Похороны детских имен

;В тот самый момент, когда мы расстались с Эрнестом, умерли Марина и Сэмюэл. Мы с Эрнестом многозначительно смотрели вдаль, волны омывали наши голые пятки. Я думала о том, где бы мне купить свитер, Эрнест делал вид, что очень сожалеет. Он же не знал, что мы утопили наших не родившихся детей. Тогда бы, наверное, не очень сожалел. Эрнест, знаете ли, был убежденным холостяком в свои-то восемнадцать лет.

Марина приснилась мне семимесячной в маленькой кроватке на матрасе с мишками, а Сэмюэла я видела только-только идущим в школу. У него были светло-серые глаза, как у Эрнеста, и мои скулы, а одет он был в костюм в полоску. Он был бы самым лучшим парнем. Они умерли не то, что не родившись, они умерли не зачатыми, не запланированными, даже не обговоренными. Я похоронила их при свете дня на побережье Осиного рога. Просто выкинула в воду.

После Эрнеста я сделала пару выводов и перестала называть своих будущих детей. Благо, с Габриэлем их было бы как минимум семь. Старшего бы звали Джузеппе (так решил Габриэль), ну, а дальше, как пойдет. Я бы рожала, не переставая. Я даже была к этому готова. Я начала учиться готовить, расчесывала волосы подругам, даже позволяла себе немного всплакнуть над маленькими пинетками. 

Потом все семеро во главе с Джузеппе были похоронены в братской могиле. Жаль, я практически не помню их лиц. Они были всего лишь обговорены. Кстати, сделала еще один вывод: не называть свою дочь Элеонорой. Впрочем, этот вывод может не всем пригодиться. Габриэль вряд ли возвращается к этой братской могиле, у Габриэля теперь есть малышка Кристина. Красивое имя, я бы сама так кого-нибудь назвала.

Но с Альбером все было по-другому. С ним было все по-настоящему. Знаете, как говорится: Бог посылает тебе не тех людей, чтобы потом... ну, как там. В общем, я почувствовала: вот оно. Он был мне родной с рождения, а потом мы встретились и нашли друг друга. Ненадолго, правда. Вскоре он исчез. Но не литературно, вроде «исчез из моей жизни», а натурально исчез. Как люди пропадают, вот так и исчез. Исчез заодно с двенадцатилетним Артёмом: у них обоих были жгучие глаза и черные жесткие волосы. Артём вырос бы мужиком.

А вот Курт... Ох, Курт. Курт был хорош. Я успела назвать троих наших детей, и еще двое были на подходе. София снилась мне чуть ли ни каждую ночь, я даже стала плохо спать: у нее тяжелый характер. Потом стал сниться Леонард, они, кажется, оба были в меня и не очень-то ладили друг с другом, хотя Леонард золотко. Один раз, когда я стояла в магазине, на пачке с молоком мне привиделась Анна. И я поняла, что она будет любимицей Курта. Ее нельзя было бы не любить. Тот же веселый характер, те же лучистые глаза. Каштановые волосы, щечки с ямочками. Я представляла, как она будет цепляться за бороду Курта, а он будет уже умело держать ее на руках и расплываться в глупейшей улыбке.

Ее было особенно трудно хоронить.

Недавно я встретила Франца, и он спросил, хочу ли я детей. Я бы хотела ему сказать, мол, послушай, Франц. Я закопала всех своих детей, как ядерные отходы. Это выжженная земля, Франц, туда лучше не ступать. Но я всегда улыбчива и свежа и ни к чему не отношусь серьезно. Мне чертовски весело жить, потому что, Франц, я никого никогда не хоронила по-настоящему. И очень этому рада.

И я говорю ему, мол, Франц, посмотри на меня: я еще слишком молода, чтобы иметь детей. Я сама ребенок. Даже не знаю, что буду с ними делать. Кроме того, ей-богу, не представляю, как их можно назвать. Знаешь, такое непонятное чувство, будто все имена уже заняты.