МЧС России. Дневник

1.
Олень хрипел, забирая слабеющими ногами по свежему снегу. Окровавленные бока животного тяжело вздымались. Он обречённо смотрел на приближающихся людей, в огромных карих глазах читались боль, сожаление и что-то, что недоступно пониманию обычного человека.
-Опоздали…-смущённо пробормотал Сергей. - Товарищ старший лейтенант, егерей надо…лесничих.
Молодой курсант поминутно надевал и стягивал шапку, мял её и нервно кусал губы.
Хона не слышала. Она склонилась над умирающим оленем. Так и есть. Две пули вошли в бок, порвав печень, одна задела хребет. Браконьеры спилили у обездвиженного животного панты и явно пытались собрать кровь, но по неопытности или из страха нарваться на лесничих, не сумели. Девушка приложила руку к шее оленя, заглянула в глаза. Животное перестало хрипеть. На минуту дыхание его успокоилось, умные глаза выжидающе уставились на девушку. Хона молча достала нож, и сделала одно точное, молниеносное движение. Бока алтайского марала перестали вздыматься.  Животное было мертво.
Подошёл Барс, потрогал свежие, ещё не запёкшиеся обрубки рогов. Крупные капли крови жирно блестели.
- М-да. Совсем оборзели, сволочи… Четвёртый за неделю!  Что делать будем, командир? – Максу было не по себе от мысли, что где-то рядом бродят вооружённые до зубов контрабасы, а он, мало что безоружен и в случае чего отмахиваться сможет исключительно фонариком, так ещё и этот чёрт белобрысый вот-вот вывернет наружу завтрак.
Серёжа и впрямь был бледен. Его мутило. На лбу юного спасателя выступили крупные бусины пота.
- Макс, рацию. Передай егерям, что на Глущинке найдено тело крупного марала. – девушка говорила тихо, глаза, неестественно блестящие, смотрели вверх, на холодное зимнее солнце под покрывалом снежных облаков.
-А мы что делать будем? – глухо спросил курсант Савичев.
В ответ на его вопрос невдалеке зарычал мотор. К  небольшой поляне, на которой стояли спасатели на второй космической летел эмчеэсовский «Буран».
-Влепится куда-нибудь, Шумахер хренов. – иронично заметил Барс.
-Угу. – пробормотала Хона, напяливая капюшон и кутаясь поглубже в большой шерстяной шарф.
Андрей полностью оправдывал данную товарищами кличку. Снегоход выписывал замысловатые кренделя, натужно ревя, взбивал пушистый декабрьский снежок. Небольшая полянка засеребрилась – взметнувшиеся вверх снежинки радостно сверкали в лучах солнца, любопытно выглядывавшего из-под покрывала облаков. Водитель и впрямь ежесекундно рисковал влететь в вековой ствол и переломать себе все кости, но по необъяснимой причине каждый раз избегал столкновения, разворачивая машину на сто восемьдесят градусов. Наконец Шумахер приблизился к товарищам, и с воем и улюлюканьем резко дёрнул снегоход вправо, обдав товарищей снежной лавиной.
Хона среагировала мгновенно. Она бросилась ничком во втоптанный снег, закрывая голову руками. Снежная пыль выкрасила тёмно-синюю куртку в белый цвет. Максу повезло меньше. Он стоял, выплёвывая снежную кашу, по лицу текли противные ручейки. Сержант медленно наливался румянцем, на шее бешено заколотилась тонкая жилка.
-Ой, мама…- только и успел сказать Шумахер. В следующую секунду он барахтался в сугробе, ногами вверх, а рассвирепевший  Макс самозабвенно  шаркал горе-возницу лицом по скрипучему снегу. Наконец, Барс  начал уставать, и  Шумахер, уличив момент, сбросил сержанта. Оба лежали, тяжело дыша, раскрасневшиеся и счастливые.
«Дети малые» - с улыбкой подумала Хона. –«как же я вас люблю».  Соловьём залилась рация. Егеря просили точные координаты находки. 

2.
- Итак, что мы имеем…  Троих пропавших без вести, одного контуженного и неработающий генератор… - полковник Трушин, человек насквозь военный, красноречием не отличался, поэтому каждому приходилось додумывать и достраивать ситуацию исходя из своего опыта и природной фантазии.
Из крайне лаконичного резюме полковника, выходило следующее: Вчера в районе села Сентелек пропали трое туристов из Питера, в назначенное время старший группы не вышел на связь с контрольным постом МЧС в Горно-Алтайске. В самом селе во время снежного бурана оборвало линии электропередач, и деревня уже сутки сидела без света. Кроме того, пару часов назад егеря притащили на базу полуживого, избитого парня и теперь он лежал в лазарете, порученный заботам фельдшерицы Зинаиды Петровны.
Трушин рвал и метал. Посланная в обход группа во главе со старшим лейтенантом Пановой уже три часа как должна была быть на базе, но командир на запрос с поста пространно ответила, что они «ещё в пути» и «возникли непредвиденные обстоятельства». Какие, к свиньям, обстоятельства могут возникнуть в абсолютно безлюдном районе, да ещё и на территории заповедника?!   
В кабинет влетел запыхавшийся курсантик.
-Тарищ полковник, приехали! – выпалил он радостно.
- Сюда мне их. Быстро. – полковник нервно ходил вдоль стола, притихшие альпинисты живо прикидывали, каковы их шансы добраться до дома под новый год. Или хотя бы под Рождество. По всем прикидкам выходило, что шансов нет, и спасатели вполголоса роптали.
Хлопнула дверь. В комнату вошли запыхавшиеся Хона и Макс, за спинами которых мельтешил, изображая раскаяние, краснощёкий Шумахер. 
- Андрей. – обратился  Трушин к скачущему Шумахеру.
-Так точно, товарищ полковник! – отчеканил Андрей.
-Вон отсюда.
-Есть!- Шумахер испарился. За ним последовали расстроенные альпинисты. Новый год летел к чёрту в жопу. Они практически ненавидели туристов, селян, коренных алтайцев, полковника и этих троих, которые вечно попадают в какие-нибудь нехорошести, а потом героически тянут туда остальных.
В наступившей тишине голос Трушина загремел, как набат.
- Что так долго?! – рявкнул полковник. – какого хрена я вас тут сижу полночи жду?! Я вам командир или мать Тереза?! – Объяснительные, рапорта на стол!
-Товарищ полко…-начал было Макс.
-Молчать!!! – Трушин заорал так, что жалобно зазвенели законопаченные на зиму стёкла, и задрожала вода в графине. Его трясло. – Герои…мать вашу…
Полковник нервно ходил по кабинету – шутка ли, на дворе новый год, все бригады пашут, как проклятые, круглосуточно, расчищая снежные завалы после лавин, отыскивая в богом забытых ущельях полупьяных туристов-экстремалов, возят этих…как там…фольклористов-историков-археологов к пещерам, откапывают занесённые снегом дороги, а эта «святая троица», как обычно, сорвала все планы, заставив его, полковника, оправдываться перед столичным начальством… На очередном вираже Трушин резко развернулся и в упор уставился на подчинённых.
-Что молчим, товарищи герои?  Снега наглотались?
Макс философски разглядывал потолок, Хона кусала обветренные губы.  Девушка вздохнула и отрапортовала:
-Товарищ полковник, в Глущинке найден труп марала. Браконьеры. Мы связались с егерями и передали им животное.
Полковник резко сел. Глущино… Контрабасы. Перед глазами встало лицо сына, убитого в Глущинке полгода назад. Он с группой курсантов из Новосибирска проходил плановый маршрут по реке Аргут и нечаянно нарвался на браконьеров, делящих добычу. Тогда трое курсантов были ранены, двоим удалось бежать, а командир, капитан Владислав Трушин был убит и сброшен в реку. Конрабасов поймали через три дня на границе с Китаем – они пытались провезти за кордон крупную партию мускуса кабарги и пантов. Тело капитана Трушина так и не нашли. Полковник закрыл лицо руками, сгорбился. Резкий порыв ветра бросил в окно горсть снега, в трубах завыло.
-Степан Николаевич… - Хона подошла к столу, взяла полковника за плечо.
- Не надо, Рысь. Пустое. – отмахнулся Трушин. И, бодрым голосом, тщательно скрывая дрожь, продолжил:
-Поступила информация об исчезновении с маршрута Чарышское - Сентелек троих туристов из Санкт-Петербурга. Последний раз старший группы вышел на связь откуда-то с Бащелакского хребта и больше они нигде не появлялись. Предложения, господа офицеры? – полковник облегчённо вздохнул. Говорить много он не любил, предпочитая сложносочинённым предложениям отрывистые приказания и команды. 
Хона подошла к карте,задумчиво поковыряла отслоившуюся местами плёнку.  Сентелек, Чарыш, Бащелак… Они могли пойти либо вверх по Чарышу или спуститься к Аную, либо дойти до Шинокского водопада и выйти к Аскату… или к Денисовой пещере…М-да, хороший разброс… Всё равно что иголку в стоге сена искать. Связь там не берёт… Бесперспективняк, как любит говорить Шумахер.  Если только не… Девушка, оглянувшись, потихоньку достала с груди колечко и оно, покачиваясь на тонкой, лоснящейся верёвочке, потянулось вдоль Бащелакского хребта по Чарышу к Ведьминой Яме,или, как его называли местные «Ведьмину болоту». Над картой лежала дрожащая тень. Дотянувшись до точки с названием «Ведьмина Яма»(бывш. Леснянка), кольцо потемнело, перестав отбрасывать блики, стало матовым и холодным. Рысь закусила губу и спрятала украшение в карман широкой форменной куртки.
- Скорее всего, они пошли берегом, по Чарышу. Точка- Сентелек, поэтому разумно предположить, что они не станут делать крюк через Шинок.– голос Хоны звонко хрустнул о стены, выводя полковника из задумчивости. – Чарыш - река бурная, целиком замерзает только в самые лютые морозы, зимой - отличный ориентир. – пояснила она зачем-то.
-  И скорее всего, держатся правого берега. Лес защищает от бурана... – вставился Макс. Он по глазам понял, что Рысь знает, ну, или по крайней мере, догадывается, где искать пропавших и делал всё возможное, чтобы на поиски отправили их, а не группу Севрюгина. Невероятно, но эта маленькая выскочка из деревни Гадюкино чересчур часто оказывалась права. Вспомнить хотя бы давешнего оленя…  Сержант покосился на невозмутимое лицо Рыси и неопределённо хмыкнул.  Чудеса в решете…
- Лейтенант Севрюгин высказал предположение, что группа находится по ту сторону хребта, и идёт вверх по течению Ануя к Шиноку. Контрольная точка, соответственно- Красный Брод.  Местные подняты на поиски, но оттуда тоже никаких вестей… Ладно, что там с вашей версией? – полковник склонился над картой.
 - До ближайшего селения километров двадцать, а посему разумно было бы предположить, что они укрылись от метели где-нибудь в  старых распадках… - Рысь, нутром чуявшая точное местоположение пропавших туристов, нетерпеливо ёрзала на стуле. 
Полковник утёр большим носовым платком взмокшую шею и в упор уставился на молчаливо стоявшего Барса, потом перевёл взгляд  на  копошащуюся Хону.
-Рысь, ты тьфу ты… Старший лейтенант  Панова, собирайте группу.  Выдвигаетесь немедленно. Севрюгин пойдёт по Аную, вы – по Чарышу. Думаю, чем гадать, нужно проработать все возможные варианты.
- А поесть? -  страдальчески схватился за живот Макс. Он был голоден и всем существом изображал крайнюю степень истощения.
- Потом нажрёшься… - отмахнулся полковник. Тебе спецзадание, доктор. В лазарете сидит контуженный, Зинаида его обхаживает, тебя дожидается.
Барс состроил кислую мину. Зинаида… Эх…не светила ему столовская картошечка с подливом и грустные глаза буфетчицы Тани… А ведь писал Деду Морозу, синим по белому, ещё утром… 
Рысь, нутром угадывавшая мысли напарника, ободряюще сжала руку Макса, успокаивая начинавшего закипать сержанта.  В коридоре они простились. Подходя к лазарету, Барс сунул руку в карман и нашарил в нём конфету. «Метеор»… Рысь знает, чем порадовать.

3.
Выходили на рассвете.  Снежная  крупа  вгрызалась в лицо, забиралась под воротник и обвивала ноги, мешая идти. Метель змеилась, стелясь по мёрзлой земле, взбивая снег и путаясь в скрипучих ветках  густого орешника. Вожатый с собакой маячили на горизонте.  Большая немецкая овчарка по кличке Граф старательно тянула носом тягучий морозный воздух, припадала на задние лапы, но была бессильна. Слишком большое расстояние, слишком сильный ветер-следы заметало раньше, чем человек вытаскивал ногу из сугроба. Безнадёга…
Макс отчаянно матерился и , тяжело дыша, пытался отмахнуться от летящих в лицо острых снежинок. Шумахер молча кутал небритые щёки в  пехору. Рысь щурилась, раскрасневшееся лицо девушки кусал морозный ветер. Они шли уже третий час, но следов пребывания туристов так и не обнаружили. Внизу еле заметно, чёрной лентой тянулся Чарыш.  Вдруг Граф насторожился, напрягшись всем телом потянулся вперёд, потом залился остервенелым лаем и  бросился снежный сумрак, чуть не опрокинув вожатого, от неожиданности выпустившего из рук поводок.  Макс с Андрей бросились следом.  В снегу, свернувшись в позе эмбриона, лежал человек.  Глаза его были закрыты, на ресницах белел иней. Мужчина, лет тридцати с посиневшими от холода губами казался мёртвым. Сколько он тут лежит? Час? Два? День? Может, больше?  Хона подошла последней. Сердце выбивало чечётку… Макс уже искал пульс. Есть! Живой! Девушка облегчённо вздохнула. Слава Богу! Несчастного погрузили на сани, укутав одеялами и овчиной; двоих курсантов отрядили для сопровождения. Навстречу носилкам с пострадавшим  уже выехали медики. Спасатели работа слаженно и быстро, и не приходилось сомневаться, что парень вне опасности. 
 Спасатели пошли дальше по крутому берегу Чарыша. Снег скрывал коварные ямы и ледяные наросты. Дважды шедший впереди Шумахер чуть не свалился в яму, а вожатый чудом избежал падения вниз с высоты пятнадцати метров в змеящуюся под струящейся снежной вуалью реку. Буря усиливалась. Ветер завывал, как безумный, в густом сумраке снег казался сплошной стеной. Казалось, старуха-зима усердно трясла большую белую простынь, скрывая и солнце и превращая окружающий мир в сплошное снежно-морозное облако.
Оставшиеся в отряде люди уже изрядно замёрзли, на шапках и в капюшонах намело целые сугробы и Хона, сжалившись, дала сигнал искать укрытие.  Спасатели вошли в лес, где метель уже не так свирепствовала. Тайга встретила их серебристым звоном. Тяжёлые еловые лапы скрипели, качаясь в такт далёкому завыванию ветра. Ноги по колено уходили в сугробы, идти было тяжело. На толстых стволах виднелись свежие зарубки. Странно… Зарубки в заповеднике?
Начинало темнеть. Граф вдруг оживился, завилял пушистым хвостом, и принялся обнюхивать деревья. Коротко взвизгнув, собака напала на след.
Шли на север, по направлению к Ведьминому Болоту.  В распадке смутно угадывалась узкая, но хорошо утоптанная тропинка. Дважды странно…  Собака насторожилась, и, подняв морду вверх, вопросительно уставилась на вожатого.
-Иди, иди, Граф! Ищи! – подбадривал собаку вконец уставший поводырь.
Немец  осторожно потрусил вперёд, поминутно принюхиваясь и сдержанно ворча. Хону охватила тревога. Она широкими волнами шла с того места, где в просвете среди деревьев смутно угадывались очертания небольшого  домика. Он выглядел неживым, мёртвым, заброшенным.  Кособоко выныривая из-за могучих кедров, дом глазел на приближающихся спасателей слепыми глазницами выбитых окон, враждебно ощетинившись серыми кольями развороченного забора. Старый разлапистый кедр обнимал покосившуюся крышу, как бы поддерживая  с одной стороны  ветхое строение.  Пришли. Так вот ты какое,  Ведьмино Болото…  Хона зябко поёжилась… Неуютно тут.  Даже птиц нет.
Много про него слышали от местных, ещё больше от туристов и  археологов-любителей. Место было, прямо скажем, нехорошее. С историей...
Когда-то, в конце семнадцатого века сюда бежали русские старообрядцы, не желавшие жить по никоновскому закону. Общинники нашли в этих местах своё Беловодье, основав одну из первых староверческих  деревень на юге Алтая. Старообрядцы жили изолированно, кормились землёй и лесными промыслами. Одним из таких поселений была деревня Леснинка и до середины девятнадцатого века русские старообрядцы жили в покое и радости, до тех пор, пока любопытные исследователи не сунули свой нос за перевал Сентелек. Пришельцы покрутились, поспрашивали и удалились, прихватив с собой на память пару старинных икон в золотых рамах и с десяток рукописных молитословов, а деревня вдруг начала загибаться. Стала дохнуть скотина, несколько лет подряд был неурожай, люди болели тифом  лихорадкой. Из-за сильных дождей летом множились комары и мошкара, появились змеи. Утрами из хлевов и коровников вилами выкидывали гадюк и щитомордников… Поговаривали, что с Бащелака в долину Чарыша спустился шаман, чтобы прогнать русских с их богом с земли духов. Так или иначе, старообрядцы ушли из этих мест в более благополучную Бухтарминскую долину и Тюгурюк, а деревня Леснинка заросла травой и орешником, а затем по непонятной причине превратилась в болото, которое старались обходить стороной…
Граф добежал до края леса, за которым начинались заборы и остановилась, нерешительно переминаясь с лапы на лапу, дожидаясь остальных.  Спасатели вошли в деревню. Десяток покосившихся, сползших набок домишек, утонувших в снегу угрюмо чернели, создавая впечатление негостеприимного хозяина. Оставаться здесь надолго не хотелось. Граф, почуял поддержку, осмелел, и, повиливая хвостом, уверенно обнюхивал крайнюю избу. Пёс явно чуял человека.  Вдруг он попятился и настороженно зарычал, скаля зубы на кривую скрипучую дверь. Хона дала вожатому сигнал держать собаку, и они с Шумахером осторожно подкрались ко входу. Андрей потянул скобу и дверь  со скрежетом открылась. Шумахер заглянул внутрь. Никого. Сержант перешагнул высокий порог, осторожно пригнув голову, чтобы не расшибиться о низкую притолку, включил фонарь и еле удержался от крика. На стенах неубранной пыльной избы висели  свежие шкуры и, свесившись с потолка чудовищными сталактитами, сохли оленьи рога. В углу в кучу было навалено мясо, уже покрывшееся коркой серебристого инея. Несомненно, такое хозяйство оставили отнюдь не туристы… Андрей нервно сглотнул. Этого ещё не хватало…
- Стоять! – в гулкой тишине зимнего леса слова хлёстко ударили в уши, заставляя подчиниться приказу. Хона замерла. Барс, стоявший спиной к говорящему, резко обернулся.
- Чо зенки вылупил, гнида? Руки в гору! – на краю опушки, отделяющей лес от деревенских дворов, полукругом стояли человек пять мужчин, закутанных в толстые тулупы. Они хмуро разглядывали непрошеных гостей, внимательно скользя недружелюбными взглядами по  тёмно- синей форме. Оратор, седовласый, но ещё явно молодой мужик с окладистой чернявой бородой уверенно держал в руках автомат Калашникова. Глупо было бы предположить, что магазин пуст… Остальные контрабасы были тоже вооружены. Двое из них были явно алтайцами, один с примесью кавказской крови и двое русских, державшихся чуть поодаль. Маленький алтаец со слезящимися глазками-щелками поминутно моргал и любовно обнимал дробовик. Русские стояли, закинув на плечо внушительные двустволки. За спинами хозяев хутора виднелись большие сани с поклажей – пара маральих туш, с десяток зайцев, и один самец кабарги. Животное лежало, нелепо запрокинув тяжёлую голову с большими глазами. Перед глазами встало морозное утро, багровый ковёр на свежем снегу, хрипящий марал и Хона, перерезающая животному яремную вену. Макса бросило в пот. Спасатели были безоружны и в данной ситуации совершенно беспомощны. Барс украдкой поглядел на Хону. Девушка не двигалась, черты лица заострились, казалось, она вот-вот упадёт в обморок. 
Бородатый тем временем спустился вниз и заставил спасателей выстроиться в одну линию. Остолбеневшего Шумахера выволокли во двор и, придав его телу вертикальное положение, наподдали по почкам. Андрей выгнулся, но стерпел.
Мелькнула чёрная молния. Граф  опрокинул стоявшего ближе всех к нему алтайца, щёлкнул зубами у самого горла.  Косоглазый завопил, забарахтался, пытаясь сбросить  рычащую собаку.
-Граф, фу! – не своим голосом заорал вожатый и бросился к собаке. Раздалась автоматная очередь, пули вспороли снег  у самых ног, парень отшатнулся. Хлопнул ещё один короткий, гулкий выстрел. Собака слетела с зававывающего мужика, и, скуля, рухнула в снег. Алтаец вскочил на ноги и начал дико, неистово, пинать пса. Животное безвольной тряпкой металось по снегу. Граф был мёртв.
Хона рванулась к ним, но была грубо отброшена назад. Макс поймал её, крепко сжал вздрагивающие плечи. По щекам девушки текли слёзы.
Седой  внимательно разглядывал каждого, будто старался запомнить своих пленников в мельчайших деталях.  Не опуская оружия, он добродушно произнёс:
-Ну что, гости дорогие, добро пожаловать к нам на подворье. Хозяйство у нас небогатое, но каждому угол найдётся. –  он шутовски поклонился молчаливо стоявшим спасателям, следя за их реакцией. Браконьеры одобрительно загоготали, перемигиваясь. Не улыбался один только кавказец. Он  не сводил лихорадочного взгляда с хрупкой фигуры Хоны и плотоядно улыбался. 
Рысь, заметившая  жгучий взгляд, поёжилась и опустила глаза, уставившись на носки тяжёлых армейских ботинок. Они вляпались. Не ботинки. Офицеры, «Троица», как их называли на базе, снова попала в переплёт, утянув за собой ещё двоих неудачников.
 
4.
Их посадили под замок в той самой избе, где Шумахер обнаружил браконьерское хозяйство. Было холодно, связанные наспех и перетянутые узкими верёвками руки немели. Гулко стучало перепуганное сердце. В углах копошились мыши…или не мыши?!  Спасатели молчали. Среди беспорядочных мыслей попадались «Как мы теперь?», «Что дальше?», « Руки придётся ампутировать», «Надо было в Чечне оставаться», но общей для них всё же была «как отсюда выбраться». В холодной полутьме, тесно прижавшись друг к другу, ребята начали засыпать.
 Снаружи их стерегли двое – коренастый алтаец  с ружьём и небритый, с испитым лицом русский, постоянно глотавший из небольшой фляжки какое-то пойло.  Разговаривать не разрешалось, каждый чих из запертой хибары сопровождался щелчком передёргиваемого затвора и грязной бранью. Хона прижалась спиной к Барсу.  Сержант, кое-как расстегнув куртку, обнял замёрзшую Рысь, укутав её в тёплое нутро бушлата . «Наверное вместе просто немного теплей» -пришла на ум до боли знакомая фраза… Какая-то песня, не могу вспомнить»-Рысь задремала.  Во сне она бежала по бескрайнему заснеженному полю, легко,  почти  невесомо касаясь босыми ступнями пушистых облаков. Длинное белое платье ласково трепал ветер, снег плясал вокруг, и было так легко и свободно, что Хона не выдержала и счастливо рассмеялась. Ветер подхватил звенящий смех и унёс далеко-далеко. Девушка закружилась, ступая в такт его песне. Снежинки таяли, обжигая кожу. Вдруг ноги потеряли чувство опоры, широкие полы лёгкого платья взметнулись крыльями и  сердце на миг замерло, чувствуя перерождение. Хона издала звонкий, победный крик, уже не принадлежавший человеку. В небо, путаясь в танцующих под скрипку ветра взметнулась стая белогрудых журавлей.
Раздался скрип отодвигаемого засова. Хона открыла глаза, и тут же зажмурилась. Свет большого фонаря нещадно бил прямо в мозг, из глаз потекли слёзы. Скрывавшийся в темноте грубый голос сказал:
- Поднимайся. Живо. – огромная волосатая ручища с длинными, обломанными ногтями грубо дёрнула девушку за ворот куртки, ноги оторвались от земли, руки скрутило болью.  Следом выволокли остальных.
Их вывели на улицу. Стояла ночь, в неподвижном воздухе застыли немыми стражами большие ели. Снег искрился и переливался, обмороженная луна осторожно скользила по зелёному от мороза небосклону, серебря верхушки деревьев. Лёгкие жгло от холода.  Спасатели дрожали от холода. К  Хоне подошёл бородатый, и, достав нож, рассёк верёвки, туго стянувшие запястья девушки.  Кисти обожгло горячей волной. Она прошла от рук до самых пяток и ухнула в сердце, заставив пошатнуться. Седовласый обеспокоенно придержал её.
- Что ж вы, барышня, чувствительная такая… - пробормотал он. 
Остальных тоже освободили.
Шумахер подслеповато щурился, растирая затёкшие руки. Все на месте. Барс, Хона, вожатик…стоп! Их было четверо. С собакой пятеро.  А теперь…шестеро.  Рядом с бывшим вожатым, до сих пор не пришедшим в себя после гибели собаки стояли двое молодых людей в ярких комбинезонах. Парни устало тёрли опухшие веки и переминались с ноги на ногу, стараясь согреть озябшие ноги в высоких горных ботинках. Туристы! В голове сержанта всё разлеглось по полочкам. Питерцы в поисках укрытия забрели в лес, наткнулись на утоптанную тропу и вышли к Ведьминому Болоту, где их, как последних лохов   сгребли контрабасы…  Один, похоже, вырвался и убежал, это его спасатели нашли в сугробе… Значит, парни здесь минимум двое суток. Браконьеры не знали, куда их спрятать, а теперь после прибывшего пополнения пленных, в лице пустившихся на поиски спасателей , вероятно, на сходке наконец решили, что с непрошеным счастьем делать… не оставлять же в кладовке до полного вымерзания, в самом-то деле… Или оставлять? При этой мысли Шумахера передёрнуло. Умирать во цвете лет в гнилом вонючем сарае ему совсем не улыбалось.
Седой тем временем, продолжил:
- Вот люди! И что вас сюда тащит? Шли бы себе мимо, горя б не знали, дёрнул вас чёрт чертям попасться…  Вот что с вами делать? Ладно… Это всё лирика. Выбирайте: быстро и небольно или медленно и мучительно?  - тут бородатый посмотрел на пришедшую в себя Хону и ухмыльнулся.
- Есть ещё вариант. Все уходят,  естественно, молчат в тряпочку о том, что здесь видели, а она – мужик кивнул на Рысь. – останется с нами. А, девочка? Как думаешь? – и, взглянув на бледную как полотно Рысь,  захохотал. Смех гулко отлетел от деревьев, замер в морозной тишине.
Хона похолодела. Макс дёрнулся, сжав кулаки, но был водворён на место чувствительным толчком автомата под  дых.
- Не шали мне. – строго сказал седой. – Ну, согласны?
- Нет. – тихо ответил Шумахер.
- Нет! – вскинулся вожатый.
-Через мой труп. – прохрипел, откашлявшись, Барс.   
- А вы чего молчите, молодые-интересные? Языки проглотили? Ваше мнение, господа. –седой выжидательно смотрел на туристов. Он облокотился на раскорячившийся забор, скрестив на груди дюжие руки в больших медвежьих рукавицах. в лунном свете фигура мужика смотрелась почти сказочно: длинный тулуп, серебристая от инея борода, пышная медвежья шапка, и если бы не автомат, его можно было бы принять за Морозко из детской сказки…
Парни молча смотрели на несчастную девушку. Хона не поднимала глаз. Одна за другой в снег падали горячие слезинки. Туристы нерешительно переглянулись. Один из них высоким, почти женским голосом пролепетал:
- я её не знаю, может быть…- но не успел окончить фразу, как выступил его товарищ.
-Нет.
-Отлично. – улыбнулся контрабас. В темноте показались крупные белые зубы. – Сопля, кончай всех.
От стен их недавней тюрьмы отделилась длинная тень. Тот, которого называли Соплёй  - долговязый носатый мужик в рваном полушубке, взял ружьё, молча загнал в ствол матово блеснувший патрон, прицелился. Поводил стволом вправо-влево, выбирая жертву и замер. В лицо Максу смотрел чёрный зев дула.
-Извини, мужик – прогундосил Сопля. – ты мне сразу не понравился.
Конец… Барс зажмурился, приготовившись принять смерть. Раздался выстрел. Макс вздрогнул и удивлённо открыл глаза. Он был цел. Промахнулся, что ли? Нет.  На землю, выпучив в немом недоумении глаза, нелепо открыв рот, оседал долговязый  Сопля.  Что за…? В эту секунду грянул ещё один выстрел.
- Твою мать! – Шумахера отбросило назад, сам Барс полетел на землю, влекомый неведомой силой. Рысь резко дёрнула напарника на себя, спасая ему жизнь. Ещё одна пуля вжикнула у самого уха, и тут же частая дробь прошила густой и звенящий морозный воздух. Барс ошалело крутил головой, машинально отползая за угол пристройки. Там уже сидел вожатый и туристы. Рыси не было.
-Хона! – не своим голосом заорал сержант, бросившись обратно, но его удержали.  Барс выглянул из укрытия.
На поляне, которая должна была быть местом их казни, никого не было. Вернее, на снегу с ногами враскоряку  лежали браконьеры, а вот Рыси и Шумахера не было. Над вопящим не своим голосом бородатым контрабасом торчали, двое грузных автоматчиков и задушевно попинывали оного по бокам.  Где они, где, где же?!
-Осторожно, там сквозное. – тихий голос прокатился по поляне, обдав сержанта смесью радости, страха, гнева  и чего-то ещё. Хона склонилась над одеялом, на котором лежал, беспрерывно бормоча «Матушка, спасительница, Богородица, матерь Божия, спасибо тебе!» раненый в плечо Шумахер. Двое спецназовцев аккуратно несли импровизированные носилки к подъехавшей «Газели».  Егеря. Твою мать, егеря!!!!
Макс откинулся назад и захохотал. Дико, исступлённо. Он упал в снег, не в силах побороть хохот. Один из туристов скромно спросил:
-Товарищ спасатель, вы в порядке? – и отшатнулся, оглушённый смачным поцелуем ополоумевшего сержанта. Макс любил весь мир. Ухнувшее в небытие сердце забилось ровно.  В очередной раз их спасла случайность.
У тро они встретили в салоне промёрзшего «пазика», везущего их на базу. Столько смеха и слёз одновременно, столько объятий  и пустых, ненужных фраз. Самый страшный и самый счастливый день… Откуда-то извлекли гитару. Рысь, разбивая бесчувственные замёрзшие пальцы, бешено рвала звонкие струны. Расстроенная гитара жалобно повизгивала. Спасатели орали:
«Наш гимн жестче, но быть может светлей.
За каждой строчкой мы видим конкретных людей.
Есть смысл за каждым движеньем руки.
Он знает все это, но приходит к нам вновь.
Наверно вместе просто немного теплей».
Егеря, сняв чеченки, рассеянно улыбались, потихоньку подпевали, а потом  все вместе затянули ещё одну «общую» песню.
Макс глядел в окно на бегущие вдоль трассы лесные массивы и думал о своём.
5.
Близился новый год. Полковник Трушин свирепствовал. Работать было некому - грипп подкосил большую часть личного состава, и все вокруг ходили, мотая на кулак сопли,  и вместо обычных приветствий то тут, то там слышалось дружное «апчхи!»
Раненый в перестрелке Шумахер постепенно шёл на поправку и уже вовсю пользовался нечаянным отпуском – за две недели, проведённые в районной больнице, он умудрился дважды признаться в любви, трижды порвать отношения с девушкой и пять раз чуть не стал причиной массовой драки. Поэтому начальство от греха подальше вернуло болящего в лазарет, где он целыми днями играл в нарды и разводил болеющих курсантов на сигареты. Сержанту было хорошо, и он с нетерпением ждал нового года.
В эти дни Барс ходил мрачнее тучи. Ему отказали в отпуске, и Макс был обречён справлять новый год на базе. Он регулярно жаловался Хоне на несправедливость этого мира и ежедневно грозился уйти со службы. Но сделать этого  не мог – заболевших было всё больше, и начальство приняло решение привлечь бывшего хирурга к врачеванию населения базы. Макс бегал от постели к постели, таская  мензурки с лекарствами, пихая градусники куда придётся, слушая жалобы на жар и больное горло. Это было невыносимо. Он глубоко дышал, ходил без маски, но иммунитет был сильнее – сержант как ни старался – всё не мог заболеть. Не помогли даже обтирания снегом и беготня по морозу после бани. Макс был в отчаянии.
Утро, как обычно, началось с обхода. Гриппующие потихоньку  выздоравливали и становились в строй и это не могло не радовать. Макс вяло записывал жалобы, сонно зевал и сердито огрызался на мельтешившую рядом Зинаиду Петровну – гиперактивная старушка постоянно лезла к доктору с советами по лечению – то чеснок принесёт, то луковый отвар, то репу с мёдом… Отбрехаться от знахарки не было никакой возможности, и Макс смиренно слушал её восторженно-наставительную болтовню, сдержанно кивая и деликатно прикрывая расползающийся в широкой зевоте рот. 
- Баааарс! Максимкааааа! – по гулким коридорам метался голос старшего лейтенанта Пановой.
Макс устало потёр переносицу, снял очки.
- Чего тебе надобно, старче? – голосом варёной золотой рыбки отозвался Барс.
-Пошли ёлку рубить! – Хона нетерпеливо прыгала, растирая раскрасневшиеся от холода щёки.
От Рыси пахло хвоёй, морозом и мандаринами. Макс почувствовал прилив новогоднего настроения. Вот мятежная душа…  А ещё старлей, командир, непосредственное максово начальство... Барс на минуту сделал вид, что задумался, но не выдержал пристального, ожидающего чуда, взгляда и буркнул:
-Ладно, беспокойное создание…пошли!
-Ееееее! – Хона подпрыгнула и умчалась дальше по коридору, сопровождаемая удивлёнными взглядами медперсонала и больных.  Ну как им объяснишь, что их командир ещё из пелёнок не вырос?
Макс неопределённо хмыкнул и пошёл переодеваться. «Она уже и топор, поди, наточила» - подумал он.
***
- Тааак… Это не то, это тоже… Эта…Эта лысая совсем! Блин! А, во! Нашла! – Хона, укутанная большим шерстяным шарфом по самые глаза, дотошно осматривала каждую ёлочку, проверяя их на предмет лысости-пушистости, высоты, разлапистости и бог знает чего ещё. Они ходили по лесу битый час, а она  каждый раз браковала деревья по одному, лишь ей известному признаку. На дилетантский взгляд Макса ёлки были совершенно одинаковые, зелёные и пахли новым годом. Что тут выбирать?
-Эта? – переспросил Барс – Точно эта?
-Да-да-да-да-да! – Рысь утвердительно кивнула головой и встала поодаль, чтобы не мешать лесорубу в его деле. Макс застучал топором.  Дерево заскрипело, закачалось, обдав дровосека снежным дождём. Брррр, за воротник попало…
Вдруг что-то кольнуло, под ложечкой у сержанта противно засосало. Барс, чуя недоброе, и  обернулся и помертвел. Метрах в трёх от них, внимательно следя за каждым движением людей, сидел здоровенный матёрый волчара. Умные жёлтые глаза животного неотрывно  смотрели на прыгающую у ёлки Хону. Казалось, волк улыбается, дивясь такому ребячеству и беспечности со стороны человека. 
-Рысь…- цикнул на неё Барс. Макс
-Ой! – Хона перестала беситься и остановилась  в нерешительности. – волк.
-Сам вижу, что не белка! – огрызнулся Макс. – Дёрнул тебя чёрт в лес переться. Дура. – Макс судорожно сглотнул, поудобнее перехватив топор. Это не укрылось от внимательного хозяина тайги. Волк глухо зарычал, под густой рыжевато-серой шерстью напряглись мускулы. Животное готовилось к атаке. 
- Сам дурак. – автоматически отпарировала девушка. – Может, он голодный? 
-Ага! – Барс нервно хохотнул. – пришёл вот мясцом постным полакомиться…  Ты что делаешь, ошалела, что ли?!
Хона не слушала. Она шагнула навстречу напряжённо ожидавшему зверю. Янтарные глаза встретили безбоязненный зелёный взгляд. Волк, не мигая, смотрел на приближающуюся девушку, ворча и переминаясь с лапы на лапу. Он не решался прыгнуть. Хона подошла вплотную к животному, запустила горячие тонкие пальцы в густую волчью шерсть. Волк  дрожал. Девушка не мигая смотрела в горящие жёлтые глаза. Напряжённые мышцы животного туго перекатывались под вздыбленной шкурой. Хона осторожно присела на корточки… Главное, не спугнуть...
- Ак –Суру, хозяин Алтая, прости нас. – прошептала она прямо в дрожащее ухо зверя. Волк ещё шире раскрыл почти круглые глаза, присел на задние лапы и встряхнулся, сбрасывая с себя чужую руку. Хона буравила зверя взглядом. Зверь моргнул, прищурился, ощерил пасть, показав крупные крепкие клыки. Хона повторила имя:
-Ак-Суну.  – казалось, она не дышала.
Волк, резко взвизгнув, серой тенью метнулся в кусты.
Девушка, судорожно вздохнула и опустилась в снег.
- Панова, да ты на всю голову больная! – Макс подскочил к напарнице и встряхнул её так, что голова девушки беспомощно откинулась назад. – С ума сошла?!
- Ничего я не сошла… Опусти меня на землю. Мне больно. Пожалуйста.  Макс нехотя выполнил просьбу.
Отряхнувшись, она осторожно добавила:
 – Ушёл же? Ушёл. Чего ещё надо? Бери ёлку и пошли, покуда нам разрешают. Ну, чё встал-то? Шевелись, сержант! – и, напевая что-то наподобие: « я волком был и спал отменно», бодро зашагала  вверх по тропинке по направлению к базе.
Макс проглотил зудящие на языке возражения и молча взвалил на плечо лохматую ель. Люди ушли. На кривом пеньке осталась тоненькая ленточка и кусочек сушёного мяса. Выждав момент, волк вернулся, съел мясо, и, аккуратно взяв в зубы ленту, отнёс её в нору.
Последние два километра шли молча, наслаждаясь тишиной и хрустящим морозом. Воздух был буквально осязаем. Хона чувствовала, что весь лес звенит и вибрирует, сонно раскинувшись ранних зимних сумерках, слышала каждую ноту в сложной песне обманчиво  застывшей природы и в душе росла и ширилась беспричинная радость.  И всюду казалось, что за ней , улыбаясь, бежит большой серый волк.

6.
Всё было готово к празднику. Ёлка наряжена, гости вымыты, одеты в гражданское, а особо сопливые носы тщательно смазаны оксолином. До нового года оставалось четыре часа. В большой зале собрались все – полковник Трушин с женой, сержант Андрей Макаров с медсестрой Ириной  (Оксана, предыдущая пассия признанного донжуана на бал идти отказалась, а узнав, что предмет обожания без зазрения совести пригласил на праздник её напарницу, объявила войну всему мужскому населению, а заодно и всему медперсоналу, включая ни в чём не повинного Барса). Макс    сиял бритыми щеками и шикарной заколкой для галстука, щедро раздаривая благородные поклоны входящим дамам, коих оказалось не так уж мало, учитывая то, что в Чарышском районе в МЧС служили максимум пять девушек и трое из них были техничками…
В зал вошла Хона в сопровождении «Контузиаста».  Молодой человек был бледен, но кажется, вполне здоров, болтал без умолку и без конца шутил. Рысь была задумчива и тихо объясняла гостю, кто есть кто в этом людском муравейнике.
Бал был в самом разгаре, пары кружились в ритме вальса, дамы, как им и положено, выбирали кавалеров, и, в общем, всё шло неплохо. Хона, выбравшись из сумасшедшего кружения разгорячённых тел и громких разговоров, вышла на улицу. Свежий ветерок  мигом остудил горячую кожу. Девушка улыбалась. На улице не было ни души. Накинув на плечи форменную куртку, Рысь вышла на середину плаца и закричала. В крике выплеснулось всё-усталость, страх предшествующих событий, предсмертный вой убитого браконьерами Графа, огонь волчьих глаз, бессонные ночи у постели  больного пневмонией  Шумахера,  дикая, всепожирающая боль в спине – всё слилось воедино и всё погасло, как погас в хрустальной морозной ночи этот дикий, одинокий крик. Хона тяжело дышала. По щекам текли слёзы. Вдруг откуда-то из-за сараев раздался тонкий, жалобный вой. Девушка бросилась туда. В темноте загорелись и погасли два жёлтых глаза. Мелькнула серая тень. Волк.
Хона бросилась назад, к базе. Забежав в зал, девушка смела с крайнего стола всё, что попалось под руку и пулей вылетела обратно во двор. Добравшись до задников, Рысь нашла в снегу старый эмалированный таз и вывалила туда парящую на морозе еду. Девушка тщетно пыталась разглядеть в темноте  притаившегося зверя, но всем нутром чувствовала, что он здесь.
- Бери, не бойся, Ак – Суру. Спасибо. – девушка поклонилась слепой темноте и враз потяжелевшими шагами направилась в направлении щемящей душу музыки. Ощущение праздника исчезло. В груди сердито трепыхалось неугомонное сердце, силясь выскочить из рёбер и полететь, куда глаза глядят. На пороге Хона последний раз оглянулась на скрытый ночью задний двор. Из глубины леса раздалось удовлетворённое «Аргггр». Девушка улыбнулась и зашла внутрь. Часы пробили ровно полночь.