Дворянские этюды

ОЖИДАНИЕ

Всю зиму я жду лето. Гляжу в окна на завьюженные улицы, заснеженные крыши, похожие на огромные сугробы снега, на стылое белесое небо и тороплю, гоню-подгоняю зимние короткие дни. Мечтаю, чтобы скорее сменились они ясными весенними утрами, а там и летней теплынью. И как только летнее солнце войдет в силу, начнет припекать, дышать в распахнутое окно, я снова поеду в места своего детства.
Что я ищу, спросите вы? Сначала ищу белокурого мальчишку в зеленой деревушке, его друзей, затем молодого юношу, пережившего приключения, радости и беды. Ищу и нахожу, ничего моя память не забыла из прошлого.

УТРО ГОДА

Да, это было давно, но мальчишеская память крепка… Вот и пришел март. В народе говорят, март — утро года. Улыбается ясное солнце. Раньше рассветает, позднее смеркается. Не успело солнце нагреть крыши, не раззвенелась еще весенняя капель, а в первых лужицах плещутся, как в тарелках, распустив и расставив крылышки, шумят, горланят ожившие воробьи.
Прошел день-другой — сырые и теплые ветры сдвинули мороз на север, и зазвенела вовсю за окном капель: потекли прощальные слезы зимы. Как ни свирепствовала снежная хозяйка, сломал все-таки март ее крутой норов: раскисла, потекла она ручьями. И только иногда зима, собрав свои последние силы, будто из-за угла, подпустит ночью морозца, а утром, как сухари, захрустит зернистый снег, со стеклянным звоном будет лопаться ледок в прозрачных лужицах, на южной стороне крыши повиснут огромные сосульки. Они украсят хрустальными люстрами карнизы домов, а к полудню, когда солнце нагреет крыши, отрываясь, будут падать с легким серебряным звоном.

ПОЛОВОДЬЕ

Приближались школьные каникулы, но их постоянно в Дворянской школе переносили. Все это было связано с разливом реки Иловли.
И однажды утром, когда румяный цвет зари подожжет затопленные деревья и полую воду, вздуется и потемнеет от натуги Иловля. Словно первый залп, с пушечным громом треснет и расколется лед, тяжело ухнет еще раз, где-то треснет, заскрипит и сломается ледяной панцирь реки. Напирая друг на друга, встанут льдины на дыбы, с треском будут рушиться, поднимая тучи холодных брызг. А потом раздробленные, разбросанные по широкому половодью, медленно и плавно, иногда подталкивая друг друга, поплывут зеленые глыбы в свой первый и последний путь.
В конце марта почти вся деревня затоплялась водой. Вода отрезала село Веселое от села Дворянского. Большую улицу от Уральской, а, значит, от школы. И улицу Хохлацкую от всего села. Наш дом и почти всю улицу Зеленую тоже затопляло водой. Я сначала пробирался в больших сапогах краем двора. На это мать обычно говорила: “Опять воду мерил?” Да, мерил, мне было интересно, насколько она прибыла. Позже лез по забору и так перебирался, пока было можно.
Иногда запускал бумажные кораблики и даже деревянные с парусом. Очень любил за ними наблюдать. Целая эскадра кораблей плавала в палисаднике, затем я “вражеские” корабли топил.
Но, когда половодье набирало силу, и уровень воды поднимался, затопляя даже половину нашего двора, я уходил гулять через сад.
В обиходе мы называли сад, а, вернее, конец сада — зады. Так через зады, вдоль железнодорожного полотна выходил на никогда не затопляемую и уже сухую к этому времени улицу Уральскую.
Половодье сходит быстро, но оно так будоражит село, что все находятся в напряжении, в ожидании… В ожидании теплой весны, а, значит, новых перемен в жизни.
С каждым днем становилось теплее и теплее. Все шло своим чередом, и удержать меня в этой круговерти природы от соблазнов было очень трудно. Ребята стали чаще собираться у школы. Раньше здесь, на ее месте, стояла церковь, в которую мы старались залезть и узнать тайну господа Бога. Даже был такой случай, когда Колька Избицкий залез на спор под самый купол церкви и собирался открыть чердачное окно, как верхняя петля створки оторвалась. Вся школа замерла в ожидании, что же будет? Действительно, было страшно нам, стоящим на земле, а каково было ему? Учителя не знали, как его снять. Помогло чудо, а может, и сам Бог сжалился. Раньше ведь строили на совесть. Кольке удалось добраться до карниза, ну а дальше уже было не так страшно спуститься.
Собираясь, мы играли в лапту, в футбол, в ножички, в орлянку на деньги, конечно, на мелочь, вечером — в казаки-разбойники и даже устраивали посиделки. В основном, были ребята с Уральской улицы.
В выходные дни и особенно ближе к вечеру приходили пацаны с других улиц. В карты и на деньги играли ребята постарше: Толька Сальников, Лешка Щеглов, Листуха, Шмыгло, Капитанчик, Витька Арсентьев, Крупа — он же Сашка Алексеев, Манай, Баджа, Ерема, Виталий Калмыков. Вовка Серов, Шмит — он же Курский, Король, Янютин. Фамилии многих забыл, а вот клички твердо врезались в память.
У школы места было маловато, чтобы играть всем в футбол. Мы шли через железнодорожный переезд в гору, выбирали ровное место и, разделившись на две команды, играли с особым азартом, спорили, иногда чуть не дрались. Избицкий набирал команду со своей улицы. В нее обычно входили Славка Ежов, Витька Зайцев, Васька Куликов, Сергей Щеглов, Витька Наталюткин, Юрка Щеглов, Витька Дубровин, Петька Зайцев, Вовка Никифоров, Колька Могилин, Колька Бараков и я, ваш покорный слуга. Были пацаны с Хохлацкой улицы и Кутка. Чаще приходили с Большой улицы Вовка Иванов, Иван Бережнов, Витька Золотарев, Сашка Бережнов, Вовка Калмыков, Толик Букаев, Вовка Гусынин (кличка), Сашка и Генка Щегловы, Мишка Иванов, Сергей Прокофьев, Лёшка Щеглов, Женька Базельцев, Женька (Рашид) Аблязов, Вовка Попов, Сергей Серов и другие. Хочу заметить, что молодежи в 50-70 годы в селе было много. Жизнь, по-настоящему молодая жизнь моих сверстников кипела и бурлила.
Вечерами иногда собирались с девчонками. Рассказывали им страшные байки, анекдоты, шли у них на поводу в разных школьных играх.
Весна проходила быстро. Мы с пацанами иногда на построенных плотах искали приключений и, конечно, их находили. В этой бурной стихии запускали в полую воду сделанные из дерева кораблики, ходили выливать сусликов в поле, а потом рассказывали друг другу о своих рекордах. Особенно отличались Колька Избицкий с нашей улицы, Петька Сячин, Колька Прокофьев, Вовка Никитин, Сашка Щеглов с улицы Хохлацкой. Шкурки сусликов сушили, растянув их на гвоздях по доскам, а затем сдавали в заготконтору по 30 копеек за штуку. Тогда это были большие деньги.

ЗАЛИВНЫЕ ЛУГА

Разлившаяся речка Иловля напоминает бурное море. Рыба в это время начинает усиленно питаться, готовясь к предстоящему нересту. В это время она подходит к берегам, на мелкие места, перекаты, скапливается в устьях небольших речушек и ручьев, которые в изобилии несут, не только свежую воду, но и всевозможный корм. Особенно резвятся в это время щуки и окуни.
“В марте щука хвостом лед разбивает”, — говорит народная примета. И, верно, готовится зубастая к нересту, разминает бока и брюхо, разбивает икру, чтобы каждая икринка друг от друга отдельно была и светилась, как янтарное зернышко. И кормится щука за троих: нужно накопить силы, которые за долгую и голодную зиму изрядно поиссякли…
Шумной ватагой направляемся мы на заливные луга. Первые луга (это название так и закрепилось) находятся в километрах двух от села, там, где Иловля, петляя, делает крутой поворот направо, а затем вновь выворачивает полукругом налево. Вторые луга находятся сразу за горой, в 500-800 метрах от первых.
Луга разделяются двумя озерами и островом. Так мы называли густо заросший лес, примыкающий к озерам.
Если кому удается пробраться на остров, то уже в мае его встретит яркая картина из цветов, он увидит в высокой траве гнезда птиц, плантации дикого лука, чеснока, щавеля. А настой воздуха может одурманить, опьянить, усыпить.
Иногда мы идем в луга с бреднем, не боимся холодной воды и на протоках забраживаем окуней, щук, плотву. Разводим большие костры, греемся, изображаем индейцев, улюлюкая, бегаем вокруг костров. Заводилой, конечно, был Избицкий. Он в этой стихии чувствовал себя прекрасно и знал, что делать, ничего не боялся и всем помогал.

РАЗНОЦВЕТЬЕ

Прибрежный лес еще не одет листвой, весь прозрачный, но загорается весенним светом. Вот зацвел и начал пылить орешник. Полностью распушились шелковистые барашки на вербе и золотистые на ветвях ивы. С каждым днем зацветающих деревьев в лесу прибывает.
Буквально на глазах густеет зеленая дымка, окутавшая лес. Изумрудным шелковистым ковром покрываются луга. В сырых местах распускаются золотистые купальницы и голубые, трогательные в своей нежности незабудки. В это время можно найти и сильно пахнущие фиалки, и медуницы, и поэтичный ландыш.
Луга начинали пестреть красками. При виде такой красоты удержаться и пройти мимо, конечно, было невозможно, особенно в хороший солнечный день, когда апрель переходит в май, а май раздевает тебя своим теплом и лаской. Какой был подъем души, сколько энергии, счастья и радости!
Я очень хорошо помню: полкласса ушло с уроков в луга. Кто на такое дело подбил всех, точно сейчас не помню. Знаю, что отчаянным был Петька Зайцев. Он мог выкинуть любую шутку прямо на уроке, и к этому привыкли даже учителя. Кроме Зайцева покинули уроки Витька Золотарев, Вовка Иванов, Иван Бережнов, Андрей Шнер. Я, Вовка Никитин и девчонки, конечно, самые отчаянные — Валька Глухова, Надька Кириллова, Валька Кабанова, Галка Сюрсина, Светка Богачева, Людка Бородина — вышли позже. Мальчишки наравне с девчонками собирали удивительные букеты из колокольчиков, ландышей, тюльпанов и других цветов.
Весна так всех взбудоражила и околдовала, что мы чувствовали себя под каким-то гипнозом и не отдавали себе отчета, что творим и делаем. Такое ощущение, что ни минуты покоя, весь в бегах, в заботах, боишься пропустить что-то главное, а, оказывается, это весна раскрывает свои объятья. Ты на год стал взрослее, и после холодной и снежной зимы весна захватывает тебя.
Но весна тоже кончается, а жизнь продолжается, уже ровная, спокойная. Сдаем последние экзамены, прощаемся со школой на время каникул и уходим в лето — время рыбалок, путешествий, беззаботности…

ВОЗДУХ СВОБОДЫ

Мы, ребята, жили своей жизнью и не подозревали, что взрослые живут иной, порой трудной и суетливой. С наступлением весны в колхозе начинались посевные работы. Все село приходило в движение после зимней спячки. В каждой семье было и частное подворье — у кого больше, у кого меньше. Держали коров, свиней, овец, коз, кур, уток, реже гусей. Были и такие, что держали кроликов.
У моего отца была даже голубятня. Голуби были породистые, красивые, особенно голубки. Было чудно смотреть, когда голубь, летая высоко в небе, видел в руке отца голубку и камнем падал с неба к ней. И как он видел? Меня умиляла его готовность на все ради своей голубки.
Работа в поле забирала наших родителей. И порой мы с ними виделись только поздно вечером. Но жизнь шла своим чередом. Родители за нас не беспокоились, и мы себя чувствовали, как птицы в полете. Воздух свободы! Я и поныне не могу его забыть.

ДВОРЯНСКОЕ ЛЕТО

Лето себя долго не заставило ждать. Июнь — самый солнечный и тихий месяц в году — набирал силу. Едва догорит вечерняя заря, как восточная часть небосклона уже опять светлеет, потом появляется нежно-розовая полоска — предвестница нового дня.
Солнце, набрав высоту, с такой силой начинало палить, что казалось, все живое пряталось в тени.
Нас, пацанов, эта жара не пугала. Сразу с утра, переделав всю работу по дому, что наказывали родители, мы приступали к своим делам.
Недалеко от села Тихомировки буровики что-то взорвали, а потом уехали. На месте взрыва можно было найти несгоревший спрессованный порох.
Помню, как мы — Колька Избицкий, Славка Ежов, Юрка Щеглов, Витька Дубровин и я — совершили специальный поход под Тихомировку. Ямы нашли быстро, правда, пороху собрали мало, но нам и этого хватило на две ракеты. Николай со знанием дела долго сопел около них, и, когда они были готовы, пошли их запускать подальше от домов, к железнодорожному полотну. Первая ракета взлетела красиво: набрав высоту, и, когда порох выгорел, начала падать нам на головы, но страшного ничего не случилось.
Со второй ракетой было хуже. Взлетев сначала вверх, она почему-то изменила курс, с визгом и шипением понеслась в село. Мы кинулись за ней. Ракета тем временем врезалась в крышу одного из домов, скатилась вниз на дорогу и стала с неистовой силой крутиться. Наконец-то она, надымив и наделав шума, успокоилась. Схватив ее остатки, а это была фольга, мы побежали за село, подальше от проклятий, которые сыпались в наш адрес от сельчан.
Колька, забежав домой, захватил какой-то сверток. В овраге, когда Избицкий его развернул, мы увидели самодельный пистолет. Его заряжали серой  из-под спичек, утрамбовывали шомполом. Стреляли по очереди. Но этого показалось мало. Колька повесил банку, зарядил пистолет побольше порохом с добавлением дроби и выстрелил. Услышав не то крик, не то рев, мы бросились к нему. Пистолет разорвало, из пораненной руки текла кровь. Перебинтовав ему руку, мы пошли домой. Колька улыбался, как будто не его поранило. И вообще, все закончилось хорошо.

ДЯДЯ ЛЕША

С самых малых лет, как себя помню, я, да и не только я, все мальчишки с. Дворянского очень хорошо знали дядю Лешу Аблязова, заготовителя “Вторсырья”. Мы так и кружили возле его двора, чтобы узнать, что он привез на обмен на поношенные тряпки, на пришедший в негодность цветной металл. Обычно это были тетради, ручки, резинки, шары, разные свистки, фонарики, но главное — рыболовные принадлежности: леска, крючки, поплавки.
Дядя Леша был очень добрый, он понимал детвору и ни в чем не отказывал. Его сын Камиль был такой же добрый  и хороший пацан. Мы его звали Колькой.
Камиль ходил в школу мимо моего двора, и я первым узнавал все новости о привезенном товаре: есть ли тонкая леска, какие крючки.
Был случай, когда мы с Юркой Щегловым ловили на Калмычке (место на реке Иловле) рыбу у самой протоки, и у меня окунь затащил леску под корягу и оборвался вместе с крючком. Камиль, купавшийся в речке недалеко от нас, узнав, что случилось, побежал домой и принес нам крючки. Он жил в ста метрах от реки. Для нас такое его поведение было превыше всего.
Время шло быстро, и я замечал, что на смену нам, заядлым рыболовам Кольке Избицкому, Витьке Зайцеву, Юрке Щеглову и мне, подрастали не менее заядлые рыбаки с нашей улицы — Колька и Сашка Фокины, Витька Выпов, братья Тегучевы и другие. Они проходили ту же школу. Также бегали к дяде Леше, также пробовали пройти Иловлю вдоль и поперек. В этих стремлениях чувствовалось дыхание жизни, жажда к познанию мира.
В основном, все ребята были дружные. Бывало, за день нам приходилось видеться по несколько раз. Речка манила пацанов по поводу и без повода, и летом мы не страдали от безделья. Благо, жизнь в селе была тихая и спокойная.

РЫБАЛКА

Летние дни тянулись по-разному. И, как всегда, больше времени мы уделяли рыбалке. На нее ходили группами до 5-10 человек, но иногда и вовсе каждый по себе.
У моего отца была лодка. Ставил он ее в Лучке — так называлось одно место у берега Иловли, где на просторном, ровном месте росла сочная густая трава. Ловить рыбу с раннего утра с лодки было огромным удовольствием.
Лето уже входило в силу. Ветры едва шевелились, парные и вялые, они не в силах были пробиться через пошедшие в рост камыши, застаивались в ериках. Меж верб и кустов лозняка накапливалась духота, прелая и неподвижная. Но это не останавливало меня. Чуть-чуть оттолкнув лодку от берега, забрасывал поплавок в прогал между камышами, и он сразу исчезал. Рывок… и в руках хорошенькая плотвичка. И так еще пару раз. Затем снова лодка продвигается вперед. И снова бросок, и в считанные секунды в руках бьется красноперка. И, выплывая уже на простор реки, оглядываешь ее. Такое ощущение, что это все мое и ждет меня. Ловишь спокойно, с наслаждением.
На верхушках деревьев перекликаются птицы, и где-то из-за поворота реки доносится кукование кукушки. Замечаю, как на середине реки резвится рыба, заглатывая с поверхности воды опавшую мошкару, и тут же разбойные окуни с шумом разгоняют мелкоту.
Рыба ловится хорошо, как и в прогале. Делаю глубину побольше, и клев становится реже, но зато какой желанный и всегда неожиданный, драгоценный и душевно-трепетный испытывающий миг, когда поплавок вдруг вздрогнет, выпустив из-под себя широко расходящиеся кружки ряби, еще дрогнет и… замрет на тихой глади воды.
Рука тянется к удилищу, но боится неосторожным прикосновением спугнуть чуткую рыбу. Снова встрепенулся поплавок, на этот раз слегка решительнее, чуть даже притопился, попробовал нырнуть, но раздумал. И опять несколько секунд молчания. Неужели отошла? Неужели не возьмет? Вдруг рыбешки врассыпную кинулись от поплавка. И он, будто не раздумывая, внезапно ушел под воду. Дергаю удилище и сразу ощущаю: за что-то зацепил, но затем чувствую рыбу и медленно подвожу ее к лодке. Так и есть, окунь, это он распугал всю рыбу и с разбега заглотнул червяка.
Привстав в лодке, увидел вдоль водорослей целую стаю окуней. “Ишь жируют”, — подумал я. Мелкота врассыпную кидалась от стаи окуней. Кто не испугается, когда в каком-то метре идут друг за другом полосатые, как тигры, речные разбойники.
Делаю несколько забросов и выдергиваю окуней один за другим. Но вдруг, поняв, в чем дело, они уже не кидаются на червяка и быстро уходят прочь от этого места.
Я беру весло и еду в Угол, так мы зовем место, где река переходит в протоку и меняет направление течения. И вдруг — стоп, реки дальше нет, все заросло камышом и ивняком.
“Как же так, — думаю я растерянно, — еще прошлым летом, пусть стиснутая кустами, но лопотала, журчала здесь протока, и вдруг заросла, как бы разделила сферу влияния, где могли ловить рыбу мы, ребята с Уральской улицы, и пацаны с улицы Хохлацкой. Признаться честно, я так ни разу и не ловил на лодке в их владениях. Закон есть закон.

С НОЧЕВКОЙ

Перебирая самые счастливые в своей рыбацкой жизни дни, вспоминаю, когда ходили на рыбалку с ночевкой пацаны всей нашей улицы. Самые заядлые рыбаки — Колька Избицкий, Витька Зайцев, Юрка Щеглов и я. И те, которые просто любили приключения — Славка Ежов, Витька Наталюткин, Витька Дубровин и Лешка Щеглов.
Что было! Готовили места для рыбалки ночью, полным ходом шло приготовление ужина, естественно, с обязательной ухой. И потом долгие часы трепа… Анекдоты, рассказы о приключениях, споры, песни под гитару.
К двум часам ночи все, кроме рыбаков, ложились спать вокруг костра. А заядлые рыбаки ловили, боялись отойти, надеялись, что вот-вот клюнет… и возьмется сом.
Ночь уже давно поглотила побережье, и кусты, и затухающий костер, и рыбаков. Она была густой, замешанной круто и все же не угнетала, казалась легкой, в ней чувствовалась какая-то подвижность, почти летучесть и все это будоражило сердце рыбака, делало чутким, отзывчивым.
Ночь, сотканная из теплыни и темноты, из вкрадчивых, настороженных звуков и дремотного мерцания звезд, словно создана была для рыбаков, терпеливо ждущих поклевку и сладкого чувства удовлетворения при вытаскивании рыбы из темной и таинственной воды.
Быстро светлело. Вместе со светом проявлялась броская красотища противоположного берега. От земли вдруг резко, до одури пахнуло свежими травами. Взгляд же снова был прикован к поплавку. Клевало, но чем светлей становилось, тем рыба ловилась мельче.
Утро давно уже кончилось, и солнце накрепко выжало тени не только в камышах, но и под вербами.
Первые лучи солнца потихонечку стали будить спящую публику. Вдруг раздался крик, все вскочили, начали бегать, друг друга осматривать и смеяться.
Картина быстро прояснилась… Около четырех часов утра потух костер. Ночь выдалась холодная. Все стали жаться ближе к костру. Славка Ежов вообще не выдержал и влез в него, разбрасывая во все стороны угли. И только вот утром обнаружили, что фуфайки в дырах, и эти дыры еще тлели, ну а Славка чуть не поджарился.
Все уже привели себя в порядок, сматывали снасти, собирали свои сумки, рыбу, которую поймали. И вдруг все замерли, обернувшись в сторону речки. Витька Зайцев вытаскивал на удочку огромного леща, килограмма на два-три весом. Все были удивлены, нет, не тем, что он поймал, а тем, что уже было девять часов утра. В такое время в Иловле еще никто не ловил больших лещей. Вот молодец, Витька, так терпеливо ждал этой поклевки.
Все забыли свои беды и кинулись смотреть леща, поздравлять рыболова с такой добычей.

СМЕРЧ

Летом дни летят быстро. И уже начинаешь подсчитывать, сколько осталось до нового учебного года, и что еще можно успеть свободному казаку. Родители меньше дают нагрузки, понимают, что школа снова скоро закабалит наши молодые души.
Случилось так, что в этот день я ушел на речку с утра, не предупредив никого. Катался на лодке, проверял поставленную самоволку и не заметил, как резко изменилась погода. Подул сильный ветер. Волны наотмашь били борт лодки, и она от брызг постепенно набиралась водой.
Я сначала кинулся вычерпывать воду из лодки, а потом взял весло и стал грести к берегу. С трудом поставив лодку и привязав ее к столбу, стал выбираться из камышей на дорогу. Но внезапно этот безголовый, непостижимый ветер рванул так, что прямо перед моим носом закружился, будто взорвался, вихрь. От неожиданности я не устоял и упал в камыши. Вихрь зародился в одно мгновение, словно из ничего, из пустого места, и тут же с тонким свистом спрессовал и скомкал воздух, поднял с дороги комья земли и мусор и, всасывая в себя лужи, на своей длинной нестойкой ноге почесал вдоль берега, закручивая камыши и ломая деревья.
Картина была страшная. Это был не просто ураган, это, как мне показалось, шел смерч. Большая лохматая воронка повисла прямо над моей головой. Из ее конуса шел скрипучий, шипящий звук.
Я взглянул вверх и, к своему удивлению, увидел само сердце смерча. Надо мной была полость диаметром 30-70 метров, шедшая кверху на расстояние около километра. Стены полости были образованы вращающимися облаками, а сама она освещалась непрерывным блеском молний, зигзагом перескакивавших с одной стены на другую…
Вихрь отрывал ветки деревьев, поднял вверх копну с сеном, даже отыскал где-то старую, сгнившую стеганку, поднял ее, растворил в воздухе и понесся дальше на село. Вокруг было темно, как вечером, в воздухе пыльно и мусорно. Я шел домой наугад, наталкиваясь на столбы огородов, падая от ветра. И вдруг ураган внезапно затих. Смолк бешеный вой бури. Без всякого перехода, без малейшего ослабления смерч в одно мгновение куда-то исчез, точно провалился  в бездну.
Все было объято безмолвием, тишиной и глубоким мраком. Когда я добрался домой, там меня уже ждали, правда, с небольшим внушением.

СТАРЫЙ РЫБАК

Время… Что оно делает с нами? Как-то, приехав в с. Дворянское, я забрел во вторые луга. Меня здесь все интересовало после долгих лет разлуки.
Вот я подошел к озеру, которое никогда не пересыхало и всегда сохраняло таинственность и наводило ужас, так как за лето берега так зарастали осокой, камышом, ивняком, чаканом, что ступать туда, в эти джунгли, было уже опасно. В приозерных камышах слышалось негромкое попискивание очень редких и неизвестных нам птиц, виделось мелькание диких уток и болотных курочек.
Помню, с Колькой Избицким ловили здесь карасей, зайдя по пояс в стоячую воду (да ее водой-то назвать нельзя, болото и есть болото). Так вот, стоя в этом болоте, я дергался через каждые пять секунд: постоянно цеплялись черные пиявки, мимо проплывали ужасные водяные жуки, ноги утопали в какой-то жиже. Но что меня поражало, так это то, что Колька спокойно ловил карасей, а мне говорил: “Да не дергайся ты, не обращай внимания”.
Ну как мне не дергаться и не обращать внимания. Мне хотелось выйти из озера и не просто выйти, а выскочить из этого болота, но я держался, ой, как держался!
…Я стоял и осматривал озеро, луга. На просторном пойменном лугу у края речки Иловли, поросшей ивняком, заметил человека с пучком, как мне показалось, удочек на плече. Но, подойдя ближе, увидел, что это были просто ивовые прутья. Среднего роста, по-стариковски высохший, но еще бодренький дед нес их, наверное, чтобы сплести из них или корзины, или самоловки. Он ждал меня, заметив, что я направляюсь к нему, и не начать разговора было бы неприлично.
Я спросил про Иловлю, ловится ли рыба, какая водится дичь? Дед скинул с плеча вязанку прутьев, и тут я заметил знакомые черты.
Сколько же лет прошло? Да это же дядя Вася Постников, самый заядлый рыболов в деревне! Правда, его в селе всегда звали Васька Жаров. И только много позже я узнал, что фамилия его Постников.
Называю его по имени. В глазах у него загораются искорки. Он весь оживает, начинает спрашивать, чей буду.
— Так ты Григория сын? — разволновался дед. И стал мне рассказывать, как он с моим отцом ловил раньше рыбу в Иловле, какие отменные уловы были.
— Только карась-то сейчас здесь не клюет — и не надейся поймать! Ловить надо плотву, но только с умением, — назидательно сообщает он.
“Сколько же ему сейчас лет? — подумал я. — Наверно, за восемьдесят”.
Все-таки хорошо, что человек, которому так много лет, в душе молод. Ведь до сих пор помнит свои рыбалки, с кем ловил рыбу, с кем общался. А главное, в нем живет теплота и доброта к людям.

НО И ЛЕТО КОНЧАЕТСЯ

Август — последний месяц лета, предосенье. Желтеют листья березы, наступает грибная пора. Готовятся, собираясь в стаи, к осеннему перелету птицы — журавли, скворцы, грачи, галки. У нас в лугах случайно встречаются одинокие цапли, ближе к осени из-под кустов вылетают испуганные дикие утки. Живет своей жизнью Дворянская сторона, есть ли ты здесь или нет тебя. И если подумаешь, что мне нужно больше для души, сам себе и ответишь — ты мне нужна, моя милая сторонушка.
Еще кругом все зеленое, еще растет камыш, а по берегам реки цветут ромашки, но уже в лазурной глубине все настойчивее проглядывается желтая печаль осени.
“Мало одной жизни, чтобы испытать до конца все очарование и все исцеляющую силу нашей русской природы”, — писал Константин Паустовский. П. И. Чайковский говорил, что он восторгался природой больше, чем искусством.
И действительно: с чем можно сравнить красоту леса и рек, что еще рождает такой восторг, такую радость, какие испытываешь ты, когда входишь на зорьке в светлый березняк, где стоят березы, как свечки, когда вдохнешь прохладный воздух, различив в нем аромат грибов, запах лесной прели и земли?
“Осень — на дню погод восемь”. И точно, непостоянна осенняя погода. С утра дождит, а через час-другой ласковое солнце пытается просушить мокрую увядающую листву.

ОМУТ

Я, как и все ребята, пытаюсь использовать оставшиеся до зимы теплые дни. До последних дней, пока лодки не привезут домой, мы также ходим на рыбалку, ставим перетяги на сомов, ловим щук на блесну.
С похолоданием вода  в реке становится прозрачнее, соответственно, леска заметнее, рыба — осторожнее, но лихи на поклевку подлещик, язь, плотва, голавль. Они клюют на червя. Голавль и язь в Иловле — рыба редкая, но в речке еще водится. Эти рыбы нагуливают жир на предстоящую долгую зиму. А вот окуни и щуки успешнее ловятся на живца.
Помню, мы с Юркой Щегловым, идя вдоль берега, незаметно добрались до первых лугов и оказались у омута. Вода в нем была хрустально-прозрачной и ледяной, как зимой, так как со дна били незримо роднички. Он считался страшным местом в Иловле. По рассказам старожилов, тут водились русалки, водяные и лешие. Купаться здесь боялись, особенно в одиночку. Это была какая-то огромная круглая яма с крутыми берегами.
Добравшись до омута, решили отдохнуть. Насадив на крючки живцов, мы забросили их в воду, положив удилища у разросшегося куста ивняка. Сами, прохаживаясь вдоль берега, осматривали омут. На другом берегу его огромные деревья (тополя, вязы, плакучие ивы) как бы зависли над водой, создавая логово для чертей. В углу что-то свистело и скрипело, как будто кто-то раскачивался на качелях, потом в кустах что-то ухнуло. Нам стало не по себе, и мы решили вернуться домой. Но в этот момент Юркину удочку потащило на середину омута.
— Плыви за ней, — крикнул я и сам осекся.
Ведь это же был омут. Юрка растерянно смотрел на меня. Может, ему удочку было жалко, а может, рыбу, которую он теперь не сможет поймать.
А в это время удочка уже ныряла в омуте, как поплавок. “Вот это рыба, — думали мы, — если удилище для нее, как соломинка”. От середины удилище потащилось в угол омута и совсем исчезло. По всему омуту над водой шел пар, а из кустов вдруг вырвался какой-то детский смех: “И, ха, ха, ха!..” Затем он перешёл в надрывный плач, и оттуда выпорхнула какая-то птица. В наступившей тишине я почувствовал, как мурашки поползли по всей моей спине.
— Бежим! — крикнул Юрка, и нас только видели. У Поповичего Угла, запыхавшись, мы остановились передохнуть. Я вспомнил, что свою удочку оставил у омута, но возвращаться уже не хотелось. Мы шли, сохраняя внешнее спокойствие, и говорили: “Ерунда какая-то — лешие, русалки, водяные. И кто это все выдумал?” А может и правда — нечистая сила?

ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ ОСЕНИ

Нахмурился ноябрь, разверзлись хляби небесные. Идут холодные, с мокрым снегом дожди, скрылось солнце, не поют птицы. Кончились золотые деньки. Ночи стали длинными и холодными. С глухим стуком падают с голых веток похожие на слезы тяжелые капли. И кажется: поет дождливая осень грустную песню ушедшему красному лету.
Прижмет первый зазимок, и в лесных озерах густеет, кристаллизуется вода. Через день-два мороз уже прочно застеклит поверхность: как в аквариуме, сквозь лед видны подводные растения, илистое дно и коряги.
После хмурых дождей изморозь разукрашивает раздетые деревья прозрачными бусами, и весь лес кажется хрустальным, сказочным.
Люди по-разному относятся к этой поре года. Многие не любят ее: опустевший и поникший лес, леденящие ветры, заунывный дождь…
“Дождь льет день и ночь, ветер рвет ставни, шагу нельзя сделать из комнаты, и — странное дело! — при всем этом я ожил, поправился, веселее вздохнул — нашел то, зачем ехал”, — так писал А. И. Герцен в 1844 году, приехав на отдых в деревню.
Я испытываю те же чувства. Пусть будет дождливо и холодно, пусть дует ветер, но я ведь в краю детства, в своей маленькой деревне, на речке Иловле!
Все мне здесь дорого!
Заморозила, ноябрьская стынь раскисший чернотроп, легли на землю первые пушистые снежинки.  Вереницей пролетели на юг гуси. И вот однажды ночью, когда все люди уснули, исчезла эта осень под покровом снега навсегда…

ЗИМНИЕ ИГРЫ

Зима приходит со снегом. Однако первые морозы и метели — это еще не зима. Но если все водоемы покрылись крепким льдом, а снег улегся плотно, появились сугробы и затвердели, значит, пожаловала настоящая зима, и ее ждут и дети, и взрослые.
Помню зимы своего детства. Было много, много снега. И запомнился он, прежде всего тем, что мы, пацаны, играли в снежки, лепили снежных баб, крепости, катались на лыжах, санках, коньках, играли на льду в хоккей.
Зимой поздно всходит солнце, рано закатывается, мало посылает солнечных лучей. Февральские ветры то наметут сугроб посреди дороги, то припорошат обманчивым снежком отполированный, как зеркало, лед. Но нам это все нипочем: мы все в движении, полные сил и энергии.
Бывали дни, когда мело, целую неделю, снега, выпадало столько, что приходилось по утрам откапываться. Сугробы снега заглядывали в окна, двери открыть было не так-то просто. Зато не надо было идти в школу, о чем с утра объявляло местное радио. Но даже в эти снежные и морозные дни на улице гулять мы не забывали, встречались, придумывали игры, можно сказать, жили этой стихией.
В хорошие солнечные дни по воскресеньям все село, а я имею в виду пацанов и девчонок, встречались на горе. Кто был на лыжах, кто с санками.
Однажды (не помню, кто первый придумал) стали соревноваться прыганием на лыжах с трамплина. Участие принимали не все. Уж слишком крутые были горки. Вот уже первая жертва с расквашенным носом — Витька Дубровин. Вот и другие полетели, разбрасывая в разные стороны лыжи и палки. Да это же Вовка Иванов и Иван Бережнов! О! Туда же полетели Камиль Аблязов и Сашка Щеглов. Иван сам, как палка, длинный и худой, где ж ему удержаться на лыжах! Да, удержались немногие, в основном, ребята постарше — Виталий Калмыков, Лешка Щеглов, Сашка Крупнов (Алексеев), Витька Арсентьев, Петька Сячин и, конечно, наш друган Колька Избицкий. Он везде первый, где трудно и опасно. Другие катаются без трамплинов — Юрка Щеглов, Женька Аблязов, Сашка Фокин.
Я уже третий раз скатываюсь с горы, но перед крутым трамплином сворачиваю на меньший и благополучно приземляюсь. Ну, естественно, на меня кричат: “Так любой дурак съедет!”
Я снова восхожу на гору. Да мне и самому надоело так кататься. Новый заезд, ветер дует в лицо, лыжная дорога стремительно несется. И… прыжок, равновесие, все в порядке, приземлился. Счастливый я, снова поднимаюсь в гору. Опять спуск по той же знакомой лыжне. Прыжок, равновесие и… какое там к черту равновесие, падаю на правый бок, лыжа  одна ломается, ощущаю сильную боль в ноге. В сознании мелькает мысль: “Ну и прыгнул!”
Встаю медленно, на мое падение смотрят, как на привычное дело, и я, конечно, никому не жалуюсь, но в душе обида за поломанную лыжу. Домой не еду, так как азарт, охвативший меня в этом зимнем веселье, выше поломанных лыж, боли в ноге. Остаюсь кататься на санках с двоюродным братом Вовкой Арсентьевым.

ЗИМНИЕ БОИ

Всю зиму носил валенки. В селе это была самая лучшая обувь. На валенки надевал и коньки, и лыжи, и все, что угодно. Валенки зимой — это мечта.
Зимние дни в селе скучными не бывают. То улица на улицу нападет, устраивая кулачные бои и сражения на саблях, то объявляются затяжные войны или просто хоккейные игры на первенство улиц или лагерей.
Когда играли в хоккей, то в команды “мелочь пузатую” не брали. Соревнования были серьезные. Особенно, если играли с веселовскими ребятами (из с. Веселое).
По организации войн и сражений отличался Сашка Шмит (Шмит — это была его кличка). Ему удавалось умело организовать пацанов то на бои, то на какие-то войны. И что удивительно, он однажды сплотил всех пацанов с разных улиц в один батальон в прямом смысле слова, и мы маршировали по всему селу, пока взрослые мужики не разогнали. Но это только подогревало нас. Мы вместе чувствовали силу, нас это сплачивало.

ЗИМНЯЯ РЫБАЛКА

Направляясь с друзьями в клуб на вечерний сеанс кино, я случайно узнаю, что ребята собираются на зимнюю рыбалку в Лучку. Предлагаю Юрке тоже пойти.
К девяти часам утра мы уже с ним двигались к Лучке. Мороз был около 17 градусов. Небо чистое. Снежок весело поскрипывал под ногами. Там мы увидели Кольку Избицкого, Славку Ежова и Витьку Зайцева. Колька, как самый рискованный рыбак, сделал лунку у самой протоки в углу речки, остальные — дальше. Мы с Юркой тоже не стали рисковать и прорубили лунки сразу у тропинки на краю берега. Насадка — мотыль и мормышка.
Все почему-то приросли к лункам, правда, Славка болтался без дела. Подходил то к одному, то к другому рыбаку. У Кольки на перекате клевало хорошо. И вот Славка решил подойти к Кольке. Но тот запретил это делать, объясняя, что лед тонкий, может обломиться под тяжестью.
Славка шутит, смеется и идет к нему. Колька не выдерживает, бежит навстречу и, схватив его за шею, утаскивает подальше. Славка не обижается.
— Привет, робя! — здоровается он с нами, — что, не спится в ночь глухую, ухи захотелось? — продолжает он в том же духе.
— Да вот, за компанию и жид удавился, — вторю я ему.
— Приманку брось, приманку, — говорит он на ходу, направляясь снова к своей лунке.
Ну что ж, приманки, так приманки, было б сказано. У Юрки клюет уже без приманки. Окуньки пошли. У меня заклевало тоже. Витька ловит вдали от всех, как всегда, молча, с сознанием рыбацкого дела.
Неожиданно разыгрывается хороший день. Становится веселее и главное, нехолодно. Терпение мое лопнуло. Ни одной серьезной поклевки. Я иду на другой берег реки, влезаю на тонкое дерево, и оно под тяжестью наклоняется в сторону речки, слегка покачивая меня вниз и вверх. Ко мне бежит Славка. Ему что ни делать, лишь бы не всерьез. Он цепляется за меня, и мы с шумом падаем на лед. Все оборачиваются. Мы виновато смотрим на них. Ведь рыба не ловится, надо же чем-то заняться.
— Вовка, скорее беги! Грабят!
Все всполошились: кто кого грабит?
Я сорвался и с воплем помчался к своему прежнему месту, где так неосмотрительно оставил и рыбу-мелочевку, и еду. Там уже вовсю хозяйничала целая стая здоровенных ворон. В один миг они растерзали окуньков и пакет с едой, да так нахально, что их не смутило присутствие других рыбаков.
Посмеявшись, все снова обратились к своим лункам. Колька вдруг меняет позицию и переходит ближе к нам. У него богатый улов.
— Что, все? — спрашиваю я его.
— Нет, чуть не провалился, солнце нагрело лед, — отвечает он степенно.
— Легкая рука у него, — говорю я Славке.
— Да, он колдун! — смеется тот.
Время незаметно приблизилось к обеду. Я успел поймать еще подлещика и несколько маленьких окуньков.
Уже когда все вместе шли домой, делились впечатлениями рыбалки, Славка донимал меня вороньем, которое склевало и без того небогатый мой улов.
Заканчивался февраль. Так вот быстро прошла зима. Для нас же ясно было одно: приключения мы себе найдем в любое время года.
Жизнь наша, молодая и задорная, продолжалась.
1997 год.

ЭПИЛОГ

С сожалением дописываю последние строки этого своего труда. Много еще не высказано. Много воды утекло с тех пор в Иловле. Подросла молодежь 50-70 годов, и… разлетелась в разные концы России.
Село, когда-то кипевшее и бурлившее людьми, постепенно сиротело. Из него уезжала не только молодежь, уезжали наши родители: кто в Камышин, кто в другие края. Как говорится: “Все течет, все изменяется”. Колхозам, а значит, деревням правительство стало уделять все меньше и меньше внимания, и богатые некогда всякой живностью дворы беднели и совсем переводились, тем более молодежь в селе не оставалась. И винить ее, я думаю, нельзя. Не была создана база, культурный центр и многое-многое другое.
Но дворяне сохранили верность своему селу. И млад, и стар, живут прошлым, вспоминают свою малую родину.
Уже 1998 год. Молодежь 50-70 годов стали отцами и матерями, дедушками и бабушками. Трудно поверить, что все, что я описываю, происходило с нами в не так далеком прошлом. Каждый имеет право на грусть по детству, по юности, каждому дорого то - время, А молодость — это сила.
Хорошие у нас были ребята и девчонки. Почти у всех нормально сложилась жизнь. Одни достигли успехов в одном, другие в другом деле. Но, главное, при встрече всегда загораются глаза, показывая любовь, дружбу и уважение к единому слову — дворяне. Иванов Владимир — главный энергетик крупнейшего химкомбината в Европе; Аблязова Камиль — президент крупной фирмы российского значения; Наталюткин Виктор был главным инженером завода в Ташкенте, умер в результате сердечного приступа; Рожков Александр — судья; Женька Аблязов — коммерческий директор фирмы российского значения; Юрка Щеглов — начальник отдела завода, затем инспектор Энергонадзора; Золотарев Виктор — начальник большого литейного цеха ХБК; Бережнов Иван — зам. директора ткацкой фабрики хлопчатобумажного комбината; Бережнов Александр — старший мастер РЭС; Алексеев Александр — директор совхоза; Сячин Петр — спортсмен, руководитель юношеского спортивного клуба. Ну, а я, Анатолий Букаев, Александр Щеглов, Николай Фокин, Александр Фокин, Володя Руденко, посвятили себя военной службе, и в настоящее время полковники и подполковники запаса, но все продолжаем работать на “гражданке”. Я — в налоговой инспекции, Александр Щеглов — директор филиала акционерного общества. И другие дворянские ребята работают на заводах, предприятиях, являются предпринимателями и бизнесменами. Избицкий Николай работает электриком на АЗС, но что  самое удивительное, это то, что в нем до сих пор сохранились с детства уверенность в себе, сила воли, жажда к жизни и неиссякаемая энергия к приключениям. Он по-прежнему страстный рыболов и охотник. Он просто мировой парень.
И, конечно, девчонки, наши сельские девчонки. Они пооканчали институты, техникумы и другие учебные заведения, работают преподавателями в школах, институтах, инженерами на предприятиях, просто госслужащими учреждений и тоже не забывают село Дворянское, село Веселое, речку Иловлю.
Помню, когда вышла моя первая книга “Доверяю” и разошлась по Камышину, позвонили девчонки: Валька Инделеева, Людка Бородина, Нонка Колесникова — я их не видел с восьмого, некоторых с десятого класса. Полчаса они говорили по телефону, были рады, что я помог им с помощью книги вспомнить детство и юность.
Иногда наступает такое состояние, когда в душе человека образуется вакуум, и ему изо дня в день чего-то не хватает, он это чувствует. В исканиях чаще всего идет на сближение с природой, с друзьями, вспоминая годы детства, юности, давая разрядку душе и телу. И когда насытится этим, наступает умиротворение, спокойствие и нормальный ритм жизни. Проще говоря, произошла подпитка организма и души. А человек, заряженный энергией, живет и дышит, мечтает и творит.
Жизнь —  сложная штука. А в мире хаоса и абсурда вообще бывает трудно выживать. Можно существовать, прозябать, а жить полнокровной жизнью трудно, но к этому надо стремиться. Пусть выпадет даже самое малое, но приятное, полезное и жизнерадостное — это уже виктория! Врагов полнокровной жизни много. Это суета, заботы, финансовые трудности, никчемные обязанности, рутинная работа, отсутствие свободы и многое другое. Но жизнь у каждого из нас одна и ее надо прожить красиво, в какой бы среде человек не находился.
Детство, юность и природа у меня сочетаются едино. Потому что, когда человек становится взрослым, он живет осмысленно, но действует по велению обязанностей. Он может выступать и разрушителем природы, и заступником.
Я об этом пишу, чтобы читатели этой книги мыслили, думали и не забывали свое прекрасное и чудесное время жизни — детство и юность, когда они были, действительно детьми природы и над ними не властна, была суета.
1998 год.