Для кого делалась БМП-3?

     В 70-х годах прошлого века  при создании БМП-2 в связи с установкой нового вооружения с 30 мм автоматической пушкой  в двух местной башней стало совершенно очевидно, что   машина  практически исчерпала перспективу дальнейшего развития вследствие отсутствия запаса по грузоподъемности базы.
     Представлялось целесообразным искать решение в реализации конструкции машины  предельной массы для удовлетворения качествам  уверенного преодоления водных преград, не хуже всемирно известного танка ПТ-76 . При этом с одной стороны не должен быть потерян уровень бронирования с учетом роста габаритных характеристик, диктуемых возможностями  железнодорожного  транспорта, а с другой стороны корпус машины должен был обеспечить необходимую  жесткость констукции в целом.
    НИИ «Стали» проработало возможность применения   для решения этих проблем броневых сплавов алюминия. Однако при этом возникала не менее серьезная, государственная проблема: в стране «хозяин» алюминия Минавиапром. Согласование по применению алюминия с этим министерством на уровне Госплана мы имели только на боевые машины десанта, массовость которых почти на порядок уступала боевым машинам пехоты.   Перспектива перехода авиации, особенно военной, на более современные материалы кое-какую надежду давало.
     Вот в таких условия оголилась другая проблема – проблема создания для будущей БМП-3 дизельного двигателя. В принципе танковые дизели на мощность свыше 500 л.с. были, но их габариты не совмещались с требованиями к БМП по десантированию мотострелков чрез кормовые двери, да и их характеристики по массе не удовлетворяли заказываемой машине.
    Создание требуемого двигателя на конкурсной основе было поручено конструкторским бюро Челябинского и Барнаульского заводов (И.И.Бутову и Б.Г.Егорову). При этом определяющими показателями являлись габаритная высота (не более 500 мм) и масса (не более 500 кг).
     Челябинский экспериментальный 6-ти цилиндровый оппозитный наддувный двигатель с блоком цилиндров из литейного чугуна сразу поразил превышением массы над заданной в два с половиной раза: вместо задуманных в чертежах 3-х мм стенок был отлит блок со стенками 12 мм (!). Ориентировка на японские технологии (или американские) не прошла, хотя «капиталисты» за деньги не отказывались поставить нам такие технолгии,
Миноборонпром на эти цели спланировал выделение $1000000, Минсельхозмаш, в чьем подчинении находился ЧТЗ, таких возможностей не имел.  К тому же этот двигатель (2В-06) оказался практически не унифицированным с семейством В2 и требовал постройки отдельного производства. Наш Кубинский полигон БТТ воспылал к этому двигателю какой-то особой любовью, хотя он не дотягивал по мощности  (400…450 л.с., так как в принципе требовал воздушного маховика – плохая совместимость ТКР с «шестицилиндровкой»), имел повышенные крутильные колебания, т.е требовал маховика или другого устройства, защищающего трансмиссию.   
      Двигатель Б.Г.Егорова (УТД-29) мало того, что удовлетворял всем требованиям, но и имел производственную базу и перспективу повышения мощности до 700…750 л.с. при последующем наддуве.
      Ученый совет института (членом которого я являлся по должности в НТК), к моему удивлению, вообще отказался рассматривать барнаульский двигатель хотя бы как альтернативу челябинскому. Мое выступление оказалось гласом вопиющего в пустыне: председательствовал в совете – он же начальник   управления – полковник С…н - закрыл этот вопрос голосованием  (30 против одного вообще не рассматривать барнаульский двигатель). Формально членам совета, не имеющим представления о двигателе (химики, инженерники, медики…) надлежало хотя бы воздержаться, но «ученая» солидарность этого им не позволила, а они составляли абсолютное большинство в совете.
       В ближайший перерыв в заседании совета меня к телефону пригласил дежурный по институту: из Москвы звонил Заместитель начальника танковых войск по политчасти, который потребовал немедленного возвращения в управление для разбирательства моего поведения на совете.  Его не трудно понять, так  как он, в свою очередь, получил  раздрай-указание от члена Военного совета СВ разобраться кто это такой из Москвы,  не имеющий ученого звания, устанавливает свои порядки на ученом совете.
       Оказывается на совете в уголочке присутствовал председатель комиссии по проверке института генерал Воробьев, которого Кубинка убедила в том, что все у них хорошо, если бы не чиновники из Москвы, которые портят всю картину. Под руку попался я.  Об этом узнал случайно, когда начальник ГБТУ в один из воскресных дней пригласил председателя НТК доложить не помню уже какой-то вопрос по моему столу. Председателем НТК в это время был мой однокашник по академии генерал Бочков, который в моих вопросах даже не хотел разбираться, поэтому приходилось ему всегда делать полновесные иллюстрированные справки, либо лично присутствовать при его докладе. Это день относился ко второму   случаю  и я был при нем.
     В приемной мы появились заранее, когда в ней неожиданно (для меня) появился генерал, которого я видел впервые, но с которым Бочков вступил в оживленную беседу, к которой даже не прислушивался, занятый своими проблемами по предстоящему докладу.  Открылась дверь кабинета и генерал Потапов пригласил нас зайти в кабинет. «Заслушаем сначала гостя! Потом вернемся к нашим вопросам» - сказал начальник. Оказалось, что этот генерал и есть председатель комиссии по проверке института.
      Удивительно, но доклад был в самых радужных тонах и наш начальник несколько расцвел, слушая елейную речь проверяющего. Однако заключительные слова проверяющего повергли начальника ГБТУ в шок: он вскочил, буквально   пустив свои просветленные очки вдоль длинного гостевого стола. Дословно уже не помню, а смысл последних слов проверяющего был такой: было бы на Кубинке все намного лучше, если бы им не мешали неграмотные визитеры из Москвы. «Кто?!!» - и в ответ прозвучала моя фамилия (он тогда меня  на совете в лицо   не запомнил).
      Часто приходилось видеть начальника в сильном возбуждении, но то что получил в этот день несчастный генерал он, конечно, не ожидал. Такого разноса, мне показалось, он в жизни никогда не от кого не получал: съежился во весь свой незначительный рост и выскочил из кабинета как будто его там и не было.  Смысл возмущения начальника можно передать коротко: не лезь в технические вопросы, если в этом ничего не смыслишь, а  форма изложения была близка к идеальному воплощению вне словарного простого «командирского» языка. 
     Это был лишь один из многочисленных вопросов, который позволял институту считать разрабатываемую БМП (принятую в последствии на вооружение под индексом БМП-3) как не конкурирующую с американской БМП «Брэдли». К сожалению мнение института по разрабатываемой БМП как метастазы проникли    в руководящие инстанции (управления ГШ МО, аппарат Замминистра по вооружению  МО), что существенно задержало оформления материалов  ЦК КПСС и СМ СССР о принятии ее на вооружение СА.
   Свою заслуженную оценку БМП-3 получила лишь за рубежом при сравнительной оценке с БМП ведущих капиталистических держав. Даже сейчас, спустя 24 года после принятия на вооружение, эта машина все еще на слуху, конкурентно способна за рубежом, в том числе и за счет приобретения французского тепловизора, закуплена, кажтся, шестью странами. Однако, по мнению российского командования,   в наши войска она не подходит. Господа командиры! А не обращали ли Вы внимание, что она  парочкой – троечкой очередей с любого танка снимает всю хваленую показную защитную мишуру? Активные и пассивные защиты? А заодно и все приборы наблюдения и прицеливания. Продемонстрируйте это на ближайшем международном показе, да и сами посмотрите.
      С другой стороны Ваши метания вокруг тяжелых аналогов БМП и машин поддержки (?!!) никак не стыкуются с разрушительными последствиями для танкодоступной местности даже в случае локальной войны.
     В конце концов, выразите словами, что Вы бы хотели и сопоставьте с тем, что планируете закупить у вероятных противников.
Примечание: на форумах, да и в печати критикуются дверцы в корме БМП-3 в которые приходится «выползать буквально поджариваясь на двигателе. Обидно за Курганский завод, плохо отстаивающий свою продукцию и не дающий отпор таким заявлениям: лючки в крыше   предназаченыдля того, что бы  открыть полоценный выход, а площадка над двигателем – удобное спальное место, может использоватья для транспортировки тяжело раненого.