Терновый венец

Рассказать, как это случилось? Да как всегда – случайно. Все события в жизни происходят случайно. Или вследствие череды нелепых случайностей.
Тогда, когда у меня еще были глаза, я работал на заводе. Вы представляете себе сталеплавильный цех? Нет? А токарную мастерскую? Тоже нет? Ну хотя бы сварочный аппарат?..
Хорошо. Просто представьте огромное помещение, заполненное механизмами, станками, металлом и стружкой. А теперь представьте, что в этом помещении взрывается один из станков…
Тогда у меня еще были глаза, поэтому я помню этот взрыв до мельчайших подробностей. Это вообще последнее, что я помню. Станок просто развалился на части, не останавливая работы. В патроне вращалась деталь, резец касался ее острой кромкой… а потом отлетел вместе с резцедержателем. Суппорт отбросило на несколько метров… Что? Нет-нет, он задел только Ольгерда, едва-едва. А я… Вы же знаете, наверное, что при обработке бывает стружка. Нет? Ну вот знайте. Эта стружка, сливная, длиннющая, выгнулась змеей, хлестнула воздух… я увидел ее близко-близко, даже зазубринки от резца разглядел… А больше ничего я уже не видел.

К щеке прижалось что-то холодное, твердое. Я вздрогнул и опомнился.
Вокруг пахло виноградом, дешевым вином, дешевыми духами и немытым телом. Еще металлом и лежалыми тряпками.
- Выпей, - шепнул мне в ухо хриплый знакомый голос. Холодное и твердое, на поверку оказавшееся стаканом, прижалось к моим губам. Я послушно глотнул кислого местного вина. Неловко, наощупь, прижал пахнущее мылом и тестом существо к себе, скользнул ладонью по его руке. Пальцы коснулись холодного металла, поршней, шестеренок, вращение которых задавало движение пальцев.
- Мартишка? – удивился я. В доме матушки Ро была только одна девушка с искусственной рукой.
- Кто ж еще, - хрипло ответила Мартишка. Я услышал стук ее зубов о край стакана с вином.

Меня, конечно же, уволили в тот же день. В этот же, сегодняшний день. Хотя я не был виноват в поломке станка. Да и вряд ли кто-то в ней действительно был виноват…
Компенсации, выплаченной заводом, не хватило бы даже на очки, не то что на целые глаза. Тем более никто во всем Втором Мегаполисе не делает искусственные глаза. Совсем никто, понимаете?..
Я не знаю, зачем я пошел к мамаше Ро. Наверное, потому что повеситься у меня не хватило духу. Я даже не смог бы напечатать предсмертную записку – я не помню клавиш машинки Гуттенберга.

- То есть ты теперь, вроде, как мы? – это Коринна, у нее самый красивый голос из всех девушек матушки Ро. Самый красивый, потому что у нее искусственные связки: маленькие меха, шестеренки, цепочки – как в часах. А развороченное горло приходится прятать под воротничками и бархотками. Впрочем, мне сейчас нечем любоваться на ее бархотки.
- Ты – как мы, да? – спрашивает Коринна.
- Нет, - я качаю головой и стараюсь не дергаться, когда она берет мою руку и сжимает в ладонях. – Я намного ничтожней.

Я не знаю, как мне жить дальше. Все, что у меня было – исчезло. Все, чем я жил, кануло во тьму, в непроглядный мрак. В прямом смысле. Я ничего не умею и ничего не могу. Совсем. Лучше бы я повесился.

- Не впадай в патетику, - пробурчал за моей спиной гулкий бас матушки Ро, и ее тяжелая ладонь легла на мой затылок.
Матушка Ро была гермафродитом. Глядя на нее, я всегда видел перед собой немолодую миловидную женщину, сейчас же, основываясь только на ее голосе и прикосновении, ясно ощущался мужчина. Я передернул плечами.
- И в самобичевание не впадай тоже, - со смешком добавила Ро. Я расслышал, как она перебирает в ладони посеребренные кругляши монет. – Ты еще не в самой плохой ситуации.
- Куда уж хуже?
Мой голос заглушил чей-то пронзительный крик.
- Механоиды!
Раздался грохот, отдельные крики смешались в невообразимый гвалт, и в какофонии звуков я очень скоро перестал что либо понимать. Кто-то схватил меня за руку, куда-то потащил. Я несколько раз упал, сильно ударился обо что-то коленом и, наконец, был прижат спиной к стене. Сверху меня завесили чем-то тяжелым и пыльным, сильно пахнущим нафталином и солью. Я незамедлительно расчихался, потом зажал нос рукой и прислушался.
Говорила матушка Ро.
- Вы пришли на мою территорию. Так что будьте добры уважать мои правила. Мебель не ломать, девок не портить, за вино платить.
- Да кому нужна твоя кислятина? – писклявым механическим голосом спросил кто-то.
Его оборвал резкий окрик.
- Заткнись.
- Все как всегда – забирайте сумки и убирайтесь.
- Адью, дорогуша!
Я услышал звук хлесткого удара и приглушенную ругать.
А потом кто-то дернул пыльную портьеру, за которой я прятался. Инстинктивно я потянул ее на себя, но мой противник был гораздо сильнее.
- Это что еще за хрен? – поинтересовался хриплый голос.
- Не трогайте его, - визгливо прокричала матушка Ро, - это мой клиент!
Дальше последовал удар, и я перестал слышать и чувствовать.

Голосов было три, я слышал их как будто через слой ваты. Первый, механический, писклявый, явно созданный искусственно, предлагал всевозможные методы казни; другой, постоянно срывающийся на крик, говорил короткими резкими фразами, иногда – совершенно бессмысленными; третий, хриплый и сорванный, иногда советовал всем заткнуться.
Я поднял голову, пытаясь повернуться так, чтобы лучше расслышать этот третий голос. В отличие от двух других он явно не был механизированным.
- Очнулась наша красавица, - пропел писклявый голос. Я почувствовал на щеке неровное дыхание, в нос ударил запах масла и ржавчины, а если прислушаться, можно было услышать, как крутятся шестеренки, заставляющие механоида делать вдох.
Во Втором Мегаполисе было до отвращения много механоидов – людей, чье тело оснащено механикой. Как утверждали СМИ, связано это было с серьезным развитием промышленности и постоянным ростом заводов. Чем больше заводов – тем больше рабочих – тем больше травм на производстве – тем больше искусственных частей в организме – тем больше механоидов. Идеальная схема. Только СМИ, как всегда, ошибались. Потому что дело было вовсе не в заводах, а в том, что во Втором Мегаполисе существовал самый большой подпольный рынок механических органов.
Когда у меня еще были глаза, я тоже об этом не знал.
- Отойдите от него, - единственный человеческий из трех голосов приблизился, и я инстинктивно повернул голову к говорившему.
От человека (или механоида?) пахло крепким одеколоном, хорошей смазывающе-охлаждающей жидкостью (какой-нибудь СШ-23, а не керосин) и луковым пирогом. Я прислушался, ожидая услышать звук двигающихся поршней и шестеренок и угадать, что именно у этого человека механическое, но он неожиданно отстранился и голос зазвучал уже издалека.
- Наша красавица оказалась слепой. Развяжите его, и накормите чем-нибудь, что ли. Хамское мы подполье.
Механические голоса захихикали. Я почувствовал, как веревки, до того впивающиеся в запястья, ослабли, а потом и вовсе исчезли. Меня сдвинули куда-то вместе со стулом, я почувствовал лопатками стену и блаженно оперся на нее. Механоиды в комнате что-то двигали, обменивались бородатыми шутками, слышался звук расставляемой посуды и стук ножа по столу. Кто-то сунул мне в руки большой кусок теплого лукового пирога и резкий крикливый голос спросил:
- Че без глаз?

Механоиды жили в резервации, кольцом опоясывающей Второй Мегаполис, но все же находящейся за его пределами. Граница резервации была негласной, но большая часть не механизированных граждан всеми силами старалась ее не переступать. Со стороны резервация напоминала маленькую деревню – все механоиды знали друг друга если не по имени, то хотя бы в лицо. Женщины занимались сельским хозяйством, выращивали скот, открывали магазины, пекарни и швейные мастерские. Мужчины в основном ремонтировали транспортные средства или же злополучные станки, которые послужили причиной травм большинства из них. Часть мужчин-механоидов занималась изготовлением механических органов для своих же собратьев. От правительства Второго Мегаполиса, сохраняющего нейтралитет, резервация получала денежную компенсацию и лекарственные средства. На поверку резервация механоидов казалась спокойнейшим местом.
И мало кто знал, что под резервацией находятся обширные катакомбы, профессионально переоборудованные в операционные, лазареты и химические лаборатории. В этих катакомбах жили и работали хирурги, врачи и химики как из числа механоидов, так и из числа людей. Именно они проводили подпольные операции по цене, на порядок ниже той, что требовал Второй Мегаполис, изготавливали лекарства, наркотики и обезболивающее. Значительным преимуществом подполья перед государственными хирургами было то, что подпольные врачи выполняли все без исключения операции. Так же в подполье жили механоиды, далекие от медицины. Часть из них занималась сборкой искусственных органов и частей тела, другие находили покалеченных рабочих и помогали им с операциями, третьи совершали редкие рейды на химико-промышленные заводы Второго Мегаполиса в охоте за лекарствами, которых всегда не хватало.
В резервации тщательно скрывали наличие подполья, в подполье старались действовать максимально осторожно, правительство Второго Мегаполиса пребывало в счастливом неведении. Такое положение устраивало всех.

Так получилось, что я остался в подполье с приютившими меня тремя механоидами. Вскоре я научился отличать их по звуку шагов и движений, это позволяло примерно определить степень механизированности каждого из них.
Механоида с писклявым голосом звали Калька. Когда-то Калька была девушкой, потом сменила пол – и понеслось. У него нет ног, есть только какое-то странное подобие на колесиках. Я трогал их, пытался разобраться в системе работы, но так и не разобрался. У Кальки искусственный голосовой аппарат, легкие, трахея, гланды. «И еще куча всего внутри», как говорит он сам. У него очень женские черты лица, полные губы, огромные глаза, длинные волосы… но каждый раз, касаясь его лица, я пытаюсь угадать – за счет чего происходит движение глаз и губ, поворот головы? За счет его собственных мышц или за счет механических кинематических пар?
Крикливый откликался на имя Клык, хотя еще охотнее – на элементарное «эй, ты!». У него были искусственные пальцы на обоих руках. После его рукопожатия я чуть не остался без руки. Когда-то Клык учился на пианиста, а потом работал на заводе тяжелой техники. Из его невнятного рассказа я смог понять только то, что однажды его придавило грудой металлолома. Клык выбрался, искалечив пальцы и заработав гангрену. Пальцы пришлось заменить механическими, как череп и около тридцати процентов головного мозга. Не представляю, как это сделали.
Последнего звали Айра, и он был единственным, кто ничего не рассказывал о себе и не позволял себя касаться. А еще он был главным в этой странной троице и являлся одним из негласных командиров подполья. Айра был одним из тех, кто проектировал и собирал механические органы. И мне все чаще казалось, что Айра – единственный среди механоидов полноценный человек.

- Я бы хотел видеть снова, - робко намекнул я механоидам.
- Ты знаешь, сколько это стоит, красавица? – поинтересовался Калька.
- Сколько?
- Двенадцать тонн.
- Чего? – изумился я.
- Монет, - хмыкнул Айра, щелкая зажигалкой.
Я принюхался к запаху его сигарет, отдающему чем-то приторно сладким.
- Вы считаете деньги по весу?
- Деньги весят! – выкрикнул Клык, последнее время ему было хуже и предложения длиннее, чем из двух-трех слов он не складывал.
- Их все считают по весу, - рассмеялся Калька.
- Но ведь деньги считают в десятках, сотнях, сотнях десяток, - я загибал пальцы.
- Так это, наверное, наверху, - Калька объехал вокруг меня, остановился за спиной и положил руки мне на плечи. Я уже научился не вздрагивать.
- Время, - проговорил Айра, зашуршал бумагой, что-то бросил. – Доза.
Калька поймал что-то над моей головой.
- Что это? - поинтересовался я.
- Доза, - промурлыкал Калька, хрустко распаковывая целлофан.
- Наркотик, - сухо откликнулся Айра, и, предупреждая мои расспросы, объяснил. – У тебя никогда не было механических органов, и ты не знаешь, как это – жить всю жизнь, когда у тебя в организме полно железа. Оно ржавеет, сколько ни смазывай, натирает, болит. Чем больше механических органов, тем больше боли. И в один прекрасный день вся твоя жизнь превращается в одну сплошную боль. И обычное обезболивающее уже не действует.

У Кальки оказались теплые податливые губы, на вкус напоминающие малину и горькое пиво.
- Я хотел бы увидеть, как ты улыбаешься.
- Смотри, - он перехватил мои руки, провел кончиками моих пальцев по своим скулам.
- В ее глазах, как в двух блестящих капельках прозрачной воды, он увидел свое отражение, темное и крохотное, но до мельчайших подробностей точное - даже складки у рта - как будто ее глаза были двумя волшебными кусочками лилового янтаря, навеки заключившими в себе его образ, - проговорил я негромко.
- Мало кто из подполья цитирует классиков, - прозвучал где-то совсем рядом хрипловатый голос Айры.
Я инстинктивно обернулся, Калька хихикнул.
- Где ты учился? – не обращая на него внимания, спросил у меня Айра.
- Институт Высоких Технологий. Это в пригороде Второго Мегаполиса…
- Я знаю, - оборвал мужчина. – Мне нужна карта института. Ты же его помнишь? Можешь нарисовать?
- Я же не вижу…, - промямлил я.
- Я найду тебе врача…, - Айра оборвал сам себя, сел. Я почувствовал его горячее дыхание совсем рядом. – Послушай меня, - мягко проговорил предводитель механоидов. – То, что мы собираемся сделать – жестоко, может быть, чудовищно. И ты почти наверняка это не одобришь. Но… это необходимо. Нам необходимо. Мне, - у него сорвался голос. Я наощупь нашел его руку, обтянутую кожей перчаток, сжал в ладонях. – Институт больше не занимается обучением студентов, теперь он ведет разработку искусственной кожи для механоидов. У них есть все: образцы, оборудование… Если эта кожа достанется правительству, она будет стоить столько, что мы никогда не сможем даже мечтать о ней. Нам нужна эта кожа. Нам, подполью. Нам, механоидам. Нужна, чтобы перестать быть изгоями, понимаешь? – он вздохнул, потянул меня за руку, приложил мою ладонь к своей щеке. Пальцы коснулись холодного металла, зубьев шестеренок, стальных нитей, маленьких поршней. Лица у Айры не было, была сложная система элементов, обеспечивающих эмоции и речь. – Мне это нужно, - чуть слышно проговорил Айра.

- Меня зовут Леске, я лучший из подпольных врачей. И не из подпольных тоже. Я вообще лучший. Положите его на стол и привяжите. А-15 у вас с собой? Доза, доза, что же еще. Вечно придумываете дурацкие названия. Новейшая разработка А-16. И А-16/2. Но за пределами Института Высоких Технологий их нет. Привяжите, я сказал. «Привяжите», а не «обмотайте кое-как веревкой». Снотворное и А-15 смешайте вон в той плошке. Есть? Хорошо. А ну отошли все от стола, свет мне не загораживайте. Конечно укол в глазницу. Или мы операцию на каком-то другом органе проводим? Нет, не фотоаппарат. Почему? Потому что фотоаппарат - это не глаза, это статичные кадры. Придется или слишком часто делать снимок, или монтировать камеру. А это низкофункционально. Линза плюс гальванический элемент плюс стеклянная трубочка плюс приклеенный глазной нерв. Это простейшая система: изображение фокусируется на гальваническом элементе - как в фотоаппарате, но проскальзывает дальше по маленькому стеклянному цилиндру прямо в нерв. Делов-то.

Это было как сон, или видеофильм, поступающий прямо в мозг. Или как… рай.
Изображение было серо-коричневым, движущиеся объекты были размазаны, очертания слишком мелких я не мог уловить, но это не имело для меня никакого значения. Я видел. И мог, наконец, сопоставить свои ощущения от людей подполья с тем, как они выглядели на самом деле.
Хирург Леске оказался очень худым, костлявым и совершенно седым. Под глазами у него были черные синяки, такие темные, что казалось, будто глаза у него накрашены. У него были резкие движения и очень холодные руки.
Калька оказался маленьким и миловидным. Почти красивым, если бы не шрамы под подбородком и наркотический румянец на щеках. А еще Калька совсем не походил на девушку.
У Клыка были такие широкие плечи, что за ними могли бы с легкостью спрятаться все члены нашей маленькой команды. Большая часть его черепа была железной и в местах стыков пластин видны были плохо обработанные сварные швы. Кое-где в черепе я разглядел дырочки, из которых выглядывали провода.
Но самым жутким, разумеется, был Айра. Я не мог смотреть на его механическое лицо, где живыми были только глаза – настоящие человеческие глаза в металлических глазницах, и язык. В его верхней губе была просверлено отверстие, чтобы вставлять сигарету. Механическим у Айры было только лицо, но – целиком. Череп, мышцы, сухожилия, нервы. «Кое-где я даже чувствую прикосновения, - смеялся он. – На скулах и висках, например».
Мне было не смешно. Я почти боялся их и сочувствовал им. А потом Леске показал мне зеркало, показал мое лицо с тяжелыми окулярами линз, лицо с переплетением проводов на висках и сложной системой, спрятанной в ящичке на лбу. После этого я перестал считать себя изгоем среди механоидов. После этого я почти перестал считать себя человеком.

Айра и Калька нашли где-то планы Института Высоких Технологий и я корпел над ними круглые сутки, пытаясь разобраться в сложных хитросплетениях переходов и вспомнить короткие пути, которыми ходил когда-то, еще будучи студентом.
В нашей комнате все прибавлялось механоидов из числа тех, что пойдут с нами на противозаконный грабеж института. Мирик с соломенными волосами и компьютером, вмонтированным в грудную клетку и напрямую соединенным с мозгом – лучший хакер всего подполья. Ролейна с гибкими пластинами вместо шеи и механическим голосом – лучший в подполье механик. Лиркник с искусственным позвоночником, старик ростом с десятилетнего ребенка – организатор всех операций подполья. И множество других. За несколько дней я увидел целый мир, другой мир Второго Мегаполиса.

В день икс мы ввалились к матушке Ро. Ро, все такая же полная, миловидная, с густо накрашенными ресница, долго смотрела в мое лицо, пытаясь узнать, но так и не узнала. Молча указала нам на широкий диван и несколькими гулкими хлопками согнала в зал девчонок.
Я обнял какую-то, не глядя, зарылся лицом в пахнущие дешевыми духами ломкие волосы и замер. Красавец Калька обнимался с Коринной, уговаривал ее спеть, и она отвечала ему своим изумительным нечеловеческим голосом. Мартишка с механической рукой целовала хакера Мирика, он звал ее в подполье и перемножал в уме звезды в созвездиях. Несколько подпольщиков потащили наигранно упирающихся девушек в комнаты.
Только Айра и Ролейна сидели на ковре и в полголоса переговаривались, еще раз прогоняя сценарий предстоящего действия. Ролейна подняла голову, заметив мой взгляд, спросила невпопад.
- Как давно тебе сделали глаза?
- Два месяца назад… А почему ты спрашиваешь?
- Анальгетическое покрытие истирается через три, - механические мышцы сложили лицо Айры в какое-то подобие улыбки. – Но наше покрытие хуже, потянет еще пару недель от силы.
- О чем вы говорите? – я ссадил с колен девушку, которую обнимал, и переполз на пол к Айре и Ролейне.
- О боли, - механик повернула нечеловечески гибкую шею ко мне. – И об А-15.
- Это наркотик?
- Это доза, - ухмыльнулась Ролейна.
- Это жизнь, - вздохнул Айра.

В Институт Высоких Технологий мы отправились после полуночи. Хотя могли бы пойти посреди бела дня – я знал тайные студенческие ходы, которыми после переоборудования Института из учебного заведения в пристанище науки перестали пользоваться. Эти ходы, паутиной оплетающие нижний подвальный этаж, были тщательно спрятаны и хранились в тайне множеством поколений студентов.
Целью нашей операции был склад на нулевом этаже, охраняемый несколькими сложнейшими системами безопасности. Впрочем, системы эти были сложны для людей, но для механоида Мирика не представляли даже элементарного интереса. Механические замки послушно вращали шестеренками, проглатывали выточенные Ролейной вычурные ключи и податливо распахивали перед нами свои двери. Первая. Вторая. Третья. Четвертая. Все.
Помещение было небольшим, от пола до потолка забитым плоскими коробками с маленькими висячими замками. В нем стоял приторный тяжелый запах, напоминающий запах разложения.
Айра снял одну из коробок, легко сбил замок и распахнул плоскую металлическую крышку. Внутри лежали, заботливо проложенные ватными пластинками, продолговатые ампулы с темной жидкостью, оснащенные иглой и поршнем.
- Что это? – кажется, у меня был дурной голос.
- Доза, - выдохнул Калька, отталкивая меня и приближаясь к Айре.
- А-16, - кивнул мужчина, поднял голову, внимательно посмотрел мне в лицо.
- Ты же…
Меня перебил Мирик, раскрывший другую коробку со все теми же пресловутыми шприцами, только жидкость в них на этот раз была густая и отливала металлической синевой.
- А-16/2, - благоговейно прошептала Ролейна. – Легендарная доза…
- Что, черт возьми, происходит? – кажется, я закричал. – Ты! Ты сказал, что они изобретают кожу! Что вам нужна кожа! Кожа, черт возьми, а не наркотики!
Айра передал коробку Кальке и сделал шаг ко мне.
- Я солгал, чтобы ты согласился провести нас, - спокойно сказал он. – Институт Высоких Технологий всегда занимался только изготовлением лекарственных и наркотических средств.
Я ударил его по лицу и разбил руку о железную скулу. Айра, кажется, усмехнулся – механическое лицо плохо отражало эмоции.
- Ты правда думаешь, что мне хочется вернуться в общество, которое отказалось от меня? Что нам всем хочется туда вернуться? – поинтересовался он. Я обвел взглядом механоидов. Мирик улыбнулся, Ролейна склонила на плечо голову на невероятно подвижной шее, Калька опустил глаза. – Кем мы могли бы быть в этом идеальном обществе, которое отобрало у нас все? В этом замечательном идеальном обществе, которое построило заводы, которые нас покалечили? И с которых нас потом выгнали без выходного пособия? Ты правда думаешь, что мы мечтаем снова оказаться людьми? Не будь наивным. Мы ненавидим людей. Я, Калька, Ролейна, каждый из нас. Ненавидим. И нам нравится быть механоидами. Нравится заставлять людей бояться нас. Нравиться пользоваться их страхом. Жить за счет их страха. Потому что после того, как я потерял лицо, я перестал быть человеком. И ты перестал быть человеком тоже. Не тогда, когда заменил глаза на механический имплантат. А уже тогда, когда согласился на это. Не забывай об этом. Не забывай о том, что ты – такой же, как мы. Механоид. Не человек.
Он отвернулся и принялся складывать в рюкзак коробки с А-16 и А-16/2, другие механоиды, старясь не смотреть на меня, занялись тем же.
Несколько минут я наблюдал за ними, потом развернулся и направился к выходу. Меня никто не догонял.
Я остановился у неприметной двери, ведущей в потайные ходы Института Высоких Технологий, и понял, что мне некуда идти. То место, которое я называл домом и где прожил больше двадцати лет, наверняка забрали в счет долгов за электричество и газ, и теперь там живет какой-нибудь другой рабочий. И будет жить до тех пор, пока на производстве ему случайно не выколет глаза, или не оторвет руки. Я закинул голову, разглядывая небо над головой. На территории всего Второго Мегаполиса оно было низким, затянутым тяжелыми болезненно-серыми тучами, через которые нельзя было рассмотреть ни луны, ни звезд. Мне стало жалко небо. На минуту показалось, что оно такое же одинокое, как и я, и ему, так же, как мне, некуда пойти и остается только висеть над этим проклятым городом, все больше чернея от заводских дымов. Я закусил губу, чувствуя, как щиплет в носу. Наверное, если бы искусственные глаза позволяли плакать, я бы расплакался.
Из-за предательски скрипнувшей двери я услышал вернувшихся из Института механоидов. Они прошли мимо, даже не взглянув на меня и не замедлив шагов, будто стараясь миновать диапазон моего взгляда как можно скорее. Я отвернулся, чтобы не смущать их, и принялся смотреть на небо.
За спиной остановился Айра, постоял несколько минут, будто раздумывая о чем-то, а потом положил мне руку на плечо, сжав пальцы.
- Пойдем домой, - мягко предложил он.
Я кивнул, пытаясь скрыть, как предательски дрожат губы.

Резервация механоидов встретила нас тусклыми огнями фонарей, запахом смазки, сдобных пирожков и свежего сена. Я остановился на «границе», не решаясь перейти ее.
- Что ты выбираешь, настоящее или прошлое? Быть механоидом или быть человеком? – негромко спросил Айра.
Я глубоко вдохнул и сделал шаг в резервацию механоидов.