Глава 27 романа Оглянись на Лилит В. Лазаря

/ размещается с разрешения автора/


Лето оказалось богатым на события, но пролетело, будто один день. В сентябре в лицее начались занятия.
Жанна влетела в класс под трель звонка и, отдуваясь, ринулась к Ланцовой. Та держала стул свободным.
— Что сейчас?
— Техника станка, — ответила Марина. «Странно… Назарова даже не посмотрела расписание». Она собралась забросать ее вопросами, но в аудиторию уже входил павлиньим шагом седовласый Кудряшов.
Он прокашлялся, нацепил очки,  вскинул голову,  и стал долбить юные мозги «основами».
Жанна положила перед собой блокнот, встряхнула авторучкой и, закусив губу, принялась записывать.
Марина ерзала, крутилась. Ей не терпелось вытянуть из подруги новости. За лето та превратилась в «девушку с обложки». Модная прическа, серьги, дорогое платье. Стала увереннее походка. А вот глаза…  В них поселилась грусть.
Сев на своего конька, Кудряшов жестикулировал, ураганом проносился между рядами:
— Почему картины старых мастеров сохраняют колорит веками, а многие поделки молодых жухнут и теряют яркость красок через год? Вы скажете, что дело тут в холстах, в составе масел. Те, мол, грунтовали, растирали краски и т.п. — Он провел рукой по волосам. — Не спорю, это важно. Но суть в другом. Неискушенный живописец пишет по сырому. Подмалевок у него не высыхает. Он насыщен. И когда наш торопыга, не высушив как следует холсты, принимается за лессировку, то диффузии ему не избежать. Слои взаимопроникают. Какой бы яркой и прозрачной краска ни была — вывести полутона не удается…
— Ты что, уже спустила флаг? — стала наседать Марина, когда объявили перерыв.
— Ты насчет чего?
— Насчет невинности.
— Да. Я сняла «заслон», — подтвердила Жанна. — Так сложились обстоятельства.
— Я сразу догадалась… ––  Марина покивала головой.
— У меня что, на лбу написано?
— До этого — взгляд обращен вовне, жизнь воспринимаешь будто карнавал, а после — внутрь. После — мелочам не придаешь значения. Особенно, если обжигаешь крылья.  Я через все это прошла, и такие закидоны мне известны,  ––  философствовала  подруга.
  –– Ну а ты? — прервала Жанна. — Как угорелая кошка носилась по райцентру?
Марина усмехнулась.
— Я никуда не уезжала.
— Ты оставалась в Минске?
— Разумеется.
— И даже не заглянула ко мне?
— У меня был уплотненный график.
— Ну и чем ты занималась, если не секрет?
— Возведением фундамента.
— Какого?
— Материального. Чтобы потом спокойно грызть гранит науки.
— Так ты… — Жанна сузила глаза.
Марина утвердительно кивнула.
— Все девяносто дней, помимо «красных»… Если я запру ворота на засов, мне не доучиться. На блюдечке с голубой каемочкой мне никто не поднесет. Ты за лето отдохнула — выглядишь как манекенщица или звезда с обложки. А я крутилась как белка в колесе.
Жанна развела руками:
— Трудно сказать, кто из нас крутился больше.
— На что ты намекаешь?
— И эти серьги, и это платье я заработала сама.
— Неужели? — подскочила от удивления Марина.
— Вам, провинциалкам, кажется, что мы живем в раю.
— Шикарный антураж — следствие того, что ты  начала жизнь «по-взрослому»?
— В немалой степени.
Марина смотрела на нее уже без прежней зависти.
— Послушай, Жан, — в ее голосе появились заговорщицкие нотки, — есть работа.
— Такая же, как у тебя?
— Не совсем, — не обращая внимания на иронию, продолжала подруга. — Нужны натурщицы. Андрей Шорохов пишет большое полотно. Побудешь рядом с ним, посмотришь его манеру — схватишь больше, чем на лекции. Кроме того, он щедро платит.
— Ты  ему позировала?
— Конечно. И до сих пор будто во сне хожу. Какая мощь! Какая выразительность! Просто оторопь берет! Раньше он выпадал из круга, был в опале. На него давили, запрещали. Теперь бомонд его возносит.
— О нем ходило много сплетен, — колебалась Жанна.
— Каждую знаменитость окружают слухи. По большей части —  это плод чьей-то  фантазии. Если он тебя и трахнет раз-другой, с тебя ведь не убудет? Временами у меня «чесалось», но он не восхищался мною, не говорил  мне  комплиментов. И кокетничать было бы глупо… В общем, все зависит от мужчины.
Видя, что Жанна все еще в сомнении, она кивнула в сторону Кудряшова. Он курил в коридоре.
— Думаешь, эти академики научат мастерству? Ни фига они не смыслят. Его поделки выдают за образец, но это — мертвечина. Ни уму, ни сердцу!
— Тем не менее, они висят в музеях.
— Придет пора и полетит он вместе с ними вверх тормашками, — со всем максимализмом юности костерила академика Ланцова.
Жанна передернула плечами:
— Так что — пойти? А как он с виду? — В глазах чертинка.
— Вид у него такой, что тебя зашкалит и начнет трясти! — Ланцова достала записную книжку. — Вот адрес. Только ни за что не признавайся, что ты из лицеисток.