчас круто изменил, в Данию еду на работу...

Пауза

Чехов: Ах, Дания, любил бы я тебя, кабы не комары да мухи...

Толстой: А ты, Антоша, хоть бы постеснялся, ей Богу. Ещё писатель. И так, извините меня, перевирать классиков не делает чести...

Чехов: Я же сказал «любил бы, кабы не...» Сослагательное наклонение. Дания, Дания. Что там интересного? Верно, от мифологической Данаи происходит. Та тоже в подземелье полжизни просидела. Маленькая страна, должно быть, не больше Москвы с окрестностями?

Перепёлкин: Вот, чего не знаю, того не знаю. Еду по контракту работать, как раз переписывать датчан, майору Стрелкину спасибо.

Чехов: Прелюбопытно. Позвольте взглянуть на контракт.

Перепёлкин роется в карманах. Ничего не находит.

Перепёлкин: Ах! Дурья башка! Забыл взять. Или вытащили, или потерял. (Смотрит на Чехова с Толстым) Мама родная! Кто вы??

Чехов: Успокойтесь, милейший. 

Толстой: Тени великих людей в ночную смену сегодня.

Чехов: Видите. Обворовывать вас нам нет резона. Мне, по крайней мере. Меня в Дании не ждут. Граф, вы не брали контракт?

Толстой: Слово дворянина-с.

Чехов: Видите. Возможно, возьмут и без контракта. Достаточно копии свидетельства о смерти. Наслаждайтесь пока дорогой, видами из окна и разговором. Граф, вы плохо разливаете чай.

Толстой кряхтит и льёт кипяток в стаканы. Снаружи раздаются стуки. Все вслушиваются. Поезд дёргается, падают бутылки.

Перепёлкин: Что это?

Чехов: Речка. Речку проезжаем

Перепёлкин: Эх, жаль не видно, какая река.

Чехов:  Стикс.

Толстой: Стикс когда переезжаем, всегда стоим.

Чехов: Это путеец стучит, рабочий. Харон фамилия.

Перепёлкин: Иностранная фамилия. Граница что ли?

Толстой: (иронично) Да, конечно, граница. Антоша, какой Харон рабочий? Он паромщиком всегда работал, а как этот поезд пустили, надели на него фуражку и дали в руки молоток.

Перепёлкин: Если граница, паспорта проверять будут...

Чехов: (не обращает внимания на Перепёлкина, отвечает Толстому)  Ну, так и количество народу увеличивается с каждым годом... Понимать нужно, граф. Мне нетронутая природа тоже во сто крат дороже железных дорог. Однако, в данном случае прогресс ради нашей же с вами пользы... Люди прут и прут. И нам - рабочие места, не забывайте.

Перепёлкин: У меня паспорт на имя Валерии Новодворской...

Те же. Входит Искуситель, поразительно напоминая собой Балтазара Кузьмича.

Искуситель: (грозно надвигаясь) Приготовили билетики, граждане вновь прибывшие.

Перепёлкин: (ощупывает карманы, говорит в сторону)  Ну, блин, дешево не дамся.

Искуситель: Что вы сказали? Есть билетик?

Перепёлкин: Проездной.

Чехов, обращаясь к Толстому: Поглядим, как наш попутчик выкрутится.

Искуситель: Билета нет. Хочу сделать вам одно весьма заманчивое предложение.

Перепёлкин: (в сторону) Опять рекламщик.

Искуситель: От моих предложений обычно не отказывается никто. Все прелести мира — к вашим ногам. Чего вы в жизни всего больше хотели?

Перепёлкин: Ну, денег, баб тоже, квартиру, машину.

Искуситель достаёт фотографии и показывает их Перепёлкину.

Искуситель: Вот так выглядит ваше будущее. Вот вы в окружении красоток на БМВ и в своей калифорнийской вилле, мне нужна лишь небольшая расписочка. Ваша бессмертная душа будет отныне...

Перепёлкин: (бьёт Искусителя бутылкой по голове) На получи, мент проклятый!

В ту же секунду Искуситель исчезает, будто бы растворяется в воздухе.  Чувствуется запах серы. Толстой и Чехов встают с мест.

Чехов: Браво, господин Перепёлкин только что оглушил самого дьявола.

Толстой: Какой поступок!

Перепёлкин: Да, ладно, чего там. Я ж знаю их, оборотней в погонах.

Толстой: Вы догадались, что это оборотень?

Перепёлкин: Ясное дело. У него них же на морде написано. Тёлки, квартиры, деньги, а потом - опять подсунут лажу.

Толстой: Какая прозорливость! (Оборачивается к Чехову) А ты Антоша, всё говорил, дескать, порубили они вишнёвый сад на дрова! Нет, я верю в торжество Человека.

Перепёлкин: Высадят щас, блин...

Чехов: Наш подопечный поступил единственно правильно. Но не станем делать скоропалительных выводов (не обращает внимания на Перепёлкина, отвечает Толстому) С чего вы, собственно, взяли, граф, будто я  люблю вишневый сад? Природа - одно, а вишневый сад - совсем другое. Вы видели когда-нибудь эти изогнутые, больные подагрой, деревца? А эти ветки, как руки инвалидов, тянутся вцепиться вам в горло! Да там в саду целая армия таких уродцев.

Толстой: Вишнёвый сад в цветах, уродство?

Чехов: Цветут и плодоносят деревья раз в году. В остальное время – скучнейшее место. Зимой в саду лучше не появляйтесь, вишни с ума сведут.

Толстой: Что же прикажете делать, рубить-с?

Чехов: (примирительно) Вы, граф, из зелёных. Честное слово.

Толстой: Никакой я не зелёный, и не красный, и не синий! (распаляясь)  Не можете и пяти минут удержаться от оскорблений. Ведите себя, как подобает-с! Стыдно-с. И увольте меня от ваших пошлых словечек. Грубиян, хам, ямщик! Разночинец!

Чехов: Вот так у нас с ним каждую смену. Я с детства кусок хлеба руками своими добывал. Голодал. Как меня могут понять их сиятельство?

Толстой: Ваша светлость, милостивый государь!!! Я не крепостник, но выпороть вас на конюшне за дерзость не мешает!!!

Чехов: И это мне говорит зеркало русской революции. (Поворачивается к Перепёлкину) Господин Перепёлкин, рассудите нас.

Перепёлкин: Мне, конечно, трудно сказать, но меня сейчас могут ссадить...

Чехов: Не ссадят. Теперь вам уже не далеко. Вы лучше скажите, что думаете о нашем вечном споре о человечестве.

Перепёлкин: Если можно, я промолчу. Я не знаю про ваш спор, а с транспортной милицией встречаться судиться не хочу. Авось, не зайдут в вагон. Под сиденье попробую спрятаться.

Перепёлкин лезет под сиденье вагона.
 
Толстой: Эй, любезнейший, вы где? (осматривается) Вроде был такой бравый.

Чехов: Пускай прячется.

Толстой: К этим нашим «табло виван» вспомнился мне свежий пример из жизни. Как-то раз довелось мне на псовой охоте по неосторожности погнаться за зайцем. Заяц попался резвый. Страх. Погонял он меня по полям и в конце нашей гонки, изволите видеть, прыгнул в куст и затаился. Я со всего маху пролетел мимо, лошадь оступилась и... что вы думаете?

Чехов:  Вы сломали себе руку. Эту историю я слышал от вас неоднократно. У вас нету посвежее примеров? 

Толстой: А вот и вывод: иной раз не резвость и сила побеждают, а умение затаиться, да уши прижать.

Чехов: Ну, и к чему вы это говорите?

Толстой: Я это говорю к тому, что бывают зайцы, а бывают господа перепёлкины-с (смеётся)   

Чехов: Поучительный пример для детской книжки. Господин Перепёлкин, посидели и довольно. Вылезайте, вас не тронут.

Перепёлкин снова садится на своё место.

Чехов: И как вас угораздило попасть сюда в наш вагон?

Перепёлкин: Я ж говорю, я подписал контракт на работу в Гренландии.

Чехов: (напевает) Гренландия... Гренландия... Гренландия моя. Сахалин, только хуже. Ну-ну. 

Перепёлкин: Обещали на компьютерную фирму меня устроить. И я вот всё думаю, в проспекте написано было, что они организуют экскурсии на ледники с песнями у костра под гитару. Как вы думаете, это не опасно, на леднике разводить костёр? 

Чехов: Развести костёр на леднике – интересная мысль. 

Толстой: (прикладывает перо к губам, смотрит вдаль)  Антоша, я почувствовал здесь образ.

Чехов: Граф, берегитесь, образ не должен быть с натяжкой. Вы разве пишете книгу об альпинистах?

Толстой: (обращается к Перепёлкину) Да будет вам известно, молодой человек, в отличие от доктора, я продолжаю плодотворно трудиться. Он готов лишь критиканствовать. Нет, я найду, куда мне это вставить. Костёр на леднике мне сгодится, это пронзительно.

Перепёлкин: Вы пишите, а вас не читают давным-давно. Зачем тогда ваши книги?

Толстой: Плевать я хотел, что не читают. Никогда не читали и не понимали. Я пишу прежде всего, чтобы самому себе суть дела уяснить. В этом и смысл. Уяснишь сам, запишешь, а где записал, там рассказал другим.

Чехов: У меня иначе. Я искал справедливости. Разочаровался. Социализм - мираж в пустыне, ложный колодец с отравленной водой. Под конец и писать бросил. А есть ли у вас тайные страсти, съедающие душу, господин Перепёлкин? Хотите ли разжечь костёр на леднике своей души?

Перепёлкин: У меня очень даже есть своё мнение. Я не хочу всей этой вашей философии. Я жить хочу без кидалова. Чтобы как человек.    

Толстой: Но ведь нельзя, простите-с, жить одним хлебом насущным?

Перепёлкин: Да с чего это, нельзя? Можно! Большая часть людей так живёт. Я когда школу закончил, ни одной вашей книжки в руки не брал. Значит, не нужны они мне оказались. Нет, если б жизнь заново начать, я бы сразу в Данию рванул. Работать там стану.

Толстой: Скверно.

Чехов: На руднике? 

Перепёлкин: На каком руднике?

Толстой: Послали вас на тот свет, милый человек. От крестьянской лошадки оторвали и к железному коню прицепили. Не вы теперь хозяин лошадки, а железный конь вас несёт.

Чехов: Милиция с недавних пор перешла на новые рыночные рельсы. За каждого убитого террориста — премия. Дьявол в них вселился, что ли?

Толстой: Всё зло в этих самых рельсах. С них началось, а потом покатилось под гору! От науки должно быть счастье людям, а иначе эта ваша наука - паровозный гудок, милостивые государи!

Чехов: Паровозный гудок, да будет известно графу, есть лишь так называемый «конечный продукт».   

Толстой: Дайте же мне договорить! Я всегда против атомного проекта выступал и говорил, что до добра он не доведёт-с. Разве можно атомными бомбами со злом бороться, я вас спрашиваю? Значит, тот, кто урановую руду добывает - такой же соучастник преступления. Хотя и невольный, ибо любая власть – источник зла! Вопреки принсипам древних.

Чехов: Господин Перепёлкин, граф уходит в область философии, а я вам объясню на пальцах: вам не следовало доверяться майору Стрелкину. Иначе говоря, вас в очередной раз развели. Кинули, как институтку. 

Перепёлкин: Как так? Мне сказали я стану датчан переписывать. Вносить в базу данных.

Чехов: Идея переписи населения меня всегда волновала. Но не до такой степени, чтобы лишаться из-за неё жизни. Хорошо ещё зарезали профессионально, без мучений.

Перепёлкин: (кричит) Зарезали! Так я и думал! Опять обманули, контракт забрали подписанный. Вы знаете, умом всегда понимаю, что не может тебе так вот запросто счастье на голову свалиться. Но почему всегда так? Если обманут, то не просто деньги отберут, а сапогом под зад. Зарезали и отпустили! (Перепёлкин плачет)

Толстой: Убеждение, оно всегда через сердце приходит. Если в сердце изъян, то и голова не слушается, и обман кругом...

Чехов: Будьте непринуждённее и резвее, господин Перепёлкин. «Поманят-отпустят, обманут-отберут». Если сидеть прижавши уши, как заяц нашего графа, рано или поздно на вас наступят грубой подмёткой.
 
Пауза. Поезд тихо трогается, подстаканники позвякивают

Толстой: Надо же такое выдумать, датчан переписывать. Тут у нас их и нет. Тут у нас Чехов. (Смеётся своей шутке)    

Чехов: Давайте, граф, успокоим господина Перепёлкина, он совсем у нас скис. А ему предстоят невероятные встречи. Первые испытание он прошёл. Разумеется, есть у нас в поезде и датчане, граф. Вы заблуждаетесь. Из местных датчан мне известен Гамлет. Можете его уже переписать. А заодно тень отца не забудьте.

Толстой: Вот за что тебя люблю, Антоша, так за искромётность. (Обнимает и целует Чехова) Иной раз ты сказанёшь, прям хоть садись и за тобой пиши.

Чехов: Так переходите ко мне в секретари...

Толстой: (грозит кулаком) Ух, дождёшься, Антоша, моего гнева.

Перепёлкин: (поднимает заплаканное лицо) Я ничего не понимаю. Какого отца тень?

Поезд дёргается. Слышны крики, бутылки падают.

Толстой: Кажется, приехали. Конечная. Пойдёмте, господа, поглядим.

Чехов, Толстой и Перепёлкин открывают дверь вагона. Из темноты доносятся крики, конское ржание, вдали слышатся военные команды. Играет духовой оркестр. Ему на смену приходит всё нарастающее гудение паровозных труб. Гудение резко обрывается.

Чехов: Ну, вот и ваша любезная Дания. Поезд дальше не пойдёт. На прощанье в этой жизни без пышных церемоний и высоких слов, принято обращаться так: «Граждане прибывающие, просьба освободить вагоны».

Толстой: И не забывайте оставить на перроне свои вещи, милостивые государи, они вам больше не понадобятся. 

Перепёлкин: Куда мне теперь?

Толстой: Куда все идут. Тут не собьётесь, милейший. По шпалам, да по шпалам. Под ноги поглядывайте. Вон, там свет в конце тоннеля, туда и держите. А там вас перепишут и разместят, как положено. Счастливого пути, господин Перепёлкин. Будьте мужественны.

Перепёлкин машет рукой и пропадает в клубах пара.
 
Чехов: Как измельчал род людской!

Толстой: Людей вокруг много, вот и мельчают. Количество переходит в качество, дорогой мой. Иначе им скоро на земле не останется места.

Чехов: Этот Перепёлкин и вульгарен, и смешон одновременно.

Толстой: Смешны мы с вами, доктор. Не вы ли говорили только что о прогрессе? Вот, полюбуйтесь на наши с вами плоды. Возрос ваш уродливый вишнёвый сад. Это мы с вами виноваты.

Чехов: Коим образом?

Толстой: А таким. Пушкин «Онегиным» начал, потом Лермонтов со своим «Героем». А Тургенев? В лучшем случае, вроде вас, про разночинцев напишут. Кто читал наши с вами книги? Разночинцы, дворяне. А надо было в крестьянство идти, тогда бы и не было революций.

Чехов: Я сам разночинец, и городскую среду неплохо знаю, но не крестьян. В том нет нашей вины, уверяю вас. Крестьяне и читать толком не умели.

Толстой: Большинство населения, крестьяне, не умели читать? Болтовня социалистов и большевиков. Ничего подобного. Умели. Не хотели они нас с вами читать. Не про них написано это было.

Чехов: Ах, увольте меня от этого разговора. Да, и что я должен был писать? Не знаю я крестьян.

Толстой: И вот результат-с. Когда всё взорвалось, нас с вами сменил Горький. Потому что описывал своим суконным языком бедноту-с. И его подняли на щит. Хотя бы что-то народ в его писаниях про себя узнавал. Теперь имеем, что имеем.

Чехов: (машет рукой) Не переоценивайте нашей с вами роли. Не говорите чушь! Мы лишь отражали эпоху. Зеркало, не более...

Толстой: Все новые идеи поначалу представляются чушью.

Чехов: Позднее оказывается, что первоначальное впечатление — самое правильное. И вообще, я устал от борьбы за счастье перепёлкиных.

Толстой: Невозможный человек! Перепёлкин умер, он хладный труп, он тень. Этот труп такой же мой, как и ваш, голубчик Антоша. Но остались живые.

Чехов: Не будьте столь щепетильны... Мы с вами тоже тени. (ни к кому не обращаясь) Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы. Ехал поезд запоздалый...   

Толстой: Конец смены.   

Чехов: Оттрубили.

Чехов и Толстой прикладывают руки глазам козырьком и глядят на свет. Свет становится всё ярче и нестерпимее. Тени великих писателей дрожат в воздухе и исчезают.



                Франкфурт 2008-11