он

У него была связь с моей мамой. Когда она уходила, он оставался со мной. И покидал меня только, когда она возвращалась.

Мое следующее воспоминание о нем связано с козлом. Не бородатым деревенским забиякой, а ужасным гимнастическим снарядом о четырех ногах с резиновыми копытами, через который я никак не могла перепрыгнуть. Отчаянно зажмурив глаза, я отталкивалась от пружинного мостика и плюхалась на попу. После долгих уговоров и пристыживания себя, однажды я почти перелетела через чудище, до дикой боли зацепившись копчиком за край кожаного чемодана. Так он и остался в моей памяти связкой козел-копчик. 

Затем он материализовался в образе маньяка, долгое время терроризировавшего наш южный город. После похорон очередного зверски убитого им мальчика, а также обоих его родителей – повесившихся следом, по очереди, расползся слух, что детей он выхватывает из машины, и бабушка учила не подходить близко к проезжей части и отпрыгивать от притормаживающих автомобилей. Так он стал для меня машинной тенью и шорохом шин.

В институте он явился ко мне в образе протопопа Аввакума. В десятый раз перечитывая «Житие», прикрывая свой болезненный интерес курсовыми, я вопрошала «зачем». И не могла оторваться от загадки неудержимого «окаянного» человека. 14 лет я пила с Петровым воду и ела хлеб в земляной тюрьме, отгоняя ЕГО. И в огне пустозерского сруба, сгорая заживо вместе с непреклонным священником-расстригой, я слышала ЕГО дыхание.

Сейчас он редко бывает со мной. Лишь иногда мелькнет в удушливой кабинке лифта, в размашистом «прощай» или очередном жизненном фиаско. Но я знаю, что наша последняя встреча неминуема. Он обязательно появится, и наше слияние будет означать скорый конец.
ОН. СТРАХ.