Мой первый бульон? или что?

В один из жарких дней середины моего первого «мельничного» лета мне крупно повезло. Мельничный скотник, любитель рыбалки и заядлый охотник Николай предложил мне сходить с ним на охоту в залив. То ли это были какие-то «морские» утки, то ли  чайки такие. Назывались они здесь «лысками». Охота на  лысок  - традиционное увлечение местных парней и по сей день.
         Я очень обрадовался такому  приглашению, не смотря даже на некоторый ньюанс: у Николая не было собаки, пропала что ли, и он предложил мне ее заменить…
        Залив, вернее небольшой заливчик от большого Таманского, оказался  очень мелководным, и это обстоятельство спасло меня не только от утопления, но и от позора: я в свои тринадцать все еще не умел плавать…
        Охотники заходили с берега, а собаки и мальчишки, их заменяющие, гнали  лыску со стороны моря. Лыска снималась с воды и летела прямо на охотников. Пальба - как в Бородинском сражении: все в дыму, ничего не видно. Когда дым, наконец, рассеивается, все бросаются подбирать трофеи. Охотники кричат каждый своей собаке, показывают: где, чья птица на воде качается. Тут только успевай. Еще не известно, что опаснее: с собакой поспорить за птичью тушку, или с кем-нибудь из ее заменителей … 
        Вернулись мы довольные: Николай - охотой, а я - тем, что остался жив, хотя и нахлебался горько-соленой черноморской воды.
        Притащился я домой уставший, но счастливый: Николай выдал мне мою честно заработанную долю, убитую им (а может и не им?) птичку. Лыска была черная и мокрая, от нее не очень приятно пахло рыбой и водорослями.
        Родители с утра уезжали по делам. Обычно в таких случаях за старшего «официально» оставляли меня, но фактически они больше полагались на мудрость старого Джима. Обед нам мама оставляла на печке, а к ужину они, как правило, возвращались.  Пользуясь выпавшей нам свободой выбора, мы игнорировали мамины борщи и сочиняли всякие лакомые оригинальности: клубнику в сметане, гоголь-моголь… Я даже как-то пробовал печь оладьи. Экспериментировал на своих родных людях, да еще и таких маленьких. Как они только  живы остались?
         В этот раз, я отважился на совсем уж серьезный кулинарный шаг.  Мы с Наташкой посоветовались… и решили готовить суп из лыски. Почему-то мне пришло в голову сварить птичку целиком, и…, не ощипывая. Наверное, «слыхал звон…»
         Когда «мясо в перьях»  на наш с Наташкой взгляд «поспело», оказалось, что  прав я был только наполовину. Перья  хорошо выскакивали из вареной лыски, и… продолжали вариться дальше в так называемом  бульоне. Бульон был оригинального черного цвета. Запах – отвратительный. Вкус – лучше не вспоминать - до сих пор воротит. Но, чтобы труды наши не пропали зря, мы все-таки эту птичку вдвоем с Наташкой одолели…
          Еще оду деталь, оказывается, я не учел: потрошить птицу все же лучше  перед тем, как ее варить, а не после…  Женька наотрез отказывался даже попробовать «белое» мясо, а мы с сестренкой из принципа мужественно обглодали пахнущие рыбой косточки. Бульон, конечно, пришлось вылить. Надо признать изысканность вкуса мельничных овчарок: ни одна из них не рискнула его даже лизнуть. Собаки нюхали эту жижу и брезгливо отворачивались. Недоумевали: как люди такое едят?
       Сколько лет прошло, а мы, как  встретимся с братиком и сестрою за столом воспоминаний, так без этой истории не обходится. «Что же это  было, брат? Суп? Бульон? Или что?»