БУРЯ, Акт пятый

АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Перед кельей Просперо.

(Входит Просперо в одеянии мага и Ариэль.)

ПРОСПЕРО:
Итак, мой замысел почти что завершён: в работе —  чары, в деле — духи,  в ходе — время. Скажи мне, а который час?


АРИЭЛЬ:
Шестой, милорд. Финальный час по вашему расчёту.

ПРОСПЕРО:
Рассчитывал я так, когда затеял бурю. А что, любезный, с королём и свитой?

АРИЭЛЬ:
Как только удалились вы, я в духе вашего приказа собрал их вместе. Все пленники, мой сер, в ветрозащитной полосе за вашей кельей. Без вашего веления им с места не сойти. Король, брат короля и ваш — все трое в тупике душевном. А остальные из-за них в смятеньи полном, отчаявшись от горя и тревоги. Особо тот,  как вы изволили назвать его «добряк Гонсало». По бороде его, подобно зимнему дождю  по крыше из соломы, слёзы каплют.  Заклятья ваши так негодников скрутили, что если б вы увидели сейчас их, то, может быть, несчастных пожалели.

ПРОСПЕРО:
Ты так считаешь?

АРИЭЛЬ:
Да будь я человеком, я б с ума сошёл.

ПРОСПЕРО:
И я не исключенье. Поскольку ты всего лишь приведенье и сострадаешь им, уже ль и я из плоти и страстей, подобно им, не пожалею их? Ведь несмотря на всё их зло и козни, задевшие меня до глубины души, я тем не менее в анналах благородства ищу защиту им.
Где место покаянью есть,  там неуместна месть. И я покаянных терзать не собираюсь. Освободи их, Ариэль. Снимаю чары с них, а с душ — оцепенеье. И пусть в самих себя вернутся.

АРИЭЛЬ:
Иду за ними, сер.

(Исчезает.)
Вы, эльфы гор, лесов, ручьёв и вод стоячих, не оставляя на песке следов, гоняетесь, как в прятки, за  Нептуном; при лунном свете травы в локоны плетёте, что не по силам овцам расплести,  растите по ночам грибы забавы ради; кому приятен зов огни тушить; конечно, слабы вы, но не без вашей воли я солнце укрощал, свистел свирепым ветром, вздымал зелёные ревущие валы от моря до небес лазурных. Объединив стихию молнии и грома, стрелой Юпитера дубы я вырывал с корнями и крошил утёсы. Могилы разверзаясь, узников своих освобождали моей великой подчиняясь воле. Довольно чар, от них я отрекаюсь. И только музыку небесную оставлю, которая вернёт рассудок им своим волшебным действом. И вот тогда я уничтожу жезл и погребу его на сажень в землю. А книгу с чарами в бездонном море утоплю.

Звучит торжественная музыка. Появляется Ариэль, за ним  обезумевший Алонсо в сопровождении Гонсало; Себастьян и Антонио  с ужимками сумасшедших, в сопровождении Адриана и Франциско; все они входят в круг, который очертил Просперо и стоят там оцепенев под  действием чар; смотря на них, Просперо произносит:

Мозги у вас свалились набекрень. Я не велю вам покидать границы круга. Торжественная музыка вас к разуму вернёт, расстроенной душе нет ничего целебнее её. Гонсало праведный и благородный, ты чарам мага неподвластен и  мои глаза с твоими увлажнились вместе. И всё же чары отступают. Как утро поедает ночь, уничтожая мрак, так здравый разум очищается от мути. Гонсало верный государю и спаситель мой! Тебя на родине я награжу добром и честью. А ты, Алонсо, был жесток со мной и дочкой. А брат твой к делу более причастен за что и поплатился по заслугам Себастьян. Но ты, и плоть и кровь моя, в амбициях погрязший, поправший совесть и родство, на пару с Себастьяном, чей грех особенно велик, замыслил короля убить. И всё же — я тебя прощаю, несмотря на всё. Я вижу разум оживает, а прилив его омоет берега от хлама. Но не один из них, в упор разглядывая даже, меня не узнаёт. Подай-ка меч и  шляпу, Ариэль, я вновь предстану тем, кем был в Милане. Скорей, мой дух, свобода на пороге!

АРИЭЛЬ помогает ему одеваться и напевает:
Там, где цветок целовала пчела,
Нежность моя в первоцвете жила,
Только раскрылся волшебный цветок,
Нежности этой отпил я глоток.
 
Весело, весело пчёлка летит,
Свой поцелуй она в мед превратит,
Ты поскорее ко мне приходи,
Месяц медовый у нас впереди.

ПРОСПЕРО:
Ах, как я буду по тебе скучать, мой дивный Ариэль! И тем не менее тебя освобожу: да, да да! Тебя любезно я прошу опять невидимым предстать, отправиться на судно короля, там ты найдёшь матросов, спящих в трюме. Разбудишь боцмана и капитана, и приведёшь немедленно сюда.

АРИЭЛЬ:
Промчусь я сквозь эфир, вздохнуть ты не успеешь, а я уж здесь.

(Уходит.)

ГОНАЛО:
Мир бед и мук, чудес и небылиц в одном собрались месте. О, небеса, спасите нас от этого кошмара!

ПРОСПЕРО:
Очнись, король! Ведь я — Просперо, униженный тобой миланский герцог. И в доказательство того, что жив и невредим , тебя в объятия сей час же заключаю. Добро пожаловать всех к нашему двору.

АЛОНСО:
Уже ли это вы?  А может вновь виденье в заблужденье вводит, как было здесь не раз. Не знаю, что и думать. Однако, ты из плоти и из крови, и пульс твой бьется как у всех живых. Поскольку созерцаю я тебя, то  это означает , что  разум мой недуг преодолел, нашёл я выход в странном лабиринте. За честь поруганную искренне прости,  и герцогство твоё я возвращаю. Но как, Просперо, спасся ты и жив остался?

ПРОСПЕРО:
Сначала, благородный друг, обнять тебя позволь за мудрость. Ведь нет границ и меры вашей чести.

ГОНСАЛО:
То небыль или быль — поклясться не могу!

ПРОСПЕРО:
Вы всё ещё во власти чар земли-загадки, они вас до сих пор не отпускают. Так сбросьте их! И всем друзьям моим привет!
(В сторону Себастьяна и Антонио.)
Вам, заговорщики милорды, одним намёком королю о вашей цели мог бы государев гнев я вызвать, но в этом месте точку в повести поставлю. 

СЕБСТЬЯН (в сторону):
В нём дьявол говорит.

ПРОСПЕРО:
Нет.
Тебе же, мерзкий тип, язык мой называть тебя не смеет братом,  прощаю я грехопаденье и требую вернуть престол.

АЛОНСО:
И всё ж, Просперо, обрисуй картину своего спасенья. Как встретил нас, на этот остров брошенных стихией, по истеченьи трёх часов после крушенья корабля, где потерял я (при мысли боль меня тиранит!) сына Фердинанда.

ПРОСПЕРО:
Скорблю с тобою, государь.

АЛОНСО:
Потеря, брат, невосполнима, а скорбь, как шрам, неизлечима

ПРОСПЕРО:
Надеюсь, вы в терпении спасенья не искали. Потерю равную я тоже испытал, сторицей был вознаграждён.

АЛОНСО:
У вас была подобная потеря?

ПРОСПЕРО:
Не менее по тяжести, не далее по времени. Утешить нечем мне потерю дорогую, поскольку потерял единственную дочь.

АЛОНСО:
Уже ли дочь?
О, боже, если б оба были живы, то королём и королевой могли бы стать в Неаполе они! Да, лучше б мне — не сыну моему кормить морских моллюсков. Когда ж вы потеряли дочь?

ПРОСПЕРО:
В этой страшной буре.
Однако, вижу я — изумлены синьоры необычной сценой, глаза тараща и умом блуждая, почти не говорят, а с придыханьем шепчутся о чем-то. Но как бы вы не удивлялись, всё же я — Просперо, миланский герцог, изгнанный с престола, трагически, как вы,  на остров сей попавший и оным овладевший. Но об этом хватит. Весь сказ минута за минутой быть изложен может не на этот раз, а по сему — довольно слов. Добро пожаловать, король! Вот келья скромная моя, она же и дворец. Прислуги — мало, свиты — нет.  За цену возвращённого престола  чудо совершу, которому на свете равных нет! Покорно вас прошу взглянуть.

(Просперо приоткрывает завесу: видны Фердинанд и Миранда, играющие в шахматы.)

МИРАНДА:
Какой же, сударь, плут вы и обманщик.

ФЕРДИНАНД:
Любовь моя, я б в жизни это не позволил.

МИРАНДА:
Когда бы на кону стояли королевства, вы б спорили, а я б сказала: честная игра.

АЛОНСО:
Коль это острова виденье, то сына я теряю дважды.

СЕБАСТЬЯН:
Всё это — чудо из чудес!

ФЕРДИНАНД:
Свирепо море, но милосердно. И клял его я беспричинно.
(Становится на колени.)

АЛОНСО:
Отца счастливого тебе благословенье! Вставай с колен и расскажи, как оказался здесь.

МИРАНДА:
О, чудо! Как много здесь созданий дивных! И как прекрасен род людской! Да славен мир, в котором есть такие люди!

ПРОСПЕРО:
Тебе в диковинку всё это.

АЛОНСО:
И кто же девушка, с которой ты играл? Всего за три часа  и вот — такое диво. Не эта ли богиня  разлучила и свела нас вновь?

ФЕРДИНАНД:
Бессмертия печати нет на ней, но мне её вручило провидение само. Увы, не мог я испросить отцово разрешение на брак, поскольку полагал, что нет его в живых. Она — дитя миланского монарха, которого я прежде на знавал, хоть разговоров слышал много. Он жизнь мне даровал вторую и, будучи отцом любимой, и мне он стал отцом.

АЛОНСО:
И я её отец. Но странно мне теперь у дочери прощения просить!

ПРОСПЕРО:
Достаточно, король! Не будем бередить того, что память схоронить желает.

ГОНСАЛО:
Пока душа моя слезами заливалась, я молчал. Так возложите, боги, ваш венец на главы любящих сердец. Вы начертали этот путь  и нам роптать не гоже.

АЛОНСО:
Аминь, Гонсало!

ГОНСАЛО:
Уже ль миланец изгнан из Милана, чтоб плоть его в Неаполе царила? Пусть радость светлую закрепят письменами на златых столпах: поход морской удачно завершён: нашла в Тунисе Кларибель супруга;  брат Фердинанд, не  море, где потерян был, а — славную жену; Просперо — свой престол на диком бреге;  а мы —  самих себя, безумия недуги одолев.

АЛОНСО  (обращаясь к Фердинанду и Миранде):
Давайте ваши руки.
Да  будет пребывать в тоске и горе тот, кто счастья не желает вам!

ГОНСАЛО:
Да будет так! Аминь!

(Снова появляется Ариэль, сопровождаемый изумлёнными  капитаном и боцманом.)

О, государь, теперь нас больше стало! Как я и говорил: пока на суше виселицы есть, сей малый не утонет. Ну, матерщинник, судно словом осквернявший, уже ль на берегу язык отнялся? Поведай новости двору.

БОЦМАН:
Нет лучшей новости, чем здравый государь со свитой. Вторя новость — наш корабль, измотанный штормами и разбитый в щепки каких-то три час а назад, стоит под парусом в готовом снаряженьи , как будто на воду сегодня только спущен.

АРИЭЛЬ (в сторону Просперо):
Я всё восстановил в момент единый, сер.

ПРОСПЕРО (в сторону Ариэля):
Трюкач мой ловкий!

АЛОНСО:
Так не походит это на реальность. Загадочнее с каждою минутой. Как вы сюда попали?

БОЦМАН:
Попробую поведать, мой король. Всё было явью только, как во сне. Мы  мёртвым сном объяты были. Не знаю как, но нас закрыли в трюме. Вдруг будит нас ужасный шум, истошный крик и лязг цепей. Проснулись мы и оказались на свободе. И видим: царственный корабль в снаряженьи полном, готовый к новому походу. Наш капитан от радости подпрыгнул. Перемешалась с дрёмой явь и, словно, шваброй нас откинуло сюда.

АРИЭЛЬ (в сторону Просперо):
Не правда ли, не дурно?


ПРОСПЕРО (в сторону Ариэля):
Усердие ценю, отлично. Будешь ты свободен.

АЛОНСО:
Плутаем, словно, в странном лабиринте, мешая сон  и явь одновременно. Во власти лишь оракула нам разъяснить такое.

ПРОСПЕРО:
Не утруждаете ум свой, государь, пытаясь непонятное понять. Все тайны я раскрою на досуге, а пока отдайтесь радостному чувству и поверьте в искренность задуманных затей.
(в сторону Ариэля)
Сюда, мой дух! Теперь пора и шайку Калибана выпустить на волю, освободив от чар.

(Ариэль уходит.)
Не кажется ли вам, мой государь,  случилась в свите некая пропажа из двух, а ,может, боле чудаков? Про них, должно быть, вовсе вы забыли.

(Снова появляется Ариэль, подталкивая перед собой Калибана, Стефано и Тринкуло, наряженных в ворованные платья.)

СТЕФАНО:
Ты выручаешь всех, тебя — никто. На завтра только вся надежда. Смелей же, чудище, смелей!

ТРИНКУЛО:
Коль бедное мышление моё хозяину ещё не изменяет, то зрелище достойное вниманья!

КАЛИБАН:
О, Сетебос! Да в самом деле — это духи! Каков красавец мой хозяин! Боюсь меня накажет он.

СЕБАСТЬЯН:
Милорд Антонио, со смеху умираю! Что за потешные шуты? А можно ль их купить за деньги?

АНТОНИО:
Пожалуй, да. Один из них — так просто рыба и, без сомнения, годится на продажу.

ПРОСПЕРО:
Смотрите, господа, на маски сих персон и можно ли по ним о сути их судить? Вот безобразный плут, колдуньи отпрыск, матери его подвластны были море и Луна, отливы и приливы. Они втроём ограбили меня. И этот полубес (от чёрта сын её побочный)  в преступном сговоре с  другими меня планировал убить. Должно быть, двое вам их них знакомы. А этот вот, посланец мрака, уж точно — мой!

КАЛИБАН:
Защиплют до смерти вне всякого сомненья.

АЛОНСО:
Не ты ль, Стефано, это? Мой хмельной дворецкий.


СЕБАСТЬЯН:
Смотри-ка — он и здесь напился! А пьяному и море по колено.

АЛОНСО:
И Тринкуло шатает, как былину. И где ж они так славно нализались? В каком тебя рассоле полоскали?
 Не Стефано, а
ТРИНКУЛО:
С тех пор, как мы расстались с вами, я вымокал в таком рассоле, что до костей пропах, и даже мухи на меня теперь не сядут.

СЕБАСТЬЯН:
Привет, Стефано, как ты?

СТЕФАНО:
Отстаньте от меня! Я — не Стефано, а комок из нервов.

ПРОСПЕРО:
Желал на острове ты объявиться королём?

СТЕФАНО:
Признаться должен: был не сам собой.

АЛОНСО (указывая на Калибана):
Такого чудища не видывал отроду.

ПРОСПЕРО:
Умом и образом ужасное творенье. Иди-ка, мразь, в пещеру в компании сообщников своих. И коль прощенья заслужить хотите, до блеска всё в пещере приберите.

КАЛИБАН:
Исполню всё. Не может быть сомненья. Умнее буду и прощенье заслужу. Какой осел, как жил убого, возвысив алкоголика до бога.

ПРОСПЕРО:
Пошли же вон!

АЛОНСО:
Да не забудьте лишнее оставить там, где взяли.

СЕБАСТЬЯН:
Награбленное, проще говоря.

(Калибан, Стефано и Тринкуло уходят.)

ПРОСПЕРО:
Позвольте, сер, со свитой вашей в моё пожаловать убогое жилище, где ночь грядущую придётся провести, довольствуюсь мои повествованьем, которое, надеюсь, скоротает время. Поведаю о том, что пережить пришлось и, как попал на остров этот. А утром, на корабль погрузившись  вместе с вами, поплыву в Неаполь, где свадьбу славную сыграем детям нашим, а уж потом — в Милан, где кроме старческих раздумий мне не будет дела.

АЛОНСО:
Не терпится рассказ услышать, к которому велик наш интерес.

ПРОСПЕРО:
Поведаю всё вам. А между тем: спокойным море будет, всегда попутными ветра, и флот, вперёд ушедший, судно наше встретит на пути домой.

(в сторону Ариэлю)
Ты всё и выполнишь, обещанное мною, а там —  да здравствует свобода и прощай!

Прошу за мной.

(Уходят.)

ЭПИЛОГ
Произносится ПРОСЕПРО:

И вот я чар своих лишён,
Без  них убог я и смешон.
Вы в праве здесь меня оставить,
Устал я властвовать и править.
А, может, мне в Неаполь мчаться
Ведь я прощён и может статься,
Простив врагов, воспряну снова,
Жизнь с каждым мигом в мире нова.
Здесь на острове пустынном,
По ночам бессонным длинным
Я без вашего участья
Обрести не в силах счастья.
Полнясь действием благим,
Станет парус мой тугим.
Заплатив за исцеленье,
Потерял своё уменье.
А теперь одна молитва
Мне поможет в трудной битве.
Дай же, боже, снисхожденье,
Да и всем грехов прощенье.