Свет его души. Часть вторая

Часть вторая
Одиночка

Мелодично вздрогнул над дверью колокольчик, и этот одинокий звук медленно таял в морозном воздухе, делаясь все тоньше, пока не сошел на нет.
- Кого нелегкая принесла так поздно? – за дверью послышались шаги, щелканье отпираемых запоров и слова, отменяющие охранные заклятия.
- Аннэйрэ , я к вам.
На пороге стоял человек в плотном шерстяном плаще, опушенном мехом. Он поклонился хозяину дома, касаясь красной от холода ладонью груди.
- Входи, чего стоять на морозе, - ворчливо ответил темноволосый мужчина в простой домашней тунике, подпоясанной узорчатом поясом. – Глинтвейн?
- Пожалуй, - согласился гость.
Они прошли через холл, отделанный мрамором и дубовыми панелями, в гостиную, где хозяин взмахом руки разжег в камине огонь. На круглом плетеном столике появились высокие кубки с глинтвейном, исходящим паром.
- Вот значит, как живет глава Академии, - оглядываясь по сторонам, протянул гость. Комната просторная, почти пустая, на высоких окнах нет ни занавесей, ни тяжелых портьер, с потолка свешивается бронзовая люстра на цепи, сейчас больше похожая на огромного черного паука, покачивающегося на кончике своей паутины. Всюду богатая резьба по дереву, перед камином стоит мягкий диван и несколько более жестких деревянных кресел.
- Не хуже остальных, Нэвиан, - хозяин дома взял кубок, жестом предлагая собеседнику сделать то же самое.
- А я к вам по делу, аннэйрэ Римус, - произнес Нэвиан, когда отпил несколько глотков. Горячая ароматная жидкость окончательно прогнала из тела холод морозной ночи, и гость немного разомлел перед пылающим камином. Собеседник же его, мужчина с резковатыми, но довольно красивыми чертами лица, был внимателен и собран.
- Вы знаете, что Верховный Маг Дэвлин умер…
- Пусть он отыщет путь в страну богов, - отозвался хозяин дома.
- И скоро будет новый Совет, который выберет нового Верховного Мага…
- Мне нет дела до этих стариков, - усмехнулся мужчина.
- Но вам есть дело до титула Верховного Мага… Мы хотим, чтобы вы стали им, потому что больше нет других… достойных… - почти шепотом произнес гость.
- Вы хотите, что бы я выдвинул себя? Если у них нет других достойных кандидатов, они все равно придут ко мне! – заявил Римус.
- Верно. Но возможно, кое-кто будет против… Вы могущественный маг… Кое-кто в Совете опасается таких соперников. И…
- Не смеши меня, Нэвиан! Они ничего мне не сделают! Даже если они соберутся все вместе перед моим домом, то и камня не пошевелят.
Нэвиан замолчал, Римус же пристально смотрел на него, думая о том, что Совет скорее всего примет верное решение, и выберет его в качестве Верховного Мага. Римус ожидал этого, ожидал уже давно, с тех пор, как старик Дэвлин занемог, и не появлялся больше ни в Академии, ни в Совете. У них действительно не было больше достойного кандидата, потому как все старые маги были больны и немощны, и они с удовольствием копались в пыльных библиотеках, хороня заживо свой дар, а молодые были слишком неопытны, чтобы взвалить на свои плечи ответственность за Алмарру.
Что и говорить, Римуса прельщало это предложение. В конце концов, не к этому ли он шел долгие годы? Терпел лишения в трудных путешествиях, всегда в одиночку справлялся со всеми несчастьями, ради этого он порвал с семьей, и навсегда вычеркнул из памяти образ отца, взялся за заведование Академией Магии, и муштровал самонадеянных юнцов, думающих, что магия даст им все блага на свете. Таких же самонадеянных, как и он сам, таких же упертых и честолюбивых. И теперь давняя мечта, мечта детства, сбылась, почти сбылась!.. Римус прерывисто вздохнул, и Нэвиан, смотревший на него в это мгновение, увидел, как сверкнули гордостью и властолюбивым огнем глаза этого немолодого, но еще и не старого мужчины.
- Скажи Совету, что я согласен, - неожиданно сухо произнес маг. Он отвел взгляд от своего гостя и посмотрел в окно, за которым медленно кружились пушистые хлопья. Снег стоял густой белой стеной, ни одно дуновение не нарушало торжественной и жутковато-прекрасной картины.


* * *
- Господин Верховный Маг!
Римус обернулся, пытаясь отыскать взглядом того, кто его окликнул. Немолодая полноватая женщина в простом черном платье пробиралась к нему через толпу. Он хотел идти дальше – мало ли разных людей постоянно пытаются привлечь к себе его внимание, но в чертах лица женщины  магу почудилось что-то смутно знакомое. Миг – и он вспомнил.
- Демельза?
Она улыбнулась, лучистые морщинки четче обозначились в уголках глаз, таких же синих, как и у него, не потерявших яркости за двадцать лет. Но вот лицо стало совсем другим: годы исказили красивые черты, следы перенесенных горестей отразились на нем.
Не было радости в этой встрече. Римус не выносил всего, что говорило ему о прошлом. А Дем слишком живо напоминала ту давнюю историю, о которой он старался забыть всеми силами. Конечно, чувства давно перегорели, словно горсть палых листьев в осеннем костре, но даже одного напоминания было достаточно, чтобы воскресить в памяти пережитое.
Удивление от этой встречи сменилось легким недоумением: что Дем от него понадобилось? Хотя, судя по ее немного виноватому виду, все было ясно – она собралась о чем-то попросить. В другой раз Римус избавился бы от такого просителя, но ведь это была все же его родная сестра. И все же никаких родственных чувств маг не испытывал. Давно пропала в нем любовь к Аруну, к знакомым с детства местам. Теперь Сорфадос стал для него домом.
С точки зрения любого, кто видел их на узких улицах столицы, эти двое являли собой странное зрелище: высокий мужчина в одежде придворного, невозмутимый на вид, и простая крестьянка с испуганным, настороженным взглядом.
На них смотрели, оборачивались, но Римус только шепнул сестре:
- Идем скорее.
 Несколько поворотов - и они оказались на нир-Наили, Озерной улице, где за глухой стеной скрывался небольшой особняк, который Римус привык именовать своим домом. Маг подошел к арке с зеленой дверью и, лишь дотронувшись до дерева, открыл ее перед своей спутницей, и они вошли в усыпанный листьями и желудями сад.
- Я думал, ты вышла замуж и живешь на Аруне, - сказал он, приглашая сестру в дом. Та смущенно оглядывалась по сторонам: ей ни разу не приходилось бывать в таком богатом по ее меркам месте. Она осторожно присела на краешек резного кресла.
- Да. Но мой муж умер. Зато остались дети: дочь и двое сыновей. А...
- Нет. Я не женат.
- И живешь один в этом огромном доме? - нотка зависти проскользнула в ее голосе.
Римус вздохнул, ему вовсе не хотелось обсуждать свои дела с сестрой, которую он не видел столь давно, что образ ее почти стерся в памяти.
- Мы все идем своими путями, так говорил отец, - сухо произнес он. - Кстати, как он?
- Он тоже умер. Пять лет назад. А мама - не так давно... Она прожила долгую жизнь, и все надеялась... - Дэм не закончила фразу, но брат понял.
- Теперь ты хозяин нашего старого дома, - сказала женщина. - Возвращайся!
- Нет.  Мой дом здесь, вот он, - маг сделал широкий жест рукой. - А то - мне никогда не принадлежало и не будет.
 Демельза охнула.
- Прости меня, Римус! Ты ведь теперь Верховный маг, я слышала, ты нового короля короновал в Даргарде?  Кто бы мне поверил, расскажи я такое в деревне!
- Все мы так или иначе переменились, и нет теперь возврата туда, откуда мы ушли. Но что привело тебя в Сорфадос?
Женщина уставилась в пол, делая вид, что интересуется рисунком каменных плиток, явно испытывая неловкость от того, что сидит рядом с сильнейшим магом Алмарры, хоть и братом. Римус ждал. Наконец Демельза решилась.
- Мне так неудобно... Я бы ни за что, если бы… Но у меня к тебе просьба. Я знаю, ты порвал отношения с нашей семьей. Но это очень важно: кажется, что мою дочь кто-то проклял. Все, за что она берется, приносит одни беды. Пойдет за водой - свалится в колодец, начнет готовить - обожжется. И ведь не от неумения: раньше она все делала с легкостью. А в последнее время стало хуже - из нее как будто что-то жизнь тянет. По ночам она кричит и плачет так, что вся деревня слышит. Ее считают ведьмой, Римус! Она разговаривает с кем-то невидимым... Просто останавливается посреди улицы и начинает говорить с воздухом! Мне страшно выпускать ее из дома. Когда муж был жив, он защищал ее, но теперь некому и заступного слова сказать. Она как будто с ума сошла, моя девочка! - Демельза всхлипнула, смотреть на брата она не решалась.
- И ты вспомнила обо мне. Это ведь нетрудно: теперь я известен многим... Глава Академии Магии, Верховный маг.
- Я... не...
Лицо мужчины оставалось бесстрастным, словно окаменело. Глядя на этого человека, нельзя было поверить, что у него есть чувства.
- Но моя дочь...
- Нет.
Глаза женщины наполнились слезами, а Римус, к собственному удивлению, не почувствовал ничего, похожего на жалость, сочувствие или участие, как будто только что поведанное ему, произошла не с сестрой, родным человеком, а с кем-то далеким, незнакомым, и было из разряда тех историй, что рассказывают и крестьяне, и горожане, пропуская за ужином кружечку пенного эля, чтобы попугать друг друга. Как не силился маг найти в себе хоть какой-то отклик, все было безуспешно, и попытки вызывали лишь раздражение. Ему было все равно, что станет с теми, кто когда-то отвернулся от него.
 - Римус... - Демельза подняла на него умоляющий, приниженный взгляд просителя, но натолкнулась на глухую стену. - Почему?..
- Потому что я не обязан. Я никому ничем не обязан.
- В твоем сердце нет любви! - воскликнула женщина, порывисто вставая. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что говорит с могущественным волшебником, которому не составит труда сделать так, чтобы она замолкла раз и навсегда.
- Любви? О, я изгнал из своего сердца эту слабость, изгнал после того, как мы виделись с тобой в последний раз. А теперь изволь уйти, у меня слишком много дел.
Римус, в общем-то, и сам не ожидал от себя такой жестокости, хотя ему ничего не стоило помочь несчастной женщине. Но возвращаться на Арун… Видно, не отдавал он себе отчета, как зачерствело его сердце за двадцать лет! Взбираясь по ступенькам власти, всегда нужно что-то отдавать взамен. Время, родственные связи, чувства, которые недопустимы в мире жестокости и циничного расчета.
- Что ж, прощайте, господин Верховный Маг!  - Демельза вложила в последние слова столько ненависти и слепой ярости, что маг вздрогнул, но женщина даже не взглянула, не обернулась, когда он запирал за ней дверь.

* * *
Между землей и небом была метель. Она налетела неожиданно, закружила, дунула в лицо колкими снежинками, обжигающими щеки и нос. Широкая пелена скрыла все вокруг, и очертания деревьев стали едва заметными серыми тенями на фоне трепещущих белых занавесей. Санный путь затерялся в круговерти снежных вихрей.
С мрачным удовлетворением смотрел Римус в крохотное окошко кареты, но видел только свое отражение на темном стекле. Шар голубоватого света плавал над головой мага, выхватывая из темноты его лицо. Римусу даже не хотелось применять обогревающее заклятие - холод не давал заснуть, оставляя мысли ясными, как никогда. Закутавшись в теплый меховой плащ, он застыл в напряженной позе, вцепившись в бархатную обивку сиденья, глядел, как за окном кружит, мечется в диком танце метель.
До него доносились обрывки фраз, которые ветер бросал вместе со снегом в окно, и маг разобрал давно знакомые слова:

Этот город мне снится ночами,
Он окутан в рассветный туман,
В нем легко позабыть о печали,
На холодный смотря океан...

Римус вздрогнул. Песня о Сорфадосе заставила его очнуться от  оцепенения. Выражение его лица осталось непроницаемым, и взгляд все так же был будто скован мартовским льдом, но сердце вдруг больно сдавило, и оно забилось сильнее. Старые, никчемные воспоминания - маг как всегда попытался стряхнуть нежелательные мысли обычным "сгинь, лихо", но сегодня они просто так не уходили. И он чувствовал тупое недовольство, накатывающее всякий раз, когда он давал себе слабину. Ведь поросли быльем те далекие времена, и шрамы в душе зарубцевались под грузом новых - счастливых и страшных событий, под ежедневным заботами и тревогами, ан нет - снова вспомнился Арун, река Аринара и крупные хлопья снега, кружащие в тихом воздухе. И то дикое отчаяние, с которым он расколол скалу... С тех пор прошло более двадцати лет. Много это или мало? Мало - с точки зрения любого летописца, и много  - для одной человеческой жизни. За двадцать лет может смениться власть, может произойти война, мор, но как же ничтожны эти перемены перед лицом истории, когда сотни и тысячи лет проходят блестящей вереницей, оставаясь в памяти потомков легендами, преданиями и мифами.
Только что между землей и небом носились вихри, и вдруг как будто чья-то рука сняла пелену, открыв серебристую даль в искрящемся сиянии, четко обозначив темные силуэты рощ и мягкие холмы.
Маг смотрел на ясное небо, на знакомые с детства созвездия, холодно горящие в предвестии сильных морозов, и стужа как будто достигла его души – до того было тоскливо и пусто. Скрипел снег под полозьями, покачивались в такт движению фонари, отбрасывая танцующие розоватые отблески, но не видел маг красоты этого вечера, не нужна была она ему.
Карета проехала пограничный пост, где хмурые солдаты из дозора, надвинув поглубже капюшоны, курили трубки возле заиндевевшей крепостной стены, притоптывали, пытаясь согреться. Сразу за переправой через Быстринку начинался инвирский поселок. Мягко горели янтарным светом его окна, и Римус начал дремать - давала знать усталость долгого пути. Плавно скользила на зимних полозьях карета, и мысли, от которых никуда не деться, обрывались в тумане полудремы.

* * *
- Ормалин Шани, аннэйрэ, - высокая женщина в платье традиционного для целителей коричневого цвета учтиво поклонилась магу. Ее можно было назвать молодой, хотя по внешности определить возраст было трудно. Длинные светлые волосы, выцветшие, будто тронутые преждевременной сединой, заплетены в толстую косу; лицо самое обычное, тонкие губы и серые глаза. Казалось, что она совершенно не умеет улыбаться.
- Наша придворная целительница, - добавил глава конклава инвирских магов Дамьен Онхал.
В этой женщине была искра настоящего дара, что сразу почувствовал Римус, едва она вошла в зал. Невероятно сильный дар исцеления, так редко встречающийся в землях Алмарры и ценимый очень и очень высоко. 
Но несмотря на такую большую силу, Ормалин держалась просто, без заносчивости и высокомерия, и скорее не понравилась Римусу, чем вызвала у него симпатию, хотя ничего отталкивающего в целительнице не было. 
- Нам как раз нужен целитель, - заметил маг. Он не спешил составлять мнения об этой женщине, потому что чувствовал, что Шани великолепно владеет своим искусством, а личные пристрастия всегда были для него делом десятым. – Мы были бы рады увидеть столь одаренную волшебницу в Академии.
- Признательна за такое лестное предложение, аннэйрэ, - Ормалин Шани, вопреки ожиданиям мага, не выказала никакой заинтересованности. - Но я служу своему государю.
Только что кончилось заседание конклава, и маги уже разошлись. В пустом светлом зале осталось лишь трое человек. За окном сиял яркий зимний день, ослепительный в своей белизне, так, что больно становилось глазам. Потоки света длинными полосами расчертили натертый до блеска паркет, отчего еще торжественней казался высокий зал, и еще меньше - фигурки людей.
- Наш король серьезно болен, и если бы не госпожа Шани...
- Не стоит преувеличивать мои заслуги, - сдержанно ответила целительница, - я всего лишь выполняю долг.
- В Сорфадосе тоже найдется немало работы. Если дело в деньгах или привилегиях…
- Нет.
Упорство, с которым целительница отказала ему, едва ли не вызвало восхищение мага. Она не боится – прекрасно!  Он увезет эту гордую северянку в Сорфадос, такой дар должен работать на него, а не скрываться в глуши. И Римус решил: он любым способом добьется того, что целительница окажется в Академии. Но сначала нужно осмотреться, выяснить, что к чему, найти у этой суровой женщины слабые места, которые у нее, несомненно, есть. Конечно, он всегда может ей просто приказать, и Ормалин Шани не посмеет ослушаться Верховного мага, но куда приятнее заставить человека сделать нужное не принуждением, а игрой на его слабостях и чувствах, подтолкнуть к решению и устроить все так, как будто это решение - его собственное.


Через несколько дней во дворце давали королевский прием. На него съехались аристократия и магическое братство чуть ли не со всей страны, присутствовал даже больной король Инвира, хотя Римус видел, что он едва держится на ногах от слабости. Ормалин тенью всюду ходила за правителем, незаметно отдавая ему часть своих сил - тоненькие ниточки связи, золотистыми паутинками протянулись к больному. Никого, похоже, не удивляло присутствие на приеме целительницы, хотя она явно стояла ниже остальных на сословной лестнице. Перешептывания о скорой смерти правителя слышались в отдаленных уголках дворца, и всем вокруг эта смерть казалась делом решенным, несмотря на отчаянные попытки Ормалин выиграть для своего государя еще несколько лет. Правитель Инвира был стар, а его сын  жаждал престола - возможно, он и поспособствовал тому, что крепкое северное здоровье отца так неожиданно подорвалось.
Играли ганори.
- Можно Вас пригласить? - Римус изящно поклонился королеве. Он умел, когда это требовалось, быть обходительным и очень приятным в общении человеком, хотя обычно предпочитал не утруждать себя подобными условностями. Королева, хрупкая, изысканная женщина с седеющими темными волосами, спрятанными под золотую сеточку, и тонкими чертами узкого лица, улыбнулась в ответ.
- Вашему мужу очень повезло с личным целителем, - произнес Римус, когда они сошлись в очередной фигуре танца и медленно двигались по кругу, едва соприкасаясь кончиками пальцев. - Я говорю Вам это, как  маг.
Он заметил, как легкая тень коснулась ее лица и тут же пропала - эта женщина прекрасно владела собой. Но причина для тревоги, конечно же, у королевы была, и Римус это видел. Стоило выяснить, обычная ли это женская ревность или более глубокое чувство ненависти.
- Я понимаю Вас, девушка не отходит от короля ни на шаг, и, пожалуй...
- Моего мужа окружают красивейшие придворные дамы, - улыбка королевы стала ледяной, как зимнее солнце в этой насквозь промерзшей стране.
- Но они не делают для короля того, что делает Ормалин Шани. И стоит ли сравнивать красивое лицо и красоту души!..
Со стороны их беседа казалась ничего не значащим светским разговором – улыбки, плавные движения танца прикрывали холодный расчет. Римус видел, что королева страстно желала обо всем разузнать, но напрямую спросить не могла.
- Возможно, она имеет большое влияние на короля... - продолжал маг, внимательно следя за реакцией инвирской правительницы. - Даже слишком большое.
- Что Вы имеете в виду, аннэйрэ?
- А Вы подумайте, Ваше величество.
Танец развел их. Римус видел, как стали чуть неуверенней движения женщины, отметил взгляды, направленные в сторону трона, и ухмыльнулся про себя. Зерно недоверия упало в благодатную почву...
Оставалось ждать.

* * *
Ранняя весна пришла в Хардию – еще робкая, едва заметная, с зимними холодами по ночам и студеными утрами, но иногда в воздухе чувствовалось дыхание теплого ветра, согревающего лицо, приносящего волнующие запахи пробуждающейся природы. Весна радовала, вселяла надежды на новое, лучшее, наполняла сердца любовью. Но сердце Верховного Мага давно уже не внимало ее ветрам.
Римус вернулся в Сорфадос в самых расстроенных чувствах, проклиная все на свете. Эта гордая северянка наотрез отказалась ехать с ним, но маг знал, что слово, которое, как известно, не поймаешь, скоро заставит ее изменить решение… Но как скоро – то было неизвестно. А неизвестность его всегда раздражала.
Дни тянулись как обычно: бесконечные совещания, светские рауты, дела, которые накопились за время отсутствия. Но смутное чувство, что в череде этих дней что-то пошло не так, не покидало Римуса и не давало ему покоя. Он стал более замкнутым и угрюмым, чем всегда, и часто собеседники мага читали в его взгляде почти не прикрытое презрение, насмешку, колкие льдинки старались больнее ранить того, кто осмеливался смотреть ему в глаза.
Нет, никаких необдуманных действий он не допускал. Никаких просчетов и ошибок, все выверено и взвешено сотни раз. Его никто не мог обвинить в самоуправстве, хотя недовольных было много, особенно старики в Совете, которые привыкли все делать по раз и навсегда заведенному порядку и не принимали ничего нового.
Среди забот Римус мало думал о целительнице, почти забыл про нее. Хотя новости о том, что творилось при дворе инвирского короля, все же доходили до Сорфадоса, пусть и с опозданием. Старый король умер, его трон занял старший сын, намерения которого были пока еще загадкой для Хардии. Многие придворные, служившие прежнему государю, оказались теперь в немилости.  Говорили, что во дворце зреет заговор, но маг мало верил в это – инвирцы с их холодной кровью не были любителями быстрых действий.
В те дни с Аруна пришло страшное известие – Римус узнал, что дочь его сестры Демельзы забили насмерть двое пьяных парней, которые видели причину неурожая в деревне в «колдовстве» девушки. Братья несчастной не могли не отомстить за сестру.  И теперь семья вынуждена была бежать с острова, побросав имущество. Маг узнал это от знакомого капитана, но ничем не выдал, что это известие его поразило. Он поговорил со шкипером о беззакониях на островах, о том, как много в мире творится несправедливостей, и отпустил. Вести о единственных людях, с которыми он был в родстве, хоть и ошеломили Римуса, но не настолько, чтобы он стал винить себя в произошедшем. Да и желания помочь семье не возникало – давно были порваны те нити, которые связывали его с Аруном. Маг не искал себе оправданий, но и не страдал.

* * *
Римус стоял на балконе, на границе темноты комнаты и прошитого серебром дождя серого дня. Где-то далеко, в стороне моря, глухо рокотал гром, уходя за прибрежные скалы, к островам. Сквозь отвесную стену воды едва виднелся сад с белыми кустами магнолий, сад, наполненный шорохами и шепотом, свежими ароматами моря и цветущих деревьев, земли и мокрой листвы.
Отсюда не было видно города, только аккуратные клумбы, дорожки, посыпанные морской галькой и замшелые каменные статуи. Укромное и тихое место, в стороне от основного здания Академии, с ее коридорами, заполненными веселым гулом ученических голосов, огромными пыльными аудиториями, гулкими залами, с непременной кипучей жизнью, выплескивающейся за пределы серых гранитных стен.
Он стоял, впитывая в себя прохладу дождя, приносящего умиротворение душе, уставшей от суеты и шума. Редко выдавалась магу такая возможность – побыть в одиночестве, любуясь на то, как стучат по мрамору резных перил упругие капли. Маг привычным жестом повернул ладони к небу, словно вбирая силу, которую приносил дождь. Старый жест, известный всякому колдуну, и на этот раз не подвел – сила молодого весеннего ливня, необузданная и радостная, завладела мужчиной, отзываясь легким покалыванием магии на кончиках пальцев.
Римус не сразу заметил молодую женщину, склонившуюся над каким-то кустиком, и словно забывшую про дождь. Через плечо у нее висела зеленая сумка целителя.  Пряди светлых, почти седых волос выбились из прически, но женщину это мало волновало - она была поглощена тем, что аккуратно отделяла верхние молодые листья и осторожно складывала их по одному в холщовый мешочек.
Наверное, она почувствовала на себе взгляд мага, потому что вдруг подняла голову. Мокрые пряди прилипли к щекам, глаза горят вдохновенным огнем - а лицо так же сурово и неприветливо, как и при первой встрече.
- У вас хороший сад, аннэйрэ! -  крикнула она.
- Из-за этого не стоит мокнуть под дождем! - отозвался Римус. - Мне не нужен целитель, который сам заболеет!
Женщина коротко кивнула и широким шагом направилась к двери. Через несколько минут она вошла в кабинет, как ни в чем ни бывало.
- Все же вы решились, госпожа Шани, кинули свою глухомань и приехали к нам!  - Римус стоял спиной к балкону, так, что его силуэт на фоне окна казался очень темным.
Не дожидаясь приглашения, целительница присела к огню.
- Меня вынудили уехать.
Маг изобразил удивление.
- Что-то случилось? Ваш король…
- Умер. Да. Королева обвинила меня в связях с ее мужем, - ответила женщина. Ее слова, точнее, что, что она высказалась так прямо, поразили Римуса. Он ожидал чего угодно, но не этого, не того, что она так откровенно расскажет о причинах, которые привели ее в Сорфадос.
- И мне приказали уезжать из Инвира…
- Тяжело, наверное, было покидать родных и друзей?
Целительница обернулась к окну, и магу стали хорошо видны ее чуть выпуклые серые глаза, в которых не было ни слезинки. Она уже выплакала все слезы, подумал он без особого сострадания. Но на вопрос Ормалин не ответила.
- И я вспомнила о том приглашении. Я подумала, что в Сорфадосе мне будут рады…
- И это так, госпожа Шани, это так. Нам нужны одаренные целители, а что до… причин, по которым вы уехали… Это останется между нами.
Его собеседница кивнула.
- Прекрасно. Приступите к своим обязанностям завтра. Где вы будете жить?
- Я снимаю комнату в трактире в южной части города, - ответила Ормалин.
- Далеко отсюда, - усмехнулся Римус. - Академия предоставляет преподавателям комнаты. Вон там, - маг показал на красную крышу маленького домика, угнездившегося среди ясеней. – Так что переезжайте сюда.
Ормалин согласно кивнула, расправляя перед камином складки мокрого платья. 
Откуда в простой целительнице столько достоинства и силы? Она сидела - прямая, непоколебимая, спокойная, точно большое раскидистое дерево, крепко цепляющееся корнями за землю, прорастающее глубоко-глубоко в нее. Это мудрое спокойствие отчего-то не нравилось магу. Возникало чисто мальчишеское желание уязвить ее чем-нибудь, вывести из равновесия. 
В это время в дверь осторожно постучали.
- Нэвиан, мой помощник, - представил Римус вошедшего мужчину. - А это наша новая целительница, Ормалин Шани из Инвира. У тебя ко мне дело? – обратился он к Нэвиану, ясно давая понять, что разговор с целительницей окончен, и она может идти. – Проводи нашу гостью в ее покои, и возвращайся.
Его помощник кивнул, знаком приглашая Ормалин следовать за ним. На пороге она обернулась, и ее быстрый взгляд показался магу странным, как будто…
…она его жалела.
Они ушли, а Римус стал беспокойно расхаживать по кабинету, сцепив руки за спиной. В  последнем взгляде целительницы он видел оскорбление, насмешку, которую никак не мог допустить в свой адрес. И не собирался ей это прощать. Со сладким чувством собственного превосходства он подумал, что дар целительницы, хоть и редкий, все же не сравнится с его магией.
Маг дотронулся до резной фигурки совы на столе, отполированной многими касаниями рук. Веспа, богиня мудрости, дарила успокоение.
В дверь снова поскреблись.
- Входи! – резко произнес маг. Он все еще стоял у окна, глядя на мокрые листья. – Как она тебе? – не оборачиваясь, спросил он.
- Госпожа Шани?.. Очень милая женщина, - осторожно ответил Нэвиан. - Она должно быть, великолепная целительница.
- Такие, как она, могут быть либо гениями, либо уличными бродяжками, с ее-то внешностью, - снова резкий, рубящий тон, который мог испугать любого собеседника. Но Нэвиан уже привык к манере Верховного мага выражать мысли.
- Нехорошо так говорить о…
- Она переживет. Чай, не девочка.
Повисла напряженная тишина, наполненная лишь стуком капель о  каменный пол балкона. Римус молчал, явно не горя желанием продолжать разговор, а Нэвиан так и не решался напомнить магу о своем деле.
- Ну, что ты мне хотел сказать?
- В Совете недовольны Вашим решением по поводу закона об ограничении магии... Они прислали прошение... - помощник передал магу конверт коричневой бумаги с гербом Совета. - Аннэйрэ Арсидиан хотел с Вами поговорить...
Не дослушав, Римус жестом отослал Невиана прочь, и тот с поклоном вышел.
Оставшись в одиночестве, маг тяжело опустился в массивное резное кресло. Что такое с ним творится сегодня? Закон, аннэйрэ Арсидиан... Такие важные вопросы, а ему словно и дела никого до них нет! Как будто какая-то тоскливая музыка не дает ему покоя, тревожит и зовет, и становится невыносимо больно от высоких и чистых звуков… Все морок, все блажь! Целительница? Да какое ему до нее дело, даже если она и взглянула на него как-то не так. Нет, дело совсем в другом, в темных предчувствиях, которые не отпускают уже давно...

* * *
 - Римус! Я хочу поговорить с тобой!..
Ормалин чуть ли не бежала за ним по боковой галерее одного из залов королевского дворца, не поспевая за широкими шагами мага.
- Я занят! - холодно бросил через плечо мужчина. - Депеша от короля!
- Это важно!
- Подождет.
- Римус! Ты считаешь, что какая-то депеша важнее твоего здоровья?
Ормалин едва не налетела на его спину – маг резко остановился на верхних ступеньках лестницы. Он обернулся и вцепился в плечо целительницы, глаза его так и горели злым синим огнем. У Ормалин подкосились ноги от страха, что он сейчас просто-напросто убьет ее взглядом.
- Пошли!
Римус больно схватил ее за руку и потянул за собой, а потом просто впихнул в первую попавшуюся на пути комнату, сумрачную из-за задернутых штор. Комната была пуста, но маг все равно навел охранные чары: предосторожность никогда не была лишней, особенно тут, в Даргарде. Он не хотел, чтобы у разговора нашлись свидетели - сплетни разносятся здесь быстрее ветра, и поваренок на кухне узнает о том,  что король чихнул в своей спальне раньше, чем правителю ответят «Будьте здоровы, Ваше величество!».
Маг отошел к  камину, над которым висело мутное зеркало, и посмотрел на свое угрюмое отражение. 
- Говори! – он обернулся к целительнице, впиваясь взглядом в ее узкое лицо, удивительно спокойное, и в этом спокойствии магу почудилась дерзкая насмешка, вызов.
- Я чувствую, что тебя мучает боль... – осторожно начала Ормалин. -  Давно. Несколько месяцев. Эта боль не дает тебе покоя по ночам… Голова раскалывается… Ты думаешь, что это от усталости. Из-за работы. Что тебе нужен отдых. Ты стараешься не обращать на боль внимания…
Маг дернулся, будто хотел что-то возразить, но промолчал.
- Я знаю, что это, Римус… Это страшная болезнь. Сначала головные боли, потом ты начинаешь терять зрение или слух, или перестаешь понимать речь и говорить сам… Начнется падучая. А потом боли станут настолько нестерпимыми, что ты убьешь себя, лишь бы они прекратились. Старый король Инвира болел тем же… Но было слишком поздно, когда я узнала об этом. Я старалась облегчить его страдания… Я все видела. Римус! – в ее взгляде была мольба. – Это не вылечить обычной магией! Да ты и магию свою забудешь!..
- Что ты мелешь!.. Мало ли что ты себе придумала! Тебе нечем заняться в Академии?.. – его голос стал хриплым и глухим, совершенно не похожим на мягкий глубокий голос Верховного мага.
- Если оставить все как есть, ты умрешь, и ничем тебе твоя магия не поможет, - отрезала Ормалин.
- Что?.. Умру?.. – едва ли впервые за последние годы во взгляде волшебника проскользнула тень неуверенности, сомнение. Конечно, он не боялся смерти, но умирать в мучениях... Слова Ормалин жгли, и непрошенные мысли, одна неприятнее другой, завладели им. Разве можно поверить, что в тебе сидит смертельный недуг, пусть даже все признаки указывают на это?
Но Римус  знал, что женщина права. Зря целительница ничего говорить не будет, и если она видит болезнь в человеке - так и есть, даже если болезнь эта еще никак себя не проявила. Магия Ормалин  была другой природы, и исцелять женщина умела не только заклятиями и травами, а особенным даром, «наложением рук», как говорят в народе.
Римус никогда бы не пришел к ней, не смог бы побороть гордость и признаться в своем бессилии. Иногда ему удавалось утихомирить боль, но она всегда возвращалась, и магу приходилось применять разные чары, чтобы окружающие не видели, как он изменился за последнее время – осунулся, похудел и как будто постарел на несколько лет. Никто из окружения не должен был видеть его слабость. Он перерыл дома все древние манускрипты по целительству, был в библиотеках Академии и Даргарда, но книги твердили одно: сложные болезни подвластны только человеку с определенным даром. Хотя магия дарует долголетие, она не может дать полного здоровья, ему ли было не знать этого.
- Я смогу тебе помочь. Позволь мне... – прошептала Ормалин, поднимая руку, чтобы прикоснуться к магу. Он был напряжен, как будто завязан в узел. Быстрым движением маг перехватил тонкое запястье женщины и сжал его.
- Нет.
- Тогда ты умрешь! Безумный дурак! – выкрикнула она и сама испугалась сказанного, застыла, словно ожидая удара. Но вместо этого был вопрос.
- Почему? Почему ты говоришь мне?..
- Иначе не могу. Целители чувствуют боль других, и это тоже мучительно... Я не могла не сказать.
Маг почти ненавидел целительницу, ненавидел сильнее, чем кого-то из своих врагов. От врагов можно не ждать жалости, какая была в этой молодой женщине, повидавшей столько чужой боли на своем веку. Казалось бы, сердце Ормалин должно ожесточиться, но вместо этого оно полно сострадания даже к такому человеку, как он.
- Ты никому об этом не скажешь! Слышишь?! Никому! – в голосе волшебника звучало столько угрозы, что целительница отшатнулась. – А если и скажешь…
«Я тебя убью» - прочла Ормалин во взгляде мага.
На запястье медленно таяли красные следы от пальцев.
- Хорошо. Хорошо, - пробормотала женщина.
Наконец-то невозмутимость Ормалин обрушилась, исчезла, и Римус видел, как она стояла, растерянная и жалкая, но вместе с тем бесконечно мудрая и сильная. Тонкий луч света с танцующими в нем пылинками сияющей полоской падал на темное платье.
Римус отдавал себя в эти хрупкие руки, и такое решение терзало его уязвленную гордость. Теперь он зависел от целительницы, от ее опыта и знаний, от ее умения хранить тайну. В лице инвирки Римус не заметил ни проблеска торжества или превосходства, которое можно было бы ожидать. Что могло привязать эту суровую, неразговорчивую женщину, полностью отдающую себя работе, к такому черствому человеку, как он? Меньше всего маг заботился о том, чтобы создать о себе приятное мнение, но Ормалин, кажется, это не волновало. По извечному праву женщин на сострадание она хотела стать для него опорой и защитой, не ведая, что ему-то никакая защита не нужна.   

* * *
Каждое движение отдавалось острой болью. Римус боялся лишний раз пошевельнуться: голова раскалывалась, огненный шар пульсировал в висках. Он не видел ничего, кроме темноты и смутных белесых пятен, складывающихся в непонятные узоры, и не мог открыть глаза, чтобы свет не вызвал новый приступ. Даже магия – верная магия, сопровождавшая его почти всю жизнь – изменила ему, и оставалось только лежать, проклиная всех богов, беспомощно лежать и бороться с накатывающими волнами отчаяния. Вцепившись в край одеяла, словно ища в нем спасения, маг ждал чего-то во мраке, и ожидание казалось вечностью.
На самом краю сознания, среди неясных образов и сумрачных теней, за границей изматывающей боли, волшебник уловил едва слышное шуршание платья. Прохладные ладони, сухие и шершавые, пахнущие полынью и старым деревом, легли на горящие виски, принося долгожданное избавление.  Постепенно, очень медленно, боль угасла.
Римус ощутил веками свет и осторожно открыл глаза. Лицо целительницы как будто плавало над ним, покачиваясь из стороны в сторону, вместе с резными столбиками, поддерживающими раму полога. Кажется, Ормалин улыбалась… Наконец он смог сфокусировать взгляд на ней, хотя видел все по-прежнему нечетко и размыто.
Целительница раздвинула вышитый полог, и танцующие пятна света легли на кровать. Ясный летний день, за окном ветер едва колышет листву на дубах.
Не хватало дыхания, чтобы сказать хоть что-то, и слова превращались в невнятный хрип.
- Не говори, - тихо произнесла женщина. – Все в порядке, Римус. Ты будешь здоров.
Маг ответил ей долгим взглядом, по-прежнему цепким и внимательным. Недоверчивым взглядом.
- Не… умру?.. – слова были шелестом сухой травы в бескрайней степи.
- Нет.
Он скривил губы в горькой усмешке.
- Магия…
- Она вернется. Ты просто слишком слаб…
- Паршиво. Гадко.
Ормалин взяла его ладонь с судорожно сжатыми пальцами и присела на край кровати. Она даже не решилась гладить его руку в попытках приободрить и успокоить, и неподвижным темным силуэтом застыла на фоне золотистого света, льющегося из окна.
Римус проваливался в сон, погружаясь в него то глубоко, то едва скользя по поверхности дремы. Ему виделось, как он, еще мальчишка, долго-долго поднимается по косогору, среди ромашек и васильков, к своему старому дому. Но когда он оказывается на вершине, то видит лишь руины, обгоревшие развалины, поросшие бурьяном.
Временами боль возвращалась, хотя и слабее, чем в первый раз. Иногда она была острой, режущей, иногда – давящей и тупой.  И сильнее становилось чувство опустошенности – магия все еще не подчинялась ему, была заперта где-то очень глубоко, и он не мог вызвать ее.  Ему оставалось лежать в исступленном отчаянии, в жарких тисках подушек и перин, и злиться на себя за бессилие, злиться на Ормалин за то, что она это видит, смотреть в пустое пространство перед собой, где метались яркие разноцветные блики. Проклятая гордость вела его явно не теми дорогами, которыми следовало идти.
Все было так, как говорила целительница. Тогда, во дворце, она вырвала у него согласие, но Римус был слишком занят, чтобы каждый день приходить к ней. И через некоторое время стал замечать, что боли теперь не уходят даже когда он использует все известные заклятия, боли терзают его ночами, превращая сон в пытку.
Первый приступ случился поздним вечером, когда волшебник был один в своем пустом доме. Перед тем, как потерять сознание, он успел послать Ормалин магический сигнал. Она пришла вовремя, и застала мага, скорчившегося в неудобной позе, изваянием застывшего посреди темного зала. Волшебник очнулся там же, на холодных каменных плитах. Ормалин, тревожившаяся за него, велела ему оставаться дома, но как ни уговаривала его целительница, Римус не спешил следовать ее указаниям. Он не видел в приступе ничего опасного, и предпочитал не вспоминать об этом. Ежедневные заботы снова поглотили его.
Второй раз ему повезло гораздо меньше. Римус помнил лишь, что успел послать призыв о помощи, прежде чем острый кинжал боли вонзился в висок, а тело свела судорога. Проснулся он уже в своей спальне, измученный и ослабевший от перенесенного припадка.
Римус не знал, что и как она делает. Никаких заклятий и таинственных ритуалов, разве что, заходя в спальню, она всегда приносила тлеющие ароматические палочки, распространяющие тонкий аромат хвои. Она была осмотрительна с ним, как будто боялась вызвать его гнев неосторожно сказанным словом, но именно эта бережная забота угнетала мага сильнее всего. Он ненавидел взгляд целительницы, полный теплоты и заботы. Жалость чудилась волшебнику в каждом ее движении, в прикосновениях тонких пальцев, в том, как она сидит, наклонив голову, как поправляет выбившиеся из прически пряди. Они были связаны крепче, чем влюбленные или друзья, крепче, чем кровные родственники, но Римусу эта связь не приносила утешения. Целительница отдавала ему частицу своих сил, не требуя благодарности, и магу ничего не оставалось, как принять дар, остро ощущая ее превосходство. Еще никто не загонял его в клетку крепче этой, никто не имел над ним власти большей, чем хрупкая женщина с некрасивым лицом и узкими ладонями…

* * *
Римус медленно поднимался по тропе, ведущей на самый верх скалистого утеса, мимо кленов, пламенеющих в закатных лучах. Ходить ему все еще было тяжело, он быстро уставал, но сидеть взаперти, в четырех стенах - какое наказание! Куда приятнее вдохнуть, наконец, не спертый, как будто загустевший от запаха пыли и благовоний воздух дома, а сырой, горьковатый аромат осеннего леса, напоенного недавно прошедшим дождем.
В глубоком безмолвии, окутавшем все вокруг, шел маг, и сердце его полнилось тоскливой тревогой, такой же едкой, как дымок костров, приносимый на эту вершину ветром. Едва шуршали под ногами мокрые листья, и закатные лучи, прорвавшиеся сквозь плотную пелену облаков, все еще тянулись к верхушкам деревьев.
Иногда Римус останавливался, чтобы отдохнуть. Когда-то, еще мальчишкой, он убегал в эти леса, прогуливая скучные уроки, носился среди деревьев, воображая себя самым великим магом на свете. Не было ничего невозможного, и мир играл всеми красками, и звал в путь ветер далеких странствий... Где теперь эти беззаботные дни, окрашенные ожиданием невозможных чудес; верой, что эти чудеса возможны и произойдут они не с кем-нибудь, а именно с ним; где мечты и надежды, подобные ярким тропическим птицам, которых трудно удержать в руках?..  Безжалостное время сделало его мудрым и несчастным.
Он не мог слишком долго оставаться взаперти, отгородившись от мира.  Дела звали Римуса в Совет, к королю, в Академию, наконец, и никто - совершенно никто - не заметил, не почувствовал, что Верховный маг болен, что он едва держится на ногах и всеми силами заставляет поверить окружающих, что все идет, как обычно. Конечно, сейчас ему стало намного лучше после всего, что сделала для него Ормалин, и магия так же слушается его, как и раньше. Римус по-прежнему может испепелить весь Сорфадос и вырастить на его месте густой лес, или заставить прилететь дракона с горных хребтов Ормиша. Но сознание огромной силы уже не грело его, не давало прежнего чувства превосходства, возвышающего над всеми остальными людьми.
Римус вышел на иссушенную ветрами вершину, где тихо шуршали травы под прикосновениями ветра, приносящего соленые брызги, и присел на поваленное бурей дерево, лицом к серому горизонту, к холодному пространству волн, и долгое время бездумно вычерчивал на земле странные знаки и символы. 
Уже темнело, когда он услышал позади легкий шорох шагов и резко обернулся. К нему шла  Ормалин, и ветер трепал подол синей котты .
- Добрый вечер, господин Верховный маг! - поздоровалась она.
Римус проворчал в ответ что-то, скорее похожее на проклятие, чем на приветствие, но все же подвинулся, приглашая целительницу сесть рядом.
Они погрузились в напряженное молчание, только внизу глухо стенали волны, да шумел среди камней ветер. Слабый отблеск волшебного огня дрожал на лице мага, делая тьму за пределами освещенного круга еще гуще.
- Так зачем ты пришла? – не глядя на Ормалин, спросил маг. – Думаешь, упаду в обморок?.. Следишь, как бы мне снова плохо не стало?
Целительница не нашлась с ответом, явно задетая его насмешливым тоном.
- Если тебе неприятно, я могу уйти, - медленно и четко произнесла она.
- Оставайся.
Он был угрюм, как и всегда, и видно было, насколько изменились черты его лица: глубокие морщины обозначились между бровей и в уголках рта, тени  залегли вокруг глаз, и само выражение этих глаз стало другим - исчез ярко горящий ледяной огонь, уступив место холодности равнодушия.
С какой-то отстраненностью думал маг о том, как мелочны и суетливы люди в бессильных попытках изменить судьбу, как похожи на эти волны, устало облизывающие кромку песка.  Даже Ормалин, и та  беспокоится, постоянно ходит за ним, как хвост. Привязалась со своей заботой, противной ему.
Римус чувствовал, с каким отчаянием Ормалин ищет и не находит нужные фразы, чтобы сказать хоть что-то. Ему и не нужны были эти жалкие слова утешения, которые она считала поддержкой.
- Я был зрачком в глазу дракона, в степи ковылем клонился от ветра, был совой, что спала в просторном дупле и дуплом, сову приютившем, я флагом реял на башне высокой, был песчинкой в дюнах на юге и парусом старой лодки, уплывшей к восточным пределам   .
- Это Рэй  Наэми? - удивилась Ормалин. - Я не знала, что ты...
- Ты многого не знаешь обо мне, Ормалин, - невесело усмехнулся волшебник. Некоторое время он как будто собирался с мыслями, но все же продолжил:
- Я был во всех королевствах Алмарры. У людей-драконов в Амидане. В южных землях. На островах… Раньше я много путешествовал. Сложно поверить, правда? - в его словах звучала необыкновенная горечь.
И эти дни ушли, растаяли туманом над пиками Ормиша. Дни, полные трудностей и лишений, но приносившие его сердцу покой.
- Кажется, что это было очень давно. Теперь я сижу в своем кабинете, и нигде не бываю, стоит мне пропасть на несколько дней – начнется паника.  А тогда я мог, не задумываясь, отправиться на юг, или уплыть на восток, на самые далекие острова… В каждом доме мне были рады.
  С этими словами вспомнились ему тысячи закатов и рассветов, широкие дороги и узкие лесные тропы, шум волн и падающий снег… Города в туманной дымке и маленькие горные деревеньки, мачты кораблей, солнечный свет в широких окнах, сосновые ветви, с которых срываются капли дождя... Люди. Лица - сотни лиц!.. И тонкий девичий силуэт под заснеженными деревьями, от взгляда на который так щемяще-сладко становится на душе…
- Но ты не обязан все нести один! – с сочувствием воскликнула целительница.
Робкая надежда прозвучала в ее словах. Молодая женщина осторожно, всего лишь кончиками пальцев, дотронулась до рукава Римуса. Тот резко отдернул руку, как будто его ударило током.
- Вот как?.. Ты считаешь, что если помогала мне, если спасла мою жизнь, то имеешь право жалеть меня? Глупая женщина!
Она замерла.
- Ты забываешься, Ормалин Шани! - слова мага хлестнули больнее кнута. И такая сила была в нем, что целительница отшатнулась, едва не сбитая с ног, ясно ощутив, что  стоит рядом с сильнейшим магом Алмарры и его разрушительная мощь может уничтожить ее здесь и сейчас.
- Римус...
- Прочь! Убирайся!
Ормалин опешила.
- Почему? Это из-за...
- Да! Нет! Уходи!
Он ненавидел себя за ту слабость, которую проявил перед целительницей. Римус старался не смотреть на нее, чтобы не поддаться искушению и не выпустить магию на свободу. Ормалин, не проронив ни слова, повернулась к волшебнику спиной. Плечи ее дрожали, и она зашагала прочь быстро и  порывисто.


* * *
- Ты считаешь, я здоров? – с порога спросил Римус.
Ормалин подняла тонкую бровь, но оторвалась от своего занятия – она сортировала семена травы-медянки, выбирая негодные и складывая подходящие по маленьким мешочкам. Широкий стол в ее кабинете был заставлен пиалами с порошками и истолченными травами. Римус едва не чихнул – такой крепкий стоял тут запах, сильнее бывает разве что в лавке продавца заморский специй.
- Конечно. Ты ведь себя хорошо чувствуешь?
- Да.
- И я уверена, болезнь отступила, - она смотрела на него без улыбки. - Я в этом уверена, - повторила она чуть громче, как будто боялась, что Римус ее не расслышит.
Из-за прямых морщин его лицо казалось скорее властным, чем старым.
- И больше ничего не будет меня беспокоить?
- Ты не веришь мне?..
- Я должен знать точно.
- Мне поклясться честью моего Дома?..
- Не стоит раздавать клятвы просто так.
Ормалин сделала вид, что не обратила внимание на его неучтивость, и отвернулась к своим пиалам. Краем глаза она видела, что Римус молча наблюдал, как она работала: засыпала ирный корень в перегонный куб, смешивала в ступке кору ивы с душицей, растирала сухие цветы вереска. Ормалин чувствовала каждую секунду, как жжет и колет взгляд мага, и только усилием воли смогла сохранить самообладание, подавляя желание вышвырнуть Римуса вон из комнаты.
Тайное соперничество, начавшееся с самой первой их встречи, переросло сейчас  почти в открытое противостояние.  Ормалин не боялась гнева мага, но сопротивление его воле отбирало у нее последние силы. Они постоянно сталкивались во взглядах и суждениях, словно льдины во время ледохода, и расходились, не придя ни к чему. Римусу это нравилось, Ормалин же хотела только спокойствия.
Тишину в комнате не нарушал ни один звук. Даже треск поленьев казался глухим и далеким. Молчание становилось нестерпимым, каким-то угрожающим, и Ормалин уже не могла вынести его. И в этой тишине оглушительно стукнула дверь. Женщина вздрогнула, выронив из рук чашку с семенами, и обернулась к тому месту, где недавно стоял маг. Сердце с болью билось о грудную клетку.


* * *
…Теплый весенний ветер пригоршнями швырял розовые и белые лепестки в лица людей, собравшихся в каменном Кольце Силы. Сияло горячее солнце, воздух был напоен ароматом вишневых и персиковых садов, цветущего шиповника и сирени.
Природа радовалась весне и солнцу, люди же были мрачны и раздражены, поглощены каждый своими заботами и едва ли замечали, как свет вплетается тонкими золотыми нитями в узор танцующих на земле резных теней. Пятеро мужчин собрались среди древних, покрытых трещинами мегалитов Кольца, чтобы осудить одну женщину. Задумчиво взирала на них Веспа, богиня правосудия и справедливости, и казалось, что отголоски божественных сил все еще бродят среди замшелых камней, где маги издревле судили своих собратьев.
- Ормалин Шани, знаете ли Вы, в чем состоит обвинение против Вас?
Несколько мгновений целительница смотрела на председателя суда в церемониальной одежде, потом отвела взгляд в сторону.
- Да, аннэйрэ Арсидиан. Мне известно.
Против ожидаемого, голос ее звучал легко и звонко.
- Сознаетесь ли вы в том, что виновны?
- Нет.
В ее словах не было вызова. Лицо бледное, но спокойное, упрямо сжатые губы, ледяной взгляд обведенных темными кругами глаз. Она не ждала милосердия  и не верила в него.
Волосы целительницы, по обычаю распущенные, трепал ветер, и в этом было что-то печальное, как в клочке старого выцветшего знамени.  Она вся была как обнаженный меч - прямая, гордо застывшая напротив изваяния Веспы, как будто споря с камнем в выдержке и силе духа. Любая уступка, малейшее проявление слабости - и Римус будет праздновать победу, но она не доставит ему такой радости, ведь непреклонность - все, что осталось у нее.
Римус сидел в тени высокого персикового дерева, всем видом показывая, что приговор его не волнует. Жара его утомляла, и хотелось поскорее закончить с этим фарсом, но старик Арсидиан Делм относился к своим обязанностям главы Хардийского конклава магов чересчур серьезно. Его витиеватая, длинная и напыщенная речь текла неспешно, он говорил, растягивая слова, делая сильные ударения в тех местах, на которые, по его мнению, стоило обратить особое внимание.
 Для Ормалин же эти слова были безжалостными - они только оттягивали вынесение приговора, ожидание  становилось нестерпимым и причиняло почти физическую боль. Казалось, Римус находил изощренное удовольствие в ее мучениях. Безучастное лицо мага, такое красивое и невозмутимое, приводило Ормалин в ужас. Она не могла понять, что скрывалось за непроницаемым взглядом синих глаз – жестокая насмешка? Торжество? Ненависть? Единственное, что знала женщина –  она все время ошибалась в нем. Ошибалась, когда принимала холодный расчет за радушие, когда думала, что за скупостью фраз скрывается природная доброта сердца, когда считала резкое обращение позволительной вольностью человека, привыкшего многое требовать от других и от себя.
Больно сдавило грудь, и Ормалин, терзая в бледных пальцах расшитый платок, выглядевший нелепым ярким пятном, старалась не думать о том миге, когда Арсидиан Делм протянет ей скрепленный печатями пергамент с жестокими и несправедливыми словами. Веспа, олицетворение Истины, равнодушно смотрела на магов, и на ее правильно очерченном лице застыла вечная понимающая полуулыбка. 
Надменность сквозила в тяжелом холодном взгляде Римуса, в его нарочито небрежной позе. Он смотрел на целительницу с черствой, отталкивающей прямотой, словно видел перед собой нечто мерзкое, отвратительное, но при том совершенно беззащитное и безопасное. Ормалин старалась не отвечать на этот взгляд, и все глядела на красивые темные руки мага, покойно лежащие на коленях, на длинные тонкие пальцы с аккуратно обрезанными ногтями, на тускло поблескивающий золотой перстень.   
Ей представилось, что ее подхватывает темная волна и крутит, несет куда-то, и видны только отблески луны в агатовых брызгах, и ярятся неистовые волны, словно горячие кони с разметанными по ветру гривами. Видение, страшное и живое, на миг вспыхнуло и погасло, оставив сосущее чувство обреченности.
Старик Арсидиан Делм закончил речь и обратился, наконец, к самому приговору:
- Ормалин Шани, целительница, объявляется... 
Она только крепче сжала губы. Взгляд женщины стал упрямым и беспокойным, и вяжущее ледяное чувство пронзило ее всю. Перехватило дыхание, что-то больно врезалось под ребра. Стали подкашиваться колени.
 - ... государственной преступницей.  С нее снимаются все привилегии, данные Советом. Отныне Ормалин Шани не имеет право практиковать целительство в Хардии, и  приговаривается к высылке из королевства. В течение двух дней ей приказано покинуть Сорфадос и его окрестности. В течение недели Ормалин Шани под конвоем должна покинуть страну. Все дорожные посты, а так же порты и приморские селения будут извещены о том, что целительница не имеет права нигде останавливаться более чем на сутки.  Всякий, кто будет укрывать у себя Ормалин Шани, будет судим за пособничество государственному преступнику.
Обвинитель протянул приговор, скрепленный королевской печатью и печатью Совета Алмарры, целительнице. Та сквозь мутную пелену, застившую взгляд, рассмотрела размашистую подпись Верховного мага. Ровные строки расползались перед глазами. Осознание, что всё наконец закончилось, пришло не сразу, но с ним было облегчение – теперь Ормалин ничего не держало здесь. Привязанности? Их нити со временем истончатся и побледнеют, и будут другие, крепче и ярче. Будут иные лица, иные города; долгие дороги, вешние бури, летний зной, осенние промозглые туманы… И не стоит останавливаться, кричать против ветра – все равно тот, кому она так хочет высказать все, что думает, не услышит ее. Да и не слышал никогда.
Жаркой подушкой навалились равнодушие и усталость, и захотелось сесть в траву, вытянуть руку к пушистым головкам одуванчиков и застыть, замереть, превратиться в дерево, в тысячелетний дуб, который пьет воду из темных глубин и тянется прохладной листвой к горячему солнцу.
Римус не успел скрыть торжествующую ухмылку, когда она взглянула на него. Но Ормалин ничем не выдала глухую боль, что разрасталась в ней, только сдержанно кивнула, подтверждая согласие с приговором, чувствуя на губах горечь.
Смеялось небо, и ветер осыпал людей бело-розовой кипенью лепестков.
Она ощущала на себе взгляды – осуждающие, клеймящие, насмешливые, усталые, сочувственные. Это были человеческие, привычные чувства, обыкновенные и понятные. Римус же оставался неприступен, безразличен и спокоен.
Он встал и, не говоря ни слова, широким шагом пошел прочь, даже не повернувшись, не взглянув на целительницу. Она долго смотрела, как он спускается вниз по холму, пока стройная фигура не скрылась из виду за деревьями.
- Мне очень жаль, - одними губами произнес старый волшебник Совета, проходя мимо женщины. - Я считаю, что вы не заслужили такого приговора, но...
Неподалеку маячила грузная фигура конвоира, призванного проводить ее до границы. Ормалин, вздохнув, отвернулась. Молчание мага было красноречивее слов. Обида, пустая гордыня, ненависть – все выгорело, только где-то очень глубоко в душе билась тонкая жилка отчаяния. Осталась лишь злая насмешка - над собственной глупостью, над чаяниями и мечтами, которым не было и нет места. Надежды были растерзаны, избиты, втоптаны в землю, и перед внутренним взором Ормалин предстала серая дорога, скрытая впереди туманом - дорога разочарований. Она прислонилась к камню, прижавшись щекой к шершавой, на удивление холодной поверхности, так, что мелкие острые частички впились в кожу. Ноги подкашивались от усталости, не было сил сдвинуться с места, а ветер, словно в насмешку, бросал ей белые лепестки, сладко пахнущие весной и надеждой.

* * *

Некоторые воспоминания – что следы на песке: ветер быстро заносит их. Иные похожи на крепкие, могучие деревья – они живут долго, но все же умирают; а есть и такие, что как глубокие и широкие ущелья – не скоро, совсем не скоро время сгладит их. 
Не затянуло время пеленой те далекие дни, когда впервые Римус ощутил горечь потери. Оно просто прикрыло их рукой, чтобы раскрыть неожиданно и беспощадно, как зияющую страшную рану.

…Под горячими лучами солнца съеживались, исчезали бурые к концу зимы сугробы, умирали, истекая темной водой, которая бурно и радостно неслась вниз по узким улицам, унося с собой весеннюю грязь. Припекало; на проталинах выглядывали из земли крохотные росточки крокусов, и во всем чувствовалось необузданное, разудалое торжество весны, этой босоногой конопатой девчонки в линялом платьице и светлых растрепанных кудряшках.
Пестрая толпа медленно текла по едва освободившейся ото льда Персиковой улице.  Римус смешался с ней, как бы растворяясь в людском потоке, и утекали мутной водой воспоминания. Тяжесть утраты придавливала его к земле,  но сама земля не хотела выносить эту тяжесть, как выносила месяцы стужи, и всеми силами старалась смягчить боль: буйная, безудержная радость наполняла все вокруг.
Только месяц прошел с тех пор, как он вернулся с Аруна, полный отчаяния. Мечты, глупые детские мечты! Развеяны на весеннем ветру, обращены в прах! Истаяли, ушли в землю, обратились пеплом и остывшими головешками. И Римус знал, что не останется в этом проклятом городе, что уедет в самую глушь, в рудники Тальма, где среди  хмурой природы и тишины собственной души попытается отыскать успокоение. Все уже готово, глава Академии, старик Дэвлин, скрепя сердце, отпускает талантливого мага, как он выражается "гробить свой дар" среди рудокопов. Нет, не об этом мечтал Римус когда-то давно, но если и приходится выбирать, то лучше уединение среди лесов, чем одиночество в толпе.
Он остановился у каменного парапета, откуда открывался вид на бесчисленные кирпично-красные скаты крыш, темные стены, гранитные колоннады, портики. Вниз, к гавани, сбегала извилистая лестница, на маслянисто поблескивающей воде залива лениво покачивались торговые суда, рыбачьи баркасы, лодки. Далеко, у самого мола, развернулся парус - корабль выходил из узкой бухты Сорфадоса. Проулки между домами заполняли люди, вечно спешащие по своим делам. Никому ни до кого нет дела в этом городе, подумал Римус. Люди рождаются и умирают, и между этими двумя точками стараются как можно сильнее изгадить свою жизнь, а по возможности - и жизни других. Никто не знает всего даже о самом близком человеке, и не хочет знать. Если у кого-то среди этого скопища муравьев случится беда - разве что-то изменится? Просто уйдет вместе с человеком его первая весенняя гроза, первый поцелуй, первый бой - в царство старухи Нааг заберет он с собой бледные тени прошлого. И хочется кричать от того, что ничего не возвратить. Но взгляни на других - и ты увидишь, что им все равно... Они смеются или грустят, следы забот лежат на их лицах, и смотрят они лишь вглубь самих себя.
Мрачные мысли завладели Римусом окончательно, и в блеске солнца на старых крышах ему чудилось что-то зловещее, как будто из самой глуби перекрещенных улиц поднималась древняя, всепоглощающая тьма. Сердце города, сосредоточенное вовсе не в оперенных золотыми шпилями башнях Даргарда, а здесь, в темных кипучих ущельях, билось равномерно и сильно, разгоняя по жилам-улицам потоки людей. Это сердце выносило восстания и войны, и вынесет еще много несчастных дней, прежде чем замрет навсегда.
Вдруг тяжелая рука легла ему на плечо. Римус вздрогнул и невольно отшатнулся, застигнутый среди тягостных мыслей. Невидящим взором уставился он на человека, который так фамильярно приветствовал его. Перед ним стоял рыжеволосый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в роскошный мшисто-зеленый камзол. 
- Вижу, приятель, ты совсем нос повесил! Не узнаешь старых друзей!
- Вирт?! Вот встреча!
- Давно не виделись, приятель, давненько! - улыбался Вирт, энергично тряся руку Римуса. Высокий, крепкий, с огненной шевелюрой, торчащей из-под шляпы, он, казалось, ничуть не изменился. Посмеиваясь, он критически рассматривал  бывшего сокурсника. Римус смутился под его оценивающим взглядом.
- Что, может, зайдем в один трактирчик тут неподалеку, а? Как-никак, пять лет не виделись!
Римусу только и оставалось, что кивнуть, не противясь деятельному товарищу.
«Трактирчик» оказался не из простых. Мебель красного дерева, темно-розовый бархат и легкий алый шелк занавесей, стены искусно расписаны златоперыми птицами и цветами  – общий зал больше напоминал гостиную в богатом особняке вдовствующей княгини. В зале почти никого не было, но Римус ясно уловил пренебрежение и легкое недоумение в свой адрес тех немногих, кто сидел за круглыми столиками в компании изысканных блюд и старинных вин.
Вирта, как видно, здесь знали - лакей без всяких вопросов проводил мужчин к столику на широкой веранде. Едва заметный кивок Вирта - и лакей испарился, вернувшись уже с кувшином лучшего дионийского вина, двумя искрящимися хрустальными кубками и блюдом с финиками.
- Ну, друг, рассказывай, как ты, - Вирт вальяжно расположился в кресле, но взгляд его оставался внимательным, изучающим. Римус смутился еще больше, и потихоньку поджал ноги, чувствуя неловкость за истертые сапоги и весь свой простой наряд, который явно не вписывался в богатую обстановку. Его приятель не преминул отметить это лукавой улыбкой.
- Неважно дела идут? - и хотя в его тоне не было ни намека на превосходство или насмешку, Римуса кольнуло невольное чувство обиды.
- Я уезжаю из Сорфадоса.
Возможно, он ответил излишне резко, потому что Вирт вопросительно изогнул бровь.
- В рудники Тальма, - пояснил молодой маг.
- Вот как... От чего бежишь? - Вирту нельзя было отказать в проницательности.
Римус не ответил - не горел он желанием рассказывать о том, что случилось в последнее время.
- Да у тебя на лице ведь все написано, друг! - усмехнулся его приятель. - Даже в мысли лезть не надо!..
- Раз такой догадливый, то и иди дорогой, - буркнул в ответ Римус.
  Вирт расхохотался.
- Экий ты, сидишь, как филин в дупле! Нахохлился!..
Он налил в бокал нежно-медовое, вспыхивающее в лучах солнца вино и протянул магу.  - Что тебе Тальм? - говорил Вирт, потягивая золотистый напиток. - Глушь и скука.
- По-твоему, здесь лучше? - осведомился Римус, тоже делая глоток вина.
- Само собой. Я слышал, ты дружен с Домом Моэм? Неужели они не в силах тебе помочь?
Римус пожал плечами. Он-то хорошо помнил о той давней истории, когда герцогиня ри Моэм попросила его провести редкий и опасный ритуал, но сомневался, что леди Береника помнит о нем.
- Правда, я слышал, они сейчас переживают не самые лучшие времена... - продолжал Вирт совершенно светским тоном, который начал раздражать Римуса.
- А что? - маг напрягся. - Что-то случилось?
- Да решился их старый спор, из-за рудников... Они-то думали, что если старик Заттель откажется от претензий на ту землю, то земля отойдет им, но не тут-то было! Заттель, не будь дурак, отказался от рудников в пользу короны, и Моэмы остались с носом!
Римуса точно током ударило. Он едва ли не подскочил в кресле, и только невероятным усилием воли смог сохранить самообладание, даже широко улыбнулся Вирту.
 То старое дело - он помнил его во всех подробностях!.. Просьба была чрезвычайно необычная... И опасная.
Семья ри Моэм вела давнюю тяжбу с Домом Раат за серебряные копи. Копи находились на границе земель двух этих семей, формально - на земле Раат, и служили причиной раздоров Моэм и Раатов несколько десятилетий. Оба Дома обратились за решением своего вопроса к королю, но тот не спешил с окончательным ответом, так как не хотел терять поддержку ни Раатов, ни Моэм - обе семьи имели огромное влияние среди аристократии. Государь не сомневался, что прими он решение в пользу кого-то, то обиженная семья тут же ополчится на корону, а лишние враги ему были не нужны. Тяжба тянулась и тянулась, и не было конца пререканиям, ссорам, козням двух Домов.
И тогда леди Береника ри Моэм, вдовствующая глава своего Дома, решилась применить к Заттелю Раату, стоявшему во главе Дома Раат, магию. В Хардии вмешательство в волю и разум магическими способами было строжайше запрещено по многим причинам, но герцогиню это не остановило. И она обратилась по совету своего хорошего друга, профессора Академии магии, к молодому и талантливому ученику, подававшему большие надежды. К Римусу. Юношу всегда отличал нетрадиционный взгляд на сущность волшебства, он использовал необычные, но весьма действенные методы в своих заклинаниях. Он с готовностью взялся за создание сложного заклинания, проводил ночи над ретортами и книгами, выверяя каждую мелочь. Тогда он думал, что это задание для него вроде испытания в силах, и мало размышлял о том, что было бы, узнай кто-то о его опасных опытах.
Через месяц магическая сеть была готова. Римус предупредил леди Беренику, что колдовство подействует не сразу, может пройти несколько месяцев и даже лет - все зависит от того, насколько сильна воля человека. Заттель Раат славился несгибаемым характером, но герцогиня ри Моэм не уступала ему в упорстве и готова была ждать. На том Римус распрощался с ней, получив за работу хорошие деньги, и скоро история им забылась. 
Конечно, все подробности дела он выяснил позже, тогда от него требовалось лишь составить заклятие и устроить так, чтобы магия попала в особняк Раатов.
И теперь он узнал, что заклинание подействовало совсем не так, как он думал! Король в выигрыше, Дому Раат - королевские милости, а на глаза Моэмам лучше совсем не показываться... И в чем он тогда просчитался, где перепутал один-единственный звук в заклятии или ошибся в пропорциях каких-то трав, или неверно составил формулу - о том неизвестно. 
Вирт, заметив промелькнувшую в лице приятеля растерянность, усмехнулся:
- Так я и знал! Не зря ты тогда столько времени работал над чем-то "секретным"! Так вот в чем дело!
- Я ошибся... Магия... Она повредила...
- Тебя это смущает? Ну, с Домом Моэм, конечно, лучше теперь не связываться... Пожалуй, лучше тебе и вправду поехать в Тальм!
- Тебе смешно! - горячо воскликнул Римус, которого охватило какое-то тревожное волнение. - Это ведь я виноват!
- Ничуть, - возразил Вирт. - Магия ведь не математика, заклинание может обернуться по-разному.
- Но леди Моэм надеялась на меня!..
- И что же?
Злоба колола пальцы. Римус потер ладони, пытаясь избавиться от неприятного чувства, но оно прочно обосновалось и становилось лишь сильнее. Он угрюмо посмотрел на Вирта.
- Если ты считаешь, что все хорошо, то я - нет. Я не смог довести это заклятие до конца. Прокололся в каком-то пустяке, конечно! Не уследил… Как с…
- Да брось, - отмахнулся его приятель, которому эта речь самоуничижения поднадоела. - Лучше выпей вина и развеселись! Если хочешь, пойдем сегодня ко мне, устроим пирушку...
- Я завтра утром уезжаю, - отрезал Римус. - Спасибо за вино.
Он оставил друга сидеть на веранде. Снова город равнодушно принял его в каменные тиски, и Римус шел, не разбирая дороги, на душе было сквернее  прежнего, и никакого просвета маг не видел. И не знал, есть ли этот просвет. 
Ошибки. Сплошные ошибки, просчеты, глупость. То, что уже не исправишь никакой магией, как не вернешь Лорну из царства старухи Нааг… Его просчеты, за которые расплачиваются другие.
Единственное, что он пообещал себе, бредя по полутемным переулкам - что больше никогда не ошибется. Не будет больше пустых мечтаний, которые приносят лишь разочарование и горе.

* * *
Нэвиан Бенэси имел привычку после полудня прогуливаться в одиночку в старом Королевском парке, следуя одному и тому же маршруту. Он шел мимо мраморного фонтана, сворачивал в боковую аллею, огибал пруд, в котором плавали черные лебеди, проходил укромной галереей, спускался по щербатой лестнице мимо оголенных корней огромных вязов, и снова возвращался к фонтану мимо ярких клумб и пышных кустов роз. И в этот пасмурный летний день он не изменил обычному своему маршруту. Аллея, тенистая и темная, пруд, вязы, голые корни, истертые ступени… Нэвиан шел, глядя по сторонам, наслаждаясь нежаркой погодой и ветерком, задувавшим с моря. 
Вдруг он заметил возле стены, замыкающей парк, человека, сидящего на скамье. Его было плохо видно из-за распустившихся мальв, и Нэвиан прошел бы мимо, если бы не понял, что видит Верховного мага, устало прислонившегося к стене. Одной рукой Римус сжимал тяжелый набалдашник трости, другая безвольно лежала на колене, и весь вид его выражал отрешенное безразличие, лицо было утомленным. Он сидел, закрыв глаза, рядом пристроилась пушистая полосатая кошка, но маг не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Кошка осторожно принюхивалась к руке, видно, надеялась на угощение.
Нэвиан от удивления не мог двинуться с места. Только час назад он беседовал с Римусом, и тот выглядел бодрым и вполне здоровым, говорил в своей обычной резкой манере и долго распекал помощника за какую-то оплошность. Сейчас же он видел перед собой человека больного, измотанного бесконечными делами, возраст которого явно обозначился на лице. Глубокие морщины, идущие вниз от крыльев носа, придавали магу унылый вид. Кажется, он дремал, потому что до сих пор не заметил чужого присутствия. Эта картина превращенного в ничто могущества неожиданно испугала до дрожи совсем не робкого Нэвиана, облив холодом сердце, и тот поспешил уйти, зашагав прочь в смятении и тревоге. 
Личный помощник Верховного мага не принадлежал к числу болтливых людей, охочих до сплетен. Поэтому увиденное он держал при себе, но стал пристально наблюдать за Римусом. И постепенно ему открылось то, что маг тяжело болен, и недуг этот не имеет лечения. Менее проницательному человеку, даже сведущему в магии, трудно было бы разгадать это, уловить едва заметные признаки болезни, но Нэвиан знал Верховного мага очень давно и не мог ошибаться. У Римуса резко испортился почерк, речь иногда была невнятной, хотя маг усиленно старался это скрыть, все чаще он старался бывать один, стал рассеянным и раздражительным в самой крайней степени, хотя раньше его почти невозможно было вывести из себя. На ум Нэвиану пришел и суд над Ормалин, прошедший года три или четыре назад, слишком поспешный; явно надуманные обвинения и плохо скрытое желание избавиться от... ненужного свидетеля?  Догадка поразила его, высветив на миг темные уголки души Верховного мага, но, в сущности, она была ожидаемой.
Осенью состоялось очередное заседание совета. Обсуждались обычные вопросы: на юге горели леса, и нужно было срочно отправлять туда кого-нибудь, в столице из древних катакомб повылезла нечисть, на севере в шахтах орудовал какой-то  не то некромант, не то черный маг, пираты опять атаковали острова Далонга…
- У пиратов сильный флот и они используют боевую магию, - говорил Римус громко и четко, его голос гремел под сводами высокого зала. – Поэтому они так незаметно подбираются к нашим кораблям и бьют сразу и точно в цель. Грабят, убивают редко, предпочитают брать пленных…
Что-то переменилось в лице мага. Он глубоко вздохнул и продолжил:
- Их слабое место – они не могут долго быть на воде, колдовство… требует…
Снова прерывистый вздох. Лицо побледнело, черты резко заострились.
- Аннэйрэ Римус, Вам нехорошо?.. 
- Будь ты проклята, ведьма!..  – прошипел он, обращаясь неведомо к кому. Исступленное отчаяние звучало в злых словах, и все вокруг замерли в удивлении, еще не догадываясь, что случилось.
Римус глядел на собравшихся непонимающим странным взглядом, как будто он силился что-то вспомнить, но не мог. Боль отражалась на его лице, сильная, тупая боль. Он поднял руку с пальцами, сведенными судорогой, пытаясь сделать какой-то жест, но рука не слушалась, и было  жутко смотреть, как остекленел взгляд мага, и мелко подрагивали кончики пальцев.
- Аннэйрэ Римус?
Он схватился за подлокотник, но что-то помимо воли заставило его разжать руку. Маг сильно дернулся и упал, ударившись лбом о выступающий край ступеньки.  Тело его сводили жестокие судороги, он корчился, скрючившись на холодном полу.
- Целителя, скорее! - опомнился кто-кто. Лед оцепенения рухнул, и все вдруг засуетились, забегали.
На полу и на белом атласном рукаве мага блестели капли крови.
Нэвиан опустился на ступни рядом, не в силах что-то предпринимать. Он подумал о той, что поплатилась за свои знания, и скитается теперь по неведомым землям. Но ненависти к Верховному магу он не питал – только сожаление. Верховный маг был одинок и тяжело болен, и ненавидеть его было трудно.
Нэвиан поднял голову и посмотрел в окно. Черная гряда облаков уходила на север, закрывая тенью далекие леса, темная вода реки мрачно блестела под вырвавшимися из-за пелены туч тревожными желтыми лучами солнца.
 Косыми прорезями света падали эти лучи на холодный мрамор, на жестокое, упрямое лицо Верховного мага, который изо всех сил боролся за свою жизнь, даже стоя на пороге  чертогов старухи Нааг.  Открылось ли Римусу, что жизнь его была не то, что он предполагал, увидел ли он руины и пепел в своей душе – того Нэвиан не знал.
Только бесстрастно светило солнце, и маятник огромных позолоченных часов, стоящих посреди зала, качался из стороны в стороны, подгоняя стрелки в их почти вечном беге.


Конец
Январь 2010 – май 2011 года.