Снежная притча Полесья

Их не спрашивали о желаниях - ими попросту командовали. Все - от отделенного ефрейтора до Верховного. И если велено: вперед - то без раздумий. Хотя почти всегда такие броски заканчивались чьей то смертью. Вот и эта атака в заснеженном белорусском Полесье захлебнулась. Кто уцелел - попрятались в воронки от снарядов и теперь молили Бога, чтобы не угодили к ним скрипучая немецкая мина.
Рядом с Александром Перекрестовым лежал младший лейтенант с перебитой рукой. Он постанывал, но с иронией поглядывал на Перекрестова:
- Не поможет тут тебе ни Богородица, ни сам Господь, зря к крестому знамению прибегаешь. Тут надо на математику полагаться: по теории вероятности доля вторичного попадания заряда в одну и ту же воронку ничтожна. Для этого надо, чтобы совпали и марка орудия, и калибр заряда, и направление его полета. Отклонение в любом из параметров уведет мину или снаряд в сторону. Так что лежим и не дергаемся, -это уже офицер обратился ко всем, спрятавшимся в воронке.
Воронка большая, Александр насчитал восьмерых. Почти все ранены. Стонут, матерятся сквозь зубы. Александр не обижался, хотя с детства привык к чистой, правильной речи. Воспитанный в семье сельского священника, он был верующим и, как всякий верующий, прощал теперь солдатам их поведение. Да и сам он зуб на зуб не попадал. И по спине его вместе с кровью струился настоящий липкий страх. И он мелко крестился всякий раз, когда на заснеженное поле падала очередная мина.
Он видел, что из других воронок время от времени выскакивают солдаты, уцелевшие в той атаке. Но всякого нетерпеливого безжалостно срезали пулеметы.
- Скоро новая атака, - успокаивал офицер. - Нас непременно выручат.
И впрямь - атаки повторялись с тупой периодичностью. И так же методично они захлебывались. И новые жертвы войны оставались на поле либо прятались в свежие воронки.
...Так прошли сутки. Кто-то из ребят попытался достать горсть снега с рваного края воронки. Но лишь крикнул и рванул вниз простреленную руку.
- Стерегут, собаки! - простонал офицер. - Может, и впрямь, помолись за нас, землячок?
Но некоторые в воронке на это загоготали, а один, уже немолодой, с оборванным ухом, лишь тоскливо протянул:
- За горсть махры самому дьяволу готов поклониться.
Так и лежали дотемна. В темноте кто-то попытался выскочить, но тут же и скатился обратно, мертвый.
Лежали еще день. За это время двое умерли. Офицер хрипел кровавым ртом:
- Дрянь дело. Но не рыпайтесь, ребята, в воронке надежнее. Придут же наши когда-нибудь, елки-палки!
***
К вечеру немецкие пулеметы замолчали.
Тот, с рваным ухом, предложил:
- Рванем через поле, лейтенант!
- Ага, - с издевкой сказал офицер, - для минометчиков отличной мишенью станем. Всем лежать, тут мы в безопасности.
Пробитая спина онемела. Временами Александр впадал в забытье И тогда видел себя в своей Новослободской церкви в хоре мальчиков, и офицер, глядя на обеспамятвшего солдата, жалостливо выводил:
- Бредит, бедолага. Значит, к ночи отойдет. Эвон - запел болезный!
Отец с кадилом на цепочках ходит вокруг аналоя. Вроде венчают кого-то, хотя молодых не видно. Но, к ужасу, слышит мальчик в хоре, что служба идет заупокойная...
Открыл глаза:
- Сколько времени, товарищ младший лейтенант?
- Остановилось время, - кисло произнес офицер. - Стали часы - завести забыл. Да какая теперь разница, все равно уйти не дадут Смотри, как из пушек садить стали.
И впрямь - садили. Там, далеко за краем поля, неведомые немецкие артиллеристы размеренно заряжали свои орудия. Размеренно выверяли ориентиры. Неторопливо дергали за шнуры. И успокаивало спасавшихся в воронке лишь то, что почти исключалось при этом совпадение в марке орудия, калибре заряда и направлении стрельбы с тем, позавчерашним выстрелом, давшим нашим солдатам воронку-убежище.
И опять забытье. Оно продолжалось долго. Когда очнулся - кругом спали. Их не будили уже бухавшие орудия и разрывы. Сияла луна, садился основательный мороз. Перед этим прошел густой снег и равнина сияла нетронутой белизной. Где-то у дальней воронни появился заяц. Он присел, встретившись глазами с солдатом, и вдруг стрельнул к рощице, оставив за собой тоненькую цепочку следа. «Какая ж его нелегкая занесла на передовую?» - удивился Алвксандр и тут же отчетливо услышал хруст снега. Резко обернулся.
Полем, между воронками, шел человек. Невысокий, сутулый, в брезентовой бурке с капюшоном. В таких бурках раньше ходили полевые объездчики. Он подошел прямо к воронке. Склонился над Александром:
- Разбуди товарищей и переведи их в другую воронку, пока затишье.
Голос мягкий, негромкий. Белая небольшая бородка, глаза голубые лучистые-лучистые.
- Ты кто? - опешил Александр.
Человек приложил к губам палец.
-Ч-ч-ч...
И медленно пошел дальше, оставляя еле заметные следы.
«Николай Угодник!» - ахнул про себя солдат и тут же принялися тормошить друзей. Те трудно выходили из забытья, а офицер по настоящему рассердился:
- Тут силы надо беречь, а ты со своим бредом. Очнись - какой такой Угодник, ведь нету никаких следов по равнине.
Пригляделись - и впрямь - никаких следов.
- Почудилось тебе, - сказал тот, с рваным ухом.
Все опять погрузились в дрему, завернувшись в рванину шинелей.
Ухнуло совсем рядом, качнулась земля. Тот, с рваным ухом, порывисто сел:
- Пошли отсюда, солдат. Аккуратно кладет снаряды фашист. Плевал я на всякую математику. Только знаешь, как сказывали у нас в деревне, при явлении святых обеты надобно им давать. Уж и ты Угоднику пообещай чего - авось уцелеем.
- Так я уже, - заикнулся было Александр, но тот, с рваным ухом, уже лежал на краю воронки и протягивал руку в помощь.
Отползали медленно, сберегая силы. Один раз снаряд упал так близко, что горячие осколки и комья грязи на излете густо застучали по спинам солдат.
Упали в старую припорошенную снегом воронку. Тот, с рваным ухом, продолжил, успокаивая дыхание:
- Так что за обет, землячок?
- Да вот дал я слово, коли спасусь по воле Угодника, то пойти в священники...
- А если без святого уцелеешь? - это он уже испытывающее, с подвохом.
- Все едино, - легко откликнулся Александр. - Буду служить людям и Богу. Только вряд ли тут уцелеешь: войне вон и края не видно.
...Били орудия. Сияла луна. Мороз стоял такой, что ноги и руки перестали ощущать холод.
Их выручили на рассвете четвертого дня. Пехотинцы в три волны прокатились по полю, тысячами каблуков взбили снег. Пожилой янитар с прожженным усом вливал спирт в рот тому, с оторван¬ным ухом.
- Дружок твой, поди, окоченел, - мельком взглянул санитар на Александра.
Но тот, с рваным ухом, зло перехватил фляжку:
- Его небо отметило, он будет жить долго.
Александр и впрямь пришел в себя. Когда его с товарищем тянули мимо знакомой воронки, он увидел, что от прямого попадания там погибли все. Взрыв разметал тела, и обугленный летенант лежал нелепо, далеко откинув руку с часами. Александр успел еще
увидеть, что часы пошли, мерно подергивая красной секундной стрелкой.
***
Редкого сельского священника на Руси сам Патриарх награждает митрой. А вот отец Александр Перекрестов на все праздничные богослужения в свой храм выходит, увенчанный ею. Конечно, митра - это признание заслуг святого отца перед церковью. Но и сами прихожане души в своем иерее не чают. Немногие из них нынче, правда, знают о том, что он еще с военных лет рукоположен во священники и по праву носит фронтовые награды. Людям и Богу служить он считает для себя честью и святой обязанностью. Было ли, нет ли видение на поле боя определяющим в жизни отца Александра - он нынче не скажет и сам. Мы же за него ответим: в том давнишнем случае Угодник Николай постарался больше для нас, православных, чем для отца Александра. Ибо были годы его пастырского служения настоящим испытанием, подчас более трудным, чем ратное. В годы гонений отстоял храм, не позволил его закрыть и нынче, уже немощный, он по-прежнему первый в вечной битве за наши христианские души
«Аминь!» - завершается обычно любая молитва. У меня - светское письмо, и потому я могу позволить себе закончить его другими словами:
- Здоровья вам, отец Александр, и за все спасибо!
Спаси Бог.

г. Бирюч,
2003 г.

* * *

Господь упокоил душу отца Александра несколько лет назад. Он погребен рядом с храмом, в котором служил