Смерть

«Твое счастье победило нас», - сказали Нарты.

Я нарисовала себя в идеале. Мое тело и душа следовали спроектированной картинке. Ответы приходили сами собой. Тело настроилось на программу и начало себя дорабатывать. Иногда бывают дни, недели, и даже часы, когда ты знаешь, что мир говорит: «Я тебя благословляю». Это люди, облака, надписи на упаковках с какао. Надо только идти не закрываясь.

Все было правильно.

Каждое утро я находила все нужные компоненты для жизни на собственной кухне. Я снова и снова повторяла – мы те, кто решает.

Я стою на ногах. Я стою на ногах. Подо мною земля. Она есть.

Турчанинов считал, что этноним Ахаи сохранился  в синонимическом ему названии Аибга небольшого горного племени абхазов в верховье реки Псоу. Аишъха – горя аиев. «Аргонафтика» Апполония Родосского.

Человек.

Я знала, что второй такой год не выдержу.

Я шла, бежала, снова шла и давилась сухими рыданиями ненависти к своей слабости. У меня была мечта. Это был кусочек фильма «V for Vendetta». Мне хотелось выйти из тюрьмы и знать, что победила. Мне было тошно, все давило, как бетонная опускающаяся стена. Я билась со всех сторон. Я просила, просила, просила. «Как мне стать сильной?  Как обрести веру в себя?  Как закончить эту долбанную школу и встать на ноги?». Я больше не просила о красоте, здоровье, успехе. Лишь о том, чтобы вынести себя с достоинством. Чтобы знать, что я – не вопрос, не волосок, который трепещет и каждый день готов принести в жертву то, чем вчера клялся, а сильное бесконечное дерево, с бескрайними корнями и кроной, перерастающей в облака. Что моменты покоя –  это не редкие затмения солнца, а плавное, тихое течение, которое не может сместить ветер.

Мне хотелось упасть в мокрую траву, изваляться в ней. Я шла по улице и вытирала слезы, на меня смотрели из машин, но мне было все равно – Италия это или Воронежская область. 

Я должна была поставить диагноз. Я уже могла его поставить. И я набиралась смелости: «Отсутствие веры».

Что мне делать, Господи?

Она приходила и исчезала. Она приходила, говорила: «Я люблю тебя, девочка», а потом я что-то делала, даже не понимала что, и слова падала и извивалась как последний червь на самом конце дна. «Не оставляйте меня», - пищал этот червь без пола и имени. «Мне холодно, мне плохо, мне страшно». Земля вокруг шершаво ссыпалась от истошного усилия его писка, который никто не слышал. «Я проклинаю себя, я хочу умереть, я ненавижу свою жизнь, свое одиночество, ненавижу то, что жизнь как бесконечная одинаковая рутина, что нет никакого света, никакой радости, что я все время одна и мне плохо, плохо, плохо. Что я все время говорю с собой, и я все это ненавижу, а найти работу означает никогда не стать художником, и этот рывок в мир всегда заканчивался разочарованием. И я хочу бежать, но я не знаю куда. И я хочу быть счастливой, но не знаю, что это. И я плачу, плачу, плачу сухими слезами, которые надрывают сердце. И я хочу выползти из этой паутины, из этого душного кокона, я хочу побрить голову и раздеться, пусть надо мной смеются и шарахаются все больше и больше. Я хочу уйти в монастырь и сидеть дни и ночи со свечой и маленькой иконкой, я хочу убежать ото всех и жить в лесу, как мои прабабушки с белками и лисами. Я устала барахтаться, у меня уже, кажется,  нет больше сил. Что же мне делать, Господи, если я в тебя не верю…»

А он смотрел.

Тихими глазами, в которых не было ни укора, ни осуждения. Он смотрел с экрана компьютера, с моей книжной полки, с иконостаса церкви в Геленджике, со стены фресок Айя Софии в Стамбуле, с моих картин и из моей памяти, из узора на столе, образовавшегося рассыпанным кофе, из облака, которое вдруг стало зверем, из морского тумана, накрывающего голову покрывалом, из снега, падающего на Константиполь и превращающего его в сказочный лабиринт сердца. Он смотрел, смотрел, смотрел. И я понимала, что и он тоже сомневался каждый день. И он боялся. Но ему хранить веру было намного сложнее, потому что от него шли нитями светящиеся электроды ко всем еще более маленьким частицам. Мы молились друг другу, потому что были одним целым, рождающимся и умирающим каждый миг. Этот мир был улиткой, меняющимся туманом, паром. Мы были воздухом, решившим, что рождены людьми. Но мы не были ими. Мы были заготовками, из которых какие-то единицы осмеливались на истошный крик падения. Мы были замороженными субпродуктами, которые могли стать самими собой лишь собственным усилием воли. «Господи, дай мне поверить в себя», - шептала я, все еще распростершись на этой черной, влажной, пахнущей сыростью узкой земле. Мне было снова холодно, у меня коченели руки, мне казалось, что этой пытке не будет конца, что это самый настоящий ад с его вечными муками в бесконечном повторении одного и того же дня. «Дай мне поверить в себя, свое прошлое, будущее, в сегодняшний день. Дай мне знать, что могу быть человеком…».

У меня болели глаза, голова и снова хотелось плакать. Я пошла варить не помню какую чашку кофе. «Услы-ы-шьте же меня там…», - вопил голос, который уже осип от безнадежности. Мне не хватало тепла, света, пола под ногами. Мне казалось, что это все осталось в прошлом. Мне казалось, что то, где я живу, не моя жизнь. И моей жизни не существует. И даже в прошлом, в котором, кажется, было светло, мне тоже не хватало моей жизни. И так до бесконечности…

Я скучала по своему городу, по его улицам, кафе. Я просто скучала. Я скучала по тому, чего никогда не было.

Мне хотелось пойти к бабушке пить чай с блинами на теплой ароматной веранде с котом. Собирать калину. Наряжать елку. Прижаться к печке. Смотреть мультики. У меня не было ни бабушки, ни веранды, ни блинов. «Приглашение на казнь». Я не понимала, от чего бегу. И как выйти из этого колеса. И что еще с собой сделать, чтобы выпрямиться.
 
«У тебя все будет хорошо», - говорит улыбающийся голос сверху. Когда мне хорошо, он плачет. Когда мне плохо, он улыбается. «Ты в двух шагах от края пропасти».

И я иду к ней, чтобы разбиться. С улыбкой и слезами. И разбиваюсь. А потом выскабливаю из этой разлетевшейся в прах посуды что-то маленькое, светлое и живое. И это больше не червяк, потому что у нее есть ноги. И не слепой крик, потому что у нее есть глаза. Это кто-то, кого я еще совсем не знаю. И этот кто-то, эта «Она» остается. Остается на бесконечном расстоянии вытянутой руки. Чтобы потом всю жизнь звать меня и называть разными именами, каждую секунду забывая и вспоминая, что мы - одно целое.

Взятие Сочи означало завершение самой кровопролитной войны в истории России и Кавказа. После уничтожения отрядом Святополк-Мирского очага враждебных горцев, представителей небольшого общества Аибга, 21 мая 1864 года было объявлено об окончании войны и покорении Кавказа.

Аибга. Мне пятнадцать лет. Май девяностого года. Я, мама, и Наташа едем на перекладных, автостопом на эту поляну над Адлером. Там мы сажаем кукурузу и просо на поле в окружении гор. Едим салат из травы. Одно радио на весь аул. Купаемся в речке. Кукуруза – просо Нартов. Божественный початок, который даровал Нартам бог Тха, когда те, зная, что их время на исходе, попросили оставить память о них в ежедневной жизни людей.

Аибга. Зачем я туда попала? Как? Помню свое отражение в зеркале и Луну.

Александр Второй знал, что убыхи и абазины не остановятся в своем желании сражаться за родину.

Почему так совпало, что именно Западный Кавказ был истреблен, зачищен полостью? Почему именно русскими? Почему все время стирают древнюю память, пусть даже совершенно другими намерениями? Почему зверствами генералов Зааса и Ермолова восхищался Пушкин и декабристы? Почему все молчали? Почему я родилась именно здесь, в февральский день, когда утром шел снег, днем дождь с грозой, а вечером выглянуло солнце?

Абазино-абхазо-убыхская письменность лежала в основе ашуйского письма.

Какой он, человек, когда он плачет? Почему ему нужны люди? Я думала, что ошиблась. Но в попытке найти ошибку и починить я смотрела на маму, маму моей подруги, героинь фильмов, реальность, к которой мы все пришли и понимала, что равнодушие было не нововведением советского союза, это была фаза эволюции к которой Россия пришла через неправильно истолкованный идеализм Богданова, а позже Ленина, через ошибочное понимание самопожертвования в христианстве, а Запад через повальное разочарование в материализме.

Мы все зашли в тупик с обеих сторон и замерли в ожидании конца. Но мне хотелось жить. Мне хотелось кричать от счастья, плакать от обиды, скучать, рыдать, целовать, кутаться в шерстяной платок, гладить кота. Что еще. Пить, есть - замечая это…

Мне казалось, что меня вылечит Италия. Здесь я нашла тех же равнодушных людей. Безумцы перевелись. Те, кто бегут ради бега.

Но мне хотелось жить. Человек равнодушный вне системы. Мы соединяемся родом, семьей, детьми. Этому меня научил Жабаги Казаноко, адыгский философ семнадцатого века. Человечностью было это - Соединение. А еще равенство. Последнему меня научил афганский поэт и прораб Султан Ахмад. Я бы не нашла лучшего определения человечности.

«Они заранее строили себе рабочую родину в холодной стране, нагретой дружбой и теплом».

Я устала.

Я задавала вопрос. Я знала, что там, наверху, все мои тени хотят, чтобы я выбралась из своей смерти. Теней стало больше, это были души рек, гор, а не только мертвые поэты. Они стояли вокруг меня и держали меня за волосы. Мистер Джакомо Джойс, Рильке, Пастернак, а рядом с ними они, они, они, женщины-птицы, женщины-цветы, которые поют, пахнут, тают. И я. Никто. Я такой не была, я даже такая не есть.

Надо любить телом, глазами, завистью к себе, жизнью, где запах жасмина.

Во что она сама себя превращает, погнавшись за будущим, которого нет.

Возвращение в тело, а потом – к людям.

«Сколько нужно еще работать, чтобы развернуть из этого зародыша  летящий, высший образ, погребенный в нашей мечте».

Надо подпрыгнуть и зависнуть в воздухе. Только это правда. Высота. Чистота. Состояние.
Это дается свыше. Подпрыгнуть и остаться там. И продолжать жить. Это моя мечта.
Я возвращалась в Геленджик. Садилась в маленьком греческом кафе. Здесь обменивались новостями, строили планы на будущее. Я была там, потому что не было на земле другого места, которое могло бы накормить меня.  И здесь, потому что там уже ничего не было. Только воспоминания.

Помогите мне продолжиться. Жить не опускаясь на землю.

«У тебя есть силы сделать это.»

Ищите тепло внутри.