Рассказ одного служащего

Все верно. Квартира номер 8, дом 25. Адрес небрежно написан на бумажке с липким краем, за тот час, что она провела в кармане, клеевая поверхность успела обрасти слоем пыли и ворса. Неровные карандашные каракули предписывают мне появиться здесь и выяснить судьбу мистера Уильямса, который уже неделю после отпуска не появляется в конторе, испытывая ангельское (по его собственным словам) терпение нашего шефа.
Сколько хлопот! Перед самым ежемесячным отчетом я должен бросать всё на полдня и идти пешком на другой конец города, доложить нерадивому работнику, что еще немного – и наша компания перестанет нуждаться в его услугах. Телефона нет, значит, кто-то должен выяснить все на месте. Конечно же, эта сомнительная честь досталась именно мне, как будто у нас не хватает бездельников; да вот хотя бы тот парень из соседней комнаты – каждый раз, как я его вижу, он либо пытается создать видимость упорной работы, перекладывая с места на место гроссбухи, либо ошивается возле закипающего чайника, перекатывая на языке зубочистку.
 Август словно накрыл город прозрачным колпаком и превратил его в гигантский парник, нисколько не считаясь с мнением жителей. Жара тисками сдавливала виски, вялое дуновение ветерка нисколько не облегчало страдания, единственным спасением оставалась вода, но как раз её мне и не хватало. Здесь, в подъезде, было едва ли не жарче, чем на улице, и я совсем не торопился приступать к неприятному заданию, рассматривая уныло-зеленую дверь с бронзовой ручкой. Брюки и рубашка стали подобны орудиям изощренной пытки, в туфлях при желании можно расплавить свинец, браслет часов натёр запястье. Кажется, еще немного, и придется дышать с надсадом, по-собачьи высунув язык. Я ослабил петлю галстука, расстегнул воротник и уселся на подоконник, покрытый (участь одежды меня в тот момент почти не волновала) пылью вперемешку  с табачным пеплом. Причина, по которой мистер Уильямс уклонялся от выполнения своих обязанностей, меня мало волновала, хотелось только сообщить нужную информацию и убраться подальше, туда, где есть хотя бы намек на прохладу. В подъезде пахло жареной рыбой, где-то далеко, за стеной, шелестело радио.
Проведя несколько минут в полной неподвижности, я возвратил узел ненавистной детали одежды на положенное место, пригладил волосы и решительно утопил в стену кнопку звонка. В глубине квартиры родился мягкий, печальный звук, но её обитатели, похоже, явно не спешили открывать дверь. Тишину нарушал только голос диктора из невидимого радиоприемника: «В округе NN произошла крупная автомобильная авария… Погибло три человека, еще один скончался по дорого в больницу… По неподтвержденным данным водитель…»
Отлично. Дома никого нет. А что если?.. Мне живо представились окровавленные тела из белого воска, лежащие посредине комнаты, следователь, случайный свидетель, бессонные ночи, подозрения, показания, словом весь набор неприятностей, сошедший со страниц дешевого детективного романа. В тот момент, когда я уже хотел повернуться и уйти, послышались осторожные шаги, и в замочной скважине повернулся ключ.
Дверь открыла женщина средних лет, темноволосая, одетая в полинявший халат. Её глаза, покрасневшие и припухшие от слез, весь облик, растерянный и подавленный, подтверждали мои самые печальные предположения.
 - Мистер Уильямс… Я могу его видеть? – робко спросил я.
Женщина мелко закивала, сделала попытку улыбнуться и заговорила голосом, охрипшим, вероятно, от долгого плача.
- Конечно, конечно, проходите, он в комнате.
Она перешла на шепот и продолжала:
- Может быть, вам удастся отговорить его, вы же знакомы с ним по работе, может он хоть вас послушает, скажите ему…
- Мария! Умоляю тебя, прекрати эту комедию, довольно!
В полутемной, заставленной различными предметами и заваленной хламом прихожей появился сам хозяин.
Мистер Уильямс работал в нашей конторе несколько лет, но я знал только его имя, фамилию и приблизительный возраст, ограничиваясь лишь дежурным приветствием. Фредерик Уильямс – склонный к полноте человек с копной волос, уже тронутых сединой, в очках, всегда флегматичный и невозмутимый, приходил на службу за 10 минут до положенного срока, выпивал чашку кофе и заполнял одному ему известные бумаги за высоким письменным столом. В точно отведенное, выверенное, очевидно, многолетней практикой время, он обедал, развернув бумажный кулек с бутербродами, затем продолжал работу, чтобы ровно в 5 часов неспешно собрать свои документы, запереть наиболее ценные в небольшом сейфе и отправиться домой. Весь этот ежедневный ритуал повторялся изо дня в день, подобно восходу и закату небесных светил. Ни времена года, ни погода не могли поколебать пунктуальности этого человека, тем паче было удивительно его неожиданное отсутствие в течение такого продолжительного времени, когда только безупречная репутация спасла мистера Уильямса от немедленного увольнения.
- Проходите, молодой человек, сюда, пожалуйста! – обратился он ко мне и принялся ненавязчиво подталкивать меня к дверям комнаты. Я заметил, что он заметно осунулся и побледнел, под глазами залегли явственные темные круги. Разумеется, продолжительное пребывание здесь совсем не входило в мои планы, однако оказать должное сопротивление мне так и не удалось, и я вошел в небольшую комнату, выдержанную в сине-зеленых тонах. Несколько пейзажей, портрет неизвестной дамы на фоне цветущего сада, на столике – фигурки Будды в позе лотоса и другие, неизвестные мне, вероятно, восточного происхождения. Окно распахнуто настежь, белый тюль едва заметно колышется. На матово-черной поверхности пианино – ковер из пыли, крышку не открывали давным-давно, так что даже сам инструмент забыл о своем прямом назначении и смиренно покорился новой судьбе, служа подставкой для разной мелочи да большой вазы с сухими цветами. Мистер Уильямс суетливо заметался по комнате, начал переставлять предметы, пытаясь хотя бы немного упорядочить хаос, царивший вокруг и являвший собой полною противоположность тому педантизму, которому следовал на своем рабочем месте этот образцовый, казалось бы, труженик. Сметая мусор в ладонь и складывая в стопку книги, он вел разговор, точнее, монолог, в котором мне отводилась роль молчаливого слушателя.
- Проходите, проходите… Все это так неожиданно… Прошу прощения за некоторый беспорядок, чувствуйте себя как дома. Сигареты? Чай? Не курите? Прекрасно, молодой человек, прекрасно. Но не отказывайтесь от чашки крепкого чая, он особенный, мне привезли его из Индии, где…
Казалось, этому не будет ни конца, ни края. Неожиданно хозяин комнаты прекратил свои манипуляции, добившись определенного успеха, а может быть, разочаровавшись в самой возможности такового, уселся в кресло напротив и внимательно посмотрел на меня. Очевидно, в этом спектакле наступил момент и для моей скромной роли, но жара и усталость явно не способствовали актерскому пылу.
- Мистер Уильямс, Роберт Норт, начальник нашего отдела, велел передать вам, что если вы завтра же не явитесь на работу и не предоставите уважительную причину своего отсутствия, он уволит вас без малейшего сожаления.
Фредерик наградил меня взглядом, каким обычно смотрят на несмышленого и капризного ребенка, придумавшего очередную блажь.
- Молодой человек, все это уже совершенно неважно. Я не вернусь к своей деятельности. Я слишком устал от неё, и кроме того, есть еще одно обстоятельство… Даже не знаю, как об этом сказать. Словом, я не совсем здоров.
Новое дело! Он и вправду выглядел не лучшим образом, а его странное поведение, сбивчивая речь, недомолвки укрепили во мне вполне определенные подозрения. Но мистер Уильямс как будто разгадал мои мысли и грустно улыбнулся.
- Нет-нет, я нормален, по крайней мере, с общепринятой точки зрения. Хотя и это довольно условно, ибо что есть нормальность, объясните мне? И всё-таки, я хочу рассказать вам свою небольшую историю, чтобы убедить вас в том, что я не сошел с ума,  а мое отлынивание от работы имеет вполне обоснованную и довольно печальную причину.
Мне 47 лет. Для вас, молодых, это уже почтенный возраст. Впрочем, и я признаю, что это не так уж мало. Глядя на то, как я заполняю бумаги за столом, можно предположить, что это единственное интересующее меня занятие. Действительно, чего еще желать? Тихая, размеренная работа, высокий оклад. Примерный семьянин спокойно шагает по жизни, старость его покоится на прочном фундаменте, заложенном в юные годы, страсти и волнения молодости улеглись, чашка кофе, свежая газета, удобное кресло – вот все, что способно сделать его счастливым. Увы! Мой жизненный путь имеет мало общего с подобной идиллией.
Не буду утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что много лет назад у меня были определенные амбиции, стремления, мечты, и, рискну предположить, возможности реализовать их. Я любил читать, путешествовать, рисовать. Получил неплохое образование. У меня хорошая библиотека, я собирал её не один год и прекрасно помню каждую книгу. Ореол таинственности, который создавала некоторая (присущая мне от природы) отстраненность привлекал определенный сорт людей, и скоро вокруг меня образовалась группа личностей, прочащих мне большое будущее и превозносящих мои (как я теперь понимаю, весьма скромные) успехи. И жизнь продолжалась! Знаете, как это бывает? Годы проходят, кажется, что там, впереди, за следующим поворотом – настоящее счастье, так близко, что стоит только протянуть руку.
Фредерик откинулся на спинку кресла, взял в руки одну из индийских статуэток, стоявших на столе, и принялся внимательно её рассматривать. Казалось, он совсем забыл о своем госте, а я не решался прервать его задумчивость.
- Вы думаете, дальше случилась какая-то трагедия? Внезапный крах надежд? Несчастная любовь? Нет. Всё гораздо проще. Утверждение, что каждый из нас сам творец своей судьбы красиво и, безусловно, в нем есть доля истины. Но нельзя отрицать и другую сторону нашего бытия, которая выражается в убеждение о всеобщей предопределенности. Фатализм. Сравнение человека с тряпичной марионеткой, возможно, покажется странным, но мне оно нравится. Каждый ведь может проверить на личном опыте ограниченность собственных возможностей. Жизнь, молодой человек, похожа на горную гряду. Первую половину мы стремимся вверх, живем будущим, мечтаем о многом, зачастую совершенно излишнем. А потом наступает перевал, вершина, мертвая точка, если угодно. Вы смотрите в зеркало, замечаете первую серебряную прядь и тонкие лучи морщинок возле глаз. И вроде бы ничего не изменилось, и день совершенно обычный, но пока вы намыливаете щеки и задумчиво снимаете пену вместе со щетиной, постепенно приходит понимание того, что вещи, которые некогда занимали ваш ум, исчезли с горизонта навсегда, их никогда уже не будет. Вы не объехали вокруг света, не написали книгу, не сумели, в конце концов, найти близкого человека. Что останется после вас? Смачивая подбородок одеколоном, вы окончательно убеждаетесь в том, что жизнь проходит в беготне, вечном поиске денег, в бессмысленных заботах. Я верю, что есть люди, у которых этот момент не наступает, но их меньшинство, к которому ваш покорный слуга, к сожалению, не принадлежит. Этот перевал я преодолел одним весенним утром, через несколько недель после того, как мне исполнилось 35. С этого момента я ступил на вторую часть пути, идущую вниз, под гору, и живу прошлым. Хотя, должен признать, размеренный труд и режим дня несколько притупляет ощущение погребения заживо, которое преследует меня больше десяти лет, начиная с того самого утра.
В комнату вошла миссис Уильямс. Теперь она была в синем платье, волосы были аккуратно собраны в хвост и только глаза все так же, как и десять минут назад, выдавали её тайное, но недоступное пока мне горе. Поставив на столик поднос с двумя чашками, женщина так же неслышно удалилась, не сказав не слова, ответив едва заметным кивком на слова благодарности мужа.
Фредерик взял одну из чашек, вдохнул аромат напитка, сделал небольшой глоток. Я последовал его примеру. Горячий, крепкий чай с тонким привкусом специй, против ожиданий, прекрасно утолил жажду, и я уже перестал жалеть о потерянном времени. В самом деле, куда мне спешить? На работу, посвятить остаток дня отчету? Я освобожден на целый день. К тому же, Фредерик оказался неплохим рассказчиком, хотя и несколько странно разговаривать о своей жизни с почти незнакомым человеком. 
- Мария. Моя жена. Тихая, ласковая, она, видит Бог, заботится обо мне как может. Но это ничего не меняет. Я уважаю её, ценю, но не в силах полюбить, отчего и терзаюсь. Пейте чай, пейте, пока он горячий. Прекрасный вкус, не правда ли?
Я кивнул. Мистер Уильямс сделал еще несколько глотков и провел тыльной стороной ладони по лбу, словно пытаясь отогнать навязчивую мысль.
- Пожалуй, я слишком увлекся своей биографией, пора перейти к тому, что собственно, и привело вас сюда. Это случилось примерно две недели тому назад. Бессонница. Ужасное, непередаваемое состояние, оно началось вместе с этой жарой и разрушило весь мой уклад, пусть и постылый мне, но все же зацементированный годами привычки. Луна – будто капля расплавленного серебра, кругом – тишина; ни дуновения ветерка, ни шелеста листьев, редко-редко послышится далекий шум поезда или гудок автомобильного клаксона. Каждую ночь я словно совершал путешествие по раскаленной пустыне, безуспешно пытаясь найти  чистый оазис спокойного сна. Мы ведь редко ценим то, что у нас есть, не так ли? А сон, такое простое и естественное состояние, и подавно не принадлежит к тем вещам, о которых мы задумываемся до тех пор, пока не лишимся их. Лежать в кровати было совершенно бесполезно, и я сидел здесь, наедине с лампой, раскрытой книгой и ночными мотыльками, летящими на тусклый свет. Под утро мне удавалось провалиться в забытье на четверть часа, но скоро и это прекратилось. На данный момент я бодрствую уже 4 дня, не выхожу на улицу, и только вчера, перед рассветом, взял ключи от крыши, посмотреть на восходящее солнце, которое каждый день вырезает ножницами черный бархат домов и наклеивает их на золотую бумагу неба.
- Но… Неужели вы не пробовали никаких средств? Принять снотворное, обратиться к врачу, наконец?
Я поверил ему. Сам не знаю почему, но я не допускал и мысли о том, что он пытается морочить мне голову. Невероятно, чтобы такая беспощадная искренность на проверку оказалась лишь фарсом!
- Я пробовал и первое, и второе. Безрезультатно. Снотворное мне просто не помогло, а врач осмотрел меня и смущенно пробормотал что-то о правильном режиме дня и прогулок на свежем воздухе. Больше моей собственной участи меня волнует состояние Марии и то, что я не могу ничем помочь ей, облегчить её страдания – а ведь она действительно беспокоится обо мне. Небольшая сумма, которую мне удалось скопить – вот единственное, что я могу оставить ей. Не могу отделаться от мысли, что судьбе что-то нужно от меня, но не могу понять, что именно. Я знаю только одно – скорлупа моего существования треснула и осыпалась, я когда-то допустил ошибку и теперь пытаюсь отыскать её, хотя и без всякой надежды исправить. В крайнем случае, у меня осталось последнее средство, который дал мне старый Бэнкс – вы, конечно, знаете его, он содержит аптеку недалеко отсюда.
Мистер Уильямс не ошибся, мне действительно был знаком ехидный голос этого старика, запах лекарств и полумрак его заведения, извечные шутки о липовых недомоганиях, которые доставались почти каждому клиенту, вне зависимости от того, покупал ли он леденцы от кашля или упаковку ампул морфия – последнее средство против боли.
Фредерик достал из кармана небольшой пузырек темного стекла с резиновой пробкой и посмотрел сквозь него на свет.
- Да, больше мне ничего не остается. – задумчиво произнес он. – Бэнкс сказал мне, что это очень хорошее снотворное, но что у него на уме – неизвестно. Мария всячески отговаривает меня от того, чтобы я попробовал это снадобье, но я, боюсь, не смогу выдержать растущего напряжения.
На дне фарфоровой чашки хороводом кружились чаинки, чай уже остыл, оставив на стенках налет карамельного цвета. Я должен был сделать что-то, спросить, проявить сочувствие, но слов не было. Сказать ничего не значащие, фальшиво-бодрые фразы о скорейшем выздоровлении – значило попросту проявить неуважение, и я молчал, тихо ненавидя себя за эту беспомощность.
- Мистер Уильямс, а если?..
Я не решился продолжить фразу, но этого и не понадобилось.
- Что с того? Это в любом случае лучше, чем медленно умирать или оказаться в доме скорби. Бросьте. И простите меня за то, что я отнял у вас времени. Мне стало легче, если это вас немного утешит. Что передать мистеру Норту, вы, я думаю, и сами понимаете.
Молчание воцарилось в комнате, и только сонная муха, жужжа, билась в закрытую створку окна. Глубокая тишина, в которой было больше, намного больше того, что можно выразить словами длилась с минуту, затем Фредерик поднялся и с улыбкой протянул мне руку.
Мария проводила меня до дверей. Ни работа, ни домашние дела не лезли в голову, и, помедлив несколько секунд, я направился за город. Галстук снял и положил в карман, рукава рубашки подвернул до локтей; прохожие с усмешкой оглядывались на меня, смотрящего вперед с таким видом, как будто там показывают невидимое для остальных кино, но всё это было неважно. Я думал о том, с кем мне довелось познакомиться сегодня по-настоящему; о том, что будет, если он решится попробовать таинственное лекарство; о его супруге и о нашей жизни, это сложной и запутанной головоломке, решить которую удается далеко не каждому. Дома я появился только под вечер и, уже засыпая, утешил себя мыслью, что аптекарь просто не захотел лишать мистера Уильямса последней надежды и продал ему пустячную настойку, уповая только на эффект самовнушения. 

На следующий день я сообщил – естественно, без подробностей – сложившуюся ситуацию начальству. Мистер Норт, пожав плечами, подписал приказ об увольнении, на освободившееся место уже был найден новый сотрудник.
Я не мог выбраться к Фредерику Уильямсу около двух недель. Наконец, я вновь оказался перед знакомой дверью. Жара уже спала, прошли первые дожди, но запах стряпни и приглушенное бормотание радиоприемника остались такими же, как и в день моего первого визита. В ответ на звонок на пороге появился толстяк в засаленной футболке и с жирными пальцами. Он подозрительно смерил меня своими поросячьими глазками и довольно неприветливо осведомился, что мне нужно.
- Мистер Уильямс дома?
- Здесь такие не живут, - буркнул тот.
- Послушайте! Я же приходил к нему недавно! Вы должны знать, где он!
- Я не знаю никакого мистера Уильямса! – уже почти свирепо ответил неизвестный грубиян и захлопнул дверь.
Я позвонил снова, потом, не получив ответа, еще и еще раз, наконец, дверь снова открылась, и на меня обрушился поток отборной брани.
-Черт бы вас побрал! Женщина, она продала мне эту квартиру неделю назад и уехала, вот и всё! А теперь убирайтесь, если не хотите, чтобы я позвонил в полицию!
Дверь закрылась вторично и теперь уже навсегда. Мысленно выругавшись, я в сердцах лягнул зеленый дерматин и бросился на улицу, пока эта свинья не привела в исполнение свою угрозу. По дороге домой я все пытался представить себе, что могло произойти, но ни одно объяснение не выдерживали критики, кроме самого простого, но именно о нём думать мне не хотелось.
Я никогда больше не видел Фредерика Уильямса и Марии. Удалось ли ему победить свою странную болезнь, нашел ли он то, что ускользало от него всю жизнь – неизвестно. Ясно одно – в нем было что-то настоящее, то, чего не смогли разглядеть ни коллеги по работе, ни те, кто окружал его в дни молодости, чего не удалось бы понять и мне, если бы он сам не пожелал открыл мне этого.