Когда мир был юным. мужские-женские истории

Юность мира со мною с детства. Впервые я вдохнул её в далеких семидесятых и началась та история с человеческого черепа.
 К интересным находкам детишки улицы Дальневосточная были привычны. Газоны кирпично-панельных новостроек отсыпались жирным черноземом, и в свежей куче можно было найти старинные пуговицы, монетки или куски истлевшей ткани.
Родители за те вещицы всегда ругались, мол, ты еще человеческие кости домой притащи, а их попадалось множество. Пожелтевших, переломанных техникой, и каждому пацану хотелось тогда отыскать именно череп.
Такая удача «улыбнулась» позже и когда не ждали. Нам уже было по двенадцать. Отсыпка газонов кладбищенской землей давно закончилась, и новые впечатления черпались теперь в оврагах на берегу Ангары. Войнушка, прятки. В этих размытыми дождями распадках можно было спрятать при желании целый батальон!
Особым шиком считалось прокатиться по круче сверху – до низу. Плевать на порванные штаны и ворчание родителей. Те минуты полета на заднице сравнивать не с чем…
Именно так и досталась нам пожелтевший от времени череп. Он скатился, кувыркаясь в туче пыли вместе с моим одноклассником Санькой Лопиным.
В ту пору мы уже начитались и «Острова сокровищ» и кое-чего из Джека Лондона. Почти каждый получал по загривку от родителей за странные находки и общим решением вызвали милицию.
Осматривалось место происшествия недолго. Оказалось, дожди вымыли в овраге захоронение каменного века. Почти сразу приехали археологи, достали свои метелочки-совочки, и началась «нудятина».
«Взял лопату и копай!» — психовало большинство мальчишек-зрителей, а вот я неожиданно увидел странную картинку и поймал впервые, то самое чувство юности мира.
Захоронение. Они лежали вдвоем, причудливо сплетая украшения из ракушек и кости. Ногами вверх по течению реки, а значит на Юг. Неожиданно упала пелена времени, и тот мальчишка даже еще не подросток увидел-почувствовал себя на берегу древней реки много тысяч лет назад.
Нет городов и цивилизаций. Нет законов и государственности. Каменный век распростер объятия над Восточной Сибирью или как мы назывались в ту пору? Реки-озера. Настоящих имен из того времени уже нет но осталось дыханье. Вечность настойчиво стучится в «двери», а мы, решая сиюминутные задачи, ее не замечаем.
Тех впечатлений-эмоций забыть так и не удалось. Более того они стали моей отправной точкой и оценивая историю появления казаков на берегах Ангары, я всегда понимал — Иркутский острог не так уж давно и строился.
Археологи сказали тогда про сорок тысяч лет культурного слоя. Позже писали уже о ста и я каждый раз натыкаясь на такую информацию взмывал ввысь чтобы прокричать там, на давно забытом языке предков что-то важное даже сейчас.
Я знал всегда, что ничего не поменялось и дикое человечество лишь спит под невесомым одеялом цивилизации — дунь, исчезнет привычный мир, чтобы снова стать юным.
То, что вижу я в своих странствиях-суждениях не так уж и радужно. Государственность дает большинству покой, но крадет свободу полета почти во всем, включая отношения женщин – мужчин.
Бывали времена, когда выбирали мы и когда выбирали нас. За краткий миг люди готовы были идти эшафот, стреляться на дуэлях, или гибнуть в неравном бою, пытаясь украсть-отбить избранницу украшенную ожерельями из ракушек..
Я всегда мечтал обрести то первобытное состояние. Меня совсем не устраивали отношения века двадцатого. Однажды открывшиеся высоты оказались пропастью, в которой хотелось или погибнуть или возродиться…
Я искал избранниц, упрямо вглядываясь в лица днем. Я выходил на «охоту» ночью и в самую плохую погоду надеясь встретить-спасти ту, с которой я обрету хоть на миг полет юности мира.
Однако ничего не происходило. Мимолетные контакты в квартире-гостиницах или автомобиле не приносили ничего кроме разочарования и телефонных цифр, которые впоследствии ты не набираешь.
С завидным упрямством я снова и снова вглядывался в лица и тени женских фигурок. Ничего…
Девяностые.
Дождь хлестал упругой плетью по лобовому стеклу. Дворники с огромным трудом боролись с потоками воды, и я чуть не прозевал изящную девушку, укрывшуюся в подворотне.
Свет фар вырвал из темноты черные мокрые волосы, прилипшее к телу платье и необычную внешность. Не могу сказать, что меня поразило, но неожиданно я почувствовал, как исчезает мой город и останавливается время.
Оказалось ее зовут Цырема. Сразу вспомнился князь Яндаш Дороги, что властвовал здесь до Похабова.
На мои вопрос о предках и вечности она лишь смеялась, запрокидывая голову, и как когда-то в давние времена выбрала меня сама.
Дождь утих с первыми поцелуями. Сильный ветер разорвал в клочья облака и разбросал их в разные стороны над вымытым, наконец-то миром.
Оставаться в подворотне не захотелось. Пространство, неожиданно стало юным и вытолкнуло нас к Маратовской набережной Ангары, где приютилась одинокая будочка насосной бывшего коже завода.
Билбордов тогда еще не было и можно было «повиснуть» над рекой заехав за насосную под звездный купол, чтобы рассматривать огоньки города.
Мы, наконец-то, никуда не спешили, и мир принадлежал лишь нам. Прохладный воздух ночи обдувал тела на велюровых сиденьях старого японца родом из 80-х. Волна, накатившаяся в подворотне на улице Карла Маркса, захлестнула и понесла далеко-далеко.
Однако опасности подстерегали влюбленных всегда, и неожиданно на наши крики из темноты появились группка теней. Хотя они не учли одного — наш мир был юн и ограбить или вытащить нас из машины у них не вышло. Я вырулил из-за будки, помяв дверцу о кирпичный угол и сбросил с себя противника.
Мы неслись в ночном городе абсолютно голые. Улицы распахнули объятия, и только позже я сообразил, насколько забавно бы вышло, останови нас тогда ГАИ. Но они не появились, и мы смеялись своей наготе, спускаясь на машине к Ангаре.
Тогда на вечном огне только-только заканчивалась стройка набережной с пешеходным мостиком и гравийная отсыпка с полукруглым бетонным укреплением берега еще не уступили место нынешнему мрамору.
Юный мир не отпустил, и мы не угомонились до самого утра.
Светало. Я привязал автомобильное ведро на буксировочный трос и зачерпнул прохладной Ангарской воды.
Мы плескались голые на берегу, утопая по щиколотку в гравии. Мир принадлежал лишь нам, и только гудок буксира толкающего баржу с гравием верх по течению привел в чувство.
Сказка сломалась, как и неожиданная юность бытия.
Мы стыдливо набросили на себя одежду, и я попытался выехать на асфальт, окончательно закопавшись колесами в рыхлом гравии.
Тогда мы сдались и уснули в обнимку, наслаждаясь остатками послевкусья еще витающим в велюровом салоне старого японца.
Расстались мы в тот же день, не сговариваясь и навсегда.
Ничего не обсуждали – не спрашивали.
Зачем? В ту ночь нам досталась, немыслима высота и не было резона портить ее приземляясь.

Ноябрь 2011 г.