4 ноября

        Я стою возле открытого шкафчика в театральном кабинете. Все вещи на моей полке перемешаны между собой так, что мне приходится доставать их по одной и аккуратно складывать обратно, пока я, наконец, не нахожу то, что искала – маленькую книжечку в чёрном переплёте, «Алису в стране чудес» в оригинале с параллельным переводом и пояснениями. Книжка нужна мне срочно. На первом уроке к нам зашла завуч по театральным предметам Вера Васильевна и объявила, что через две недели у нас состоится так называемое ежегодное посвящение в театралы. Посвящать буду не кого-нибудь, а именно нас, девятиклассников, и к этому важному мероприятию каждый должен будет выучить короткий отрывок из своей любимой сказки, чтобы представить его со сцены, переодевшись в костюм сказочного героя. Задание не показалось мне сложным, скорее даже наоборот. Пока Вера Васильевна не сказала, что выбрать отрывок мы должны будем до сегодняшнего занятия по актёрскому мастерству.
- Но сегодня нет актёрского, - выкрикнула с места растерянная Лена Глусская. – У нас сегодня после обеда – сцен-речь…
- А после сцен-речи к вам придёт Елена Олеговна, - спокойно закончила завуч.
       Таким образом, сегодняшний учебный день обещает затянуться до позднего вечера.
       «Алису» я положила в шкафчик на прошлой неделе, чтобы спокойно читать её во время больших перемен, подтягивая, таким образом, свой английский. Однако вскоре оказалось, что сказка сильно отличается от того адаптированного перевода, который я читала, когда была совсем маленькой, и вообще, я много в ней не понимаю. Но, может быть, она пригодиться мне для «посвящения в театралы»?
       Я кладу на место чёрную водолазку, которую придётся надеть на урок сцен-речи, складываю чешки в пакет…
- Привет.
       От неожиданности я легонько вздрагиваю и оборачиваюсь. На пороге класса стоит Володя Горлов из 11 «Т» класса, в руках у него гитара. 
       Вообще-то, одноклассники зовут его Вовой, но, когда мы с моей одноклассницей Машей впервые его увидели, он представился нам именно как Володя. Он сидел тогда на подоконнике в театральной рекреации – небольшом коридорчике, где помещаются классы для театральных занятий и огромные зеркала во всю стену – и пел под гитару что-то вроде:

              Прилетит вдруг волшебник,
              Голубой, как некоторые люди…

-  Привет, - говорю я, стараясь не показать, как сильно удивлена.
       Володя, как и другие одиннадцатиклассники редко заговаривает с нами первыми. Вся лицейская программа рассчитана на три года, а  значит, мы здесь самые младшие из так называемых «театралов», и многие воспринимают нас как «малышей».
- У меня такой нескромный вопрос, - Володя мнётся на пороге, не зная, куда девать свою гитару, с которой он не расстаётся, кажется, даже во сне. – У тебя есть что-нибудь пожрать?
- Поесть, - поправляю я полушутливым тоном.
- Покушать, - соглашается Володя и делает жалкие глаза.
       У него очень красивые глаза, тёмно-карие и выразительные. В профиль он похож на молодого Пушкина, у него тёмные волнистые волосы до плеч, и, когда я впервые его увидела, он напомнил мне то ли поэта, то ли пирата. Сейчас моё впечатление о нём мало изменилось. Он даже одет в точности так же, как и в тот день – чёрные джинсы, рубашка в бело-зелёную клетку и неизменно небрежно обмотанный вокруг шеи белый шарф. А, да, и золотая серьга в левом в ухе, такая цыганско-пиратская.
- Есть бутерброд невкусный. Будешь? – вполне искренне предлагаю я. 
- Давай, - смеётся Володя. – А с чем?
- С хлебом, - отвечаю я всё так же простодушно и тут же, сообразив, что сказала, смеюсь вместе с Володей.
       Достаю из сумки пакет с бутербродами и протягиваю ему ровно половину. Бутерброды, как выясняется, с сыром и колбасой, и, наверное, не такие уж и невкусные. Володя горячо благодарит меня, театрально (а как же ещё!) прижав к груди молитвенно сложенные руки. Гитару он ставит у окна, а сам присаживается на подоконник.
- Ты будешь холодный чай? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, протягиваю ему ещё и пластиковую бутылку с фруктовым чайным напитком.
       Очевидно, 11 «Т» опять репетировал с самого утра и, возможно, у Володи нет денег на столовую, но я не спрашиваю. Я заканчиваю складывать свои вещи в шкафчик. Нужно торопиться: до звонка на урок остаются считанные минуты, а опаздывать нам нельзя. Я собираюсь положить в сумку «Алису», но Володя останавливает меня внезапным возгласом:
- Это же лимитированное издание? Можно мне посмотреть?
       Я пожимаю плечами и тут же киваю. Конечно, можно. 
- Только быстро, - прибавляю я. – У нас сейчас Кривощёкина,  опоздаю – убьёт!   
       И тут раздаётся звонок, такой пронзительный и внезапный, что я чуть не подпрыгиваю на месте.
- Бери пока, - говорю я. – Отдашь на большой перемене.
     Я поспешно выхожу из класса, Володя – за мной. От волнения у меня немного трясутся руки, и он помогает мне закрыть кабинет на ключ. Я понимаю, что ключи ещё нужно успеть отнести вахтёру, в спешке у меня всё валится из рук, и я убегаю, не попрощавшись. Слышу вдогонку, что я спасла бутербродом Володину жизнь.

       Стремительно сбегая вниз по лестнице, сжимая в руке ключи, я вспоминаю мой самый первый день в лицее. С тех пор прошло всего два месяца, но, кажется, за это время слишком многое изменилось, и главным образом – изменилось во мне самой.   
       В школу меня привозит папа, который слегка опоздал за мной заехать, и я едва успеваю на торжественную линейку по случаю начала учебного года. Выходя из машины, я вижу площадку перед школой, залитую тусклым сероватым светом раннего первосентябрьского утра. Вокруг площадки ровными рядами построились ученики. В самом центре у школьного крыльца, символизирующего сцену, стоит директриса, строгая на вид дама средних лет. До того, как она начинает произносить свою скучную речь о том, что мы должны только и делать, что учиться и не нарушать школьных правил, я успеваю проскользнуть в первый ряд к своим будущим одноклассникам. Только сейчас я запоздало понимаю, какие же все нарядные и приглаженные, в то время как я сама одета в простые брюки, длинную клетчатую рубашку, а волосы мои собраны в две коротенькие косички, начинающиеся «колоском» у висков и перетянутые тонкими красными резинками. Я еще не знаю, но уже смутно догадываюсь, что через каких-нибудь полчаса получу выговор за свой внешний вид. 
       Перед тем, как уехать, папа успел быстро поцеловать меня в макушку и сунуть в руку маленькую шоколадку «Алёнка» и сейчас это немного меня успокаивает. Кругом – незнакомые лица, за исключением двух девочек, с которыми я в один день сдавала вступительный экзамен. Позади нас пытаются робко шутить ученики ещё не знакомого мне 10 «Т». Директриса говорит тем временем:
- Главное в нашей школе – это дисциплина. Мы не зря получили статус лицея несколько лет назад, и лично я сделаю всё, чтобы вы смогли и дальше поддерживать этот статус. Я не потерплю здесь ни неопрятных волос, ни грязных ногтей, ни громкого смеха в коридорах. Также вы должны знать, что у каждого на столе должен быть свой собственный учебник. И если вы собираетесь носить по одной книге на двоих, то это здесь не сработает. За каждое опоздание…
       У неё неприятный высокий голос с истеричными нотками, и мне трудно его слушать.
- А мы думали, в сказку попали, - слышу я справа от себя. Поворачиваю голову и вижу светловолосую девочку с длинными пшеничными волосами и огромными глазами тёмно-голубого цвета. Я ещё не знаю, что её зовут Маша Малеева, и что уже в конце этого дня мы станем с ней соседками по парте и, возможно, подругами.
       Когда директриса, наконец, заканчивает речь, на площадке появляется девочка с очень красивыми тёмными волосами и фарфоровым личиком. Ведущий, мальчик из 10 «Т» объявляет её как Веронику Лукьянову, но сейчас я ещё не знаю, что она – дочь нашей преподавательницы вокала, и что учиться она будет вместе со мной. Девочка начинает петь «Маленькую страну», детскую песню из репертуара взрослой певицы. У неё немного резкий, но довольно красивый голос и жеманная улыбка.
- Фальшиво, - слышу я на этот раз слева. 
       Незнакомая круглолицая девочка с длинной чёлкой смотрит прямо на меня.
- По-моему, поёт чисто, - шёпотом возражаю я.
- Я имею в виду, что она переигрывает. И выглядит фальшиво, говорю как режиссёр.
       Я невольно улыбаюсь: максимум она могла бы назвать себя будущим режиссёром. Но в душе я с ней согласна – Вероника, и правда, выглядит, немного неестественной. 
       После маленькой страны она исполняет ещё одну песню, кажется, из фильма «Доживём до понедельника», про школу и журавлей.  Начинается она словами: «Может быть, пора угомониться…»
       «Может быть, действительно, пора угомониться? – думаю я. – Всё-таки, мы уже не маленькие, 9 класс» Я не знаю ещё, что для всех мы тут – самые младшие, и что угомониться не пора, и всё самое интересное и безумное только начинается.

       К моему величайшему удивлению, к уроку белорусского языка я успеваю до того, как в класс заходит наша учительница. Запыхавшись, я поспешно подхожу к своему месту и сажусь, уже собираясь облегчённо выдохнуть, как вдруг…
- Лисовская!
       Лисовская – это я, а та, кто сейчас с такой неприязнью выкрикивает мою фамилию – наша учительница белорусского языка и литературы, а так же, заведующая воспитательным отделом, Оксана Петровна Кривощёкина. Она невзлюбила меня с самого первого учебного дня, и когда я пыталась понять почему, моя одноклассница Аня, учившаяся в этой школе и раньше мне, объяснила, что причины и нет. По её словам Оксана Петровна каждый год выбирает себе новую жертву для постоянных унижений или насмешек, и в этом году повезло мне. У Оксаны Петровны есть сын по имени Дима, он сидит через парту от меня, и иногда мне кажется, что он хотел бы общаться со мной, возможно, и даже дружить. Но мамы он побаивается почти так же, как и все другие ученики.
- Что? – спрашиваю я, как мне кажется, вполне вежливо и сдержанно.
- Не «чтокай» мне! – учительница тут же переходит на крик, и её лицо преобретает неприятный бордовый оттенок. 
       Наверное, ей нет ещё сорока и, наверное, её можно назвать красивой, но сейчас она кажется мне попросту уродливой. Даже самые красивые люди кажутся уродливыми, когда злятся без причины; когда они просто злы.
- Почему ты опоздала на урок? – спрашивает она, не понижая голоса.
- Мне нужно было забрать одну вещь из театрального кабинета, и я относила ключ…
- Я сделаю так, что никто из вас не получит ключа без письменного разрешения учителя! – заявляет она моментально.
- А мы тут при чём? – не выдерживая, выкрикивает с места Валя Горцева.
- Вы не при чём абсолютно. Все претензии теперь к Лисовской!
       Я понимаю, что она задумала таким образом настроить против меня весь класс. Но я понимаю и то, что ничего у неё из этого не выйдет. Хотя, конечно, мне безумно обидно, и, конечно, я ужасно злюсь.
- И почему ты в таком неопрятном виде? – брезгливо спрашивает она.
       Я смотрю на неё со смесью удивления и открытого вызова. Одета я сегодня более чем аккуратно – чёрные брюки прямого покроя, тонкий песочный свитер с пуговками у горла… да что не так-то?!
- Что не так в моём внешнем виде? – холодно спрашиваю я, стараясь смотреть ей прямо в глаза. 
       Оксана Петровна на взгляд не отвечает и снова срывается на крик:
- Ты ещё смеешь пререкаться? Лахудра! Волосы растрёпаны, неужели было так сложно их заплести? Вот посмотри, какая чудесная причёска у Анечки, я всегда просто любуюсь. А ты, - выражение её лица снова делается брезгливым, - ты неряха! И цвет лица какой, просто зелёный…
- Ну, знаете! – не выдерживаю я. В голове что-то стучит, как будто часовой механизм, и я понимаю, что, действительно, готова взорваться. Мне совершенно всё равно, что будет дальше, но молчать я уже не могу. – Не нравится мой цвет лица – купите мне витамины или, по крайней мере, не портите нервы!
- Дневник мне на стол, - неожиданно нежным голосом говорит мне Оксана Петровна. – И завтра же с родителями к директору. Докладную на тебя я напишу сегодня же.
- Ну и прекрасно, - говорю я. С размаха кладу дневник на учительский стол и сажусь на свою место.
       Весь урок я демонстративно не слушаю, не записываю и даже не открываю учебника. Но и случившемся я тоже почему-то не думаю. Злость проходит почти моментально. Как бы там ни было, но я сумела за себя постоять, жаль только, что придётся тащить завтра в школу маму, ей и без того сейчас не очень-то весело.
       Но я думаю о том, что вряд ли хочу говорить что-то от лица Алисы из Страны Чудес на нашем посвящении в театралы. У меня появляется идея получше, но сначала мне нужно будет узнать, обязательно ли выбранная нами сказка должна быть детской.
       В какой-то момент Маша Малеева протягивает маленький блокнотик, в котором мы ведём переписки во время особенно скучных уроков. 
       «Не расстраивайся, - написано на новой страничке блокнота. – Ты знаешь, что она ДУРА»
       Я беру карандаш и отвечаю, стараясь писать как можно незаметнее:
       «Ничего, Мари, она идёт лесом прямиком к чёртовой бабушке и указателю со словом из трёх букв. А ты выбрала себе персонажа на посвящение?" – прибавляю я, немного подумав.
       И через минуту ко мне возвращается блокнот, в котором написано: «Да, я очень хочу быть Алисой» 
     На большой перемене я иду в библиотеку, чтобы взять книгу Александра Грина «Бегущая по волнам». По большому счёту её можно назвать сказкой, и я рада, что вовремя о ней вспомнила. Ещё с прошлого лета я думала о том, как хорошо бы было когда-нибудь сыграть Фрези Грант, девушку, воплощавшую собой мечту о несбывшемся. К тому же, Маше, действительно, больше подойдёт Алиса с её абсурдными диалогами и монологами. Это – её сказка.

       До урока сцен-речи остаётся около часа. Обычно мы вместе  с Машей и ещё несколькими девочками идём обедать в ближайшее кафе, но сегодня я решаю забиться с книжкой в самый дальний угол столовой и спокойно выбрать отрывок для посвящения. К тому же, после очередной стычки с Кривощёкиной настроение у меня, всё же, не радостное, и мне не хочется ни с кем говорить.
       Стены нашей столовой обиты деревом, и она как бы разделена на несколько частей широкими деревянными колоннами, на которых висят небольшие зеркала. С самого первого дня занятий это место напоминает мне сказочный теремок: здесь всегда тепло и уютно и, хотя готовят довольно невкусно, всегда можно найти уголок, чтобы посидеть в тишине. Я выбираю столик у окошка, недалеко от кухни и посудомоечных машин, и тут же принимаюсь за чтение.
       Я нахожу то, что мне нужно, практически в самом начале первой главы. Правда, это слова героя, а не героини, но я уверена, что то же самое можно сказать и от её лица. Ну, и прибавить что-то ещё, чтобы стало понятно. Я осторожно помечаю нужные строки простым карандашом, и мысленно повторяю их:
       «Рано или поздно, под  старость или в  расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?»
       Что-то нужно сказать ещё, как-то представиться…
- … и я – Фрези Грант, бегущая по волнам, - говорю я негромко и полувопросительно, как бы проверяя, как будет звучать эта фраза.
- А я Володя Горлов, принёс тебе книжку, - слышу я прямо рядом с собой.
       Я резко оборачиваюсь. Володя стоит возле моего стола, улыбаясь, протягивает мне мою «Алису». Я смотрю на него несколько секунд снизу вверх, не вставая сама и не предлагая присесть ему. В голове у меня что-то борется, пока не вполне осознанно, но зато вполне ощутимо. Маше нужна «Алиса», и я ей с радостью её уступлю.
       А ещё – я забыла упомянуть об этом сразу – Маше нужен Володя. Он понравился ей с того самого момента, когда мы впервые увидели его в театральной рекреации. Она проговорила с ним долгих  десять минут, пока я стояла на коленях у большого зеркала и пыталась аккуратно заплести волосы, растрепавшиеся  после урока сценической пластики. Краем глаза я видела их сквозь отражение: Володя говорил что-то смешное и абсурдное, а Маша смотрела на него широко открытыми, сияющими глазами, и она смеялась так, как смеются от счастья, а не от сказанной глупости.
       А через несколько дней она написала мне записку в блокноте во время урока математики, что, кажется, она влюбилась по-настоящему…
- А ты не по адресу, - по возможности весело говорю я. – Теперь эта книжка нужна Маше Малеевой, так что передай её ей, как только увидишь. А то у меня рюкзак битком набит.
- Уверена? – спрашивает он как будто бы немного настороженно. 
       Я пожимаю плечами, но тут же киваю и без дальнейших пояснений утыкаюсь в библиотечную «Бегущую по волнам».
- Ещё раз спасибо за бутерброд с хлебом, - уходя, говорит Володя.

     Прямо перед сцен-речью нам сообщают, что Елена Олеговна сегодня не придёт, а значит, утверждение отрывков для посвящения переносится на завтра.  Мы сидим в театральном кабинете, уже переодетые в спортивную форму и ждём, когда начнётся занятие. Маша опаздывает и забегает в класс, слегка запыхавшись и со счастливой улыбкой сжимая в руках мою многострадальную «Алису в стране чудес»
       Сцен-речью мы занимаемся небольшими группками, по пять или шесть человек. Когда приходит наша учительница Нина Александровна, мы, первая группа, остаёмся в классе, а остальные ребята идут на индивидуальные занятия по вокалу, который всегда идёт у нас параллельно с другими предметами. 
       Мы удобно размещаемся на широком зелёном ковре этого странного и очень светлого класса, похожего на большую просторную комнату и приступаем к дыхательным упражнениям. Нина Александровна нравится мне больше всех других учителей в этой школе. Ей, наверное, около шестидесяти лет, у неё короткие каштановые волосы с проседью и такие красивые и яркие глаза ультрамаринового оттенка, что сначала я даже решила, что она носит цветные линзы. Но главное – Нина Александровна очень похожа на мою бабушку, если конечно я правильно её запомнила. Бабушка умерла, когда я была совсем ещё маленькой, но у меня никогда не было лучшего друга, чем она.
- На прошлом занятии я говорила вам, что самое главное в чтении стихов – это ритм, - говорит нам Нина Александровна, когда мы, немного устав от упражнений с элементами йоги, сидим в позах лотоса и внимательно смотрим на неё. – И сейчас каждый из вас ещё раз в этом убедится. Ритм – это внутренний пульс стиха, его нельзя размазывать, нельзя бросать или обрывать, как попало. Но есть и кое-что ещё, не менее важное, то, о чём я с вами ещё не говорила. Это скрытое послание, заложенное автором в каждом произведении. В каком угодно – в стихах или в прозе, в песне или даже в картине. Это то, что читается между строк и звучит не явно, но это – главное, что хочет сказать нам автор. Сейчас вы по одному прочтёте стихи, которые мы с вами учили, пытаясь понять и донести до меня это скрытое послание.
       Её слова завораживают меня и одновременно открывают глаза на простую и ясную истину. И почему я раньше никогда не думала о скрытом послании? Почему не догадалась сама?
       Почему-то  мне вспоминаются слова, которыми вчера подписал мне открытку Андрей: «Карина! Дело в том, что всё написанное или сказанное человеком, уносит с собой частичку его души…» И мне кажется вдруг, словно всё это как-то связано, словно кто-то хочет мне что-то сказать, но я пока не понимаю. Словно маленькие пазлы постепенно начинают складываться в одну большую картину, но что на этой картине, я ещё не знаю.
       Когда очередь доходит до меня, я знаю, что теряю ритм стиха, знаю, что у меня он звучит, возможно, не так напевно и плавно, как должен. Но я смотрю в окно на серое, стремительно темнеющие небо, на голые стволы деревьев и туман, клубящийся в воздухе как сигаретный дым.  И мне кажется, что это я не читаю стихи, а просто говорю то, что сейчас приходит мне на ум и то, что я чувствую.

              И тополя уходят,
              но след их озерный светел.

              И тополя уходят,
              но нам оставляют ветер…

       В конце занятия Нина Александровна не делает мне ни одного замечания; она не говорит мне ничего вообще. Я выхожу из класса последняя, с трудов заставив себя переодеться. Я чувствую такую усталость и опустошение, как будто бы, действительно, оставила где-то частичку своей души. Как будто бы приняла сегодня несколько трудных решений или выиграла войну. 
       «А может быть, сегодня именно так всё и было?» - думаю я и тут же невесело хмыкаю. По сравнению с другими днями, сегодняшний был одним из самых простых.
       К моему огромному удивлению, на пороге школы меня встречает папа. Он порывисто обнимает меня, а когда я сажусь с ним в машину, дарит мне сборник стихов Томаса Элиота и огромного голубого плюшевого зайца со смешно торчащими вперёд передними зубками и изогнутыми в разные стороны ушами.
- Ну, как прошёл день? – спрашивает он подчёркнуто бодро.
- Хорошо, - говорю я, чувствуя, как по щекам у меня катятся слёзы радости и облегчения. Папа приехал за мной. Ещё один школьный день позади.
       Мы едем в кафе, где будем долго разговаривать, и пить горячий шоколад со свежими кексами с начинкой из клюквы.

Дневник:
      Не хочется много писать о сегодняшнем дне, тем более, я так и не разобралась в том, что сегодня случилось. Или не случилось. Главное, за мной в школу приехал папа, и сейчас я открыла его подарок. Это ещё одна книга стихов, они странные,и я буду читать их, пока не усну.

         Примечание: Что если так:
«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы вжизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватитьи удержать его слабо мелькающие черты?.. Я – Фрези Грант, бегущая поволнам, и я существую для тех, кто в меня верит» ??
       (подумать)