Глава 11 - Марево

Пожилой водитель-старорожденный довез нас в сером «Опеле» до центра города. Он был очень разговорчив – и оказался отставным стражем. По дороге он объяснил мне, что кхопсос мне будет удобнее носить не на поясе, а на груди – так его почти не видно под зимне-осенней одеждой, и, кроме того, можно одним движением выхватить его из ножен и нанести удар в лицо или в горло.
Поблагодарив водителя, мы вышли в центре города.
- Честно говоря, я побаиваюсь этих старорожденных, - признался Вестник. – Они дружны, как евреи; усердны, как китайцы; строги, как спартанцы; принципиальны и жестоки, как самураи. Кельдан говорил, что им отвратительно любое насилие?! Тем не менее, искореняя ересь, они не щадили ни женщин, ни детей. Их стражи призваны защищать свое племя – но они обучены и страшным болевым, и калечащим приемам.
- Думаю, нам будет безопаснее передвигаться по городу порознь, когда есть возможность… Если город – действительно часть Заточенного и полон его глаз…
- Возможно, это было лишь восторженное преувеличение. Или под «глазами» подразумевались адепты культа, живущие в городе.
- Даже если имелись в виду адепты – они могут следить за нами. По отдельности им будет труднее выследить нас.
- Хорошо. Я пойду на свою «базу», ты возвращайся к себе. Когда будет нужно – я тебя снова найду.
Мы разошлись. Чародей скрылся среди дореволюционных домов, я же сел в маршрутку.
Там было тесно. На груди, скрываясь под курткой, висел кхопсос – несмотря на свои небольшие размеры, он был довольно тяжел и сильно мешал мне. А на колени пришлось взгромоздить и портфель, и большущий пакет, в который я сложил коробки с пистолетом и патронами.
Оружие отнюдь не придало мне уверенности – скорей, наоборот. Казалось, что кхопсос так сильно выпирает под курткой, что все прохожие обращают внимание на него. «И куда я спрячу этот ствол в общаге?.. – с досадой думал я. – Надо было отказаться от него. Почему я сразу не подумал?»
Небо стремительно темнело. С мрачных небес на землю спускался тоскливый позднеосенний вечер… Река Тонтемир, что когда-то, в незапамятные времена, называлась Тхарой, отражала серое небо, и ее неподвижная поверхность казалась твердой, как металл.
«Тонтемир… Тон-Тхара… «Тхара» – железо. «Темир» - тоже железо… Очевидно, название было заимствовано у старорожденных, но позднее приобрело тюркский корень,» - подумал я.
Этот день утомил меня. Очень сильно клонило ко сну. Волей-неволей я начал засыпать, прижимая к груди портфель и пакет. «А «кхопсос»? Это слово восходит к древнегреческому «копис» и древнеегипетскому «кхопеш». Тем более, что формой он очень похож на кхопеш… Я так и буду называть его – «копеш»…» - подумал я сквозь полудрему.
Другие пассажиры, казалось, тоже дремали – будто тоже смертельно устали… «Как плоские тени… - родилось у меня сравнение. – Как полустертые оттиски людей…»
Город, мелькающий за окном маршрутки, тоже казался мне нереальным – словно слепленным из теней и дымки. Где-то внизу, глубже недостроенного метрополитена и глубже самой глубокой шахты затаился отвратительный Заточенный, все еще продолжающий наводить на город свой морок.
Я видел этот морок – но не глазами, а сердцем, солнечным сплетением и мозгом костей. Морок поднимался с земли, подобно клубам тумана или столбикам пара; как ядовитый газ, он заполнял улицы и дома; вздымался до неба и рассеивался где-то среди облаков.
Морок слабел и становился все менее густым и тяжелым. Заточенный уже не мог продолжать свою незримую атаку.
Словно привидения или лунатики, в клубах марева двигались люди, возвращающиеся с работы. «Они не ведают о творящемся ужасе… Пока что не ведают…» - Мне стало мучительно жаль их.
Понемногу мои глаза сомкнулись, и голова начала запрокидываться набок. 
Странная, психоделичная картинка возникла в моей клонящейся голове: скворечник на птичьих ножках, с заводным ключам, торчащим в «спине». И этот скворечник шагал, оставляя кровавые следы. «Что за бред?..» - я с усилием раскрыл глаза. Картинка пропала. Но глаза спустя несколько секунд снова закрылись – словно к ресницам по гирьке подвесили.
И я увидел второе видение: женщину в длинном платье, распростертую около огромного костра. Ее тело было пронзено девятью мечами. Но – ни капли крови.
Я отогнал и это видение. Новое видение не заставило себя ждать, и было совсем отвратительным: это была кукольная голова, красивая голова шарнирной куклы BJD, наколотая на копье. Острие копья торчало из макушки и было окровавлено. Внезапно кукольная голова ожила и начала медленно открывать глаза и рот… Глаза были ярко-синими, как бирюзовые шарики. Изо рта вытекла струйка белесой жидкости…
Маршрутка резко остановилась, и я треснулся головой о стекло.
- Что такое?.. Пробка?.. – сонным голосом спросил кто-то.
- Да, пробка… Человека сбили, - отозвался водитель.
За окном неторопливо проплыла другая маршрутка, стоявшая на обочине, упираясь измятой «мордой» в столб. На проезжей части, неподалеку от маршрутки, лежал человек, кое-как накрытый собственной курткой. Его рука – серая, как асфальт, - все еще сжимала ручки авоськи с помидорами. Кровь на асфальте смешалась с помидорной мякотью.
Но мое внимание привлекла маршрутка. От ее вида у меня начало тревожно колотиться сердце. Что с ней не так? Почему это так тревожит меня?..
Сквозь разбитое лобовое стекло высовывалась еще одна неподвижная синевато-серая рука. Рука с синим солнышком на тыльной стороне ладони…
- Я ехал в этой маршрутке утром… - хрипло выдавил я, обращаясь непонятно к кому.
Когда же место трагедии осталось позади, и маршрутка с дребезжанием понеслась по брусчатке, я снова отключился.
«Это все морок Заточенного. Он воздействует на наше бессознательное, извлекает оттуда разные мерзости, перемешивает их – и вкладывает обратно в головы, в виде этих идиотских снов-обрывков…» - подумал я, затыкая уши наушниками и снова проваливаясь в болезненный туман.
Милен пела:
Pas de doute ainsi c'est sans doute une fuite
Mais te d;charger de tout c'est illicite
Pas de doute ami, l; tu t'emballes
Quand tu n'as plus ta t;te,
tu fais tout trop vite…
И я увидел нечто, совершенно отличное от предыдущих видений.
…Она шла сквозь клубы марева, гордо подняв голову – легко и свободно, не обращая ни малейшего внимания на марево. Как богиня среди облаков, двигалась она, раздвигая гряды и груды туманных клочьев. Или это они сами расступались перед ней?.. Я не мог различить черт ее лица, не мог даже понять, какого она роста и телосложения – клубящееся марево искажало, путало и коверкало все линии. Я мог различить только большой несуразный берет на ее голове и то, что в левой руке она несла тубус для чертежей, а под мышкой правой – большую толстую папку.
От этой картины мне неожиданно стало намного легче – вспомнились киношные сцены, где нечистая сила исчезает или обращается в бегство при виде Библии или распятия. Меня перестало клонить ко сну, и мерзкие видения больше не возникали в моей многострадальной голове.
Я вышел на своей остановке, вернулся в общагу, обнаружил, что соседей на месте нет, и, радуясь этому случаю, спрятал оружие в свою дорожную сумку, стоявшую под койкой, тщательно прикрыв разными полиэтиленовыми пакетами и зимней одеждой.
Сходил в ближайший магазин, купил небольшую капусту, сосисок и сухое картофельное пюре. Вернувшись, долго и задумчиво нарезал капусту и сосиски – мелко-мелко, тонко-тонко… Задумчиво помешивал капусту на сковороде… Задумчиво ел свой ужин, сидя по-турецки в своей койке-гамаке, не чувствуя ни вкуса, ни запаха пищи (притом, что тушеная капуста с сосисками – одно из любимейших моих блюд). Потом – задумчиво проверял электронную почту и форумы.
Но моя задумчивость была только внешней – на самом деле в моей голове было до жуткого пусто. После событий этого дня она просто отказывалась думать. Лишь время от времени вспоминался фанатик, обезглавленный поездом; или же вещи, спрятанные под мой койкой – и тогда мне становилось жутко и неуютно.
В половину десятого меня сморил сон, я выключил свет и улегся в койку – в непривычном положении: на спине, закутавшись в одеяло, как в кокон. Отчего-то мне казалось, что так – безопаснее…