Моё дедство

   Ребёнку тяжело во взрослой компании: сидят, болтают чепуху разную, да ещё и ржут над этой всякой глупостью. Тьфу! Сынок встал и удалился в ванную комнату. Я - за ним.
 - Может, постирать что-нибудь? - говорит.
 - Ну постирай, - соглашаюсь с сыночком, - вот футболка… вот ещё что-то, вот… ну и вот ещё, так… стиральный порошок… вот. Дерзай! Через некоторое время захожу: работа кипит! На полу море разливанное воды пенной (переборщил чуток со стиральным порошком), борта ванны залеплены постиранными (но не простиранными) вещами. «Папа, развесь, - делово кивает Деня на результаты своей работы, - и дай ещё чего-нибудь». Услужливо развешиваю, даю ещё «чего-нибудь» и с гордостью (тоже поучаствовал) удаляюсь. Вскоре, видимо, закончив с постирушками, в дверном проёме появляется такое Деловое Нечто: от горшка два вершка, в рубашке, с закатанными по локоть рукавами; мокрый с ног до головы, увенчанной светлыми кудрями; плечи приподняты, руки расставлены в стороны-вниз, ладонями с растопыренными пальцами к публике. «Может, ещё чего-нибудь поделать…» - и глазами на озабоченном лице ищет, к чему бы эти пальчики приложить.
   Главная забота у человека – что-нибудь делать, в отличие от братьев наших меньших. Причём, результат действия вторичен, первично – действие. Потому что на единицу массы этот кучерявый бестия потребляет примерно в пять раз больше энергии, чем другие обезьяны. А также слоны, крокотигры и бегежмоты. И всё это надо тратить, а иначе, как говорит Люся сто раз на дню Луше: «Девочка одна кушала-кушала, кушала-кушала и - лопнула!».
   «Что бы поделать-то?» - решали мы вечный вопрос во дворе. «Пойдём в школе стекло разобьём…». – «А пойдём!». И разбили ведь! И школу любили, и учителей уважали, а стёкла зачем бить? Дык, надо ведь что-то делать!
   «Может ещё что-нибудь поделать?» - решали мы накануне Нового года в компании коллег. «А давай, детей сотрудников факультета поздравим! Дед Мороз, Снегурочка… вот деткам радости будет». - «А давай!». Повзрослели, голубчики, мозги стали по другим каналам энергию направлять. Да, а вы гимнастов видели? Им бы только покувыркаться, вверх тормашками постоять, сальто покрутить, да ведь? - жутко они это дело любят. А вне зала гимнастов видели? Да то же самое: лишь бы каким-нибудь макаром на ушах постоять. Или даже походить. Вот Снегурка у меня оказалась из гимнасток. Неосмотрительно-жаркого характера женщина. «Посох где? Кто костюмы доставал? Нос оборвать!» - ужаснулась и тут же взъерепенилась она, когда мы облачились в соответствующие ролевому статусу костюмы.
 - Почему нос-то?
 - Потому что из гуманных соображений лучше нос!
 - Да ладно, - говорю, - так обойдусь, руки мешком заняты будут, а вместо посоха ногой притопывать буду. Да и возни без него меньше, без посоха-то.
 - Какой ты к чёрту без посоха дед Мороз?! Вот ты кто без посоха! - воскликнула она, добавив существительное с прилагательным, которые произносить в данном случае у меня язык не поворачивается. Быть «вот ты кто» с этими наворотами мне сразу не захотелось. «Посох нужен! Не поеду без посоха!» – завопил я и для подтверждения твёрдости своего намерения топнул ногой так, что аж в голове зазвенело. Пока я приходил в чувство, по Снегуркиному повелению, Валериному исполнению (наш кучер, управляющий сотней с лишним лошадей одной левой) искомое было найдено.
 - Вот! Держи. – Предо мной предстало древко от знамени. В навершии, сделанном в виде наконечника копья, красовались серп, молот и звезда.
 - Это скорее копьё, чем посох.
 -Это, Дедушка Мороз – по-сох, - грозно сказал Валера.
 - Это, Дедушка Мороз – посох! - ещё грознее сказала Снегурочка.
 - Да посох, посох, - быстро согласился я. А как мы его возить-то будем? В нём два с лишним метра росту…
 - Это мои проблемы, - отрезал Валера и мы: дыга-дын, дыга-дын, дыга-дын, дыга-дын  – помчались до отпрыска Сергея Юрьевича, живущего неподалёку от нашей альма-матер.
   Нас ждали, к приходу готовились. Радости родителей не было предела: «Ура! Дедушка Мороз! Снегурочка! Ждём, ждём, готовились! Ура!!!» - прыгали Сергей Юрьевич с супругой.
 - Ребёнок-то где? – спрашиваю, не увидев среди встречающих маленького Юрку.
 - Проходи, проходи, - подталкивая меня в спину на кухню, заторопил события Сергей Юрьевич.
 - А ребёнок-то где? – повторяюсь, не увидев и на кухне маленького Юрку.
 - А! Махнул рукой в сторону комнаты Сергей Юрьевич, другой разливая горячее вино по стопкам.
 - Прежде чем выпить за наступающий Новый год, давайте проводим прошедший, - начал Сергей Юрьевич.
 - Ребёнок-то где? – прервал я его.
 - Я тебя прерывал?
 - А я ещё ничего и не говорил…
 - Вот и молчи.
   Продолжение тоста было ярким, не без пафоса, который искусно может напустить Сергей Юрьевич, с обилием непонятных существительных, но зато очень понятных глаголов и прилагательных, что, даже для подготовленного слушателя, действует завораживающе. Не выпить за этот фонтан красноречия было бы непозволительным грехом. И тут надо заметить, что я, когда трезвый, то похож сразу и на маму, и на папу: спокойный, рассудительный, других людей даже послушать могу. Когда же хоть одна рюмашка оросит горло, я становлюсь «ну вылитый Катенька». «Пошла плясать по одной доске, не ругай меня мать, я и так в тоске!» - после первой вставала маменька из-за стола, пускаясь в пляс. И окружающие всерьёз и надолго лишались спокойствия, являющегося главной причиной уныния.
   Между первой и второй свой вопрос «ребёнок-то где» я пропустил, между второй и третьей я про него забыл начисто. Но! Женщины… Всё помнят, заразы: «Ну, а сейчас пойдём поздравлять Юрика». И мы пошли отрабатывать номер. «А как же я?» – донеслось из кухни: большой ребёнок сидел один и чуть не плакал от обиды: его покинули Дед Мороз и Снегурочка.
   К нашему немалому удивлению сюжетец повторился и на второй, и на последующих явочных квартирах. Нам приходилось прилагать огромные усилия, чтобы получить доступ к детским сердцам, трепыхающимся в тщедушных тельцах: родители давили их массой. По мере прибавления хмеля в головах деда и внучечки пропорционально улетучивались слова разработанного сценария и чем дальше, тем больше приходилось импровизировать, да так, чтобы соответствовать тому, что вытворяет другой. Если Дед пел, Снегурка плясала; если Снегурка делала шпагат, Дед кувыркался; если Дед рассказывал стихотворение, Снегурка… чего только она не вытворяла! Валера приходил и силой уводил нас от срочно полюбившихся нам детишек, а таковыми нам стали все. А нам уже и этого было мало: никто на улице, попавший в поле нашего зрения, не оставался без поздравлений. И если подарочки мы берегли для своих, то на поцелуи и обнимания не скупились. Напоследок мы повстречали наших коллег по празднику и Валере пришлось здорово потрудиться, чтобы разобраться, где его Дед и Снегурка, а где чужие, попавшие под братоубийственную любовь конкурентов.
 - Какого чёрта ты увязалась с этим Дедом Морозом?! – ревниво выговаривал я своей Снегурке по дороге к последнему месту выступления.
 - Да ты же первый к его Снегурке начал приставать, а что мне оставалось делать?
 - А…
 - Всё! – рыкнул Валера, - хватит! Тиша, едем к тебе, не ругайтесь, вам ещё вместе работать.
   Ко мне домой первой ворвалась Снегурка. Денис стоял у входной двери на стуле. «Виталик! С Новым годом! – недуром заорала она, – тебя Виталик ведь зовут?»
Представляете: вам три года, и на вас тайфун обрушился? Тут хоть с чем можно согласиться, лишь бы в живых остаться. «Да», - согласно закивал головой Деня. Так мы его Виталиком и звали, а куда деваться? Стихотворение, в течение дня разучиваемое с мамой к приходу Деда Мороза, напрочь вылетело из его головы; песню в хороводе тоже не поддержал, но очень пристально рассматривал Деда Мороза. Занимало его два объекта: ботинки (вот прокололись, блин!) и руки. Так и ходил, переводя взгляд с одного на другое.
   «Господи, неужели всё это закончилось», – причитал, не веря своему счастью Валера, пока мы переодевались у меня в подъезде. «Для тебя, может, и закончилось, для нас же это только начало! Не конец же света, не последний Новый год… А что ты думаешь, - в ответ на мой вопросительный взгляд, продолжала Снегурочка, - на следующий год кто будет Дедморозиснегурочкой?
 - Мы?
 - Мы, Саша, мы. Если не мы, то кто? Так что на восстановление 365 дней, думаю, хватит.
   «Ей, мне кажется, понравилось, - размышлял я, поднимаясь к себе на этаж, - да и мне не безрадостно, если честно. Но утомительно-то как оказывается…», - шумело в голове.
   «Папа, папа! К нам Дед Мороз приходил, - встретил меня сынок, - настоящный!»- «Неужели?» - выпучил я глаза в удивлении. – Сыночка распирало от счастья и он рассказал, как они водили с Дедом и Снегурочкой хоровод, как громко пела Снегурочка, как ему всё это сильно понравилось. Потом приумолк, и: «Папа, а это не ты был Дед Мороз?» «Да нет, сынок, ты что? - отвечаю, - это был самый настоящий Дед Мороз, а я на работе был, так что не придумывай», - развеял я его сомнения и он потом всем рассказывал, как к нему приходил Настоящный Дед Мороз.
   Однако, года через два после этих событий мы ехали с Денисом в троллейбусе. День был морозный, сквозь стекло окна ничего не было видно. «Смотри, - говорю, - сынок, как Дед Мороз окна красиво разрисовал». Деня посмотрел на узоры и мне: «Ты?»
   Лет через двадцать мне навстречу идёт красивая молодая женщина.
 - Здравствуйте!
 - Здравствуйте, - и начинаю соображать, откуда счастье такое ни с того ни с сего привалило. – Не выпускница: такие не забываются и сразу узнаются. А Вы кто? – спрашиваю.
 - Вы Дедом Морозом у нас были. Мама моя у вас на факультете работала и вы приезжали нас поздравлять. Вы учили меня через стульчик барьерным шагом переходить. Во время перехода через барьер пятка должна быть ниже колена, во!
 - А на фига ниже колена-то?
 - А чтобы шаг первый был длинным.
 - Блин, сколько ж тебе лет-то было?
 - Шесть.
 - И всё помнишь?
 - Помню. Снегурка меня растягивала, чтобы я в шпагат села, думала - она меня порвёт. А ещё Вы кошек любите!
 - С чего это?
 - А Вы нашу кошечку всё хотели погладить, а она не давалась и, в конце концов, убежала под кровать.
 - И?
 - Да Вы её чуть копьём своим не проткнули, доставая оттуда.
 - Не копьё это было – посох.
 - Ну посох, и ещё вы мне стихотворение рассказывали: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем, восторгом чувственным, безумством, исступленьем…»
 - Достаточно. Как ты помнишь-то? Шесть лет ведь!
 - Да я только первую строчку запомнила, а остальное потом выучила. Оно такое эротичное…
 - Это я маме рассказывал.
 - Мне!
 - Ну, значит, тебя с мамой перепутал.
 - Да нет же!
 - Не детское стихотворение-то.
 - Да нормальное. А то знаете, всё было одно и то же: «Маленькой ёлочке холодно зимой, ме-ме-ме, ме-ме-ме, ме-ме-ме-ме-ме!», даже гримасничая, она выглядела красиво.
 - А я вот себя в шесть лет-то и не помню нисколечко.
 - Потому что ярких событий у Вас не было, и никчёмно-то Вы прожили целых шесть лет.
 - Да не, я в три года себя помню: первый раз ногу сломал.
 - Вот! Я же говорю: яркие события запоминаются.
   Мда… «И делишь наконец мой пламень поневоле!» «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»
И Таня оказалась права, сбылось её пророчество насчёт «Дедморозиснегурочка».
   Очередной Новый год (не помню какой уже по счёту) мы отмечали всем факультетом: представление на сцене, потом дискотека. Был - как и положено - написан сценарий, причём в стихах; исполнители подобраны, роли выучены, отрепетированы. Наступил час «Ы».
   Выступаем. Полчаса – полёт нормальный, всё по плану, осталась последняя сцена. Суть её в том, что сидят за столом нехорошие парни и, как у нас говорится – «усугубляют». А потом приходит Дедморозиснегурочка, совестят их и они становятся парнями хорошими. Что лыбитесь? – сказка ведь.
   На сцене разворачивается действо, мы в засаде: наблюдаем со стороны за кулисами и ждём своего выхода. За столом парни разливают по чуть-чуть в гранёные стаканы содержимое первой бутылки. Главный их говорит слова, все чокаются, выпивают. И всё так натурально получается: у кого-то блаженство на лице, кто-то в себя ушёл, видимо, отслеживая путь напитка по организму, а у кого-то даже дыхание перехватило. «Надо же, - думаю, - молодцы-то какие, на репетициях так не получалось. Могут, могут собраться ребятки в нужный момент!». Встаёт второй тостующий: «Что по глоточку? У нас так не принято, полный! И точка…» - «Требую продолжения банкета!», - продолжил третий, грохнув стаканом об стол. И все взоры на Главного: он у них разливающий. «Что-то, думаю, - не по сценарию, хотя так-то и ничего, последний только в рифму не попал». А Главный разливает, но по половинке, призывая членов группы к благоразумию: «Окститесь! На нас же люди смотрят…». – «Да мы же плохие пацаны, нам положено!» - возражают ему. А мы со Снегуркой всё ждём слов, после которых нам нужно выходить, а их всё нет и нет. Но уже стало интересно, чем весь это импровизированный концерт закончится, и потому - ждём-с. Актёры перешли на прозу, но как она поэтично у них звучит! Да и зал хорошо игру принимает: смеётся, аплодирует. И вот Евгений (в роли Главного) уже привлекает наше к себе внимание, и рукой исподтишка приглашает нас на сцену. Мы выходим. Нас встречает взрыв неподдельного восторга всей этой братии: с мест повскакивали, за стол усаживают, стакашек наполняют, подносят: «Ну-ка Дедушка Мороз, давайте за Новый год с нами выпьем!» - щерятся и заговорщицки подмигивают. «Ага, - думаю, - худо-бедно процесс входит в сценарное русло, как бы его в нём удержать». И не удерживаю, потому что в поднесённом стакане не вода – водка! (а по сценарию я от неё должен был отказаться). Тут мне стало ещё интересней, чем всё это закончится и, найдя отверстие между усами и бородой, выпиваю. «Ну и… Дальше-то что?» - мозги мысль в башку выдали. Ту же самую мысль я прочёл и на рожах своих собутыльников, видимо, осознавших серьёзность создавшейся ситуёвины. «А фиг ли, - думаю, - не всё вам дурковать». И как запричитаю: «Ох, какая гадость, какая же гадость этот нехороший напиток! какая гадость!» - чуть не реву уже, потому что другие слова в голову не идут. «Ну-ка ну-ка ну-ка…», - приходят на помощь мне плохие пацаны и допивают, сволочи, всё, что осталось у них в стаканах. «Какая гадость!» - завыли они наперебой, стараясь ещё и жестами донести это до зрителей: кто хватался за голову, кто за живот, кто-то рвал на себе рубаху. Ну, в общем, живописно так получилось, любой бы режиссёр позавидовал. Тут отделяется один из них, подходит к краю сцены и грохается на колени. «Ну наконец-то, - думаю, - всё сейчас закончится». Осталось только этому окаянному покаяться, попросить прощения и дать слово, что никогда в жизни они ничего плохого делать не будут. Так вот - грохнулся. И молчит. Зал, только что ржавший во всю мощь натренированных лёгких, замер. Тишина… Удручающая тишина… Скоро она всем может надоесть. Из подмышки этого, предназначенного для покаяния, показывается голова и шепчет: «Александр Михайлович, я слова позабыл». Блин! И мне приходится объяснять залу, что от волнения у парня в «зобу дыханье спёрло», что от этого ему говорить трудно и начинаю озвучивать его слова, а он только в согласии кивает головой. Но зато красиво кивал, выразительно: зал по достоинству оценил его игру.
   Как рассказывал потом Евгений, ребята ни в какую не соглашались участвовать в концерте. Ну, как обычно: неохота, стесняются, кому-то домой надо на праздники уехать. Тогда он им пообещал сюрприз во время выступления и, зная, что Женька на выдумки хитёр, согласились. Сюрприз они ощутили с первым глотком, с которого и пошёл сбой в сценарии.
   И вот опять Новый год. 31-ого декабря поднимает наше семейство гуд домофона. «Ну кого чёрт принёс в такую рань, выспаться не дают, - бухчу на ходу, - кто?» - «Дед Мороз!» - слышу в трубке голос Дениса Дмитриевича, молодого моего коллеги.
А вечером ещё один: голос изменён до неузнаваемости, но глаза-то твои, Яша, я из тысяч пар узнаю.
Ну вот надо людям что-нибудь поделать… ёкалэмэнэ!


На фото: Смена пришла! Дедморозиснегурочка: Аня Полякова и Яков Сивченко, 31 декабря 2011 г.