Новогодние шалости с Брейгелем

http://geliy.livejournal.com/128567.html
Картина Брейгеля Старшего - Фламандские пословицы или поговорки ( как кому угодно)
----
    Голова Александра Арутюновича трещала, разваливаясь на все стопки и кружки.
И он снова дал себе клятву, если и пить так, то только по- нарастающей – если водка, то после пива, а никак ни наоборот.
Проснулся почему-то он в гамаке. «Откуда здесь гамак?» - подумал он. И голова издала, как гвоздем по стеклу, скрежет от которого передернуло все его скрюченное тело в этом гамаке.

    По всему его телу струилось видно время. Оно стекало с волос, заходило в уши и нос. Распахнув глаза, он понял, что сверху на него льется вода. Но больше не став напрягать свою голову думами, Александр еще шире отворил веки, чтобы не слышать скрежета острого предмета по гладкой поверхности. А вверху над гамаком, как-то странно болтался непонятный сосуд. И ощущение, что вода из него выплескивалась сама по себе.
Но как-то после этого голове сразу  полегчало.  Вода видимо вся вылилась, и вновь солнце проглядывало через листву. Время потекло дальше. И кто-то раскачал  гамак с силой, что Александр было чуть не вывалился из него.

 - Вставай! Забыл, что ли? У нас встреча! – раздался голос, доносящийся, как подумал Арутюнович, сверху.
 - Где? Куда? Зачем? – ответил Арутюнович.
 - Ты еще спроси,  быть или не быть?  Вставай! Я Совесть твоя!
 - Что было вчера, Совесть моя? И почему я в гамаке?
 - Для порядка! Иди, прими водные процедуры!
-  Чего? – не понял Александр, -  Какие дуры? …  Для начала ты должна вспомнить, что молчание – это золото!
 - Знаешь, что, пока ночь еще далеко, буду мучить тебя днем! Тем более, что днем я не привыкла спать.
 - Пока ты будешь иметь меня днем, я сделаю свободу выбора, ибо ночью не  до выбора – спать или таблетки от бессонницы  глотать. Хотя результат один – наступит  сон, так или иначе.  Вот и весь выбор.
 - Не плохо для начала, - ответила Совесть, - если учесть, что голова твоя  должна быть, как бы не в себе после вчерашнего.
 - Значит,  мы идем в гущу орущей  толпы, чтобы заглушить твой крик?
 - Правильно мыслишь, но я в хоре не пою. Только дуэтом!  Пойдем к Брейгелю!
 - Неужели, уважаемая Совесть, вы тоже хотите напиться, чтобы наконец-то, увидеть себя в зеркале?
 -  Если уж ты имеешь меня, то попридержи язык за зубами!
 - Все! Несите свои шприцы! Только вены затяните покрепче, иначе кровью испачкаетесь!
 - Ты оскорблен? Но Я не ставлю себя на твое место!
         
    Он понял, что Совесть связана с воздухом, с небом и этим гамаком. Вроде была четкая грань между этими тремя предметами. Но сквозь нее проникали довольно различимые звуки скрежета в голове, прямо как восходящие и нисходящие потоки. И тут его осенило, почему в голову лезли эти вопросы. Все дело в гамаке. Именно он, несмотря на странную конструкцию, отчаянно напоминал о его Совести, - весь в дырку, и раскачивается именно так при малейшем переворачивании с одного бока на другой.

   Вдруг, Совесть стала принимать физические очертания; стали появляться пока еле уловимые признаки подобия тела. И уже совсем приняла настоящее очертание своей плоти. Совесть, она хотя и невидима, но иногда выходит наружу в виде человека, правда, не всегда в том половом отличии, которое бы хотелось видеть.
 - Совесть, ты же вроде, как женщина.  А выглядишь, не той и не тем. И как же, мне к тебе обращаться? – спросил Александр свою совесть.
 - А какой  хочешь  меня видеть,  так и обращайся. Пока будешь вести вот такую жизнь, значит, буду тем, кем тебе неприятно меня лицезреть.  А значит, буду вот такой – бесполой. Средней, значит, - ответила Совесть,  уж очень гадкого вида.
«Спорить тут, конечно, было глупо и не о чем. Это все равно, как если бы я начал препираться с  больной головой, так и не дав ей таблетку аспирина, - подумал Александр».
 И Совесть,  видимо услышав его, тоже подумала: « Все же, надо ему показать старшего Брейгеля, иначе есть шанс совсем  с голоду сдохнуть, если меры не может он соблюсти при переизбытке моей натуры!»

   К Брейгелю Старшему поехали в полном составе – Александр и Совесть. Причем, Совесть была сама по себе, а Александр всегда был при себе. Вот в таком количестве и ввалились в Музей Изобразительных Искусств, где Брейгель Старший давал дебют в подлиннике под  чутким руководством владельцев всех подлинных искусств.
 - Да, раньше было время, - рассуждал Александр, - Ван Гог так и умер в нищете и его картины никому не пригодились.  Брейгель писал, писал, а теперь гадают все, а чего он писал-то?
 - Нашлись умники, и стали извлекать выгоду изо всего, даже на звездах, которые кто-то зажигает, а кто-то греет руки, - ответила Совесть.
 - Смотри, ты говоришь, что я без совести живу. А чего ты со мною по пятам всегда ходишь? Шагу не даешь ступить,  - вот она, нарисуешься всегда! Смотри на Фламандские пословицы  Брейгеля! Видишь, на одном полотне все пороки нарисовал! А у меня-то всего один и остался что, да и то его не видно здесь. И где он? Чего задумалась, Совесть?
Совесть долго смотрела на эту картину, искала поговорку про себя, воткнула  пальцем на сюжет с возгласом:
-  Так вот она!
 - И где? Знаешь, уважаемая, все сюжеты эти можно подмять под  все поговорки и пословицы, так и не придя к правильному решению.  А кто-то после на этом диссертацию написал, кто-то озолотился по полной программе, кто-то стал знаменитым и крылья спалил свои о лучи  славы. Не вижу я о тебе  ни одной картинки! А почему? Не задумывалась? Вот и я не нашел правильного решения.
 - А не видишь, ты, блудный сын, только потому, что вся наша жизнь бестолковая трата сил и средств! – ответила Совесть,  -  Кроют крышу блинами, стригут свиней, согреваются пламенем, исповедуются черту. Безумие среди сумятицы!  Глупость, ставшая привычкой, а безумие возвели в ранг разума!
 
    Александр еще раз взглянул на указующий перст его Совести. Перст так и продырявил на картине дырку, из которой шел свет. От него и расширились зрачки, как у наркомана по усопшей совести.

    Среди всей этой большой деревни, напоминающей то ли праздник на телевидении в новогоднюю ночь, то ли праздник у него в квартире, где вповалку лежали, и свинью, и гуси, и розы, и даже черти полосатые – все рядом, все в обнимку под музыку с голубого экрана « Не сыпь мне соль на рану…»
 - Еще десять дней этого безобразия,  и я точно пойду на паперть с протянутой рукой моей совести, - подумал Александр, -  только, интересно, какую лучше протянуть – правую или левую?
 Совесть его снова услышала,  и ответ дала незамедлительно:
 - Обе протяни, пока до инаугурации еще время есть! А то после её ноги протянешь!
 - А вот эти две фигуры я узнал! – теперь я указал на полотно Брейгеля и обвел их взглядом, как бы цифры на них навел в виде порчи.
 - Тоже мне, Знаток живописи, - завопила Совесть, - молодой человек в розовом одеянии вертящий земной шарик? Да, это же Брейгель писал про будущий  Амстердам!
 - А что, раньше они только грибы ели?
 - Самонадеянный повеса вообразил, что все ему подвластно, даже Счетная Палата крутится вокруг него, - ответила Совесть, - Вот и согнулись все под ним!
 - Это типа, как я сегодня в гамаке лежал?  Оборванец -  в три погибели?
 - Типа того! Все мы шары, перекати поле! Несет нас без веры и правды! А потому как свои корни отдали червям на растерзание! Только и осталось нам, что любовь в чувствах, да и то, уже в гербарий давно превратившихся! – ответила Совесть.
 - Все, заразы, перевернули с ног на голову! А выход-то, есть?
 - Выход-то, говоришь? – заголосила Совесть, - Выход-то есть! Я тебе,  зачем дырку в полотне сделала? Вот там и выход! Все мы туда пойдем! Даже я!
 - А ты, случаем, не знаешь, чего это телевизор черным ящиком обозвали, а экран – голубым? – сделал Александр отступление от душераздирающего выхода.
 - Ты тему-то, не меняй! Черным, - значит, не голубой! А голубым, - значит, не черный! Усек, знаток пива?
 - Да, мудрено! – воскликнул Александр Арутюнович.
И пока они разбирались в цветовых гаммах по ощущениям, щипачи вытащили всю наличность из их карманов.  Быстро  сообразили воришки, что рот разевать  надо дома перед  черным ящиком, а не перед творениями, где всё верх дном.
 - Ну, чего! Засмотрелся на выход? Так тебе и надо! Деньги надо хранить в банке, да и то только Цюрихском!
  Ладно, пойдем к целомудрию! – приказала Совесть.
 - Это что ли,  к Ван Гогу? – переспросил Александр.
 - К Вермееру! К его жемчужной сережке!
 - Ну, ты даешь, Совесть! Я жемчуг с ушей срывать не буду! Тем более, что эта девушка мне не безразлична!
 - Уж не взглядом ли она тебя околдовала?
 - Целомудренностью своей!
 - Так! А я про что, здесь распинаюсь?  - разозлилась Совесть.

    И они, взглянув на прощание фламандских шалостей Старшего Брейгеля, достали фляжку с коньяком, и украдкой выпили на глазах у  девушки с жемчужной серьгою. Сознание просветлилось, была обретена уверенность, развязался язык и начался новый отсчет времени в Новом году, - такой же, как и сотни лет назад в голландской деревне, где всё было верх тормашками.