Письмо

               

                Роман в стихах


             Мой Друг!
Нечаянное озаренье –
С высоколетия вершин –
Дарило сердцу вдохновенье,
Мозаику живых картин,
И размышления, и муки,
Воспоминания и звуки
Далёкой юности беспечной
В круговороте бесконечном,
Который называют жизнь.
Ударит в сердце утомлённом,
Живой водою напоённом,
Судьбы причудливый каприз…
Душой мы – на одной тропе.
Я посвящаю, Друг, тебе.

                Анатолий.

   Вместо предисловия.

Известно. Пушкин ваш кумир.
Он не оставил равнодушных.
Он чувствам открывает мир
Творением великодушным.
И я «онегинской» строфой,
Как позолоченной струной,
Рискну умы пошевелить
И чувства ваши оживить,
Тем критиков умножу рой,
Приму их яд, сарказма жало
И ненависти блеск кинжала….
Но с обнажённой головой,
Судья мой главный, между тем,
Затрону вечную из тем.
               
.
   «Жить без любви, быть может, просто,
   Но как на свете без любви прожить?»
                Н. Доризо.

            Глава первая.

                На меже
                1
Письмо. Невольно милый почерк,
Как провиденья скрытый перст,
Ему рисует с первых строчек
Татьянин образ – давний крест!
Воспоминания былого
Блеснули ярко, и жестоко
Сдавили сердце с новой силой
Обиды, век неугасимой,
Разящей через много лет.
Невольно опустились руки,
Былого оживились звуки,
И возродили жизни след,
Где билось пламя чувств, мечтаний,
Где крах надежд и боль страданий…
                2
Колеса стукнули, и лето
Осталось за окном вагона –
Ему знакомая примета –
Прощай, свобода, скоро школа.
С тоскою море созерцая,
Частицу сердца оставляя,
Печалью тихою смущён.
Ещё когда был не рождён,
Уж схоронил он здесь отца,
Совместно с матерью рыдая,
У ней под сердцем, ожидая
Явленья своего лица.
Ему четырнадцать уже,
Как говорится, – на меже,
                3
Где отрекаются от детства
Не пылким жестом и без слов,
И  не похоже то на бегство,
А незаметно, без узлов:
В мгновенье ль, в час ли, в день ли, в год –
Мы у распахнутых ворот!
Не умирает детство в нас:
Любимой сказочкой, подчас,
Порою вдруг как сон всплывает,
Уносит к милым берегам,
К туманным далям, к тем следам,
Что нас потом всю жизнь питают…
Его взгляд в море устремлён
И свое детство видит он.
                4
В пыли дорожной рыхлой, липкой
Ногою брызгал пыль струёй…
Привязанный к кровати ниткой
Сидел насупленный – цепной…
Весь садик дыбом встал однажды:
«Куда пропал шалун отважный?» –
Чердак-тюрьма закрыт, но пуст –
До крыши дотянулся куст…
В игрушках он любил движенье
И, ковыряя, замирал.
Что там внутри? Искал, искал,
Но находил он пораженье.
Игрушка больше не дышала
И рук умнее ожидала…
                5
Строптивый Каспий, шумов полный,
Волною дерзкою сбивает
Мальчонку храброго и ловко
Шипящей пеною хватает,
Но Крыма ласковое море
Не теребило его в споре
И он, лишенный всяких уз,
Ловил ручонками медуз.
Швырял на волны голыши,
На шлюпку лез и трогал вёсла,
И всё озвучивал и просто
Всё, что угодно, ворошил.
Но окрыляла его Радость,
Когда над ним вздымался парус.
                6
О, счастье детства! Детства глазки
Запечатлели берег Крыма.
Там детства дух, там детства краски
Легли на сердце очень мило
И с ним остались навсегда,
И, как заветная звезда,
Зовут, зовут и вечно манят,
Тоскою тихой сердце ранят,
Когда жестокая Судьба
Отнимет милые места,
Но цепью свяжет до креста,
Где б жизни не легла тропа...
Не знает наш малыш пока:
Война глядит издалека.
                7.
 Он пробегает беззаботно
 Крутой тропою шалуна
Туда, где вольно и свободно
Шумит лазурная волна,
Лаская Крыма берега,
Неисчислимые века.
Но, утомленный той волной,
Садился тихо, как больной,
И, обхватив свои колени,
Глядел, глядел за горизонт.
Душой летал над морем он.
Минут, часов, души паренья,
Не торопил, не упрекал
И сам не знал, что там искал.
                8
Ах, в мире нашем счастье зыбко,
И как-то так заведено:
Со счастьем, с долгою улыбкой,
Однако, жить не суждено.
Война вовсю гуляла где-то
И укрывала запад неба,
Но это вовсе не заря –
Чернее – чёрная дыра!
Нависло смертное дыханье
Над каждой, каждой головой.
Вдруг заслонило всё собой
Войны ужасное лобзанье.
Отчизна – как всегда, права –
Сказала главные слова:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…»
                9
Война – разлучница, убийца –
Своею тяжкою пятой
Крушит, не разбирая лица:
Очаг, семью, судьбу… Покой?
Нет, – боль израненным телам,
Однако, – вечный тем, кто там
Не на коленях – в Землю врос, 
Как Память Славы, Память Слез!..
По зову Родины и мать –
Сестрою в госпиталь плавучий,
А он, под ивою плакучей,
В детдоме мать остался ждать.
Расстались тихо у фонтана,
Там рыбка красная играла.               
                10
А море ласково синело,
Струило солнце мирный луч,
И ветерок качал несмело
Листок, журчит хрустальный ключ.
И тут же рядом: пушки – в небо,
На рейде корабли, а где-то
Вой, грохот, стоны, смерть – война!
В чём, человек, твоя вина?..
Вдруг объявилась, как из сказки,
Бабулька милая, забрала
(В пути невесть что испытала).
Перекрестилась, смежив глазки,
И месяц, больше проболтались
В товарняках, пока добрались.
                11
И довелось им угодить
Под беспощадную бомбёжку.
Да разве можно то забыть,
Как девочке пробило ножку
Осколком с рваными краями
И смерть с голодными глазами?
А тот недетской боли крик
До глубины души проник…
На каждой станции кричали:
«Где кипяток? Где кипяток?»
И снова, снова на восток
Колеса рельсами стучали.
И это было, было, было!
На сердце камешком застыло...
                12
О, как понять, что мы храним,
Храним всю жизнь, до гроба,
А что забвенью предадим
И душу не кольнёт тревога?..
Война – войной, но детства сани
Дарили радости, печали. 
Игрушки канули в те дни.
Играли, как и чем они?
Родители – весь день в трудах –
Победу делали руками,
А дети, оставаясь сами,
Возились с тряпками в углах.
Фантазии из милых тряпок:
Наряды, куклы, даже мячик.
                13
И очень редко, иногда,
Мамаши брали до станка,
Под страхом грозного суда,
Кто дочь, кто малого сынка,
Чтоб там помыть дитя под душем.
И было бы, конечно, лучше,
Чтоб несмышленое дитя
Не оставляло там следа,
Но как-то Витя, друг-сосед,
Взял тайно два «карандаша».
Он счастлив, радостью дыша,
Таких не видели (Мой свет!).
Блеск красно-жёлтых цацек тех
Невольно наводил на грех. 
                14
Неизбалованные души!
И доброхотный друг-сосед,
Невольник чистой детской дружбы,
Не допуская в сердце бед,
Решил добром тем поделиться.
Где детской щедрости граница?
Усердно принялся за дело,
Напильником трехгранным смело.
Дружка послал за молотком.
За дверью друг. Рвануло вдруг,
А двери настежь, крик, испуг.
Людьми наполнился весь дом…
И больше нет у Вити глаза,
Два пальца улетели разом...
                15
Случались даже радости,
Как возвращался кто с войны.
Сходились все, кто мог прийти,
И до гудка …. С чувством вины,
С гудком прощались до гудка,
Чтоб слушать вновь фронтовика.
Но эта радость с горем рядом –
Убогий расстается с адом
Войны…. И к ним в окошко стук
Поднял за полночь. До гудка
Смех, слёзы в голос: «Ах, рука!» – 
В глазах и радость, и испуг.
То дядя нашего героя,
Отпив отмеренного горя,
                16
Свёл счёты полностью с войной.
Война лишь отхватила руку,
Но вот он дома и живой!
Да не один. Привёз супругу.
За руку – две и право жить!
Судьба мастак и пошалить…
В тылу для фронта и калека
Трудился в силу Человека!
Тыл, фронту отдавая всё,
Затягивал ремень потуже –
Гнал самолеты, танки, пушки –
Войны, толкая колесо,
До точки, где вздохнёт планета
Всей грудью радостно: «ПОБЕДА!»
                17
Война вползала грозной тучей,
Накрыла мраком часть Кавказа.
Страна пружиною могучей
Сжималась туго – до отказа.
Поднялась мщенья булава,
И, прянув, Волги тетива
Петлею мёртвою врага
Схватила крепко за рога!
На запад потекла война,
Как ночь от солнышка Победы
И люди, позабыв все беды,
Сплотились, как одна Волна,
Как Меч Возмездия и Славы,
Как Сила и как Грудь Державы.
                18
Стряхнул врагов Кавказ седой.
Дымились города, станицы.
Живые кров искали свой,
И в гнёзда возвращались птицы.
И наш герой дождался маму.
Рукою нежно трогал рану –
Печатью впилась на спине –
И гладил локон в седине.
И мама увезла его
В долину быстрого Баксана.
Судьба по-своему ласкала,
Храня героя своего.
Он полюбил эти места:
И скрип висячего моста,
                19
Который он качал до стона
Над буйно пляшущим Баксаном –
Восторги озорства лихого,
Неистового в нём вулкана;
И на горе чудесный пруд,
Как драгоценный изумруд, –
Тенистой зелени прохлада –
Для тела и души отрада;
Баксана норов своенравный:
Он летом – зверь бескомпромиссный,
Зимою же – ручной и чистый –
Ручей, воистину, хрустальный;
Великолепную картину
Всей панорамы на долину.
                20
Долина, раздвигая горы,
К равнине вышла на простор,
На Кызбурун  бросая взоры, –
Оплот последних диких гор.
А кверху, в горы убегая,
На дне ущелья пропадая,
Пестрит полями и лугами,
Садами, тучными стадами,
Селениями вдоль реки.
Баксан спешит, кипящий пеной,
Как на свиданье с милой девой,
И Малка  ждет его руки.
Долине горы шепчут лестно:
«Ах, ты прекрасна, как невеста!»…
                21
Ютились в комнате одной
Он с мамой, две её подруги.
Ходили в баню всей семьёй,
Какой вопрос, Гришук – пичуга,
Пока у малого дитя
Вдруг отступила слепота,
И бес вложил в уста вопросы,
Когда подруги были босы.
От женской бани отлучили,
Вполне признали в нём мужчину.
Он с мужиками, по почину,
В субботу голову мочили.
Так начинался жизни день,
И это первая ступень.
                22
Война. Война четвертый год!
Страна все мышцы напрягала.
Оскалом фриц  кривил свой рот –
Границы нить на место встала –
Заря Востока наступала
Ни звоном слов, ни блеском бала,
Но твердой поступью Солдата,
Трудом его родного брата!
Седые, женщины, подростки,
Все, кто стояли на ногах,
Лишь с крохой хлеба на зубах,
Станки крутили – подголоски,
В том хоре стонущей войны –
Герои времени они!...
                23
Когда б случилось что-то, где-то,
Мальчишки первые при том.
Припомнил он былое лето,
В тумане времени густом.
В высоком небе далеко
Плыл самолёт. Вдруг из него
Два белых вспыхнули цветка.
Солдаты, конного полка,
Коней седлали и аллюром
На перехват подаркам неба,
Чтоб те не затерялись где-то.
Доставили под караулом.
Лежали двое на земле,
Глаза и руки на узле.
                24
Чем потрясён был наш герой?
Большие скрученные руки,
Надёжно схвачены стропой,
И синих пальцев, пальцев крюки….
Их увезли, и интерес
Пропал к посланникам небес,
Но от Эльбруса потекли
Колонны серые в пыли.
Два дня, в рыдании немом,
Машины и телеги ныли:
Балкарцев спешно увозили
От дома, не схватив умом.
В душе ли, в сердце чьи-то руки
Навечно делают зарубки.
                25
Белов Григорий – в первый класс:
Крючки и палочки в тетради,
Все остальные, старше нас,
Писали на газетной глади.
«Непроливайку» все клевали
Стальным пером и успевали
Писать всего совсем чуть-чуть
И вновь перо надо макнуть.
А кляксы падали с пера
На парту, книжки и тетради
И клякса, я замечу кстати,
Царила! То её пора.
В чернилах руки, щёки, губы,
У первоклассников и зубы….
                26
Война уж догорала где-то.
Урок. Учитель объяснял.
Вдруг содрогнулась вся планета:
«ПО-БЕ-ДА!» – голос всё взорвал.
Учитель, школьники – к окну.
«Победа!» – как крылом взмахнув, –
Всех выплеснуло на простор.
Сердца воспламенил восторг,
Как лучезарное сиянье,
Не находя нигде границ:
Улыбки, слёзы, счастье лиц,
Объятья, возгласы, рыданья –
Мир ликования… ПОБЕДА!
Так много в этом слове света!
                27
Свет радости сияет в душах,
Которые устали ждать
Кто сына, кто отца, кто мужа
И кто утратил право ждать…
И наш герой стрельнул к окну,
Из школы ласточкой порхнул.
Летел, подхваченный волной.
Куда? Зачем? Само собой,
Не ведая о том, кричал:
«Победа!» – как блажной. Тот день
Качал его. Цвела сирень.
В объятиях нашел причал,
И мать светилась, улыбалась,
Слезою счастья умывалась….
                28
Отполыхал огонь войны.
Земля обуглилась, дымилась,
Но возрождалась жизнь страны,
Лишь в русло мира возвратилась.
Завалы смерти разгребали,
И лёгкой доли не искали
Войной натруженные руки.
Войны и запахи, и звуки
Забыть навеки, навсегда!
Героев павших – на гранит!
Их жизни в Память водрузить,
Не забывая никогда!
Потомок, обрати свой взгляд,
Здесь все бессмертные лежат!...
                29
А мы – свидетели войны –
Стреляли детскими глазами,
И пленным, жалости полны,
Кусочек хлеба подавали
От недостатка своего….
Ах, сколько, сколько полегло,    
Чтоб все забыли вкус войны
В объятьях мирной тишины.               
И костыляли по дорогам
«Обрубки» той войны. Уже
Они, со шрамом на душе,
Сошли в могилу понемногу.
Хлебнули горя своего,
Не упрекая никого…
                30
Забавы, детства шалости
С улыбкой стал припоминать:
И дерзости, и радости.
На сад порой водили рать
За сладкою малиною,
За абрикосом, сливою,
А коль попался, за разбой
Знакомили зад с крапивой.
Играли в клёк,  гоняли лямку
И битой гнули пятаки,
Водили за рекой полки
И прятались в кустах по парку,
Палили дерзкие костры,
Опасные для детворы.
                31
Таились разом  за бугром
И ждали. Что-то, что-то будет,      
Но ждать, терпенья нет,  и… Гром!
И, вздрогнув, дыбилась…. Не любит
Земля родная игры эти.
Тех лет, послевоенных, дети
Проказников похоронили,
Их имена уж позабыли….
Когда играли в партизаны,
Ловили, может быть «пытали»,
Но никогда не «убивали»,
А перевязывали «раны».
С «войны» веселою гурьбой
«Бойцы» спешили уж домой.
                32
И на Кавказе есть зима
С убранством белым и морозом.
Как гостья явится, сама
Шалит наперекор прогнозам.
Крутые горки окрыляют.
Коньками, санками летают
До ночи с утренней зари
Ватаги шумной детворы.
А кто на лыжах из бочонка
С бороздкой, выжженной прутком,
Летит с трамплина кувырком,
А рядом вьется собачонка,
Хвостом усиленно виляет,
В лицо лизнет и звонко лает.
                33
И снова верные друзья
Штурмуют горку и на старт.
Трамплина избежать нельзя.
Жестоко трусость судит брат.
На речке же иные планы:
Коньки с дощечкой  или сани,
В руках заострены штычки,
Что скрипкам ловкие смычки.
Руками ловко управляя,
Гоняли по реке в «пятнашки».
К спине прилипшие рубашки –
Воспоминанье детства рая.
Насколько позволяли дали, 
Штычками речку ковыряли.
                34
Да и юлу – обрезок рога –
Кнутом на речке покрутить…
Случалось солнышка забота
Заставит о зиме забыть.
Под ярким солнцем в синеве,
На нежной шёлковой траве,
Все обнажались до трусов,
Искали средь своих борцов.
Затем валялись просто так,
Дивясь причудам января –
Ослушника календаря.
Недолго помнили пустяк
Природы славной, шаловливой,
Из года в год неповторимой…
                35
Бежит вагон. Под мерный стук
В последний раз блеснуло море.
Домой тук-тук, домой тук-тук –
Объявится он дома вскоре.
Мечтою, обгоняя поезд,
Он сердце нежностью неволит
О маме, о друзьях, о школе…
И в том нестройном хороводе
Ему явился странный сон.
Сидит с Борисом он у пушки,
А рядом бегают зверушки.
Подходит к ним огромный слон.
Борису подаёт пакет:
«Слона зажарить на обед».
                36
Борис не выполнил приказ,
И Гришу наряжает в форму.
Наводят пушку в Чёрный Глаз.
Бабах! Идут к аэродрому.
Покинув гордый пьедестал,
Там их встречает генерал.
Борису подарил гитару,
Григорию – блестящих пару
Сапог. Подходят к самолёту.
Борис остался на земле,
А он летал, кружил во мгле….
Его вдруг разбудило что-то….
Он дома. Плещет радость встреч,
Чтоб всю разлуку в пепел сжечь.
                37
Душа Григория, с другой
Роднилась с детства дружбой чистой.
Делились временем, мечтой,
Делились всем и бескорыстно.
Лишь только раз тень пробежала
Меж ними, обнажая жало,
И тут же разрешили спор
На школьном ринге. Уговор:
«До первой крови будем биться», – 
В то никого не посвящая,
В душе себя за всё ругая.
Сошлись. И всё, как небылица…
Григорий дар хранит с тех пор.
Разбитый нос решил их спор.
                38
Заветный друг, Борис Сижажев,
Превосходил двумя годами,
В посёлок прибывший однажды,
Со скарбом, связанным узлами,
С его меньшой сестрицей Риммой         
И с мамой Нашхо (это имя),
И с бабушкою уж согбенной,
Но с добротою неизменной,
И поселились при больнице –
Для медработников юдоль –
Делили радости и соль.
Все нации – родные лица.
Глава семейства Мухаммед
Жизнь предал на алтарь побед…
                39
Что капля в море, в океане –
Солдата доля на войне.
Что капелька в одном стакане?
Солдатик в роте – свет в окне?
Плеснули роту из стакана
В огонь войны, потушишь пламя?
А пламя воет горячо.
А пламя требует: «Ещё!»
О сколько надобно Воды,
Чтоб погасить такой Пожар.
Чудовищной войны кошмар
Оставил страшные следы.
За каждой капелькою мир
Надежд, страстей, желаний пир…
                40
Григорий жадными глазами
Глядел на сверстника с отцом
Большущим, с крепкими руками
И чисто выбритым лицом.
Занозой в сердце эта боль
Вонзилась намертво настоль –
Возненавидел он сиротство
И безотцовщины уродство.
В душе страдал, что никогда
Не будет взят отцом на руки,
Подброшен к небу вихрем шутки,
И не оставят в нём следа
Ни сила, ни мужская ласка.
На сердце лёд, печали маска…
                41
Борис, что горная река,
Всегда спешит, всегда клокочет.
Ему так тесны берега –
Раздвинуть их всей силой хочет.
Творил библиотеку годы
Из малых средств, на бутерброды.
Придумал кукольный театр,
Пусть жил всего февраль и март,
Но натурально всё: и касса,
С артистами и зрителем,
На радость всем родителям.
Вершиной мастерства и класса –
Руке послушная струна,
Гитарой, домброю звеня.
                42
Душа артиста! А на сцене
Искусен, поражая всех,
И в зале просто цепенели.
Ему пророчили успех.
Театр – заветная мечта –
Мечтой остался навсегда
В объятьях жалких будней серых,
Нужды и уз его семейных.
Он верен слову своему,
А честь ему дороже жизни,
Шутник, но только не завистник.
Не досаждал он никому,
Терпеть не мог ни ссор, ни дрязги.
Любил веселье, песни, пляски.


               


                Глава вторая.

  Любовь и смерть

                1
Сияет солнце в зимний день.
Морозно там, где сумрак  тени.
Зимою солнцу рад и пень,
Живое покидает  щели.
Два дома – близнецы из камня –
Хранили тень, там снег не таял,
А голь, как водится, хитра,
И, поливая из ведра,
Каток придумали мальчишки.
Когда на улице зима,
Дел у мальчишек просто тьма.
Их не усадите за книжки.
И ласкам солнца вопреки,
Григорий, прихватив коньки,
                2
Спешит на маленький каток
К мальчишкам резвым резать лёд,
Но оказался одинок.
Печально «льдянки»  он берёт,
Присел на корточки у дома,
И привязал коньки уж оба,
Услышал цокот за углом:
Цок-цок, цок-цок, как метроном.
Григорий голову поднял
И обмер. Верите? Пред ним –
Небесный Ангел! Херувим!
Неловко на коньках стоял,
На стену, опершись рукой,
И с наклоненной головой,
                3
С улыбкой на него взирал,
Блистая синими глазами.
Вдруг мир обрушился, как вал.
Как лист, подхваченный ветрами,
Григорий на катке метался.
Ни перед кем не красовался.
Ему неведомая сила,
В иных мирах его носила.
Необычайное прозренье
Его на крылья подняло
И закружило, увлекло
В страну любви, в страну паренья,
Уж он во власти новых сил!
Кого же он боготворил?
                4
Невинное дитя Светлана
Впервые стала на коньки.
Бесхитростна, она не знала
Как сладостны и как горьки
Любви и грёзы, и томленье,
И сердца страстное стремленье
К тому, кто более всех мил,
Кого Господь благоволил
Целить любви сердечной раны,
И пожинать любви плоды:
Блаженство – Вышнего цветы
Иль утонуть в постыдной дряни…
Дремало сердце у Светланы,
Алмаза не открылись грани.

                5
И ей, конечно, невдомёк, 
Что уязвить кого-то можно,               
Коль непослушный ей конёк:
Стоять, держась за стенку, сложно.
И белокурая девчонка,
Глазами милого ребёнка,
Ловила таинство движений
И красоту коньков скольженье.
Григорий ничего не видел:
Ни лёд, ни пляшущий каток,
Светлану – вспыхнувший цветок….
Не на Земле он был, а выше –
Над ним Небес отверзся свод –
Коньком нещадно резал лёд.
                6
Светлана время постояла
И, не рискнув стать на ледок,
Домой коньками застучала,
Закончив первый свой урок.
Григорий резко развернулся,
Душой смущенной встрепенулся.
Растаял цокоток  коньков.
В тумане сладостных оков,
Не находя покою средство,
Смущенный тихо брёл домой,
Но думы всё о ней одной,
Вселившей чудное блаженство.
Случившемуся удивлён:
«Возможно ль? Я теперь влюблён!»
                7
И он вздохнул: «Зачем так глупо
Там, на катке, себя повёл?
Не восхищение, а скуку
Своим кривлянием навёл?»
О, будь в тот миг он не раним,
От стрел амуровых храним,
Он предложил бы смело руку,
Не допустил бы в сердце скуку,
На лёд ступила бы тогда.
И первый памятный урок
Мог завязать тот узелок,
Что не развяжешь никогда.
Толпою к нам спешат решенья,
Когда проходит миг смятенья.
                8
Уж он не тот, что был вчера,
Познал и грёзы и томленье,
Значимей стала жизнь двора,
Познал теперь уединенье.
Свои терзанья и волненья,
Восторги, грёзы и томленья
Открыл Борису, не таясь:
- Великой силы эта власть.
Не знаю, что со мной творится.
Весь мир какой-то не такой,
И я теперь совсем другой.
Я чувствую себя, как птица.
Куда-то хочется лететь.
Мне плакать хочется и петь.
                9
- Да ты влюбился. Кто она?
- Светлана, «каменных домов».
Сегодня на катке она, –
И не находит нужных слов.
Он улыбается смущенно,
И дышит как-то возбуждённо,
 - Она мне в душу заглянула
И всё во мне перевернула…
Борис схватил его в объятья
И тут же, отстранив, сказал:
 - И ты теперь любовь познал.
Не нужно этого бояться.
Мы с Томой любим, скоро год,
И твой теперь настал черёд…
                10
Григорий не находит места,
Все помыслы теперь о ней:
«О Небо! Как она прелестна!» –
Нет больше ничего важней.
Сам, утверждаясь в новой роли,
Твердит, помимо своей воли,
Он имя той…. Ещё вчера:
Как всякая с того двора,
В его глазах – объект атак.
Он мог толкнуть, как бы случайно,
Стрельнуть горохом в лоб ли тайно
И надерзить ей, просто так.
Есть детских шалостей шкала.
Теперь он выбит из седла.
                11
Она влечёт его незримо,
Как стрелку компаса магнит.
Всё непривычно, уязвимо,
Порою по ночам  не спит.
Пленённый, пылкою мечтой,
Слова готовит ей одной,
А утром детские сомненья
Одолевают, и волненья
Не покидают ни на миг.
Романов не читал задорных,
Не ведая о жизни оных.
Как говорят, врасплох застиг
Природы дар – большое чувство –
И ни малейшего искусства….
                12
Светлану – первенца ветвей –
Любили, баловали в меру,
И вкус послевоенных дней
Ей слаще был, чем им, к примеру.
В её семье достаток в доме.
Он с матушкою, вдовьей долей,
Сводили всё концы с концами
И цену жизни знали сами.
Ей всё легко, ей нет забот.
Доступно всё, что может папа:
И Оружейная палата,
Артек и снег на новый год!
Уж, коль захочется чего,
Ей доставалось сверх того…
                13
Когда любви струна проснётся,
Откроются любви глаза,
Как птица, сердце встрепенётся
И дрогнет близкая слеза,
И нет покоя на душе,
И мы невольники уже. 
Любовь отвергнуть – в нас нет сил.
Но кто из нас о том просил?
Одна, единственная в сердце,
Горит звездой новорождённой!
Григорий же, неискушённый,
Не подошёл к заветной дверце,
Не стукнул в милое окно,
Чтоб отворилось, вдруг, оно….
                14               
Играла голосом  Светлана
И куковала из окна,
И звонкое «ку-ку» взлетало,
Как птица, –  радости волна.
Григорий, как заворожённый,
Истомой сладкой опьянённый,
В тенистых прятался кустах,
Как караульный на часах,
Когда аккорды пианино
Неслись нестройно из окна –
Вокалом тешилась она, –
Но получалось очень мило.
Григорий же невольно млел,
Беззвучно те же песни пел….
                15
Светлана мягкими шагами –
Волною волос по плечам, –
При свете люстры с хрусталями,
Подходит робко к зеркалам.
Все  спят. Она, как мышь, украдкой
Рассталась с тёплою кроваткой,
Впервые стала с удивленьем
И непонятным ей волненьем
Себя нагую созерцать.
Девичье тело угловато
И бёдра слишком тонковаты,
И плечи под углом торчат,
И руки кажутся длинней….
Смутилась выходке своей.
                16
В сорочку быстро спрятав тело,
Расчёсывает волосы,
Ласкает, гладит, но уж смело,
А память лепит полосы:
Вот носик вздернутый чуть-чуть,
А оттопыренная грудь –
Нелепо в зеркале торчком – 
Смотрелась дерева сучком…
Смеясь и странному движенью,
И любопытству, и тревоге.
Она была на том пороге
Чудесного перерожденья…
Задув блистанье хрусталей,
В ночи с мечтами ей светлей.
                17
Набросив лёгонький халат,
Спешит, ей хочется наружу,
И мириады звёзд глядят
В её нетронутую душу.
Ей захотелось крикнуть им,
И звонким голосом своим
Поколебать вселенной струны
Бездонной блещущей лагуны….
А поутру, открыв глаза,
Светлана не спешит вставать,
Росу с ромашками топтать,
Но ловит птичьи голоса
И вторит мысленно пернатым,
Внимая звукам их богатым.
                18
Но солнце поднимает всех.
Захлопали уж в доме двери.
Светлана, зная свой успех,
С утра выводит птичьи трели:
Кукушкою, то иволгой
Или ещё, какой другой,
И звуки окрылённые –
Посланцы оживлённые –
Летели к солнцу, в синеву
Эфир вселенной возмущая,
И без ответа пропадая,
Бесследно тая наяву.
И восхищённою душой
Она летела за волной….
                19
В среде подруг она беспечна,
Смешливая и говорлива,
С мальчишками же бесконечно
Напряжена и бережлива.
В ней чувства плещут ярко, страстно,
Скрывать их было бы напрасно,
Играют ясно на лице,
Как чёткий оттиск на свинце.
Открыто сердце для походов
На дикие родные горы.
Заглядывала в лисьи норы,
Пугалась шуточных подвохов
И с визгом прочь летела серной….
Взгляд утопал тоской безмерной               
                20
В костре на ярких языках,
На искрах, восходящих в ночь,
А днём – на белых облаках,
Плывущих, в неизвестность прочь.
Склонялась к ландышу живому,
Как будто к другу дорогому:
Коснётся лика обаянье,
Улыбки нежное сиянье,
Но мир её – живая песня,
А голосок, что родничок.
Умолкнут птицы и сверчок,
Умолкнут все земные пенья,
Когда колеблет мир волной
Светланы голос неземной….
                21
Мальчишкам чужды сердца муки,
Пока их солнце  не взошло;
Делиться с ними – злая шутка,
Притом, не омрачив чело.
Светлана, – это божество!
И этой тайны  торжество
Уж не уступит  никому.
Не оказаться б самому
В огне язвительно-шутливом,
Уничтожающем во прах:
Позор, трагедия и крах!
И всё же он в душе счастливый:
Любил, страдал, но был своим,
И для друзей неуязвим….
                22
Три года канули в былом.
Герои выше ростом стали.
Но он ни словом, ни  пером
Чувств не сумел открыть Светлане.
Носил ту ношу, как святыню,
И оживить бы мог пустыню,
Когда б проснулся в нём поэт,
Родился бы любви сонет…
Господь замкнул его уста,
Но дал возможность наслаждаться
Случайной встречей, задыхаться
Волненьем трепетным всегда,
Воспринимая сердца муки,
Любви, чарующие звуки….
                23
А рядом с Гришей десять лет
За партою одной – Евгений.
Родства же душ меж ними нет,
И ненависти нет и тени.
Евгений всё особняком,
Но не считался чудаком.
Красив и статен, крепко сложен,
В кругу ребят был осторожен.
Учился только на отлично.
Всегда опрятен и послушен,
В общении он не был скучен.
Вращался в обществе приличном.
Был дядя у него в чинах,
В элитном доме жил в низах….
                24
Когда скрываешься в тени,
Задумчив, а в глазах томленье,
Когда на сердце соловьи,
Но при одной всегда в смятеньи,
Подметит всё же глаз пытливый
И потечёт ручей шутливый,
Насмешек рой и хохоток.
Сердечной тайны островок
Из тени явится наружу.
Уж запираться нет нужды
И откровения дрозды
Теплом согреют вашу душу.
Когда открылся человек,
Ему не спрятаться вовек.
                25
И до Евгения дошли,
Его тревожащие звуки.
Без мысли обострять углы,
Спросил Григория про слухи.
Григорий не кривил душой,               
Устал от скрытности такой.
Уж в том не видел он греха:
Живёт любовь, живёт века.
Евгений, вздрогнув, рубанул:
«Григорий, я люблю Светлану!» –
Как в кровоточащую рану
Огнём палящим ковырнул.
Безжалостны Амура стрелы.
Не ведает проказник меры.
                26
Евгений вовсе не лукавил.
Ему нисколько нелегко.
Он искренне любил Светлану
Любовью первой, глубоко.
Светлана знала, но она
Была строга с ним, холодна.
Ей нравились его вниманье,
Его усердные старанья,
Но раздражала его прыть
Казаться всех умней, значимей.
На сердце и тепло, и иней,
И потому умела скрыть
К нему своё расположенье.
В душе тревожное сомненье.
                27
Светлана замечала часто
Григория пристрастный взгляд,
На встречный – тут же уклонялся
Игрою в детский маскарад:
То отрешённость, то беспечность…
Догадки строила, конечно.
Её смущала его дерзость:
«Способен ли такой на нежность?
Он всё с мальчишками». Сей мир
Был чужд и непонятен ей.
Ложилась складка меж бровей:
«Не Гриша ли, мне сувенир
В карман пальто клал? И не раз», –
Не разрешить проблему в час.
                28
Желая все расставить точки,
Их пригласила на свой день,
Находит: жизни узелочки
Не так просты, и гуще тень.
Григорий робок и сконфужен
(С домами светскими не дружен).
Она за Гришей наблюдала.
Столь робкого его не знала,
И всё оставила, как есть
(Загадки,  домыслы, сомненья
Найдут со временем решенье),
Не позволяя себе сесть
В седло интриг и суеты,
Коль чувств размытые черты.
                29
Евгений был самоуверен,
Самолюбив, не в меру горд.
Всегда стремился быть примером,
Любил признание, почёт.
О Грише слух застал врасплох.
Он даже допустить не мог,
Что кто-то мир души нарушит –
К Светлане чувства обнаружит.
Не хочет верить слухам скверным:
«Чтоб Гришка Свету мог любить?
Зачем же так людей смешить?»
Ошеломлён, и откровенно,
Мириться, с этим не желая,
Он бросил вызов, защищая….
                30
Григорий свой прищурил взгляд
В глаза Евгению. Впервые
Растерянности горький яд
Вкусил он, и его борзые
Рванули в омут с головой,
Как будто нет стези иной:
- Ты ждёшь, что я отдам Светлану?
Тебя ли на коленях стану
Просить о милости такой? – 
Евгений тоже в драку лез,
Как будто ими правил бес:
- Светлане не бывать с тобой, –
Два петушка делили что,
Прав не имея ни на что?
                31
- Пусть разрешит всё поединок.
Идём. Сразимся за Баксаном, –
Не дожидаясь влаги с льдинок,
Вонзённых в сердце так нежданно.
В глазах – огонь, а в сердце – брань,
Как огнедышащий вулкан.
Не оставляя на потом,
Спешат, гонимые хлыстом
Безумства ревности  колючей.
Погасли солнце, небеса
И юной жизни голоса.
На них легли свинцовой тучей
Гордыня, ненависть и злоба.
Под гнётом чувств ослепли оба.
                32
Светлана встала между ними
Неодолимою стеной.
Они же не были чужими!
Теперь же, с буйной головой,
Как два оленя, два самца,
Готовы биться до конца.
Им нет нужды смотреть далёко,
Чтоб совести не знать упрёка.
Избрали страшную дуэль –
Души трепещущая рана.
А умирать им было рано.
В садах дурманящий апрель.
Любовь и жизнь, любовь и смерть,
Что можно в этом усмотреть?
                33
За речкой вздыбилась скала,
И к ней, как перст, прирос утёс.
Вершина гордого ствола
Не плешь – бурьян вместо волос,
И ненадёжная тропа –
Не умещается стопа –
Ведёт на этот пятачок.
Всего на семь шагов клочок
Твердыни, обрывался  вниз
На двадцать метров. А они
Решились сократить их дни,
Не осознав, что значит жизнь:
«Кто с пятачка живым вернётся,
Тому Светлана достаётся».
                34
Коль два козла на той тропе,
Что на обрыве, вдруг сошлись,
Но нет и мысли при себе,
Что оба вдруг сорвутся вниз,
И нет надежд на вразумленье.
Всё спешно, всё в уединенье
Уж решено: один ли оба
Сойдёт, сойдут во чрево гроба.
«Несчастный случай» всё покроет,
Умоет горькою слезой.
Сады покроются листвой,
Но горя матерей не смоет
Вновь нарождающийся день.
Нет! Незабвенна сына тень.
                35
Григорий дружен был с утёсом,
Там зажигал костры не раз.
Не утруждал себя вопросом:
«Опасно ли?» И в этот час
Он шёл на бой родной тропой,
Ведомый роковой Судьбой.
Ему всё было безразлично.
Шагал походкою привычной.
Ни страх, ни ненависть, ни злоба
И не развязка впереди –
Утёсу отдал роль судьи,
И не смотрел под крышку гроба.
Доверился своей звезде.
Вполне держал себя в узде.
                36
Евгений чужд был острых схем,
Ходил надёжною тропой.
Желаний не было совсем
С утёса гордого рукой
Махнуть, как Знаменем Победы.
И, повторяя имя Светы,
Он, с растревоженной душой,
Шагал неведомой тропой.
Готов был повернуть назад.
Помимо воли ноги сами
Под чью-то дудочку плясали,
А ревность застилала взгляд.
Григорий этого не знал,
И курс уверенно держал.
                37
Злой рок их приближает к цели,
И вот опасная тропа.
Они рассудком ослабели.
Гордыни юной скорлупа
Замкнула нужные слова…
Утёса гордая глава
Не ждала жертвоприношений.
Немилость вздорных отношений,
Не испросив любви Светланы,
Их вывела на ту тропу
Свою испытывать судьбу,
Не примирив души вулканы.
Григорий на утёс ступил
И в ожидании застыл.
               38
Евгений вовсе не был трусом,
Но все движения его
Сковало неуместным грузом
Волнения, и у него
В коленях дрожь и сердце бьётся,
А тело вдоль скалы простёрто.
Он ставит ногу на тропу,
А мыслями уже в гробу.
Другой ногою оступился,
Не удержался за карниз,
Пополз, пополз и быстро вниз,
И криком с миром он простился….
Внизу безжизненное тело
Глазами в никуда смотрело.
                39
Григорий на тропу, стрелой –
Охвачен бесконечным страхом –
Летел к подножью. Под скалой
Пал на колени перед прахом
И слёзы брызнули из глаз.
Он закричал – весь мир погас –
Уж ускользала нить рассудка,
Когда вдохнул плоды проступка.
Схватил хладеющую руку,
Прижал к груди своей и сник.
Народ бежал на Гришин крик.
Но кто отменит чью-то муку,
Когда свершилось, грянул рок?!
Бессильны жалость и упрёк….
                40
Как суетливая волна,
Толпа обоих их накрыла.
Многоголосая она
Григория всё тормошила,
Но, не добившись ничего,
Сама оставила его.
А он вместить  не мог никак:
«Всему виной неловкий шаг.
Уж лучше б оступился сам
Радетель глупости печальной,
Жестокости необычайной,
И душу б отдал небесам».
Увидел смерть, как жизни ось,
В нём что-то вдруг оборвалось.
                41
Он весь обмяк, и безысходность
Объяла гнётом душу, тело.
Пред ним отверзла чрево пропасть,
И нечто жуткое глядело
В его отравленную душу,
Но вырваться в тот миг наружу,
Ни сил, ни воли не имея,
Прервав дыхание, бледнея,
Не мог, а звон колоколов,
Иного слуха не касаясь,
Бил прямо в сердце, надрываясь,
Чугунной массой языков….
Не различал он никого.
Все – призраки вокруг него.
                42
Григорий снова на ногах,
Но встал не сам, его подняли,
И немощен он был в словах.
За плечи чьи-то руки взяли,
И отвели его домой.
«Евгений мёртв, а я живой», –
И с этим непомерным грузом
Жизнь показалась вдруг обузой…
Недолго он уединялся.
Его не трогали совсем.
Свидетель был, поведал всем,
Как Женя на тропе сорвался.
Но истиной владели двое,
Григорий всё поведал  Боре.
                43
Не состоялся поединок.
Их рассудил владыка Случай.
Жизнь – хрупкое созвездье льдинок.
Неверный шаг и там, под кручей,
Стоит печальный обелиск
И вопиет: «Цена за риск –
Доверить жизнь свою горам».
Но кто из нас внимал словам,
Написанным нам в назиданье?
Мы поступаем, как хотим,
И неразумностям своим
Всегда находим оправданье.
Ошибки наши нам дороже:
Следы в душе, порой – на коже.
                44
Укрылись листьями сады,
Печаль остыла, пахнут розы,
Лишь мать печальные цветы
Несёт жестокому утёсу.
Садится рядом с обелиском
На камень, наклоняясь низко.
О чём-то шепчут скорби губы,
Без слёз, по камням гладят руки
Тень сына…. И с тех горьких дней
Алеют маки, словно кровь
Запечатлевшая любовь,
Но не поёт здесь соловей.
Стоит утёс, как на крови, –
Невольный жертвенник любви.
                45
Григорий не спешит к Светлане.
И мы растеряны когда,
Когда предстанет перед нами
Любви разбитая мечта.
«Куда девались страсти муки,
Любви, чарующие звуки?
А Серафим где? Улетел?
Колчан амуров опустел?»
Что скажет сердце за Светлану?
«Она и нет. Совсем иная.
Обыкновенная. Земная.
Где та, что нанесла мне рану?» – 
Отводит он холодный взгляд
Печальнее, чем зимний сад.
                46
Утратил вдруг, чем жил три года,
О чём мечтал и чем дышал.
Явилась чуждая свобода,
Которую не призывал.
Он будто вышел на перрон –
Хвост показал его вагон.
И мучает его вопрос:
«Где же причина грёз и слёз?
Если любовь, куда  девалась,
Та, что пылала, сердце жгла,
Как раскалённая игла?
Вдруг умерла? Души усталость?
Так что же есть она – любовь –
Страстями будоражит кровь?
                47
А может, всё перегорело,
Как в позабытом очаге,   
И сердце холодом одело,
И потонуло всё во мгле?»
На сердце – серая усмешка.
Уж не любовь, а головешка,
Обуглилась и почернела,
А горка серая из пепла
Сокрыла чудо-родники.
Волшебных струн умолкли звуки,
Угасли сладостные муки,
А сердца гулкие шаги,
Утратив силу красоты,
Пугают звоном пустоты.
                48
Евгения, быть может, тень
Дохнула завистью студеной
И погасила в сердце день
Затменьем ревности холодной?
Уж не тянулся за Жар-птицей,
Что стала прошлою страницей.
Любезно обращаясь к Свете,
Искал он вовсе не привета,
А истину на свой вопрос.
Но так и не найдя ответа,
Не беспокоил деву эту,
Познав душевный перекос.
Евгения хранил он тень.
Мог различить, где ночь, где день.
                49
Мы предаёмся нашим чувствам
И верим в эту сказку свято,
Но вдруг однажды станет пусто,
А сердце холодом объято,
И мы расстроены. Обидно!
Нам заблужденье очевидно,
Но чувств былых не презираем
И благодарно вспоминаем
Волшебный свет святой любви,
Мечтанья, грёзы и страданья,
Томленье в страсти, воздыханья,
Сжигающий огонь в крови...
И пусть любовь подобна яду,
Воспринимаем, как награду.
                50
Когда любовь коснулась сердца,
Ему четырнадцать! Таков
Едва, едва оставил детство.
А нынче отрок наш каков?
Не человек, а половина,
И школа держится ревниво
За вечный тезис неспроста,
То школы, школьная верста.
Никто не спорит, плод зелёный,
Не может содержать семью.
Пока он зрел, любовь – тю-тю!
А к зрелости, опустошённый –
Увы, утрачено зерно –
Живёт как крот, в душе темно….
                51
Пришла пора сказать «прости», –
Им школа распахнула двери 
В мир новый. Новые пути
Им выбирать – они не дети.
Все разлетелись кто куда.
Их увозили поезда:
Кого в Москву, кого в Ростов,
А тех в Баку, а он в Тамбов.
Профессий много – океан –
К чему душа лежит и есть
Способность утвердиться здесь,
На ниве той, коль выбор дан:
Она врачом, а он учитель,
Моряк, пилот или строитель.
                52
Звонок последний! Школьный бал!
И, нечто целое, – их класс,
Который десять лет взрастал,
Собрался, чтоб в последний раз
Взглянуть, скользнув, проникновенно,
Всё остаётся сокровенно,   
В хранилищах души живой,
И, как сосуд всем дорогой,
Упавший – брызги хрусталя, – 
И разлетелись семена.
А благодатная страна,
Как мать родная повела.
А в каждом семени росток.
Плод позже, а пока цветок.
                53
И разлетелись по дорожкам
Страны огромной, величавой.
Не поклонились ни порожкам
Родным, ни матери печальной.
И восходили на вершины
Своей судьбы и нет причины
Ругать Отечество своё,
Иначе это шельмовство.
Да, были те, что всё ловчили,
Взять не могли  умом, ни задом.
Протекции с особым вкладом –
«На лапу» – в люди выводили.
Но в основном своим трудом
Была возможность строить дом….
                54
Детей пугали, года два,
Легендой местного фольклора.
Как мальчик Женечка едва
Взобрался на утёс и вскоре
Утёс схватил его рукой,
Швырнул на камни головой.
Все видели, как Женя падал
И долго горько, горько плакал.
Потом легенда умерла.
Лишь обелиск напоминал
«Несчастный случай» серых скал.
Я видел сам, как детвора
Махали с гордого утёса,
И нет упрёка, нет вопроса…
                55
Наряд лесов всё устилает 
Ковром, шуршащим под ногами,
И солнце, чуть поднявшись за день,
Шлёт бледный луч, прощаясь с нами,
Всё предавая холодам
Погоды серой и ветрам,
Забвению тепла Природы,
Капризам грустной непогоды.
Уж белый иней сединой
Ложится по утрам на травы.
Они уж хрупки и шершавы.
А тучи тяжкою толпой
Спешат упрятать луч прощальный
Поры плаксивой и печальной.
                56
Родная Русь, люблю тебя.
Не отвергай мои признанья.
Я, как умел, берёг тебя,
Теперь свидетель умиранья
России-матушки моей.
Мне боль от немощи сильней.
Люблю. Люблю! Люблю тебя,
Когда советская семья,
Без страха за своих детей,
Стояла крепко на ногах,
Когда  носила на руках
Тебе всегда родных детей,
Когда встречала сыновей
Ты у распахнутых дверей;
                57
Когда бесстрашно и сурово
Врагов карала ты мечом,
И слабым помогла не словом,
А предложив своё плечо;
Когда советский наш народ
Уверенно смотрел вперёд,
Держал серп, молот, жатвы колос!
Страна шагнула первой в Космос!
Но знаю и люблю иную:
Оболганную вкривь и вкось,
Обобранную всю насквозь,
Полуголодную, босую,
Где сыновья осиротели
И беспризорные голь-дети.
                58
Я за тебя сейчас боюсь
Многострадальная родная
И вымирающая Русь.
От водки, тихо вымирая,
Истаял русский наш народ
И так, шутя, на нет сойдёт               
Лет через десять ли пятнадцать,
От силы может через двадцать.
«Нет человека – нет проблем».
Народа нет и нет России!
Останутся следы в архиве.
Сценарий страшных, жутких схем
Нам Аллен Даллес подарил
Из кухни мира воротил.
                59
Да, я люблю тебя, Россия,
И верю, Бог не даст тебя
Распять на крест (просил и я),
Как Сына (тот народ любя).
А может ты уж на кресте,
Что на коломенской версте?
Не испустила ещё дух
И не замкнулся ещё круг –
Три горьких года с половиной –
Бог положил на одре быть,
Вторым пришествием сломить
Антихриста террор глумливый,
И ты бессмертия цветы
Вдохнёшь за горькие труды.



            

                Глава третья.
                Татьяна
                1
Григорий, воплотив мечты, –
Военный – познаёт науки,
Забыв, что в мире есть цветы.
За день натруженные руки,
Выводят матушке письмо
Не про армейское ярмо,
Не про тоску к родным краям,
Что часто пишут матерям.               
Письмо рисует ей картины
Армейских будней череду,
Курсантов дружную семью,
И нет в нём привкуса калины…
Мужали юноши в строю,
Хранили Родину свою.
                2
А с ними крепла и страна, –
Ковала мудрости ключи.
И силой умного огня
На Космос хлынули ручьи…
Я помню сорок пятый год.
Из пепла поднялся народ.
Преображался лик Земли
Заводы, города росли.
Прошло всего двенадцать лет,
И стала мировой державой!
И курс уверенно держала.
Ничто не предвещало бед.
Переболев большой войной,
Народ в труде искал покой…
                3
Григорий жил уж по минутам,
Расписанным по «Распорядку».
Когда умыться или кушать
И бегать утром на зарядку.
Успеть, чтоб пуговки блестели
На гимнастёрке и шинели, 
Заправлена была кровать,
Сугубо на армейский лад…
И всё бегом, и всё в строю,
Всё по команде, даже спать.
Не надо думать (благодать)
Про будней мелочей струю.
Все, как один, как механизм.
Всё по команде сверху вниз.
                4
И полтора часа досуг,
Когда почти себе хозяин,               
Средь суеты армейских вьюг,
Которыми уставом связан.
Всех тяготило лишь одно –
Чрезмерно узкое окно
Для выхода, порой, наружу.
Событие согреет душу
Разнообразием таким,
Надеждой милого знакомства
И даже, если улыбнётся,
Уютом дома дорогим.
Не все в субботу, воскресенье
Получат в город увольненье…
                5
Год канул, и спешит Григорий
Домой, ликующий душой.
Здесь отзвук, слаще всех мелодий,
Для ритмов сердца, дорогой.
Здесь уголок его России.
Есть на Земле места красивей,
Пусть к ним проснётся интерес,
Не дрогнет сердце так, как здесь.
И только здесь восторга трепет
Воспламеняет в сердце кровь –
Не преходящая любовь –
Огнём особенным согреет.
Впервые здесь взмахнул крылами.
Здесь дышит всё его следами.
                6
Григорий дома. Нет дороже
Для мамы гостя на Земле,
Но к сверстникам спешит он всё же
Без тени грусти на челе.
Григорий любит, любит маму.
Он свято помнит, помнит рану –
Печать чудовищной войны,
Но повзрослевшие сыны
Стыдятся чувств своих – напрасно, –
Забыв, что сердце матери,
Ранимей белой скатерти.
С годами это станет ясно,
Но запоздалым покаяньем
Уж не вернуть тех дней дыханье….
                7
Аллеи парка. Он с друзьями.
Пустые разговоры, смех,
А две девицы – всё кругами
И всё навстречу, как на грех.
И глаз с Григория не сводят,
И вновь на новый круг заходят.
И всё настолько откровенно
(Обычно чувства сокровенны),
Как бы отчаяния крик.
Григорий про себя отметил,
Но сделал вид, что не заметил.
Напрасные старанья их.
Однако, что это за птицы,
Вокруг порхают две девицы?
                8
Татьяна – меньшая сестра
Пыченко Юры, рядом жили
С тех пор, как гордый караван
Начальства снялся – все уплыли.
Куда? Совсем неважно нам.
Влечёт всех к сладким берегам.
Элитный дом уж стал обычным;
Обычным людям стал привычным.
Григорий раньше был у Юры
По юности былой делам,
Но сердце у него не там,
Чтоб Тани замечать фигуру.
А в годы прежние она
Была в него уж  влюблена.   
                9
Случилось это в новый год.
На школьной ёлке маскарад.
Григорий караулил вход,
Как будто найденный им клад,
С повязкой красной на руке,
При галстуке и в пиджаке,
И не пускал неприглашённых.
Татьяну, девочек смущённых,
Он силой власти осадил.
Татьяна обмерла едва
Услышала его слова:
«Малютки, спать!» – и не пустил.
Вдруг, Гриши карие глаза,
В душе отверзли небеса.
                10
Её как будто обожгло.
От глаз его, улыбки милой
Струилось чудное тепло
И притягательная сила.
Она охвачена волной,
Не в силах совладать с собой.
Познала сладкое томленье,
Души стремленье и волненье.
О нём! Увидеться бы с ним
В кино и в школе, где придётся,
Как только случай подвернётся,
Но, если приходил в дом к ним,
Она причины не искала,
И прочь из дома убегала.
                11
Григорий Танины уловки
Не принимал никак всерьёз.
Всё пропускал. Всё без обмолвки.
Не рассмотрел застывших слёз.
Её пристрастный глаз отметил:
Он тянется душою к Свете
И чёрной тучею легло
На юном сердце тяжело.
Но знала уж наверняка,
Что не встречаются они.
Надежды скромные огни
Нас манят в ночь издалека.
И затаилась для него,
Всё ждала часа своего.
                12
Григорий дома. Он приехал.
У Тани валится из рук,
Чтоб ни взяла. Ей не до смеха.
Все мысли крутятся вокруг:
«Он здесь. Он ниже этажом», –
Не может думать о другом.
Она с тревогами к подруге,
Свой груз развеять на досуге.
В глазах и радость, и испуг.
И без надежд на облегченье,
Подруге все свои сомненья
Она поведала не вдруг:
- Розита! Он уже приехал, -
На Розу выплеснула этак
                13
Татьяна крик своей души,
- Собой я вовсе не владею.
- Ой, Таня! Да ты вся дрожишь.
- Я думать ни о чём не смею.
Не знаю, как мне поступить.
Мне надо с ним поговорить.
- А если он тебя осудит?
- И пусть. Что будет, то и будет.
Он должен, должен это знать.
И ты поможешь мне. С тобой
Мне будет легче, чем одной,
С души весь груз мучений снять.
- Раз ты решилась, я готова, –
Иного не могло быть слова…
                14               
Однако взглянем на аллеи,
Где наш герой среди друзей.
Татьяна выглядит смелее.
Настало время. Не робей!
Она стремительно подходит.
Григория за руку ловит.
Кладёт записочку в ладонь.
Её рука словно огонь.
Отходит быстрым твёрдым шагом.
С подругой издали глядят
На поведение ребят.
Смущён Григорий, но, однако,
Друзьям степенно поклонился
И недалече удалился.
                15
Раскрыл записку. Лепестки!
Да, лепестки от розы алой.
И коротко, на две строки:
«Тебя люблю, но я устала.
Прошу, дай только объясниться».
Тетради бывшая страница
Дохнула на него огнём,
И сердце шевельнулось в нём,
Окаменелое давно.
Он бережно убрал посланье
И твёрдым шагом на свиданье,
Забыв товарищей, кино.
Предстал пред Танею. Она
Взволнована, слегка бледна.
                16
Григорий Тане улыбнулся
И отпустил её подругу.
Слегка её руки коснулся
И медленно пошли по кругу
Аллей тенистых – мир влюблённых –
Где много мест уединённых,
Любви свидетелей немых,
Готовых приютить и их.
И вот заговорила Таня:
- Я не могу так больше жить.
Я для себя должна решить, –
Вздохнула грудью, как ныряя,
- Ты помнишь новогодний бал?
Ты на дверях тогда стоял.
                17
- Да. Не пустил тогда я вас.
- Назвал малютками. С тех пор
Ждала. И вот настал мой час
Вести сей трудный разговор.
До той поры не знала я,
Что кто-то станет для меня
Причиной трепетных волнений,
Надежд и горестных сомнений.
Ты стал мучителем моим.
Боролась я, но всё напрасно.
Насилью сердце не подвластно.
А ты же был всегда чужим.
Лукавить сердцем я не стану.
Я знаю. Ты любил Светлану.
                18
- Ты не оставил мне надежды
На крохотный глоток вниманья.
Мои стремленья безуспешны.
Устала я от ожиданья,
Ведь ты меня не замечаешь.
Меня ты ветреной считаешь?
Решилась я на откровенье.
Переживу и униженье.
Уж осудила я себя.
Теперь готова ко всему,
Что ни случится, всё приму.
И это всё из-за тебя, –
И слёзы брызнули из глаз,
Совсем растратив сил запас.
                19
К груди прижал её неловко,
И розы нежный аромат
Вдохнул, а Танечку не только
Не осудил, но даже рад
Столь необычному свиданью
И милому её признанью. 
Она вдруг стала ему ближе,
После того, что он услышал.
Он нежно взял её за руки,
Взглянул в огромные глаза,
И благодарная слеза
Вмиг разрешила сердца муки.
Она впервые улыбнулась,
В плечо доверчиво уткнулась.
                20
Они бродили по аллеям
Остаток дня, ночь прихватив,
А мать её, за дочь болея,
Ждала, лозу уж обломив,
Но, их увидев, улыбнулась,
Лозу отбросив: «Эка юность!» – 
И, погрозив, несла домой
Тревогу, боль, но не покой.
Простились скоро, до утра.
Его же мысли все о Тане.
Григорий в розовом тумане,
И снится сон ему. Гора
Спускается с небес. Крутая.
Задача вовсе не простая:
                21
Сквозь тучи на вершину путь
Он проложить теперь обязан,
Одолевая тяжесть пут,
Которыми, как клеем связан
Он пробивается сквозь тучи
По трудной, и с шипами, круче.
И нет опоры под ногами,
Но он, слабеющий руками,
Одолевая тяжесть ног,
Карабкается всё к вершине.
Там видит Таню в паутине.
Трепещет: «Нужен бы рывок».
Паук весь чёрный и мохнатый
Спешит ласкать её, горбатый.    
                22
Григорий выбился из сил,
А сзади держит его кто-то.
Он обернулся. Прикусил
Губу, услышав его хохот.
Евгения дух или прах
Болтался на его ногах.
И леденящий душу ужас,
Как смерть костлявая, коснулся.
Вдруг вспышка яркая без грома.
Евгения пропал и след.
Он смотрит, и Татьяны нет,
И он карабкается снова.
А там паук расправил сеть:
Кто жаждет в гости залететь?
                23
Татьяна, кутаясь в тумане,
Переступила за черту.
Григорий тянется к Татьяне,
И провалился в пустоту.
Евгений рядом и хохочет,
Но поддержать его не хочет.
Из пустоты – лицо Светланы,
Клубятся белые туманы,
Она протягивает руки.
Григорий потянулся к ней,
И полетел ещё быстрей.
Нет сил, перенести те муки.
Толчок и вспышка…. На полу
Он мечется и весь в пылу.
                24
Мать наклоняется над ним:
- Не заболел бы ты, сынок, –
А он сознанием своим
В реальный мир войти не мог:
- Приснился мне кошмарный сон, –
И на кровать вернулся он.
А ночка, вещий сон приметив,
Закладывает судеб сети.
Рогатый месяц неприметно
Сглотнул далёкую звезду
И плещется в большом пруду,
А звёзд мерцанье безмятежно,
И их манящие лучи,
Как мироздания ключи,
                25
Нам открывают бездны мира
Ничтожество и младость наши,
Но человечество, игриво,
Походит больше на букашек,
Гонимых вечной суетой,
Порою гибели тропой,
Топча друг друга, пожирая,
Законы, совесть презирая,
И нет надежд на вразумленье.
Как будто Гения рука
Ведёт к закланию быка.
И нет надежды на спасенье.
Мы с вами наблюдаем это
И ждём над Родиной рассвета.
                26
А утром, улетевший сон,
Забыт, нисколько не тревожа.
Душа ликует – он влюблён –
И он спешит покинуть ложе.
Сомнения, тревоги в ночь,
Надежды утро гонит прочь.
И он спешит, стремится к ней –
На крыльях у её дверей.
Татьяна встретила его
Без тени робости, смятенья,
Лишь пламень лёгкого волненья
Румянцем пыхнул на него.
Взойдя на поприще любви,
Любовь не прячет головы.
                27
Татьяна пчёлкой хлопотливой,
С душой, заботливой рукой
Порядок в доме прихотливый
Вносила выдумки игрой.
Она всё режет, клеит, шьёт
Куда фантазия внесёт.
Ей чужды резкие движенья,
Но глубоки  души волненья.
Встаёт с зарёю, словно пташка,
Плетёт тяжёлую косу,
И босиком спешит в росу,
Над речкою топтать ромашки,
Войти в Баксан, песком кипящий,
Встречать рассвет, ко дню спешащий.
                28
И возвращается домой,
На крыльях бодрости и силы
С настроенной души струной,
Походкой гордой и красивой.
Цветы, цветы её пленяют,
Любовью сердце ей питают.
Но розы, розы – во главе,
В первейшей для души графе.
И не крутилась в зеркалах.
Лишь глянет мельком, для порядка,
Не собралась какая складка?
Все комнаты всегда в цветах,
Они друзья ей и подруги,
Средь них порхали две пичуги.
                29
Любила простенькие платья –
Творенья рук её умелых –
И мнилось ей вершиной счастья
Уют, заботы уз семейных.
Глаза её огромные,
Доверчивости полные,
На мир взирали с умиленьем,
С любовью, с редким откровеньем.
Читала разные романы,
Жюль Верна, сказки и стихи,
Сластёна – детские грехи.
Жила, не ведая обмана.
Татьяну многие любили,
Охотно дружбу с ней водили.
                30
Вплетает Таня васильки
С ромашками в косу – красиво.
Венок плетёт и мотыльки
Её в цветах уж окружили.
Она, как сказочный букет,
Как Флоры красочный портрет,
Плывёт над травами кругами,
С цветами шепчется, руками, 
Касаясь чуть, их гладит нежно.
Они головками кивают,
Своё лицо ей подставляют,
И в хороводе том чудесном
Гармония – игра цветов,
Симфония цветных тонов…
                31
Они весь отпуск – визави.
Он словно сказка, словно сон,
И чувства чистые любви
Григорий принял как закон.
Он восхищён её подарком.
И в ощущении прекрасном,
Подушке шепчет имя: «Таня!»
И бережёт любовь как знамя.
И сердце Тани торжествует!
Она с восторгом повторяет:
«Он мой! Меня он обожает.
Как я люблю – меня он любит!»
Потоки бурных чувств сошлись
В едином русле слова: Жизнь!
                32
Ни клятв, ни просьб, ни обещаний
При расставаньи не звучали.
Всё скреплено любви печатью
Уж в каждом сердце чрезвычайно.
Обговорили всё без слов.
Нет слов! Но крепче всех оков
Связали жаркие сердца
Надеждой славного венца.
На стыке стукнули колёса
И разлучили их на год,
Который всё-таки пройдёт,
И нет для них важней вопроса.
Установились между ними
Судьбы связующие нити.
                33
Через пространства и миры,
Через разлуку, ожиданье
Их письма – нежности дары – 
Как лучезарные свиданья.
Любовью письма их дышали
И руки их не уставали
Хранить светильник дорогой,
Питаемый живой водой.
И это чудное окно
Сближало любящие души,
Надёжность чувства обнаружив.
Терпенья их блеснуло дно –
Разлуки год растаял след –
И ярко вспыхнул встречи свет!
       34
Все также солнышко катилось,
Ворочал камни зверь-Баксан.
В аллеях парочки таились,
И мы продолжим их роман.
Не умерли живые чувства
Героев наших. Нам не грустно
Продолжить начатое дело,
Но чтоб оно не надоело
Опустим их блаженства дни,
Их встречи, взгляды, их мечты,
Слова, молчанье и цветы.
Уехал он и вновь они
В разлуке – старое кино.
Осталось только свет-окно.
        35
Полгода – малый срок планете,
А для влюбленных, –  это век.
Своим аршином всё на свете
Измерить хочет человек.
Предпочитает разум чувствам,
И поклоняется искусствам.
Такого общества салон
Порой бывает удивлён:
Вдруг появилось слово «спутник»
И покорило звёздный мир,
Любимым стало как кумир.
Пусть мал ещё и гибок прутик –
Творение советских рук,
Ума и дерзости, и мук.
      36
Мужали мальчики в шинелях,
Ремень же не душил талант –
Не только строевые пели.
Чекалин Юрий (был курсант)
Своею Музою воспел
И сердце воина задел
Волною чувств, игрою слов.
Григорий, по веленью снов,
Татьяне шлёт его старанье:
Весёлое и с милой рифмой
И с фабулою шаловливой.
Совсем безвинное посланье.
Я приведу его творенье,
Как ветерочка дуновенье.
               
«Веселый вечер мая.
По улицам гуляя,
Встречал я всюду ленты и банты.
И вот в лукавой ласке
Состроила мне глазки
Девушка моей мечты.
Судьба ж была нечуткой,
Сыграла злую шутку.
Теперь я сапогом топчу цветы,
Но я прекрасно знаю,

Что ждёт меня родная
Девушка моей мечты.
Не вечно быть курсантом.
Пробьют мои куранты.
И вот опять вокзалы и мосты.
Придёт конец разлуке
И мне протянет руки
Девушка моей мечты.
               
Но грёзы быстро тают,
А годы улетают.
Я к пушкам в мастерской пилю шплинты.
А там, где нету стужи,
Гуляет с юным мужем
Девушка моей мечты.
Когда-нибудь, быть может,
Случайно взглянет тоже
На письма, пожелтевшие листы.
В семейном мирном круге
О старом вспомнит друге
Девушка моей мечты».
                37
Откуда к нам приходят мысли?
Порой мелькнет, и нет. Ищи
Животрепещущие искры.
Где отыскать тех искр ключи?
Блеснула мысль и прочь ушла.
Пусть нет её, она зажгла
Другую, спящую в тени,
И та вибрирует, звенит,
Готовит острую стрелу,
Находит цель свою и грянет!
И мира достояньем станет
Под стать несущему крылу.
О, мыслей тайные пути,
Как в кладовые к вам войти?
   38
Хоть снег ещё лежит в долине,
Спешит скворец – весны гонец.
И сбросив зимние перины,
Весна предстала, наконец:
Подснежником, как удивленье,
Природы бурным пробужденьем,
Движеньем сока в каждом теле,
Ручьями, резвыми, как дети.
Весна обнимет всех теплом,
Согреет каждую былинку,
Разбудит каждую травинку,
Цветами выстелет кругом.
Весны неробкие шаги
На сердце каждое легли.

               
      

       Глава четвертая.
                Рок
                1               
Без тайной мысли, без намека
Он «Девушку моей мечты»
Татьяне шлёт. Ей одиноко.
Ей снятся по ночам цветы.
Ей грудь теснят весны той воды
При пробуждении природы,
А Гриша, Гриша так далёк.
Воспринимает как упрёк
Совсем невинное творенье
И злится на письма листок.
Пусть очень хрупкий, но ледок,
Её кольнул. Родил сомненье.
Она с годами поднималась
 И соком жизни наливалась.
                2
Чуть тронь, и соки брызнут  разом.
Татьяна слышит, как подруги
Вздыхают, внемлет их рассказам
Про поцелуи, ласки, руки…
Грустит – капризное дитя.
Каприз свой, выплеснув шутя,
Спешит с подругами на танцы.
Ей голову вскружили вальсы,
Вниманье выросших парней,
Непринужденный разговор,
Их неожиданный задор,
И на душе ей веселей.
Её держали чьи-то руки.
Есть оправдание: от скуки.
                3
А вальс кружил, кружил, кружил.
Она расслаблена, красива
(За кадром где-то Гриша был),
Взволнована и шаловлива…
Гедгахов Юрий, статный малый,
Как футболист – вполне удалый,
С густою чёрною копной
Волос (но славою худой),
На лацкане его заслуги.
Давно приметил он Татьяну,
Но оборона без изъяна
В пустые превращала звуки
Потуги хлюста и ловца,
Как Дон Жуана, хитреца.
                4
Но в этот вечер всё не так.
Татьяна вдруг великодушна
(Неужто сердце не маяк?
А может это и не нужно?)
Доверчивая, как дитя,
И даже Юрию, шутя,
Аллеей – Грише  дорогой –
Позволила в тот час домой
С улыбкой проводить себя.
И слушать сладкие тирады
(Им девочки всегда так рады),
Притом, нисколько не любя
Того, кто с ней шагает рядом,
Питаясь лести сладким ядом.
     5
Устала Таня, ожидая.
Её не шевелила месть.
В ней – жажда выплеснуть, играя,
Себя такой, какая есть.
Ей, руки согревая нежно,
Гедгахов ворковал прилежно…
Шагала, кутаясь, в тумане,
Без капельки негодованья,
Забыв про всё, что есть, что было.
Ведомая мужской рукой,
Ей, ощущать себя слугой
Той силы, очень, очень льстило,
И непонятный интерес,
И чувств непроходимый лес.
                6
Гедгахов распрощался чинно,
Не торопя событий ход,
Чтоб не вспугнуть её, наивно-
Доверчивой. Созреет плод…
Событиями дня сего
Не смущена и ей легко.
Слегка кружится голова,
И не находятся слова
Для осужденья своего.
«Меня Григорий не осудит
За эту шалость, если любит.
Ведь было – ровно ничего», –
Так думала она, когда
Ко сну готовилась… Беда!
     7
Григорий на занятиях.
И вдруг: «Пожар! Горят склады!»
Их взвод дежурный  – на ногах –
Спешит, спешит без суеты,
И каждый знает свой манёвр
Кому рукав, багор, топор.
Григорий в складе. Дым. Огонь.
Горящих тряпок чует вонь.
С брандспойтом он спешит к огню.
Дым ест глаза, и он споткнулся,
Руками и лицом воткнулся
В огонь. Скатился он к окну.
Рукав дал воду. Через стон
Он яростно сбивал огонь…
     8
Пожарники вступили в бой,
Григория на свет явили.
Он, как умел, владел собой.
Лицо и руки больно ныли…
В палатах госпиталя светлых,
На попечении умелых,
Григорий терпит перевязки
И утешительные сказки
Врачей, сестёр, своих друзей:
«Не важно для мужчин лицо.
Когда отмечено рубцом,
К нему внимательней, добрей.
Как знак таинственности, силы,
Как украшение носили».
                9
Читает он письмо Татьяны
(Ответ на то, что чуть задело)
И уловил: её устами
Чужое чувство овладело.
Не разбираясь, что и как,
Он пишет ей: «Один пустяк.
Споткнулся я. Нелепый случай
Стал для меня проблемой жгучей.
Уж я не тот, что знала ты.
О том теперь я хлопочу:
Тебя тиранить не хочу.
Прошу тебя, меня прости.
Свободна ты. Мне не пиши
И встреч со мною не ищи».
                10
Письмо не вмиг находит цель,
Летит почтовыми путями.
Был март, а нынче уж апрель
Бушует пышными садами…
Гедгахов с Танею – без ласки.
Уж не понадобятся маски,
Когда исполнена их роль.
Татьяна в трансе. Эта боль,
Обманутой так нагло, глупо
(Случилось с Таней так банально,
Чтоб описать все натурально),
Терзает сердце, ноет тупо.
Она с подушкою в слезах,
Со складкой горя на устах.
               11
В посёлке каждый на виду,
И не остались без вниманья,
И предано уж то суду –
Татьяны с Юрием свиданья.
Родители их (Гриши, Тани)
Об этом, как и все, узнали.
Мать Тани, видит как она
Задумчива и как бледна,
Не досаждала ей ничем,
Коль на вопросы нет ответа.
И, как зловещая примета,
Что не общается ни с кем.
Мать Гриши спрятала под спуд,
Не вынося того на суд.
                12
Письмо, как гром средь бела дня.
«Какой пустяк? И где споткнулся?
И почему свободна я?» –
В ней дух протеста встрепенулся.
Татьяна доверяет сердцу:
«Беда всегда находит дверцу,
Чтоб прихватить и мучить жертву,
И горюшка отмерить меру –
Её ужасная черта.
Уж ничего нельзя вернуть», –
Терзая раненую грудь, –
«Я потеряла навсегда
Любовь и жизнь свою напрасно.
Над нами Рок. Всё так ужасно».
                13
Она узнала от людей:
Григорий опалил лицо
И руки. И теперь уж ей
Он возвращает свет-кольцо.
«Но что лицо? Когда в душе
Сгорело всё дотла уже», –
И, убежав к себе, рыдала.
От безысходности страдала.
«Я больше не смогу смотреть
В его любимые глаза.
Мой грех не смоет ни слеза,
Ни реки слёз, быть может – смерть?» – 
А с убеждением таким,
Нет – намерениям благим…
                14
Повязки сняли и Григорий
Идёт знакомиться с собой:
«Что скажет критик в жизни строгий,
Когда предстанет пред тобой?»
Он много думал и предвидел,
Но то, что в зеркале увидел…
Его объял безмерный ужас
И даже Смерть души коснулась…
Врач-капитан к нему подходит.
«Что может он сказать ещё?»
По-братски тронул за плечо.
Глядит, и даже брови сводит,
И не отводит строгий взгляд,
На что обычно не глядят.
                15
Он улыбнулся, как-то мило,
И притянул его к себе,
Смотрел в глаза ему, не мимо:
- Я не могу солгать тебе.
Ты молод, холост, оттого
Лицо тебе важней всего.
Сегодня сняли мы повязки
И очевидно без подсказки,
Что это только лишь начало
По исправлению лица.
А для такого молодца
Командование изыскало
Возможность навести мосты
«Косметики и Красоты».
                16
- Там есть от бога мастера,
И не казни себя до срока,
Лишь начинается игра,
И предстоит тебе дорога.
Надеюсь первым видеть я
Твои счастливые глаза, –
И завершил рукопожатьем,
Мужским отеческим объятьем,
Вручая ниточку надежды.
Григорий улыбнулся робко,
А за окном, довольно громко,
Троллейбусы шумят как прежде….
Он, капитану на крыльцо,
Представил новое лицо.
                17
Как Феникс он восстал из пепла,
Целуя руки мастерам.
Душа ожила и запела,
Войдя в нерукотворный храм
Любви, надежды и добра.
Жизнь начинается с утра!
Глаза иначе смотрят в мир.
ЖИЗНЬ – драгоценный сувенир,
Чтоб вдруг не так распорядиться.
И эту ЖИЗНЬ ему вернули.
Звучали гимном сердца струны,
На крыльях он летел как птица.
Сияло счастье карих глаз,
Лица, не маски в этот раз.
                18
И Срубышек открыл объятья,
Как будто собственному сыну –
Сбылось былое предсказанье, –
Всё остальное отодвинув.
Вадим Ильич умел понять,
Как может человек страдать
И быть счастливым, став собой,
Поспорив с собственной Судьбой.
И дружбы запалив свечу,
Несли до гроба – пал Вадим.
Судьба ли Рок неотвратим?
Их жизнь – как он – сродни лучу.
Согретые его лучом,
Всю жизнь тепло хранят потом…
                19
Когда нам дышится свободно,
Не слышим ритмов сердца мы.
Когда привычно всё, удобно,
Вокруг чудесные холмы.
Не замечаем тех красот,
Которые не первый год
Питают нас. Мы, как столбы,
К привычному глухи, слепы,
Но ностальгия нас съедает,
Едва теряем их следы,
И бесполезные труды,
Как правило, не возвращают
Потерь нам близких, дорогих.
Не отыскать других таких…
                20
Художник может о предмете
Картин представить столько вам
Без сходства общего, заметьте,
Как точки зренья выбрал сам.
И так во всём, в любом заделе,
Игрою слов, на самом деле,
Находят нужную им цель,
И нашу мысль влекут на мель.
Научно строят убежденья.
Нелепости возводят в ранг
Той «истины», что ров, овраг
Уж есть вершина наслажденья.
А Истину утопят в грязь –
Искусно выполнена вязь…
                21
Григорий вновь в строю едином.
Он, примирившийся с лицом,
Воспрянул духом с юной силой,
Вполне проверенный огнём.
В него уверенность вошла,
Как цель, достигшая стрела.
В нём не угас огонь в груди,
Когда сумел свернуть с пути,
Отчаяния, сделав шаг,
Из сердца Таню удаляя.
На прежний путь всё возвращая,
Исполнив жизненный зигзаг,
С надеждой снова ищет шанс,
Не упуская даже час.
                22
Григорий пишет письма Тане
Одно, … седьмое, но она
Трепещет – жертва на аркане.
Ей щит – молчания стена.
Но не теряются надежды
На офицерские одежды,
На чувства чистые свои,
И предстоят ещё бои.
«О, как жестоко я обидел
Татьяну. Сердце ей разбил.
Я без надежды был, без сил.
Не мог мой разум всё предвидеть».
А время не сбавляет ход
И к выпуску готовит взвод.
                23
На взвод приходит разнарядка:
В десантные войска пять мест.
Умами правит лихорадка
И неприятия протест.
«Рождённый ползать не летает»
И даже мысли избегает,
Что может крылья обрести.
Он ищет торные пути.
Поддерживая молодцов,
Григорий шуткою стрельнул
И для «прыжка» взлетел на стул….
Не одолеть барьер умов
Без должного на то старанья,
Поймав минуточку вниманья,
                24
Он убеждает: «Парашют,
Надёжнее автомобиля.
Его бояться – грех, абсурд.
Мечта людей и наши крылья!
Особый транспорт для небес».
Ему вопрос наперерез:
«А ты б в десантники пошёл?» – 
Так наступают на мозоль.
«Пойду, когда предложат мне», –
И не лукавил, он готов
Примером быть для молодцов.
Григорий утром – на коне –
Идёт на медкомиссию,
Взяв добровольца миссию….
                25
В строю выпускников Григорий,
В парадной форме лейтенанта, 
На крыльях будущих викторий
Своих умений и таланта.
Училище открыло двери
И кадровые офицеры,
Не желторотые птенцы,
Разъехались во все концы
Великой Родины своей.
Но прежде – пулею домой,
Где радость встреч и пир горой,
И, разумеется же, к ней!
К своей единственной невесте,
И в чьих руках его же сердце.
                26
Но что Григорий ждал от встречи
С Татьяной? Мысленно не раз
Он упоительные речи
(С надеждой на природный бас),
Водил полками на сраженье,
Не допуская пораженья,
Чтоб сокрушить свою вину.
В Татьяне жаждал он жену.
Всё торопил и стук колёс….
Младое свойство торопливость
И некая ещё наивность,
Не видя главного – угроз.
Седая мудрость ценит время.
Проверит всё, ступая в стремя…
                27
Мать ждала сына терпеливо,
Считая месяцы и дни,
Но календарик торопила,
И вот он! Встретились они.
Она лицом уткнулась в грудь,
И слёзы счастья так, чуть-чуть,
Смочили китель офицеру.
Мать нежно гладил, глядя сверху,
Но мыслями он там, у Тани.
Потом за дверь и к ней в светлицу.
Увидел сердца голубицу.
Увидел после всех страданий.
Перехватило дух, дыханье.
Оцепенел. В устах – молчанье.
                28
Стояла Таня у окна.
Его приход – как боль в спине –
Хлестнул, и вздрогнула она.
Не раз ей виделись во сне
Картины настоящей встречи.
А в ожидании, конечно,
Лишь раны для души больной.
О, как ей справиться с собой?
Его глаза ей душу жгли,
А сердце колоколом билось.
Неотвратимое явилось,
Как раскалённые угли.
Она в смятении, бледна,
А с виду даже холодна.
                29
Стоял Григорий сам не свой,
Охваченный огнём волненья
И, презираемый собой.
Он ищет ноту объясненья.
Он ловит милые черты,
Глаза любви и чистоты,
Но бледностью её сражён,
А ум его опустошён.
Ему был важен первый бой.
Сжимая зубы, кулаки,
В лице блуждали желваки.
Григорий борется с собой.
Он ослабляет воротник
И тут же развязал язык….
                30
В Татьяне уживались две:
Одна, как прежде, любит Гришу, 
В глазах испуг и радость, свет,
Взволнована и часто дышит;
Другая – строгая судья.
Ему? Нет – собственному «я».
Отводит быстро хладный взгляд,
Над первой власть готова взять…
- Прости, что я тебя обидел.
Писал те строки, как во сне.
Любовь жива, живёт во мне.
За то себя возненавидел,
Что поспешил себя списать.
Теперь хочу вернуть назад,
                31
Что оборвал своей рукой,
Без малой капельки надежды,
И потерял в душе покой.
Урок жестокий для невежды, –
Татьяна глянула в глаза,
Сказала с дрожью голоса:
- Тобою данною  свободой,
Хочу воспользоваться. Модной
Становится она. Друзьями.
Судьба велит быть нам с тобой….
- Ты отвергаешь облик мой?
- В лице не вижу я изъяна.
- Я предлагаю сердце, руку
И чистых чувств моих поруку.
                32
Татьяна отвернулась резко
И не смогла сдержать рыданий –
Она как сломанная ветка –
Плотиной не сдержать страданий.
Григорий обнял милой плечи,
Но ей совсем не стало легче –
Её терзали те же «две».
Щекой прижался к голове,
Лежащей на  груди его,
И ничего не понимал.
И только крепче обнимал.
Он запах роз ловил. «Ого! -
Здесь жили запахи иные, -
Здесь запах роз совсем забыли».
                33
Два сердца, и в одной груди!?
Которое из двух любить?
Какое знаменем нести?
Которое из двух убить?
И вихри буйные в душе
На главном в жизни рубеже
Она как прежде любит Гришу,
Но как подстреленная птица –
Не опереться на крыло.
Болит. И  грозный приговор
Уж опустила, как топор.
А прежде в сердце всё цвело.
И слёзы – брызнувшую слабость –
Расценивайте как усталость.
                34
Всего не выплакать глазам.
Она от Гриши отстранилась
И предпочла слова слезам.
Сказала, что на ум явилось:
- Не торопи меня, Григорий.
Не будем вспоминать историй,
Ошибок, совершённых нами.
Доверься времени. Мы сами,
Ведомые Судьбой придём.
Куда? Не знаю я пока.
Надеждой пусть живёт строка,
Что мы построим общий дом.
Иди.  Ты только что с дороги.
Остынут голова и ноги….
                35
В смятении и озадачен.
Померк его надежды день.
Всё представлял себе иначе.
«Но в чём причина перемен?
Коль не лицо, тогда обида –
Причина, что любовь убита?
Иль умерла? (Как у него).
Но слёзы, слёзы отчего? –
Он загонял себя в тупик, –   
Я видел грусть в её глазах,
И скрыта боль в её словах,
И бледностью пугает лик.
А может быть она больна?
Свобода для чего нужна?»
                36
Сам не находит он ответа.
Какой начинки сей пирог?
«Дождаться времени совета» –
Свиданья первого итог…
Вдруг распахнулись с шумом двери,
И в комнату ворвались ветры:
Друзья и первым был Борис,
Нежданный, радостный сюрприз.
Григорий бросился в объятья
Мужские, крепкие и с хрустом.
И мыслей больше нет о грустном.
Друзья встречаются, как братья.
Смех, возгласы, пожатье рук,
Тарелок, стульев, ложек стук.
                37
Застолья шум. Все говорливы.
Всё, как на встрече у друзей.
В словах пустых и торопливых,
Все кажутся себе умней.
Кого-то слушать нет желанья
И напрягается старанье:
Сказать, учить, да всё равно.
Уж дирижирует вино.
Давно причину позабыв,
Доказывать потом друг другу
Свои уменья и заслугу
В кой мере кто самолюбив.
Коварством полные стаканы
Ждут жертву – Бахуса капканы.
                38
Любил Григорий мир застолья,
Гитары голос семиструнный
И песен русское приволье,
И пляски вихорь, эх, безумный.
Чурался только откровений,
«Правдоискателей» сомнений,
И предлагал всегда таким:
«Давай страданиям твоим
На трезву голову за чаем
Дадим оценку». Молодец –
Не лев, как прежде, но птенец,
И ратовать теперь не чает,
Забыв проблемы и порыв,
Палимый хмелем как нарыв.
                39
Застолье вылилось наружу,
Под хмелем виделся резон.
Нетвёрдо щупающих сушу,
В объятья принял стадион.
Откуда-то явился мяч
И памятный начался матч.
Григорий, как всегда, в воротах.
На этот раз уж при погонах.
По правому Борис нырнул
Под Мишу, словно в пустоту.
Савельев Толя, на беду,
Ногою землю ковырнул,
И, ухватив себя за ногу,
С мольбою обратился к Богу.
                40
А мяч скучал в штрафной один.
Григорий к Толе: «Что с ногой?»
Не находя других причин,
Команда – к речке, на покой.
Как уличённые  в грехе,
Они омылись в той реке.
Вода с Эльбруса, с ледника,
И холод – крепкая рука –
Хмель отсекает. Голова –
Свободная от власти хмеля.
Уладилось всё в мини-время.
Нога же, кажется крива
И объявились эскулапы –
Терзали с умным видом лапу.

         


         

         Глава пятая.
            Крушение надежд
                1
Борис с Григорием три года
Разлучены армейской службой.
Не связаны они зароком,
Но узами сердечной дружбы.
Как прежде, их сердца открыты
И чувства каждого излиты.
У Бори голос задрожал,
Когда он Грише рассказал:
- Не дождалась меня Тамара,
А вышла замуж. Родила.
Любовь и чувства предала
Ценой минутного угара.
Я с ней встречался, только тайно.
Она убита чрезвычайно, –
                2
Смахнув слезу, ломает прутик,
- Она ко мне любовь питает.
Я верю ей, она не крутит.
И вижу, как она страдает.
Прокляла уж грехи свои
И в руки просится мои.
Готов ребёнку стать отцом,
Ответственно, перед лицом
Судьбы. Но узел не развязан.
Когда бы не была женой,
Закон бы не был ей стеной.
Ей отступленья путь заказан.
Не обойти, не одолеть,
Неумолим закон, как смерть…
    3
Григорий, сострадая Боре,
Когда в душе у друга ночь,
Уж, отодвинув своё горе,
Всё ищет, как ему помочь:
- Я вижу, ты её простил,
И ты не раз себя спросил:
Как, почему случилось так?
Три года чувствам не пустяк.
И если Тома тебя любит,
Не важно вовсе, что и как…
Ужели не разрушить брак?
- Никто сей узел не разрубит.
Муж, вся его родня, – есть опыт –
Их даже кровь не остановит.
                4
- Законы гор для дев суровы,
Как покидают отчий дом.
Приняв замужества оковы,
Они рабы семьи потом.
Как птичка в клетке, может петь,
Но только ей не улететь, –
Борис умолк. Его молчанье –
Невыносимое страданье.
И нет ни проблеска надежды,
Нет разрешения узла,
И беспощадная пила
Судьбы по крошкам душу режет…
Баксан бурлил, рычал, стонал,
В теснине бился и рыдал…
                5
Любовь испытывать три года
И два – останется зола –
Нелепо, и сама Природа
Рвет всех законов удила:
Традиций, нравственных понятий,
Чинящих для любви препятствий,
И разрешает все нелепо,
Уродливо и даже слепо,
Ломая судьбы, разоряя
Само явление Любовь,
Им, оставляя только боль.
Любовь небесная, святая
Предстанет мачехою злой,   
Дымится в памяти больной…
                6             
Я как-то встретил эту сцену,
Кавказ большой, не важно где.
Мужчины знают себе цену –
Готовы доказать везде.
Воскресный день. И у базара
(Народ стремится до товара),
Он юн, счастливая улыбка
Прохожим. Бледная же «рыбка»,
Которою была вчера,
Под краном моет мужу ноги,
Не поднимая глаз с дороги.
Что это? Жизнь? А вдруг игра?
Ей не найти назад дороги, 
Уж бесполезны все тревоги….
                7
Душа мириться не желала.
К проблеме не найти ключи,
Не обнажив на то кинжала,
Как мог, хранил огонь свечи.
Он с Томою, встречались тайно
И убивались чрезвычайно…
Потом Тамару увезли
Навеки, завязав узлы,
А сердце Бори с ней в пути.
Оно всегда и всюду с ней,
Колотится ещё сильней –
Не умещается в груди.
Они на медленном огне…
Покоя не найти в вине.
     8
В вине лишь можно утонуть,
Если заглядывать в стакан,
Но не вернуть, не повернуть
Уж не исправить, как обман.
Удавкой жертву ждёт вино,
И, как в замедленном кино,
Ему прислуживать заставит,
А под конец совсем раздавит.
Браниться нет нужды на мир,
Когда находишь мир в стакане,
Добра и зла размыты грани,
А в жизни лишь один кумир.
Притом пролито море слёз,
Чтоб не принять это всерьёз….
                9
Григорий – за порог, Татьяна,
Как срубленный цветок, в кровать
Упала (вот она расплата),
И слёзы брызнули опять,
Нисколько груз не облегчая,
И, лишь подушке доверяя,
Свою любовь и боль свою,
На волоске над бездною.
Опять является Судья
И вновь берёт себе бразды,
И бесконечные суды
Терзают душу не щадя.
Мать постучала, но она
Предпочитала быть одна.
              10
Есть суд людей. Есть пересуды.
Есть суд закона, власти суд.
Есть суд души, не звон посуды,
А совести верховный суд!
Здесь истина перед глазами.
Здесь нет нужды вязать узлами.
Здесь и ответчик, и судья
Как бы единая семья.
Здесь не выносят суд наружу –
Все совершается внутри.
Здесь очищения костры,
Не согревающие душу.
Здесь и судья, и прокурор,
И адвокат, и приговор.
                11
Он вечером не у Татьяны.
По парку бродит он в смятеньи.
Где некогда они петляли,
Ещё живут, свежи их тени.
Присел – заветная скамья:
«Привет, родная! Это я».
Воспоминанья под луной
Нахлынули живой волной.
Их чёлн тогда не знал угрозы
Ни шторма, ни подводных скал.
Он в Море Счастья курс держал…
Как озаренье, вспомнил: «Розы!»
И, ухватив надежды нить,
Он выбрал путь, которым плыть.
                12
А утром Таня, как во сне,
Вдыхала розы аромат,
Лицом уткнувшись. На окне
Лежал букет. Её кружат
Воспоминания былого
Любимого и дорогого.
В лице улыбка, и румянец
Коснулся щёк, и сердца танец:
«Григорий! Это только он»,
И слёзы радости сердечной
После терзаний бесконечных
Впервые пали на бутон.
Она вдыхает аромат,
И в комнату заходит брат:
                13
- Откуда здесь так много роз? –
Татьяна улыбнулась мило.
Ни бледности, ни горьких слёз,   
В ней что-то, кажется, ожило.
И Юрий догадался сразу,
А заготовленную фразу
Унёс назад. Все знали в доме
Какое к ней пристало горе.
Ей розы отогрели сердце.
Надежды луч блеснул во мгле.
Как чудо-стрелка на игле,
Григорий сам находит средство:
В посёлке не считали роз,
Чтоб задавать о том вопрос.
                14
Простим же нашему герою
Непозволительную шалость.
Уж не дитя. Такой игрою
Татьяне он доставил радость.
Пред сном он думал, как она
Проснётся утром и с окна
Его букет опустит в вазу
И улыбнётся. Пусть не сразу,
Но улыбнётся непременно.
«Ей не остаться равнодушной
К цветам, и может стать радушной,
А это повод к перемене».
Печаль, оставив на потом,
Заснул Григорий крепким сном.
                15
Он утром не спешит к Татьяне,
Хоть нетерпение томит;
В его душе бушует пламя –
Как Таня встретит, – и гранит
Терпенья уступает. Он
Надеждою вооружён, –
Уж на пороге у неё.
Она оставила шитьё,
Навстречу поднялась и мило:
- Благодарю тебя за розы.
Они отводят все угрозы, –
Свой взгляд вдруг тут же опустила.
«Так улыбнулась всё ж она, –
Отметил Гриша, – Не бледна».
                16
-  Спасибо за твою улыбку.
Она маяк моей надежде,
И, может быть, ещё привыкну
К твоим урокам для невежды.
Прости. Я не хотел язвить.
Твою улыбку сохранить
Моё первейшее желанье.
Готов тропою ожиданья –
Идти, чтоб нам не навредить.
- Я принимаю этот путь.
И верю, что когда нибудь,
Связующая судьбы нить,
Не спутается в злой клубок,
Завяжет нужный узелок.
                17
И с той минуты между ними
Нет отчуждения стены,
Но в Тане те же «двое» жили:
От бога и от сатаны.
И постоянно в напряженьи
Её и чувства, и движенья,
Но эта скрытая струна
Для глаз сторонних не видна.
Григорий чувствовал сомненья,
Скрываемые от него.
Не ведая причин того,
Не домогался объясненья.
Старались, как могли, они
Вернуть былого счастья дни.
                18
Они всегда и всюду вместе
Под солнцем или под луной,
Но яд, доставшийся невесте,
Не позволяет ей фатой 
Покрыть нелепую оплошность.
И отвергается возможность
Прижать Григория к груди,
Не находя себе пути….
Растаял отпуск. Нет решенья.
Ни «да» не следует, ни «нет».
Усердно ищет он ответ,
Чтоб одолеть её сомненья.
Он вспомнил, что давным-давно
Аппендикс постучал в окно.
                19
И, чтобы разрешить проблему,
Пошёл к хирургу на поклон.
Не бог, какая теорема:
Тот видел этому резон.
Анализы всё подтвердили,
Его находке путь открыли.
К барьеру пригласил Татьяну:
- На операцию я лягу,
Притом, условия мои:
Ты мне становишься женой
И едешь в гарнизон со мной,
Забыв сомнения свои.
Татьяна приняла пари.
Не нужно время до зари….
                20
Надежды лёгкого труда
Наивные, по крайней мере.
Своим течением вода
Уносит нас в иные двери.
Тогда приходится иначе,
Чтоб не достали неудачи,
Искать по ходу средства, силы,
А впредь учитывать все мины….
Хирург рассчитывал на час,
Но канул час, другой и третий,
А он распутывает сети,
И наш Григорий в этот раз
Уж голос подаёт от боли,
Не скромен в выраженьях боле.
                21
Всё обошлось благополучно.
Григорий Тане говорит:
- Тебя неволить мне не нужно.
Сердечко пусть тебе велит.
Татьяна, Гришу обожая,
И сердцем жертву принимая,
Прониклась силой дивных чувств.
Её же мучит, точит грусть.
Она, как будто неживая,
Как похоронена живой.
Тяжёлый камень гробовой
Ей давит грудь, не отпуская.
Все неопределённости
Всегда на Тани совести.
                22
И этот отпуск канул в Лету.
Осталось два денька всего.
Борис привносит свою лепту
В амурные дела его.
Он их везёт в село одно,
Где в ЗАГСе  сыро и темно,
А на столе огромный кот.
Весь чёрный. И у Тани – пот
Холодный, по спине мурашки.
Хозяйка, с проседью, хромая,
Электриков, очки ругая,
Достала нужные бумажки,
Зажгла свою свет-керосинку,
Кота турнула по загривку…
                23
Татьяна сжалась, как-то сразу,
В глазах испуг, тоска…. Грешно!
Такое разве по заказу
Придумать можно для кино.
Такое снилось как-то Тане,
Как бы насмешка, испытанье,
Но всё реально, ощутимо,
И безысходность охватила
Её истерзанную душу.
Она молчала, машинально
Всё исполняла моментально,
Чтоб только выбраться наружу.
Такое странное начало
Хорошего не обещало.
                24
Свершилось. И молодожёны
Несут родителям поклон.
Родительские ахи, стоны:
«Да разве может быть резон?
Когда не спрошено согласье,
Не будет же в семье той счастья!»
Они же к их словам оглохли –
Не поворачивать оглобли.
Без осознания вины
Стояли с тихою улыбкой.
Всё сами, собственной тропинкой,
С трудом, но всё ж пришли они.
Столпы традиций вымирали,
А новые всё не рождали.
                25
И всё ж, как водится, сваты 
Смиренно сдвинули столы….
Ну что за свадьба без фаты?
Как воровство – из-под полы….
А в день другой Григорий в путь –
В дела армейские нырнуть.
Да надо думать о жене,
Начало, положив семье.
Он прибыл в полк, сменил эмблемы.
Армейский, дружный коллектив,
Традиционно искусив,
Его уж  принял без проблемы,
И в организме том военном
Частичкой стал обыкновенной.
                26
Нашёл он древнюю избушку,
Прилепленную на бугре,
С отдельным ходом комнатушку
С удобствами, что на дворе.
Едва вписался в новизну,
Он пригласил к себе жену.
Татьяна собиралась долго
(Не проходящая тревога).
Необходимость ехать к мужу
Её толкала, но она,
Совсем не ездила одна
Из дома, выглянув наружу.
Питаясь искоркой надежды,
Приехала уж в месяц снежный.
                27
Он встретил, сам – на полигон.
По плану – стрельбы боевые.
И три недели без него,
Совсем одна, и вороные
Больной души рванули вскачь.
Ах, силы нет, хоть плачь, не плачь.
Не дождалась она его –
Любовь и мужа своего.
Собралась тихо и сама,
Не сообщив родителям,
Её судьбы ревнителям,
Чтоб не сойти совсем с ума,
Уехала…. Но вот письмо.
Обман, предательство само!
                28
«Григорий! Я люблю другого
(Какая ложь). Да, – это Юра
Гедгахов. Я скрывала долго.
Такая уж моя натура.
Устала в прятки я играть.
За первой ложью встанет рать.
Во лжи я плавать не могу.
Решилась лучше убегу
От объяснений, уговоров,
От мелодрамы и вопросов,
От слёз моих с распухшим носом,
От бесполезных разговоров.
Не суждено, как ни крути,
Одной дорогой нам идти».
                29
Разбиты сердце и мечты.
Обмануты и все надежды.
Не возродить теперь мосты,
Хотя огонь горит как прежде.
Отчаяние, боль утраты,
В душе нет места для расплаты,
А разум вовсе не у дел
И первый волос поседел.
Жизнь кончена. Но жизнь иная
Туманно смотрит из окна.
Пусть перспектива не видна,
И для него она чужая….
В душе горит, горит огонь,
Но без надежд, не греет он.
                30
Григорий вспомнил вещий сон.
Паук весь чёрный и мохнатый,
В сетях Татьяна: «Это он –
Гедгахов Юрий волосатый.
Грудь, руки ноги и спина…
Кошмар! Но как могла она?..
Хотя, Амур стрельнёт в кого,
Не откреститься от него.
Но почему, когда был дома,
Мне ни друзья и ни враги,
Хотя я не держу долги,
Не обронили ни полслова?»…
Спешил он свидеться с женой,
Но встретился с пощёчиной.
                31
О, как снести такую рану?
«Я не любим», – так думал он –
«Но мне, пожалуй, надо в баню,
Смыть прошлое и полигон».
Жизнь изменила своё русло.
Судьбы завидное искусство:
Поставить так, а не иначе,
И пусть Пловец бранится, плачет,
Она влечёт его туда,
Где уготовано ему
Жить по велению сему.
Судьбы жестокая узда
Нам только кажется такой,
Когда нет воли над собой.
                32
И наш герой, теперь невольно,
Спешит совсем иной тропой,
Где время праздное привольно
Течёт, влечёт само собой.
Укрыто сердце за бронёй,
Принадлежа всегда одной,
И он в объятьях вихрей страсти,
Потворствуя их дикой власти,
Не мог взглянуть со стороны
Ни чувствами и ни умом,
Чтоб отыскать в себе самом
Безумный бег крутой волны.
Как ветром сорванный листок,
Он окунулся, в тот поток.
                33
Я опишу здесь день обычный.
А утро складывалось так,
Что всё становится привычным,
Любая мелочь и пустяк.
Зарядка (не всегда) с утра –
С гантелями его игра.
Потом холодная вода
Его готовит для труда.
Бритьё, подшить воротничок
На гимнастёрке в пять минут,
Прибраться в доме как-нибудь,
Газеты прочитать клочок,
Держась в троллейбусе за ручку,
В уме раскладывать получку.
                34
В полку – казарма и солдаты
С букетом воинских забот,
А после службы лейтенанты,
Без поиска иных красот,
Своих традиций не нарушив,
Звеня стаканами на ужин,
Решают дружно: «Будет рать
Девиц на танцах штурмовать!»
Задорно, весело, беспечно –
Их время – в жизни пошалить.
Потом придут другие жить,
В круговороте бесконечном,
Без шёпота, тревог в душе.
Фальшиво всё, как в муляже….
                35
Быт лейтенанта молодого,
Как детский взгляд, простой во всём.
Жилище это ли берлога
Представлю вам судить о том.
В избушке, рубленой давно,
И в день-деньской полутемно.
Заглядывает свет в окошко,
По мере сил своих, немножко.
Постель, у стенки под ковром,
Два стула, стол и умывальник,
Огромный шкаф – всему начальник –
Со всем, что прячется, добром.
Ведро с водой стоит на лавке,
А рядом ковшик – «наливайка».
                36
У входа вешалка со шторой,
Для обуви приспособленье.
На стенке полка, на которой
Дремало чьё-то вдохновенье.
Цветок и зеркало, журналы
На белой скатерти скучали.
Под койкой чемодан, гантели
На мир сквозь щелочку глядели.
Под жёлтым шёлком абажура
Струился нежный, мягкий свет.
Мирок, где резких теней нет,
Григорий называл «ажуром».
Хозяйка, скромная к оплате,
Стирала, прибирала в хате….
                37
Преобразует время жизнь,
Её привычки и устои.
Как за старинку ни держись,
Она в историю уходит.
Когда-то были и цвели,
Блистали шумные балы
И офицерские собранья –
Романтика и обаянье.
Переиначил новый век.
Уж не балы, а просто танцы,
И не кадриль – фокстрот и вальсы.
А ныне – море дискотек,
Опустошающего рока,
И он, как всё, живёт до срока.
                38
Слеталась молодёжь на танцы
В Дома Культуры, Офицеров.
Свои, испытывая шансы
В общении, таким манером.         
Там показать себя возможность,
Там отступала осторожность,
Там белый танец  позволял
Признаться: «Вы мой идеал».
Туда несли свои надежды,
Свои стремленья, ожиданья,
Свои мечтанья и желанья
На ветер ощущений  свежих.
Туда стекались всех пути.
Что можно лучшего найти?
                39
Дом Офицеров. Зал Колонный.
Блистают люстры, всё в движеньи,
И музыка, обняв колонны,
Выводит пары на круженье.
Вдоль стен предлинный стульев ряд.
Глаза танцующих блестят,
А не танцующие кучки,
Сложили аккуратно ручки,
Глядят на движущийся зал
И ждут, когда и их заметят,
Своим вниманием отметят
И увлекут в «девятый вал».
Чтоб в ожиданьи не бледнеть,
Спешат подружки в круговерть.

                40
Как отличаются все лица:
Вот хлад царит официальный;
А здесь – лукавства небылица;
А там, курсант провинциальный,
Смущённо топчется на месте;
А эти не впервые вместе,
Кружатся весело, легко,
Он что-то шепчет на ушко;
У этого же затрудненье:
Она бесстрастна, неприступна,
А он старается – так трудно –
Пылает на лице смущенье;
А тот всё глаз с неё не сводит,
Она ж очами мимо бродит….
                41
Колеблется людское море.
Послушны музыке движенья,
Но в этой качке только двое,
Созвучны чувства их, стремленья.
Их окружает пустота –
Поэзия и красота.
В толпе их одиночество –
Изящное достоинство.
Рукою, обнимая стан,
Другою нежно жмёт ей пальцы
И прочих мелочей нюансы:
Груди волнующий таран,
И близость глаз, и уст дыханье,
И аромат, волос касанье;   
                42
Питают, будят вдохновенье,
Сгущают, оживляют краски
И отметают прочь сомненья,
Зовут на подвиги и ласки.
Как струн гармония в аккорде
И как гармония в Природе,
Волна с волною, слух лаская,
Вдруг, окрылённая, как стая,
Обнимет общею волной,
Влечёт уж в жаркие объятья
Страстей и с капелькою счастья –
Блаженство телу и покой….
И эта пара – капля в море,
Которое исчезнет вскоре.
                43
Нет  музыки и моря нет,
Но говорливы кучки, пары,
И мало кто спешит в буфет,
На стульях отдыхают дамы.
И «Белый танец!» – наконец,
Повелевает танцев жрец.
Девичьего восторга шум,
Нестройною волной на штурм,
Но приглашают только дамы.
Всех разобрали кавалеров.
Тот белый танец, танец белый
Почти все дамы очень ждали.
И кавалеры прочитали
В глазах, что их предпочитали.
                44
Не новичок Григорий в танцах,
Блистал уж в школьные года.
Любитель танго, блюза, вальса
Не окунулся…. Но тогда
Скучал, совсем опустошённый,
Обиженный, но всё влюблённый.
Той  грусти тихое молчанье
Не означало одичанье.
Он белый вальс прошёлся в паре,
Затем сошёл в бильярдный зал,
Своё уменье показал,
Как говорится, был в ударе.
Играл обеими руками –
Приобретённое трудами.
                45
Был унесён его друзьями
С девицами, на посиделки,
Где вакханалия страстями
На всё совсем закрыла веки…
И вам знакомо то, наверно.
И лишь под утро все отменно
Умели как-то успевать
Ко времени в строю стоять.
И так, однажды заведённый,
Григорий, как и все, бездумно,
Не упираясь, лихо,  бурно,
Жил только в Танечку влюблённый.
Но иногда, случалось, он
Брал штурмом новый бастион.
                46
Шагнул с надеждой в драмкружок.
Неделю там он озирался.
Не для его души грешок –
Кривляться, пыжиться, стараться
Кого-то корчить из себя,
Чужие чувства теребя.
Не лучше ль быть самим собой,
Поспорить с собственной судьбой
И оставаться человеком,
Жить, не мешая никому,
Служить лишь чувству своему
С особым, личным, чистым светом?
Театр ему, – есть развлеченье,
Не труд, не перевоплощенье.
                47
Григорий, было, оставлял,
Наскучивших ему подруг,
И никогда не обещал,
Что не входило в его круг
Забот и планов, но всегда
Был честен. Даже без труда,
Не повторял пустые встречи,
Чтоб не цедить сквозь зубы речи,
Но расставались, как друзья.
При встречах не бежал он прочь,
Коль к пустословью кто охоч,
По обстоятельствам скользя,
Надежд, не поливая куст,
Ни чьих, не оскорбляя чувств….
                48
Не разбирая свет и тени,
Мы похотливою толпой,
Не уступая даже лени,
Всё лезли в омут с головой.
И лишь потом потоком лет
Наружу выплеснет букет
Горячей юности течений.
Ударит колокол сомнений:
Как мало зажигали свеч,
Как много светлого сгубили.
Былого гнёт, под слоем пыли,
Уж не расправить своих плеч
Без слёз, раскаяний сердечных
О глупостях тех дней беспечных.
                49
О, как давно бывало это.
Не отыскать, кто были рядом.
Прошла весна, минуло лето,
Уж осень жизни веет хладом.
Все чувства светлые к весне
Уж не приходят и во сне,
Но память цепко, словно губка,
Хранит всё время по зарубкам,
Листает прошлого страницы
Событий, радости, печали
И то, что мы не замечали….
И оживающие лица
Нам ласково глядят в глаза,
И по щеке бежит слеза.
                50
Всплывают прошлого мгновенья
Того, что в памяти храним.
Находим слёзы умиленья
И жалости к путям своим.
Находим, что совсем напрасно,
Когда всё было так прекрасно,
Спешили лучшего искать
И Чашу Счастья расплескать.
И, оскорбив святое чувство,
Наказаны за то жестоко.
Потом раскаялись глубоко,
Но всё, увы, напрасно, пусто.
И чувство собственной вины
Не пощадит и седины.
                51
Смысл жизни ли, от жизни смысл?
Какую ищут в этом пользу?    
Какую кто лелеет мысль?
С какою кто смирился ролью?
Приходит человек всегда
В свою эпоху и звезда
Его дымит ли, блещет ярко,
Закончит жизнь, как всё, огарком.
Приход, уход – всё по звонку
Её величества Судьбы –
Подарок или плод мольбы.
И, одолев надежд реку,
Находим жизни ремесло:
Любовь ли в сердце или зло!

    
         



         
                Глава шестая.

           Слава знамён
                1
Прости, читатель! Снова вольность.
Повёл иною стороной,
Представив лишь другую плоскость
О нашей жизни непростой,
Чтоб отдохнули вы немного
И не судили меня строго,
Остановив своё вниманье,
На постороннее дыханье.
Вниманья яркие лучи
Легко пройдутся по страницам,
Вернутся вновь к знакомым лицам,
И я вверяю вам ключи.
Итак, знакомою тропою
Вернёмся к нашему герою.
                2
Герой наш сдержан и тактичен,
И, если чем-то мог помочь,
Он помогал, но не практичен:
Любую плату гонит прочь.
Улыбку вызывала робость,
Он людям не прощал их подлость,
А неумение терпел,
И не искал тому предел.
Учил уменью, повторяя,
До той поры, как руки сами      
Ходили нужными путями,
Конечной цели достигая.
В беседах истины держался.
До спора же не увлекался.
                3
Он к оживлённому металлу
Свой интерес не обронил –
В руках моторы оживали,
Как бы, живой водой поил.
Любил он паруса крыло –
За горизонт его влекло….
И не таил свои две страсти:
К великой мудрости и власти
Законов шахматной доски;
И кий учил он совершенству,
Перенимая по наследству,
Те золотые колоски,
Созревшие ещё до нас,
Что поднимают выше класс….
                4
Всё так весомо в первый раз –
Для сердца нашего нетленно –
И первый друг, и первый класс,
И первая любовь, конечно.
Так для Григория прыжок –
Пустяк – коротенький шажок,
Ногою, наступив на воздух.
Но первый раз! А это подвиг!
Два парашюта, по науке,
Упаковал под строгим взором,
И в ожидании нескором,
Погоду торопил от скуки….
Ах, небо – бледно-синий шёлк.
И с песней – на прыжки артполк.
                5
Аэростат. И высота
Четыреста (не к месту вздохи).
В корзине малой теснота:
Григорий – на порожке ноги,
Сам – на коленях четверых.
Возносит в небо пятерых.
В начале даже интересно,
Но оказалось, это место
Для испытания на смелость.
Как трудно удержаться духом,
Когда не почесать за ухом
Без риска соскользнуть. Не прелесть –
Сидеть над бездной без ограды,
Но новичок не из плеяды
                6
Десантников, обживших небо,
Объект удобный для подвохов
И шуток злых. Порой нелепо
Всё выглядит, и даже кроха
Растерянности или страха
Для испытуемого – плаха.
Григорий, понял, как везде,
И снова чувства все в узде:
«Орлята учатся летать…» – 
И песня, словно верный друг,
Повергла гаденький испуг
И дала силы побеждать.
И одобрительное: «Наш!» –
Коснулось слуха. Вот багаж
                7
Тех ценностей в среде мужской,
Что вызывают уваженье,
Доверие и дружбы той,
Что не подвластны дуновенью
Капризов, мелочных уколов,
Но верность, мужество ей школа!...
Не различить людей, лишь точки,
А на снегу машины-блошки.
Пора. Короткое: «Пошёл!»
Григорий оттолкнулся сильно,
Но провалился, так обидно.
Он от корзины не ушёл.
Она, как лодка, – из-под ног,
Но он иначе и не мог.
                8
Ведь это только первый раз!
Короткое падение,
Рывок, небесный дилижанс
Вдруг дарит ощущение
Покоя, полной тишины
И счастье чудной новизны.
И он запел, что было мочи,
Как пел ямщик, про ясны очи.
Земля, как лебединым пухом,
Его встречала нежно, мягко.
Восторгов более, чем страхов.
А рядом, приземлившись цугом,
Наваливались на него,
С почином чествовать его.
                9
Взвалив свой парашют на плечи,
Пробился на командный пункт.
Замком полка,  без пышной речи,
Вручил значок, где парашют.
Григорий снова к парашюту
(Уж не сочтите за причуду),
Приладив, зашагал туда,
Где ожидающих чреда,
Жевала горькие окурки,
Взрываясь часто хохотом,
Задорной шуткой взорванном.
Ни озабоченных, ни скуки.
Он тоже с ними, духом зрелый,
Но то – второй. Второй – не первый.
                10
Любил призвание своё
И отдавался службе весь.
Гордился славою знамён
Полка, дивизии, и честь
Хранил. А совести мерило
(От школьных лет его вспоило)
Опорой было для него,
Когда в судьбе ни одного
Солдата был он, как закон,
Как повелитель, строгий глаз,
Учитель мудрый, а подчас,
Когда солдату почтальон
Изранит сердце ненароком – 
Товарищ чуткий с чистым оком.
                11
У взводного всегда дела.
Весь день старается во взводе.
Солдат не робот, ждёт тепла,
Душевного тепла в заботе.
Григорий твёрдо знал одно,
Что если богом не дано
Любить солдата каждого
И труса, и отважного,
То никогда расчёт и взвод
Не станут цельным и послушным,
Как организм хромой, недужный
За бесполезностью забот.
И видеть человека в каждом
Считал Григорий очень важным.


                12
Уж он направился домой,
Но неожиданно, как тать,
Его остановил  чужой.
Своих умел он различать.
Тот старший лейтенант – загадка:
В глухих словах  лукавства ласка.
Ведёт по тёмным коридорам,
Что недоступны праздным взорам.
Там тесный мрачный кабинет,
Настольный свет под колпаком,
И в полусумраке таком
Григорий требует ответ:
- Обязан чем? И кто вы есть?
Мне отчего такая честь?
                13
- Я, старший лейтенант Хрунов, 
Особого отдела части.
Я, в общем, знаю вы каков
И вас не зря, замечу кстати,
Остановил. Нужны вы нам.
Быть с нами предлагаю вам,
На благо Родины. На вас
Давно уж положил я глаз.
Вы нам подходите…. – Не понял.
Вы метите меня в отдел?
- По совместительству хотел
Вам предложить. У вас есть поле,
Где вы вращаетесь с друзьями,
И я хотел, чтоб вместе с нами
                14
Вы открывали не надёжных.
Кто будет что-то говорить
Об отношениях возможных…, –
Григорий уж постиг ту нить.
Ему в мгновенье стало жарко,
Как крепким паром, да из шланга.   
В лицо дохнули смрадом грязи.
- Я не холуй вам. Вы не князи –   
Держать сексотом . Я скорей
Ослепну даже. Не по мне
В паскудном пачкаться дерьме.
Шептать в потёмках на друзей….
- Не горячитесь. Ни к чему….
О нашей встрече – ни кому…, –
                15
Григорий, укрощая гнев,
Покинул тёмный кабинет.
В его душе метался лев,
На неожиданный привет.
Конечно же, не одному
Такую подлость, как ему,
Отдел особый предлагал
И атмосферу создавал
Тотальной слежки друг за другом
Коварной тактикой, методой
Иль так – болезненной заботой,
Коль прибегал к таким услугам.
Презрел Григорий подлость их,
Не думал о тылах своих…
                16
Он в детстве, собирая марки,
Был в артиллерию влюблён,
И «бог войны» в его тетрадки
Спешил тогда со всех сторон.
Потом страсть эта улеглась,
Но искорка, что в нём зажглась,
Его вела своим путём
И, как мы видели, потом
Стал предан он тому же «богу»,
И громыхал на полигонах.
А жизнь в палатках и окопах,
Привычной стала понемногу.
Уж вдоволь пороху понюхал,
Стал глуховат на оба уха….
                17
Из-под пера на гладь листа
Слетают буковки рядами.
Соцветье букв – слова шута.
Их спица мысли вьёт узлами:
Любую ткань на вкус и цвет,
Каких не видел раньше свет.
Из тканей – вещи и одёжки,
И зазывалы – их обложки.
Нас одевают – ах, умельцы –
В наряды глупостей, по моде
(Как нагишом король в народе
Нёс коронованное тельце).
Скажите. Знаете ли сами
Вы чьими машете крылами?...
                18
Всю жизнь чего-то ожидаем:
Трамвая, зрелости, всего,
А на вершине увяданья
Мы ждём бессмертья своего!
И лишь, навек закрыв глаза,
Узрим и Землю, Небеса,
Смысл нашей жизни на Земле
Прозрачно, словно в хрустале,
И с озарением всего,
Мы обнажённою душой
Представим жизни груз земной.
Не скрыть нам больше ничего.
Уж если вечно длится повесть, –
Оценим, друг, что значит Совесть!...
                19
ЧП.  Во взводе самоволка.
Бобров оставил свою часть.
Солдат, конечно, не иголка,
Чтоб можно было потерять.
Виновник ждёт жестокой кары
И собирается на нары,
Но лейтенант лишь расспросил
И без намёков отпустил.
Григорий в этот чёрный день
Задумчив был, весь день в казарме,
Придирчив, строг, не брал гитары,
Маячил призраком, как тень.
Отбой проверил и прилёг,
Как был, не сняв ремня, сапог.
                20
Солдат дотронулся подушки
И нет его – во власти сна.
ЧП совсем не безделушка,
Григорий видит в чём вина.
Чрез треть часа, как гром: «Подъём!»
И взвод, подхваченный огнём
Команды, – спущенный курок.
Задача взводу: марш-бросок
На высоту с отметкой «100».
И с полной выкладкою в ночь
Солдатским сапогом толочь
Солдатский сон…. И торжество.
Атакой взяли бугорок!
Там, рядом, реденький лесок.

                21
Комвзвод  велел зажечь костёр,
И комсомольское собранье
С вопросом…. А вопрос остёр… 
Боброву взводом – порицанье.
Прочувствовав Боброва драму,
Взвод возвращается в казарму.
Стволы почистив, – под замок.
К подушке – только на часок.
«Подъём!» – и всё по распорядку –
Солдатский заурядный день.
Собрания, ночного, тень
Взвод пристегнула, как лошадку.
И, если что кому не впрок,
Ему напомнят «бугорок»….
                22
Неуловимые мгновенья
Ткут час, день, год, слагают жизнь,
Но есть мгновенья откровенья,
Возносят ли, свергают вниз.
Мгновенья те терзают память.
Они находят свою заводь
На нелинованном листе,
На драгоценнейшем холсте.
Напоминают, утверждают:
Рожденье, жизнь и даже смерть,
Былого  времени дух, твердь.
Мгновенья эти оживают,
Чтоб им потом, потом, потом
Стать откровения ключом!...
                23
На сердце разные цветы:
Любовь и скромность, милосердье….
Есть и презренные кусты:
Коварство, ложь, высокомерье….
Садовник, для своей души
Росток любви не заглуши.
Не позволяй взрасти кустам
И зеленеть дурным листам
На грядках сердца своего.
А благодатные цветы,
Как чудо – Божие персты – 
Коснутся сердца самого,
И козни всякой суеты
Окажутся за три версты….
               24
Зимой и летом ежегодно
Полк выезжал на полигон.
Не потому, что было модно,
В их жизни было, как закон:
Итогов подведение,
Проверка на владение
Тем, что доверил им народ;
Отчёт за ратный, трудный год.
И эшелоном двое суток
В теплушках: нары, печь зимой,
И свечи в ночь, бачок с водой.
Но только тронулись и пулька
Заговорила: «Пас» и «Вист», –
Под мерный стук и лязг, и визг.
                25
За пулькою – бывалые,
А молодёжь – вокруг, кольцом,
Стремясь познать кудрявые
Законы виста. На крыльцо
Его ступить и встать без гроша –
Обременительная ноша….
Так двое суток, и без сна.
«Гороховец!» И без вина
Земля качается под ними,
Но начинается разгрузка,
И эта свежая нагрузка
Теперь царит, владеет ими.
Команды чёткие и полк
Колонной делает рывок.
                26
И лагерь встал. Дымится кухня.
Палатки – стройными рядами.
А жизнь солдата – солнце ль вьюга –
Течёт обычными путями.
Особенности всё же были,
Но воины уж к ним привыкли.
Там нет земли – кругом песок,
Деревьев нет, лишь соснячок,
Там нет людей, везде солдаты,
Лишь солнце то же, небеса
И певчих пташек голоса.
Без грома, в ясный день, раскаты.
Там говор пушек громовой,
Там сладкий дым пороховой….
                27
Солдата учат, учат делу
Порой, простому, как дрова,
Чтоб им сноровка завертела,
И отдыхала голова.
Усвоив сразу, нет охоты
Одно и то же (до зевоты):
Болванку – в ствол, назад таскать,
И офицера проклинать
За бесполезную науку.
Когда же боевые стрельбы –
Солдаты те же, что и прежде –
Намёка не найти на скуку.
Друг другу, в деле помогая,
Порою, даже подгоняя,
                28
Взрываясь дерзкою смекалкой,
Сгорая в пламени задач.
Уж тут не скажете: «вояка»,
А Воин! Виртуоз! Скрипач!
Дерзанье ратного труда!
Расхлябанности нет следа,
И каждый – мастер в ратном деле.
И, как в стихах – звучанье трели,
Расчёт – оркестр, и дирижёр
Повелевает словом, жестом,
Как бог войны! Вполне уместно.
В его руках «войны» задор.
Сосредоточенные лица,
Вокруг орудий пыль клубится….
                29
На полигоне гром орудий.
Кипит солдатская страда.
Отчёт солдатских мирных будней
Ведёт секундами всегда.
На марше жмут «на всю железку»,
Мотор дорогу рвёт, как сетку,
Песка фонтаны от колёс,
Скрип на зубах, не дышит нос;
Расчёт цепляется за кузов,
С боекомплектом, в пляске марша,
А поверяющая стража
Висит навязанной обузой.
У цели, развернув машины,
Моторы глушат, и вершины
                30
Деревьев слушают команды,
Как будто ждут, чего-то ждут.
На местности сверяют карты….
Пристрелка кончена и тут
Сержант находит под кустом
Гнездо, прикрытое листом,
С птенцами желторотыми.
«Струёй огня, эР эСами
Все будут залпом сметены».
Менять позицию уж поздно,
Но надо сделать, что возможно,
Секунды все уж сочтены.
Командует: «Расчёт! Ко мне!» –
Не забывая о «войне».
                31
Солдаты обложили дёрном
Гнездо, а сверху плащ-палаткой
Укрыли птенчиков проворно,
С надеждой, но надеждой шаткой.
«Расчёт! К орудию!.. Огонь!»
«Огонь, птенцов только не тронь», –
В солдатском сердце, как мольба,
Пока не кончилась пальба.
«Отбой!» – солдаты до гнезда.
Убрали быстро плащ-палатку.
Птенцы все живы, кличут матку.
У обгорелого куста
Металась птаха недалече,
Напуганная «грозной сечей»….
                32
Когда откроете глаза
На то, что вроде очевидно,
Вдруг удивления гроза
Нас потрясает, нам обидно
За легковесное мышленье,
Как бы зефира дуновенье,
Всего касаться по верхам,
Скользя по мудрости стопам,
Не утруждая себя мыслью,
Но полагаясь лишь на чувства,
Потворствуя игре безумства.
Порхая весело по жизни,
Спешим, не ведая труда,
Как беззаботная вода….
                33
Невольник рифмы, жажду мысли,
Чтоб окропить живой водой,
И поэтические искры
Извлечь гармонии волной.
Но только шёпот дуновенья
Божественного вдохновенья,
Бросает нас на штурм твердынь   
Огнём чарующих святынь.
И открывает небеса,
Несёт в неведомые дали,
Покров, срывая и вуали,
И ослепление глазам,
Где власть гармонии миров –
Души волнующейся зов….
                34
На стрельбище, комбат  Орлов,
Довольный результатами,
Уж в лагерь двинуться готов.               
Сержант, с двумя солдатами,
Преподнесли ему по чину
Не разорвавшуюся мину –
Пустяк – калибром пятьдесят;
Взрыватель, пёрышки блестят.
Он посадил солдатский строй
На косогоре у дороги.
Решился расстрелять (О, боги!),
И на пенёк, совсем седой,
Он ставит мину на попа,
Как очень вредного клопа.
                35
Орлов пошарил автоматом
(Григорий рядом, в полный рост), 
Чтоб показать своим солдатам:
Комбат их вовсе не прохвост.
Шагов пятнадцать, вдалеке,
Стояла мина на пеньке.
Стояла смирно под расстрелом,
Блестя на солнце тощим телом.
Взрыв, выстрел, как единый гром!
С Григория снесло фуражку.
Семь дырок в тулье у бедняжки.
Комбат, взглянув на всех орлом:
«Когда б ты был чуть-чуть повыше,
Мы б горько плакали по Грише».
                36
Со смехом строятся к походу.
В строю солдаты, но один
Сидит, как был, на гребне склона,
Как расколовшийся кувшин.
Лик бледный. И Орлов рванул,
Вмиг гимнастёрку распахнул:
Под левым розовым соском
Чернеет ранка и, притом,
Ни малой капельки крови.               
«Белов! Ведите батарею!» –
И, напрягая свою шею,
Взял в руки геркулесовы.
Солдат не малое дитя,
Но через полчаса спустя
                37
(Нёс километр, а может больше)
Орлов приходит к автостраде.
Нёс на руках, и эту ношу
Нёс бережно, нёс как награду
Безумной выходке своей.
Поймал машину и быстрей –
Солдата в медсанбат,  и сам,
Как нянька, оставался там,
Пока осколок не достали,
И жизни не было угрозы.
Кругом шипы, кругом вопросы…
Солдатика комиссовали,
Орлова вывели за штат,
А это лучший был комбат.
                38
Орлова все в полку любили.
Во всём отличный офицер.
Что делал, – то в Орлова стиле.
Был прост, без чопорных манер.
Но вот, ребяческая шалость,
Всё сразу рухнуло, распалось….
Не говорлив, с улыбкой милой,
Он выделялся своей силой:
Крестился двухпудовою
И прут мог завязать узлом.
Предельно честен, и, притом,
Ходил прямою тропкою.
Прошли два месяца за штатом
И в положении чреватом:
                39
Решенья нет, он не у дел,
Сам напросился, так, от скуки
(Всему обязан быть предел),
Дежурным в штаб. Всего на сутки.
Комдив  был крепкий генерал.
Дежурным руки пожимал
До хруста в косточках, и страх
Чернел зловеще, как овраг.
Как избежать рукопожатий?
Рапортовали издали
И сторонились, как могли.
Орлов знал эту странность, кстати.
Он утром рапорт доложил
И генералу услужил.
               40
На измывательскую лапу
Свою лапищу наложив,
Прижал беззлобно и без храпу,
А генерал ни мёртв, ни жив;
По силе, явно уступая, –
Не вырваться – и, приседая: 
- Пусти, медведь! – а капитан,
Не отпуская свой капкан:
- Что держите меня за штатом?
- Пусти! – Орлову нет нужды.               
Он знал. Его руки следы
Последним выплеснут приказом.
Но с той поры тот генерал
Дежурным руку не совал….
                41
Я к берегам твоим спешу,
Горю услышать твои звуки.
Лицо я в волны опущу,
Забытые тобою руки.
И тот ожог, как поцелуй,
Твоих с Эльбруса хладных струй,
Я встречу радости слезой,
Которую возьми с собой,
Как сердца юности признанье,
Как верность, преданность в любви –
Как хочешь, это назови –
Души чистейшее дыханье.
Вглядись внимательно, Баксан, –
Тобой воспитанный пацан,
                42
Уж весь покрытый сединой,
Уж отошла былая резвость,
Но с той же юною душой,
Я созерцаю детства местность.
Родные берега и горы
Ласкают снова мои взоры,
И наполняют душу силой,
И радостью невыразимой,
И к горлу подступает ком.
И эта счастья, грусти глыба,
Когда ступил на край обрыва,
Обдаст блаженства ветерком!
Ты мой, Баксан, – души частица –
Из детства трепетная птица!

         

      


         Глава седьмая.
            
                Письмо
                1
Уж третий год под парашютом.
Тоскою праздной утомлён,
Григорий к новому маршруту,
Пылая думой, устремлён:
«Учиться. Надобно учиться», –
Парит идея, словно птица.
К учебникам он тянет руку,
В них для него тропа в науку.
Бывал он дома в эти годы
И виделся с женой своей
(Гедгахов Юрий не при ней).
Она не требует свободы,
Но неприступна для него.
Его же к ней всегда влекло.
                2
«Не мил. Не нужен», – гвоздь, основа –
Гордыня вздыбила его.
Но если бы она два слова,
Быть может и одно всего,
Ему сказала – он бы взмыл,
Про всё на свете позабыл,
Не разбираясь в вихрях гроз,
Любовь, как знамя, бы вознёс.
Но промолчать нашлись в ней силы,
А он, гонимый злой судьбой,
Сам уезжал полупустой
(Она не меньше боль носила).
Но этот отпуск – в Ленинград –
Твердыни знаний штурмовать.
                3
Экзамены. Уж решено.
Труд, устремление, усердье
В душе взыграли, как вино.
Узлом схватил суму терпенья….
Григорий у Невы – не сны –
В столице юной старины.
Ему здесь многое знакомо,
По книжным бегая дорогам,
Теперь уж наяву он бродит,
Где время, сжатое в гранит,
Следы истории хранит,
И может это всё потрогать.
Бьёт невская волна в гранит,
А в сердце колокол гудит.
                4
Он бродит по местам известным,
Как будто сам верстал столетья,
Мечтами, образом чудесным,
И, нахлобучив лихолетья,
Штурмует шведов корабли;
Стук топоров, костры вдали.
Велением Петра руки,
Возводят верфи мужики….
Пётр, детищу мечты его,
Сойдясь с балтийскою волной,
Своей державною рукой,
Дал имя тёзки своего….      
Григорий выбился из сил,            
Но всё ходил, ходил, ходил….
                5
Он в лагерях. Сдаёт экзамен.
В лесу – палатки. Всё привычно.
Экзамены, как тяжкий камень,
Воспринимает каждый лично.
Порядок на армейский лад –
Без нянек, «дядек» – целый ряд,
Что звёзд больших любители,
А услужить – ревнители.
Всё по уставу, всё словами
Без сердца, всё у них во лбу.
Он придерётся и к столбу:
«Что машете вы тут руками?» –
И в чёрный, чёрный список свой,
Заносит чёрною рукой.
                6
И доблестные офицеры
Боялись «дядьку», как огня.
Бежали прочь от той химеры,
Но этой тактики броня
Григорию была противна,
Поскольку «дядька», объективно,
Угрозой жизни не был им,
Хоть «дядькой» каждый уязвим….
Вдруг, словно ветер, по палаткам
Тревожный шёпот пролетел.
Уносят ноги за предел,
Бесстыдно доверяя пяткам.
Он, полотенце – на растяжку
И возвращается в палатку.
                7
Снаружи: - Ну-ка! Выходи! –
Молчок. Прутком стучат в палатку:
- Эй, ты! А ну-ка! Выходи! –
Григорий вышел, взяв тетрадку.
Они на разном этаже,
А мышца власти в кураже:
- Ты что развесил здесь портянки?
- Здесь полотенце. Где портянки? –
И вот удар: –  Фамилия?
- Белов, – и в чёрный список он
Рукою чёрной занесён
(Такая вот идиллия).
«Считай, что ты уж обречён», –
Но принципам не изменяет он….
                8
Уж все экзамены сданы,
Оценки всем известны,
Но озабочены они,
И шутки вовсе неуместны.
Мандатная комиссия
Ведёт отбор: ревизия
Любых помарок в личном деле.
А нервы – струны на пределе.
Уж все прошли чистилище,
Григория не вызывают:
«Неужто всё?»… Вдруг называют.
Он входит на судилище:
- Экзамены сданы прилично.
Но почему вы нетактично
                9
Изволите себя вести? –
Показывая взглядом «дядьку».
Так генерал предвосхитил
Намёк на жалкую развязку.
Григорий же не оробел
И указал на тот пробел
В организации их быта:
- Сушилка попросту забыта,
А Ленинград не просыхает.
Коль заиграл луч солнышка,
И дуновенье ветерка,
Что полотенце помешает? –
Не позабыл и про портянки,
И игры офицеров в прятки.
                10
- Учитесь! Можете идти!
Григорий, словно окрылённый,
Над маршем лестничным летит,
Улыбкой Счастья опалённый….
Открыта новая страница
И отодвинута граница
Судьбы, влекущей прежним руслом.
Он, волей, выбранным им курсом,
Уж начинает новый путь.
Ему пять лет жить в Ленинграде,
Дворцовой топать на параде,
В науках плавать, не тонуть,
И знаний драгоценный груз –
По трюмам – в будущее курс….
                11
Москва. На Курском, на вокзале,
Жуёт в буфете курочку.
И вдруг, перед его глазами,
Светлана, чай и булочку,
Несёт к его столу, не чая,
Григория не замечая.
Как провидения рука,
Её вела издалека.
На стол поставила поднос,
Взглянула и оцепенела,
Глазам довериться не смела.
В лице растерянность, вопрос,
Восторг, сомненье, удивленье
Придали встрече умиленье.
                12
Григорий тронул руку Светы:
- Надеюсь, ты не приведенье?
- Как осязаешь ты предметы?
- Здесь, видно, воля провиденья!..
Шесть долгих лет своей дорогой,
Обременённые заботой,
Не помышляя друг о друге,
Покорные Судьбе, как слуги,
Шли только к этому столу
Буфета Курского вокзала.
Так жертва, никогда не знала
Её пронзившую стрелу.
Внезапно. Вдруг. Необычайно.
И уж, конечно, не случайно
                13
Вновь встретились они. Тот день
Стал точкою отсчёта их:
Пространства, времени, ступень,
Как самый главный в жизни штрих,
Который вдруг меняет всё.
И сразу жизни колесо
Находит судьбоносный путь
И уж теперь не отвернуть
От заповеданной строки.
А сердце, взятое в полон,
В груди звучит, как камертон
Волной законов лирики
И открывает горизонт,
В реальность воплощая сон….
                14
Что с Танею им не судьба,
Светлана знала в тот же год,
И не пыталась для себя
В чужой забраться огород.
«Пусть ворох разгребают сами,
Коль так напутали узлами», –
И не касалась этой темы.
Искала в Грише перемены.
Застенчив с ней, на удивленье.
Он возмужал, но тот же, тот.
Не искривлён давленьем звёзд,
Что на погонах. Без сомненья
Он искренне взволнован встречей,
А с нею он чистосердечен.
                15
Об их сближеньи – ни  намёка,
Но переписка с той поры
Установилась без упрёка,
Тая подспудные дары.
Узнал Григорий, что Светлана,
Имея божий дар – сопрано,
Перешагнула уговоры,
На педагогики просторы
Ступила. И теперь она,
Преодолев последний курс,
Ту жизнь попробует на вкус….
Был август. Полная луна –   
Смотритель Курского вокзала –
Григорию с небес кивала.
                16
Григорий опоздал на поезд,
В том, не пеняя на Светлану….
Его любви печальной повесть,
Оборванная страшной драмой,
Угасла тихо в много лет.
Он вглядывается в стылый след
И отмечает с удивленьем:
«Похорошела дуновеньем
Тех лет, что ныне за спиной».
Их встреча милою была,
А в сердце прежняя зола
Уж смыта времени волной,
И тихо в сердце потекло
Давно забытое тепло….
                17
В академический чертог
Ступил Григорий с трепетаньем.
Начало будущих дорог
Предстало радужным сияньем.
Он восхищённо и с любовью,
И с непонятной в душе болью,
Питает глаз свой изумлённый.
К тому и он уж приобщённый.
Ему здесь станет всё привычным,
А суета сей жизни новой,
Уж обернётся нянькой строгой
И даже с привкусом типичным.
Мы тоже ощущали это.
На сердце, – это лучик света!...
                18
Полушутя, полусерьёзно
Григорий пригласил Светлану
На новый год. Она курьёзно
Восприняла. Без телеграммы
Нагрянула. Им нет печали.
Её на третий день читали.
Москву она узнала рано,
Но в Ленинграде, это странно,
Не приходилось ей бывать,
И восхищением она
Была в те дни опьянена.
Восприняла, как благодать,
Как очень важную примету
Их встречу и поездку эту.
                19
Иссиня-страстными глазами,
Лаская вековой гранит,
Как заклинания, устами,
Чуть слышно Пушкина твердит.
Пленил и новогодний бал:
Необычайно ей блистал
Богатством славных офицеров
(Она не ведала примеров).
И завязался узелок,
Что так сближает нас обычно,
Где всё становится привычно
И свой отыщет уголок.
Светлана знала: он женат –
Довольно кислый виноград.
                20
Они решили обо всём.
Она закончит институт
И жизнь совместную вдвоём
В грядущее уж поведут….
Всё ближе лето. Дни длинней.
Короче ночи и светлей.
Светлана приезжает к другу.
Судьбой дарённую подругу,
Встречает жаркими цветами,
Определились же они, 
Снимая комнатку. В те дни
Скрепили свой союз устами
И не петляли их дорожки,
Когда сошлись на общей стёжке.
                21               
Григорий мучился одним:
Открыть ли Свете гибель Жени?
Не повредит ли как-то им
Души, томящейся, движенье?
И он рассказывает ей,
Как в ревности больной своей
Увлёк Евгения на бой
И обелиск там, под скалой –
Души гнетущее томленье:
- Семь лет ушли, как семь столетий,
А тот маяк всё так же светит.
Прошу. Развей моё сомненье.
И я хочу, чтоб между нами,
Ушедших тени не стояли.
                22
Светлана, словно в забытьи,
Ему не отвечала долго.
Её вели, вели пути
Из прошлого своей дорогой:
- Ведь помнишь ты, как вы одни,
В мой день ко мне приглашены.
Уж я тогда про вас узнала.
Сама ответа я искала.       
Он был своим в среде подруг,
Тебя же только издали
Мои глаза ловить могли,
И я пошла на этот трюк.
Я наблюдала вас обоих,
Не делая суждений строгих.
                23
- Я никогда бы не сказала,
Что он способен на поступок,
И то, что я сейчас узнала,
Оценки изменило круто, –
Она умолкла, вспоминая….
Григорий, прошлое листая,
Вернулся в Светин день рожденья.
Был удивлён на приглашенье.
А было ей пятнадцать лет.
Отбросив мелкие сомненья,
Решил он принять приглашенье.
У мамы просит он совет:
- Что можно Свете подарить?
- Её вещами не прельстить.
                24
- У них во всём достаток в доме.
Ей лучше подарить цветы, –   
Григорий, мучаясь дотоле,
Не спрашивал, где их найти.
И он один уходит в горы
Искать лесное чудо флоры….
Он преподнёс ей ландыши,
Так ароматны, так свежи.
«Ой!» – с радостью, приняв букет.
Ступил впервые за порог
(Жил мыслями там, видит Бог),
Где обитает сердца свет.
Запечатлел её мирок,
Как рая, счастья уголок.
                25
Здесь всё Она: полы и стены,
Диван и кресла, пианино,
На окнах шторы, свет и тени….
Ему всё близко, сердцу мило.
Там комната Её, за дверью.
Здесь по Её души веленью
Не раз взлетал тот голосок,
Который в нём любви росток
Питал божественной росой.
Здесь даже воздух был особый….
Но он тогда был не готовый.
Своей незрелою душой.
Не смог открыться он Светлане.
Об этом раньше вы узнали.
                26
В девичьем обществе их двое:
Евгений свой там, прост и весел;
Григорий – будто взял чужое –
Впервые он в подобном свете.
Едва дождался он конца,
Снял маску чуждую с лица….
- Тогда ты был дикарь обычный.
Евгений – паинька, приличный.
Быть может, я его любила,
Но не уверена в себе.
Зачем душой кривить тебе?
Я прошлое совсем забыла.
Нам не исправить ничего
Ценою счастья своего….
                27
В их отношеньях есть росточки
И счастьем пусть они пьяны,
Но им распутывать клубочки
И корчевать былого пни.
На отпуск в планах: суд, развод.
Светлане нет о том забот.
Григорий всё решает сам,
Не доверяя чудесам.
Татьяна сдержана, послушна.
Всё делает, как ей велят,
Но часто опускает взгляд,
В поступках же – великодушна,
А по ночам давала волю –
Свою, оплакивая долю.
                28
Григорий – лишь за чемоданы,
Татьяна – следом на вокзал,
Но не за ним, в иные дали.
И где она? Никто не знал….
Григорий снова в Ленинграде
И у друзей своих в осаде:
Торопят свадебку ему.
Вы догадались почему?
Не в божьем храме их венчали
А в ЗАГСе. Мраморные стены
И Мендельсона скрипки пели.
Опустим прочие детали.
Конечно же, всё, как у всех:
Фата, цветы, веселье, смех….
                29
С тех пор носило их по свету
Страны большой – СССР.
Григорий любит, любит Свету,
Но как дано любить теперь.
Живут, как все, довольно просто,
Уж дети обгоняют ростом
И вдруг событие одно,
Как мышь летучая в окно
Влетает молнией, подчас.
Нас неожиданность пугает,
Но напряженье отступает
И мы продолжим свой рассказ.
Он видит на столе письмо
И в руки просится само.
                30
Берёт. Знакомый милый почерк,
Но адрес неизвестных мест,
И он увидел с первых строчек
Татьянин образ – давний крест….
Письмо! И мне оно знакомо.
С Григорием читали оба.
Я постараюсь передать
Его и стиль, и боль, и стать.
«Ты удивлён? Поверь, – я тоже.
Не допускала мысли я
Тебя тревожить. Вижу я
Моё ничтожество и всё же
Решилась сделать этот шаг,
Одолевая стыд и страх.
               31
Ты волен презирать меня
И насмеяться надо мною.
Всё это заслужила я
Своей презренною игрою.
Когда в душе надежды луч
Нам обещает Счастья ключ,
То мы его храним, лелеем,
Тем сердце раненое греем.
Но увлекаемся порой,
Рассудку, совести во вред,
Наращивая глыбы бед
Своею собственной рукой.
Надежды сладостный туман
Приносит горечи обман.
                32
Уж ты прости, что потревожу
Тебя я дерзкою рукой.
Но этот грех не стоит гроша
В оценке с тем, что есть со мной.
Я виновата пред тобою.
Мне не укрыться за стеною
Пространства, времени и я
Дерзнула известить тебя.
Измученной души надрыв,
Годами точит, сверлит, ноет,
Покоя нет ни в дни, ни в ночи;
Тебе открою, как нарыв.
Мне покаянье – облегченье,
Душе измученной – леченье.
                33
Любила я тебя, Григорий,
Любовью первою, чудесной.
Мне жизнь украсили те зори,
И я жила одной надеждой,
Что ты не смеешь не заметить,
Как сердце ярче солнца светит,
Сгорая от любви к тебе.
Доверилась тогда судьбе:
Перешагнула я себя,
Чрез страх презренья и укор,
Через отверженной позор,
Чтоб дотянуться до тебя.
Откуда взялись во мне силы?
Не знаю, если бы спросили.
                34 
Но и твоей души струна
Ждала сего прикосновенья,
И неприступности стена
Растаяла от дуновенья
Чувств чистых, что питали нас.
Мне не забыть тот счастья час.
Я радости любви вдохнула.
Я в Море Счастья утонула.
И мне казалось навсегда
Открылись Счастья небеса,
Когда любимые глаза
Мне грели душу. Никогда
Так счастлива не была боле.
Иной я не искала доли.
                35
Нет. Не хочу я оправдаться
В твоих глазах. Совсем не то.
Хочу, Григорий, я признаться.
Я виновата и никто….
Мне расстояния, разлука,
Тоска и ожиданий мука
Легли на сердце ненароком,
Любви и чувствам став упрёком.
Купалась время в твоих письмах.
Рукою двигала любовь
И согревала мою кровь.
Ну почему ты не был близко?
О, если б ты тогда был рядом,
Не отравилась бы я ядом
                36
Иллюзий, глупостей случайных.
Не разменяла б никогда
Тех светлых чувств необычайных
(Меня не мучила нужда)
На мимолётное, слепое,
Мне чуждое, совсем пустое
И, оскорбляющее нас.
Когда доверчивости глаз
Вдруг натыкается на ложь,
Притворство, подлое коварство
Безжалостное, как пиратство,
Вонзающее в сердце нож.
Обида, стыд, бессилье, злоба
Охватывают душу снова.
                37
Все дни мои одна жила.
Устроен быт обыкновенно,
Но нет душевного тепла,
Всё остальное в мире тленно.
У нас всё было так прекрасно,
Но оступилась я ужасно.
Осадок – отхлебнувшей муть.
Мной без просвета выбран путь.
От одиночества уже
Возможен взгляд со стороны.
Сознанье собственной вины
Могильным камнем на душе.
Подмяв гордыню, не тая,
Тебе всю боль излила я.
                38
Я не могу себе простить
И у тебя прошу прощенья
За всё, о чём хочу просить.
Ищу лишь каплю облегченья.
Прости, что я тебя пленила,
Надежды, чаянья сгубила,
Не сберегла саму Любовь,
Мечты волшебных наших снов.
Прости, что в чистый наш родник
Вступила грязными ногами,
Презрев, как чистыми устами
Ты с наслаждением приник.
За чувства чистые твои,      
За ласки, шалости мои.
                39
Прости, что я тебе солгала.
За ложью спрятаться уютней.
Я от себя тогда бежала.
От правды раны злей, колючей.
Я тем себя уж наказала –
На муки вечные изгнала,
Жестоко оскорбив тебя,
Тебя по-прежнему любя.
Из рая вырванная адом.
Не всё, наверно, лечит время,
Когда нога теряет стремя,
Тем более, что пусто рядом.
Остались мне воспоминанья
И, сердце рвущие стенанья.
                40
Прости мне дерзкое признанье,
Что увлекло тебя за мной.
Прости те горькие страданья,
Которым я была виной.
Прости меня, что оступилась
И во время не возмутилась
На ветры в голове пустой,
Унёсших плод наш дорогой.
Прости за всё, в чём боль, обида.
Прости, что в памяти залёг
Осколок, словно уголёк,
В затоптанном  костре не  видно.         
Он долго, долго ещё тлеет.
Он глаз не радует, но греет.
                41
Прости, что милые цветы
Смешала с сорною травою.
Прости, что горькие плоды
Взрастила я для нас с тобою.
Будь счастлив и живи, как можешь.
Пусть сердца боль тебя не гложет.
Я об одном тебя прошу,
Иного в жизни не ищу,
ПРОСТИ и больше ничего.
Прими моей души веленье –
Моё последнее прошенье:
На сердце станет мне легко
Без слов, без писем, лишь в душе
Ты скажешь: «Я простил уже!»»

Он молвил: – Я простил уже.
                01.12.01г.