Семейный праздник

Валерий Борисович Лебеденко, более известный читателям как Иван Лебедев, дочитал последние строки своего нового романа, прикрепил файл к письму и отправил его редактору. Пока не тому редактору, который являлся его работодателем, а редактору, работодателем которого являлся он сам. Валерий Борисович был аккуратным и внимательным автором. Он предпочитал, чтобы все самые заметные ошибки и недочеты были исправлены до того, как книга будет представлена на суд действительно важного человека.

Речь в новом романе шла о маньяке-убийце, психика которого в детстве была изуродована самодуркой-матерью. Маньяк обладал паранормальными способностями (немножко мистики – визитная карточка всех романов Ивана Лебедева). Правоохранительные органы, слишком косные, чтобы поверить в чудеса, оказались бессильными перед преступником… Разоблачить его в конце концов смогла одна из потенциальных жертв, которой помог случайный знакомый – хрупкий интеллигентный юноша, по ходу развития сюжета открывший в себе невероятные силы (в отличие от сил маньяка, не мистические, а самые что ни наесть человеческие, духовные). Естественно, книга завершалась любовной сценой.

Если книга когда-нибудь будет экранизирована, финальная сцена непременно обретет форму долгого поцелуя… Хотя Валерий Борисович точно не знал, желает ли экранизации своих романов. Безусловно, это было бы еще одно свидетельство успеха (на определенном уровне карьерной лестницы, пожалуй, почти неизбежное). Но писатель сильно сомневался в том, что киношники сумеют выразить действительно все нюансы…

 Дело в том, что Валерий Борисович считал свои книги отнюдь не элементом поп-культуры. Нет, безусловно, какие-то законы рынка приходилось соблюдать, но… Писатель был уверен, что на самом деле его романы вполне достойны Вечности. Он считал себя действительно мудрым человеком – твердо стоящим на ногах, имеющим ответы на все вопросы, знающим, какие вопросы являются бессмысленными… И если для передачи этой информации требовалось облекать ее в сверкающую мишуру погонь и секса – что ж, у него были необходимые таланты, и он не считал зазорным их использовать.

Работу над новым романом Валерий Борисович всегда начинал с чтения криминальных сводок. Ровно в восемь ноль-ноль он, переодевшись из спортивного костюма в деловой, устраивался за своим рабочим столом, на котором царил идеальный порядок. То, что он может работать дома, отнюдь не означает, что он не должен иметь четкий график и соблюдать правильный дресс-код. Тяжело вздохнув, писатель открывал новостные сайты и углублялся в описание убийств, изнасилований, расчленений… Если бы в этот момент вы взглянули на его лицо, вы бы могли подумать, что не очень хороший актер играет роль мужественного отца семейства, читающего письмо о смерти любимого сына. Выражение боли на лице Валерия Борисовича боролось с выражением долга…

Но, поскольку актер был не очень хорошим, вам могла взбрести в голову шальная мысль – а точно ли этот сын был таким уж любимым?..

Отобрав нужный материал, Валерий Борисович снова тяжело вздыхал, исполненный мыслей о безумии человечества, и перемещался к окну. Рассеянно глядя во двор, он раздумывал о причинах, толкнувших всех этих людей на преступления… Ответы приходили быстро. У этого наверняка была злая мать, того бросила жена, этот сам в прошлом стал жертвой преступления, тот был одержим манией величия, этого снедал комплекс неполноценности… Валерий Борисович испытывал желание выбежать на улицу, найти еще не решившихся на преступление людей и объяснить им все, предотвратить чудовищные трагедии… Но это, конечно же, было глупо. Он мог сделать только одно – поскорее написать новый роман. И надеяться, что кто-то из потенциальных убийц, насильников и расчленителей успеет прочесть книгу.

Писатель сплетал из полученной информации цельный сюжет, более или менее соответствующий заранее оговоренному с редактором, попутно добавлял красок (словно подкручивал яркость на мониторе), отбрасывал ненужные сложности, чтобы сделать книгу более удобочитаемой и одновременно яснее выразить свою единственно верную позицию… Затем заботливо приправлял текст цитатами из русской и зарубежной классики, почерпнутыми из толстого сборника афоризмов. Все это – по будним дням с восьми до восемнадцати, после пробежки и перед семейным ужином. С двумя перерывами – на второй завтрак и обед.

Сегодня Валерий Борисович завершил работу раньше восемнадцати часов, но это было не случайностью, а заранее спланированным изменением графика. На календаре было 30 декабря, и писатель с семьей должен был уехать на дачу, чтобы завтра отпраздновать Новый год. Помимо Валерия Борисовича с женой, на дачу отправлялись его дочь, сын, невестка и теща. Из всех этих людей, пожалуй, только жена Люба не вызывала в нем негативных эмоций…

Еще недавно традиционные новогодние поездки на дачу омрачало разве что присутствие тещи. Отставная сотрудница МВД, Надежда Владимировна, как всегда казалось Валерию Борисовичу, с легким презрением воспринимала литературные труды зятя. Он прекрасно понимал, откуда происходило это презрение – косная старуха подсознательно не желала верить в то, что какой-то писатель за свои пять с небольшим десятков лет успел сделать для искоренения преступности больше, чем она за всю свою карьеру. Что он, ни разу в жизни не побывав на месте какого-нибудь преступления и не пообщавшись с живым преступником, все равно знает об этих ужасных людях несравнимо больше, чем она. С одной стороны, все понятно и простительно, а с другой стороны – конечно, Валерию Борисовичу было немножко обидно…

  Но ни в какое сравнение с этим не шла обида на сына. Вот он, выросший под сенью отцовской мудрости, вполне мог бы стать его достойным преемником. Однако же он предпочел пойти по стопам бабки… Даже хуже, если уж совсем начистоту. Сначала Игорь совершенно неожиданно отправился в армию, потом поступил на работу в это самое МВД, стал учиться на заочном в каком-то ведомственном вузе… И в глазах его очень быстро появилось презрение – более жесткое и откровенное, чем у Надежды Владимировны.

 А дочь? Нет, ну с дочерью все понятно – четырнадцать лет, переходный возраст… Пока ей хватало силенок только на то, чтобы покушаться на установленный в доме порядок. Она уже не раз опаздывала на семейные ужины, один раз устроила истерику, не желая ехать на светское мероприятие в честь дня рождения человека, крайне важного для карьеры отца. В принципе Валерий Борисович мог бы воспринимать это спокойно, мудро ожидая, когда Леночка перебесится. Однако он не мог успокоиться, вспоминая, что когда-то точно так же ожидал конца подросткового возраста Игоря. Ну вот, дождался – сыну уже двадцать семь… И что? Стало ли теперь легче?..

Нет, стало много, много тяжелее. Последний рубеж был перейден три года назад, когда Игорь женился. Естественно, не могло быть и речи о том, чтобы привести невестку в родительский дом – Валерий Борисович придерживался американской модели семьи, согласно которой под одной крышей могли проживать только родители и их дети (желательно – лишь несовершеннолетние). Писатель уже предвкушал, как сможет унижать сына, пока посредством своих связей и денег будет добывать жилье для него и этой шалавы (ну а как еще назвать девушку, успевшую к двадцати четырем годам два года прожить без штампа с предыдущим хахалем?). Однако оказалось, что шалава обладала собственной квартиркой где-то на окраине…

Все, что осталось Валерию Борисовичу – справедливо, по-отцовски, указать Игорю на то, что он собирается жить в доме жены, это раз. Причем жить именно в том доме, где до него уже обитал предыдущий хахаль, это два. И тут сын совершил нечто невообразимое: он схватил отца за грудки и как-то неестественно тихо потребовал извинений. Валерий Борисович извиняться не собирался – он прохрипел, что своим поведением Игорь только подтверждает его правоту, а насилие всегда является свидетельством… Не дослушав, сын с силой швырнул его на пол и сделал шаг вперед… Писателю пришлось прокричать, нет, даже провизжать: «Ну извини! Извини!». Игорь развернулся и вышел.

Поначалу Валерий Борисович собирался вообще прервать всякие отношения с сыном. Однако затем, остыв, рассудил, что наличие «блудного отпрыска» – не лучший элемент биографии приличного человека. Нет, надо быть выше этого… Поэтому Валерий Борисович просто эмоционально отдалился от Игоря, продолжая, однако, с подчеркнутой вежливостью требовать его присутствия на традиционных семейных торжествах – таких вот, как Новый год. Со стороны могло показаться, что это Валерий Борисович, а не Игорь, стал инициатором перемены в отношениях. И Любе, и Леночке, и Надежде Владимировне так и казалось. Они не знали подробностей ссоры. А вот насчет невестки Вики писатель был не уверен… Вполне возможно, что сынок что-нибудь да разболтал своей шлюшке… Еще и приукрасил… Впрочем, мнение Вики Валерия Борисовича не волновало.

Отъезд на дачу был назначен на семнадцать часов. В машине Валерия Борисовича должны были ехать Люба и Леночка. Игорь с Викой предпочли добираться на собственной развалюхе, а Надежда Владимировна вообще приехала на дачу еще три дня назад, пообещав все там подготовить… Но даже вдвоем с женой и дочерью писатель не смог нормально соблюсти график. Сначала Люба неимоверно долго возилась с багажом, потом выяснилось, что Леночка встретила подружек и пошла с ними прогуляться, «пока все равно маму ждем»… Первые минуты поездки Валерий Борисович, невероятно раздраженный, пугал Леночку рассказами о том, что происходит с девочками, которые легкомысленно гуляют с кем попало без сопровождения взрослых.

- Это не кто попало, это Ирка и Светка. Ирка Горбатова и Светка Мигачева. Пап, ты что? – возразила дочь. В ее голосе, пока вроде бы невинном (подчеркнуто невинном) звучали назревающие нотки протеста…
- Я не знаю этих фамилий, - ответил писатель. Его голос тоже был слишком уж невинным… - Они из твоей школы?
- Из старой школы, - заявила Леночка, как в омут канула. Она прекрасно знала, что отец предпочел бы, чтобы она общалась исключительно с девочками из платной школы, в которую он перевел ее два года назад.
- Ах из старой… Ну-ну… Ничего, не волнуйся. Папа перевел тебя в приличное место, платит немалые деньги… Конечно же, не надо это ценить. А что? Потом папа и за наркологическую клинику заплатит, и за аборты…
- Прекратите, пожалуйста, - робко вмешалась в разговор Люба. – Ну не будем ссориться перед Новым годом.
- А мы не ссоримся. Кто сказал, что мы ссоримся? – отвечал Валерий Борисович, однако по тону его было слышно, что он продолжает заводиться.
- Горбатовых я знаю. Хорошая семья, - тихонько добавила жена.

Валерий Борисович в ответ лишь нервно махнул рукой. Ему не хотелось продолжать разговор. Жена была как бы частью его самого. Она почти никогда с ним не спорила, всегда предугадывала его желания, неукоснительно поддерживала заведенные им порядки… Поэтому, когда спор все-таки начинался, писатель чувствовал себя крайне неуютно. Словно его собственная рука или нога вдруг переставала его слушаться. Лучше было избегать таких ситуаций… Тем более, писатель точно знал, что Люба не пользуется этой его слабостью ни сознательно, ни бессознательно.

Они познакомились в начале восьмидесятых. Поначалу Валерий Борисович ухаживал за Любой лишь потому, что ее отец был важной шишкой в Союзе писателей. В ту пору будущий автор мистических детективов пробовал себя в написании бравурных рассказов о комсомольцах. Он не без оснований полагал, что женитьба на Любе обеспечит ему быстрый карьерный взлет. Но, к счастью, так получилось, что и сама по себе девушка вскоре стала ему нравиться…

Однако достаточно скоро все пошло наперекосяк. Первые пять лет рассказы о комсомольцах действительно публиковались и получали неплохие отзывы, но затем тестя хватил инфаркт. Последовал период бедности и панической неустроенности, после распада СССР обратившейся в полную нищету и безнадежность.  Впрочем, Валерий Борисович достаточно быстро сумел приспособиться к новым временам… Про девяностые он вспоминать не любил, ограничиваясь вздохом: «Эх, тяжелое было время… Ну что ж, все крутились, все крутились». А в начале двухтысячных на небосклоне отечественной беллетристики взошла новая звезда – Иван Лебедев.

Примерно через десять минут после окончания перебранки молчание в машине стало тягостным. Валерий Борисович неловко пошутил, чтобы разрядить атмосферу. Как ни странно, попытка оказалась удачной. Между писателем, женой и дочерью завязался веселый дорожный разговор. Еще одна небольшая ссора произошла лишь ближе к концу пути. Ничего серьезного – просто Валерий Борисович поинтересовался, с кем Леночка так активно переписывается по смс. Дочь засмущалась, но в конце концов призналась, что ее собеседник – «один парень». Писатель начал было выпытывать подробности, дочь начала грубить, но Люба снова сумела все уладить.

- Валерка, хватит тебе! Забудь наконец о работе, расслабься, - заявила она.
- Ты права, - улыбнулся Валерий Борисович. – Ты права… Лена, твоя мать – золото.
- Я знаю, - все еще хмуро ответила девочка.
- Если бы не она, мы бы с тобой давно друг друга съели, - продолжал Валерий Борисович.
- Я бы тебя съела! – засмеялась дочь. – А я тебе не по зубам!
- А вот и нет!
- А вот и да!
- Ну приедем, посмотрим!
- Новогодний ужин – папа в собственном соку!
- Ленкины окорочка!
- Нет, папа!
- Нет, окорочка!

В этот момент Леночке снова пришло сообщение.

- Напиши своему Ромео, что не придешь на свидание, так как назначена главным блюдом на новогодний стол.
- Никакой это не Ромео! – фыркнула Леночка. – Это вообще Игорь. Пишет, что они с Викой уже на месте. Они тебе звонили, мам, но ты не отвечаешь.
- Ой! – воскликнула Люба, выхватывая телефон. – Точно! Три пропущенных вызова… Просто в этой куртке такие карманы…

Валерий Борисович хмуро смотрел на дорогу. Он настолько напряженно старался выглядеть отстраненным, что казалось, будто он даже напевает про себя какую-то песенку. А может, и правда напевал…

Наконец машина преодолела шлагбаум на въезде в дачный поселок, повертелась по узким улочкам (неплохо расчищенным) и причалила к участку. Последовала беготня, разгрузка багажника, приветствия – сдержанные и искренние, короткие и долгие… Взгляд Валерия Борисовича остановился на Вике. Невестка выскочила из домика в одном свитере, без куртки, но в пушистых меховых сапогах. Она крепко обняла Леночку, с улыбкой кивнула Любе, потом посмотрела на него и смущенно что-то пробормотала. Валерий Борисович не ответил, но и не подумал отводить взгляд. Пусть знает свое место… Вика быстро отвернулась, но движения ее остались достаточно уверенными. Писатель от неожиданности возмущенно закашлялся. Рядом тут же возникла Люба, начавшая колотить ему по спине…

Как оказалось, Надежда Владимировна успела едва ли не полностью подготовиться к празднику за те дни, когда была на даче одна. Оставались только мелочи – дострогать в салаты несколько ингредиентов, которые они привезли с собой, кое-где прибраться… К позднему вечеру 30 декабря и с этим было покончено. Засыпая, Люба подумала, что впереди – целый свободный день… И почему-то это ее не радовало.

Лет десять назад она бы пришла в восторг, узнав, что ей не придется весь день торчать на кухне. Они с детьми сходили бы покататься на горку, а может, присоединились бы к мужу в его лыжной прогулке. А может быть, она просто посидела бы на кухне с мамой, отправив детей на горку, а мужа – на лыжню. Вечером же они с мужем уединились бы в большой комнате, разожгли бы камин, открыли бы бутылку вина… Во время утренних посиделок мама добродушно посмеивалась бы над мужем, во время вечерних – муж над мамой… А Люба и в том, и в другом случае лишь понимающе улыбалась бы. Ей нравилось, что у нее такой мудрый муж и такая опытная мама. Она знала, что их мнения не совпадают, но не считала нужным вникать в суть разногласий.

Теперь же… Все как-то разладилось. Не из-за Вики, нет. Наверное, в большей степени из-за того, что Игорь вырос. И Леночка подрастает. И теперь лишь она одна беспрекословно соглашается с мужем. Тот факт, что все члены семьи вдруг начали постоянно ему возражать, волновал Любу не только из-за сопутствующих ссор. Нет, ее беспокоило нечто большее – Люба не понимала, неужели они не видят, насколько это мудрый, образованный, великий человек? Ну что же она, почти тридцать лет кряду ошибалась? Это смешно…

Люба всю ночь не могла уснуть. Она была уверена, что домучается часов до семи, а потом первой выйдет на кухню. Но под утро она неожиданно все же провалилась в сон. Когда она проснулась, Валерия Борисовича уже не было в комнате, а за окном было светло – успел наступить поздний декабрьский рассвет… На кухне Люба застала мать и Вику. Они сообщили, что Леночка убежала посмотреть – ни приехал ли на дачу кто-нибудь из ее летних друзей, а Валерий Борисович пошел прогуляться вместе с Игорем.

- Вместе? Они же… Что-то случилось? – удивилась Люба.
- Не знаю, что случилось. Может, помирятся наконец под Новый год… А то что же это, отец с сыном… - ответила Надежда Владимировна. Несмотря на жесткую закалку, приближаясь к восьмому десятку, она становилась по-старушечьи сентиментальной.
- Может, помирятся, а может, еще больше поссорятся, - вздохнула Вика, окончив мыть посуду и небрежно вытирая руки со свежим маникюром вафельным полотенцем. – Я вообще боюсь, как бы Игорь не решил раньше времени… Ну хотя нет, нет, с чего бы он. Это глупо.

Последние слова Вики были обращены скорее к самой себе, и родственницы не стали задавать ей лишних вопросов.

Вика была беременна. Будущие родители собирались сообщить об этом родственникам во время новогоднего застолья. Но Игорь уже сейчас испытывал желание похвастаться, покрасоваться перед отцом… Нет, не напрямую, не словами – но просто по-животному показать себя, пройтись гордой походкой, поговорить гордым голосом. Его маленькое царство, позволяющее ему чувствовать себя таким же взрослым мужчиной, как отец, скоро должно было немножко расшириться. Теперь в него будет входить не только жена, дом и работа, но и ребенок. Ха! Ну как, папочка, нравится тебе это?

Именно поэтому Игорь неожиданно даже для самого себя пригласил отца прогуляться. Валерий Борисович согласился. Он тоже по-своему обрадовался – писатель решил, что сын налаживает мосты, устав от своих молодежных выходок. Наверняка Игорь решил потихоньку возвращаться под родительское крыло, чтобы потом постепенно отойти от всей этой своей белиберды и построить новую жизнь – руководствуясь мудрыми родительскими советами. 

Отец и сын неспешно шли по улицам дачного поселка. Вскоре они обошли шлагбаум и продолжили путь по пустынной лесной дороге. Вокруг высились заснеженные сосны.

- Красота-то какая… - наконец нарушил молчание Валерий Борисович.
- Дааа… Опишешь это в книжке у себя? – подмигнул Игорь. Писателю не понравился его тон – сын словно поддразнивал его… Нет, не так. Не поддразнивал, а снисходил до него. Так взрослый сын мог бы говорить о невинных увлечениях родителя-пенсионера. О выращивании помидоров или о собирании марок. Валерий Борисович сдержанно ответил:
- Последний роман я завершил как раз вчера перед отъездом. Думаю, к концу зимы поступит в продажу. Но уже есть договоренность на следующую книгу, так что… Может быть, и опишу.
- Что у тебя там? Инопланетный мутант, замаскировавшись под невинного земного маньяка-убийцу, борется с исчадием Ада, выпущенным на Землю усилиями сумасшедшего доктора?
- Ты не читаешь мои книги, - все так же сдержанно констатировал Валерий Борисович. – Безусловно, я допускаю некоторые художественные преувеличения и все такое прочее… Но рассудительный читатель смотрит вглубь. А там – совсем не то, что ты описал… Совсем не то, сынок.
- Вот поэтому я тебя и не читаю, - Игорь посерьезнел. – Да, ты угадал, давно не читаю. Именно поэтому.
- Почему же? – Валерий Борисович, наоборот, начал говорить шутовским тоном. Даже издевательски приподнял бровь.
- Потому что я разделяю книги… Когда хочу мыслить – читаю что-то серьезное, сложное. Ученых там, философов, классиков. А когда хочу отдохнуть – читаю книги про инопланетных мутантов и сумасшедших докторов. Только авторы, которых я читаю, пишут все это просто так, не выделываясь и не соревнуясь с серьезными писателями.
- Классиков, ах, классиков, говоришь? – писатель заготовил ответ в начале реплики сына, а остальное уже и не слушал. – А ты думаешь, они сразу стали классиками? Думаешь, Пушкин сидел в мрачной келье, в университетском кабинете, и думал – «ах, напишу-ка я что-то умное»? Да он тоже для людей писал! И людям нравилось! Это только потом, когда его книги начали устаревать и становиться непонятными, на них налепили ярлык «классика». Потому что сложно читать стало… Так и со мной будет.
- В твоих словах есть доля правды… - задумчиво проговорил Игорь. – Но тебя, вот лично тебя, твоего творчества, – эта доля не касается.
- Какой умный нынче пошел милиционер… Или как вас теперь зовут, полицейские? – хмыкнул Валерий Борисович.
- Да, мог бы уже и запомнить. В этом и есть твоя проблема, папа. Ты пишешь детективы, но при этом тебя не интересует, как называются органы правопорядка в твоей стране. А ведь была большая реформа, много споров… Если бы ты всерьез интересовался темой преступности, ты бы не мог не изучать все это. А ты просто живешь в каком-то мире фантазий.

Это было правдой. Валерия Борисовича крайне мало волновала текущая действительность. Например, политикой он в последний раз интересовался в конце девяностых. Тогда он окончательно пришел к выводу, что перемены, произошедшие со страной, весьма хороши. Скорее всего, на его выводы повлияло его собственное положение – несмотря на то, что прежние планы достаточно болезненно рухнули, в итоге он смог выстроить свою жизнь гораздо более удобно, нежели мог мечтать до крушения СССР. Теперь Валерий Борисович твердо знал: социализм – это плохо, коммунизм – смешно, либерализм – хорошо, капитализм – правильно, Сталин – равно Гитлер, национализм – равно фашизм, права меньшинств – равно демократия… И большего ему не было нужно. Нет, он допускал, что существует и больший объем знаний. Однако он был абсолютно уверен в том, что любой адекватный человек опирается на перечисленные принципы, и расширение знаний может происходить лишь за счет развития этих аксиом. 

 Также было и со всем остальным. Примерно к тридцати пяти годам Валерий Борисович уверился, что в общем и целом знает о мире все, что ему нужно знать. Могли меняться какие-то детали, но общие представления оставались непоколебимыми. Именно это писатель и называл мудростью – достижение такого уровня, на котором ничему учиться уже не надо. Это уровень, позволяющий с одинаковой эффективностью использовать свои ресурсы хоть в Древнем Риме, хоть в средневековой Европе, хоть в современной России, хоть в исламской Турции… Базовые правила, общечеловеческие ценности. 
 
Отец и сын развернулись и пошли обратно к поселку. Когда они вошли на территорию, к ним подбежала Леночка.

- Ой, а вы что… - протянула она, но достаточно быстро справилась с удивлением. – А моих никого нет. Я так и знала. Дурацкий будет Новый год. Как всегда…
- Ты предпочла бы отметить праздник в подъезде с дешевым пивом? – едко поинтересовался Валерий Борисович. – Растет девочка, да… Растет.
- А что сразу в подъезде-то, пап? У меня одноклассники собираются в квартире у одной девчонки, ее родители сами разрешили и сами все устроили, они только за час до двенадцати уйдут к друзьям на другую сторону улицы… И будут отмечать они со своими друзьями, а дочка со своими… Я маме говорила, но она сказала, что тебя даже спрашивать не надо, ты разозлишься.
- Лена… Я не разозлюсь, просто у нас есть свои семейные традиции. Когда-нибудь ты поймешь… - Валерий Борисович осекся и посмотрел на Игоря. – Когда-нибудь вы оба поймете!

Писатель убыстрил шаг и направился к дому. Игорь и Леночка не стали его догонять. Напротив, они даже специально пошли медленнее… А потом затеяли игру в снежки, чтобы еще больше отстать.

Люба сидела на веранде, укутавшись в плед, и курила. Из двери выглянула Вика. Увидев свекровь, она удовлетворенно кивнула и засеменила по направлению к ней. Люба подвинула ей пепельницу.

- Я… Нет, я не хочу, - смущенно ответила невестка. – Я просто вас искала… Бабушка там вздремнуть прилегла, а я волнуюсь. Где же они? Может, поссорились? Так долго…
- Да не так уж долго, - вздохнула Люба.
- Может, позвонить?
- Не знаю…
- Может быть хуже, да?
- Да, хотя…

В этот момент внешняя дверь открылась, и появился засыпанный снегом Валерий Борисович. Не отвечая на вопросы жены и невестки, он прошел в дом. Женщины не пошли за ним. Люба закурила вторую сигарету, а Вика открыла внешнюю дверь и стала оглядываться в поисках Игоря. Впрочем, это было бесполезно – от крыльца дорогу было почти не видно.

Когда Игорь и Леночка пришли, они сумели более или менее успокоить домашних. Брат и сестра пояснили, что серьезной ссоры не было – так, мелкие поддевки.

Однако Валерий Борисович так не считал. Сидя в самой дальней комнате на втором этаже, он всерьез размышлял о том, что породил выродка, чудовище, а может быть, даже двух чудовищ… Если бы писателя спросили, почему он так считает, он не смог бы внятно ответить. Просто перед глазами так и стояло ухмыляющееся лицо Игоря. Когда-то он был мальчиком – милым невинным мальчиком, с восхищением взирающим на отца. Теперь же черты его лица изменились, погрубели, и отец уже не видел в нем ни того мальчика, ни хотя бы свою собственную юную копию. Копией Любы Игорь тем более не мог быть в силу несовпадения пола…

«Может быть, она мне изменяла?», - подумал Валерий Борисович, но тут же отбросил эту мысль. Нет, это было не в характере его жены. Не то чтобы он был полностью уверен в ее ангельской порядочности, но она была так малообщительна, она с самого дня свадьбы посвящала себя исключительно дому… У нее не было даже подруг, какие уж тут любовники? В случайные связи с сантехниками и электриками Валерий Борисович не верил. Он был писателем иного жанра.

Валерий Борисович ухмыльнулся, когда в его голове мелькнула совсем уж дикая мысль – потустороннее вмешательство, дитя Сатаны… Ну или жертва медицинских экспериментов. Нет, конечно же, всерьез он в это не верил. Он четко отличал реальность от вымысла. Но вообще сама по себе мысль… Да, на эту тему можно было бы написать роман, если бы Валерий Борисович не придерживался строгого правила – ни одна из тем, поднимаемых в книгах, не должна была как-то задевать его лично. Бизнес отдельно, личная жизнь отдельно. Книги, написанные «от чистого сердца», не продаются – в прошлом творения искренних авторов годами лежали в столах, а теперь на литературных сайтах в интернете… Валерий Борисович был твердо в этом уверен.

В дверь постучали. Как только писатель произнес «Да?», в комнату вошла Люба. Она начала бормотать что-то утешительное, обнимать его… Но сейчас Валерий Борисович не хотел ее видеть. Поэтому он постарался уверить жену, что на прогулке вообще не заметил никаких конфликтов, а раньше пришел домой, просто потому что устал и замерз.

Люба ушла, и Валерий Борисович больше не выходил из комнаты, пока его не позвали на новогоднее застолье.   

Празднование длилось как обычно, как много лет подряд… Тост за старый год, тост за новый, бой курантов, петарды на улице… Правда, перед самой полночью чуть было не случился скандал. Леночка попросила налить ей немного шампанского. Валерий Борисович категорически отказался, и тогда Игорь вдруг встал и сам налил шампанское сестренке. Валерию Борисовичу показалось, что его хватит удар. Он вытаращил глаза и попытался что-то сказать, но из-за возмущения из его рта вырывалось только невнятное кваканье. Ситуацию спасла Надежда Владимировна – она подняла бокал и закричала: «С Новым Годом!». Крик подхватила сначала подвыпившая Люба, а затем все, за исключением главы семейства. Однако на то, чтобы чокнуться, его все-таки хватило. Он, не глядя, прикоснулся бокалом даже к бокалу дочери.

После этого Надежда Владимировна спросила, почему Вика, наоборот, предпочла шампанскому газировку. Игорь ответил за жену, с трогательной и забавной торжественностью сообщив о грядущем прибавлении. Люба и Надежда Владимировна несказанно возрадовались, они даже вскочили со своих мест и забегали по комнате, будто бы что-то разыскивая или куда-то собираясь. Леночка смущенно заулыбалась, еще не до конца понимая, насколько важны для семьи грядущие перемены. Валерий Борисович ничего не сказал, но нахмурился. Люба несколько раз намекнула, что ему стоило бы произнести поздравительную речь, однако так и не сумела его расшевелить. «Очумел от счастья», - наконец констатировала жена, чтобы молодые ненароком не обиделись.

Таким образом, вся «официальная часть» была выполнена. Можно было немного расслабиться. Обиженный и очумевший (но не от счастья) Валерий Борисович, вопреки обыкновению, не погнал Леночку спать сразу после полуночи. «Пропади оно все пропадом», - решил он. Видно было, что девочка сама не прочь была бы уснуть, однако она не позволяла себе отказаться от нежданно свалившейся на голову возможности продолжить посиделки со взрослыми. Примерно в половине второго ночи Валерий Борисович и Игорь вернулись к неоконченному спору о литературе.

- Папа, через десять лет тебя напрочь забудут… Да тебя уже начинают забывать. Ты спроси Ленкиных ровесников – кто такой Иван Лебедев? А? – доказывал Игорь, уже начавший терять контроль над уровнем опьянения.
- Твои примитивные оскорбления не могут меня задеть, - поджимал губы Валерий Борисович, весь подобравшийся.
- Ну чего вы затеяли, а? Ну хоть скажите, в чем дело, я не понимаю! Люба, чего они? – переживала Надежда Владимировна. Ум старушки оставался вполне ясным, но острота слуха и скорость восприятия уже оставляли желать лучшего.
- Папа думает, что знает лучше Игоря, почему люди совершают преступления, - неожиданно втерлась в разговор Леночка. Спорщики посмотрели на нее с удивлением: они и не подозревали, что девочка так хорошо улавливает суть конфликта.
- А что спорить? – искренне удивилась Надежда Владимировна. – Совершают… Природа человека такая, известное дело… Вот году эдак в семидесятом, помнится, одна молоденькая-молоденькая девочка… Прямо пигалица такая…
- Вот! – оглушительно закричал довольный Игорь. – Вот этого он и не понимает. Он выдумывает каких-то чудовищ, какие-то уникальные обстоятельства… Проникновение в мозг, инопланетное излучение…
- Да нет никаких инопланетян! – с невероятной злобой рявкнул Валерий Борисович. За столом воцарилась тишина. – Нет! Ни в одной книге у меня нет ни одного инопланетянина! Ты бы хоть почитал. Хотя… Если бы и почитал… Боже! Боже! С кем я говорю… Кого я породил… Кто породил ту, от кого я это породил…

Валерий Борисович встал, опершись на угол стола, и все увидели, что ноги у него сильно заплетаются. Писатель удалился в сторону туалета. Тишина за столом оставалась нерушимой, пока он не вернулся. Ибо последние слова Валерия Борисовича нарушали границу приличий, которая в семье считалась минимальной. Все были просто в недоумении.

- Боже! – как ни в чем ни бывало, продолжал оратор. – Человеческая природа… По-вашему, преступления – человеческая природа? Хорошо. Хорошо. По-вашему, так. А по-моему, человеческая природа – доброта, терпимость, ик, интеллигентность… И если человек проявляет какие-то иные качества – значит, что-то на него повлияло! Что-то неправильное, чудовищное! И наплевать, в какой форме я это изображу – в форме паранормального влияния или в форме психической травмы. Я предпочитаю сочетать и то и другое. Таков, ик, да что ж это такое, мой стиль.

Завершая свой монолог, Валерий Борисович сделал картинный жест. Люба, уже вставшая, чтобы вести разбушевавшегося мужа спать, села на место. Услышав умные слова, она пришла к выводу, что гроза миновала.

- И это взрослый мужик! – задумчиво произнес Игорь, глядя только на бабку. – Нет, ты представляешь? До сих пор я думал, что в том анекдоте, «такой большой, а в сказки верит», все выдумка. А оказывается – правда…
-  Что навыдумывал – паранормальная травма… Валерочка! Ну Валерочка, ну есть доброта, есть недоброта… Что тут понимать? – Надежда Владимировна смотрела не на Игоря, а на зятя.
- Хм, интересный взгляд, ваша позиция много о вас говорит, - Валерий Борисович сел, пригладил волосы и теперь выглядел почти совершенно трезвым. – А скажите мне, дорогая Надежда Владимировна… И ты, Игорек, скажи… Зачем же мы наказываем преступников? А? Ну зачем?

Писатель оглядел присутствующих, как будто ему только что пришла в голову напугавшая его мысль. Впрочем, было видно, что он дурачится.

- О боже! Зачем же мы наказываем их? Ведь такова человеческая природа! Они поступают правильно! Какая чудовищная несправедливость!
- А по-твоему, за проявления естественных наклонностей наказывать нельзя? – усмехнулся Игорь. Писатель промолчал. Сын продолжил с ледяным спокойствием: - Папа, если уж на то пошло, то это из твоей позиции исходит несправедливость наказания. Ну как можно кого-то наказывать за то, что его прекрасную, чудесную… Как ты сказал… Интеллигентную природу испортило какое-то чужеродное влияние? А, как?

Не дождавшись ответа, Игорь было замолчал, но затем вдруг вскинулся и вдохновенно продолжил:

- И, между прочим, такое мнение действительно существует! Именно среди твоих друзей-интеллигентов! «Давайте поймем преступников, давайте отменим смертную казнь»… А? Скажешь, нет такого? Да вы можете согласиться с убийством преступника, лишь если придадите ему совсем уж нечеловеческую форму. Ящер, зомби, инопла… ну, все такое подобное. Да и тогда его, небось, еще пожалеете. А в жизни так не бывает, папочка. В жизни преступления совершают лю-ди. Обычные люди, позволившие агрессивным сторонам своей природы проявиться в неправильном месте в неправильное время. И за этот свой шаг они должны нести ответственность.
- Да, казнь отменили, - подхватила Надежда Владимировна, не до конца понявшая речь внука, но чувствующая потребность его поддержать. – А, спрашивается, зачем? Казнили-то кого – казнили тех, кому совсем не место среди людей… А если… Вот в семидесятых, говорю, девочка молоденькая…

Люба нервно рассмеялась и попыталась свести разговор к шутке:

- Ну что за Новый год у нас, прямо литературные чтения! Прямо философский клуб! Что за семья у меня, как ею не гордиться…
- Замолчи! – Валерий Борисович неожиданно стукнул кулаком по столу. – Что ты носишься, носишься тут… Надоело!
- Нет, это ты мне надоел! – Люба, расплакавшись, выбежала на террасу. Вика устремилась за ней – кажется, она очень обрадовалась предлогу покинуть комнату.   
- Ну вот, отпраздновали, - вздохнула Надежда Владимировна и огорченно закачала головой.
- Я спать пойду, - коротко бросила Леночка, выходя из комнаты.

Игорь молча налил себе водки и залпом выпил. Затем смешал новую порцию водки с апельсиновым соком и стал потихоньку потягивать, глядя в одну точку перед собой. Валерий Борисович встал и вышел, уже почти не покачиваясь.

Значит, человеческая природа… Значит, его забудут… Значит, человеческая природа – в том, что его забудут. Нет, Игорь говорил как-то иначе… Хотя какая разница? Суть он уловил точно.

Что за ерунда? Побродив по своей комнате, Валерий Борисович бросил взгляд на икону, висевшую в углу. Он считал себя очень религиозным человеком и гордился этим. В конце концов, именно четкая христианская позиция, искренняя вера в то, что человек – чист и духовен, не позволяла ему скатиться на уровень простых развлекательных писателей, упомянутых сыном во время прогулки. Как он там говорил? Они не выделываются… Да, не выделываются, а просто клоунничают на потеху толпе. Валерий Борисович… То есть Иван Лебедев не таков. Он нашел баланс, уникальную точку равновесия между тяжким неблагодарным трудом ученого оборванца и никчемным существованием популярного беллетриста. Ему казалось, что он смог урвать лучшее от обоих вариантов судьбы – он получил теплое местечко и в быту, и в Вечности.

Валерий Борисович прочитал молитву. Но успокоение не приходило. Вместо этого он вдруг вспомнил, как несколько лет назад, еще только вернувшись из армии, Игорь жестоко насмеялся над его религиозностью.

- Что, грехи замаливаешь, папаша? – сказал он тогда.
- Какие грехи? – опешил Валерий Борисович.
- Да ладно, не волнуйся, тут все свои! – ответил Игорь. И вдруг сменил дурашливый тон на серьезный (именно таким тоном он позднее говорил с отцом, когда они подрались из-за Вики). – Думаешь, я не знаю про все эти схемы в девяностых? Про твой начальный капитал? Издательство «Робин Гуд», ммм? Олег Желудев, Светлана Кудровласова, и этот, как его…
- Замолчите немедленно, молодой человек! – прокричал Валерий Борисович. – Пока ты живешь в моем доме… Нет, это возмутительно…

Действительно, это было возмутительно. Да, он поставил несколько подписей, несколько раз прятал дома какие-то суммы наличными, исполнил просьбы знакомых, просивших свести его с другими знакомыми… Но в саму суть схем он никогда не вникал! И получил меньше денег, гораздо меньше, чем тот же Желудев (кажется, сейчас уже вышедший из колонии) или Кудровласова (ныне покойная). А этот щенок напустил на себя важный вид и болтает так, будто раскрыл преступление века… Будто уличил его в чем-то невероятном… Да все тогда воровали, это даже воровством назвать нельзя… Просто перераспределение собственности… И какая разница, что потом написали в Уголовном кодексе те люди, которым при перераспределении досталось больше всех? Какое до этого дело богу – богу, который существовал до этого кодекса и будет существовать после? Ведь есть главное, незыблемый этический костяк, в несоблюдении которого Валерия Борисовича обвинить нельзя…

Все это было правдой. Тем не менее, молитвенное настроение воспоминания об этом конфликте отбивали напрочь.

Валерий Борисович сел на кровать и почувствовал, как его охватывает злоба. Маленький сукин сын испортил ему Новый год… Более того, маленький сукин сын решил породить нового маленького сукиного сына… Ишь ты, отцом семейства себя возомнил. Разбегутся ведь через несколько лет, и будет потом платить алименты. Со своей ментовской зарплаты. Да-да, с зарплаты – ни копейки своих денег отец ему не даст. Ибо все имеет границы… И отцовское терпение тоже.

Валерий Борисович посидел еще немного и вдруг испугался, что его предсказание не сбудется. А вдруг не разбегутся? Вдруг у них все будет хорошо, а он будет стареть, седеть, и… И правда выйдет из моды, как изволил выразиться этот щенок! Нет, конечно, случиться этого не может. Но… Черт побери, как же страшно.

Сукин сын!

Валерий Борисович, повинуясь внезапному порыву, отпер сейф, в котором хранилось помповое ружье. Давно он не охотился, да… Все дела, дела… А как хорошо – выйти погулять, серых уток пострелять… Словно в каком-то трансе, писатель начал неспешно заряжать оружие. Ни во время этого занятия, ни в процессе спуска по лестнице он не думал почти ни о чем. Самой внятной его мыслью было что-то вроде – «Нет, ну а что? Нет, ну надоело уже!». 

Игорь и Надежда Владимировна все еще сидели за столом. Старушка и правда начинала сдавать: после того, как был убит внук, она не успела не то что вскочить, но даже закричать. Валерий Борисович неспешно передернул цевье и уложил ее тоже.

Он думал, что Любу, Вику и Леночку придется поискать. Бродить по дому, повторяя приятным речитативом – «серых уток пострелять»… Но женщины приятно удивили его, сами прибежав на выстрелы. Скоро все было кончено. Пять патронов – пять трупов. Впрочем… Точно ли трупов? Валерий Борисович перепроверил – и правда, Вика была еще жива. Пришлось добить ее ножом. Писатель взял нож со стола и на секунду заколебался – нормально ли резать мясо лезвием, испачканным в торте? Но затем он засмеялся над собой – ну надо же быть таким рабом привычек. Ведь он не собирается ее есть. Он же не какой-нибудь маньяк. 

Затем Валерий Борисович развалился в кресле и подумал – каковы шансы, что соседи или охрана поселка услышали выстрелы? Шансы, на самом деле, были невелики… Соседи вроде бы не приезжали на эти дни (по крайней мере, ближние), а до охраны довольно далеко (к тому же сейчас она наверняка пьяна). Не говоря уж о том, что в новогоднюю ночь выстрелы наверняка примут за взрывы петард.

В итоге Валерий Борисович нервно постучал пальцами по столу, вынул из кармана телефон и сам вызвал полицию. Ему не хотелось скрываться, у него не было сил скрываться… Да и умения не было, если быть совсем откровенным с собой.

Ожидая задержания, писатель задумался, как бы рассказал о случившемся в романе. «И тут будто черное щупальце обвило его позвоночник»… Да, примерно так. «Настойчивый голос в голове повторял – убей их, убей, ты должен их убить»… Неплохо. «Он боролся с собственным пальцем, пытаясь не нажимать на курок, тьфу, на спусковой крючок, однако палец словно свела судорога, его пронзала боль, избавиться от которой можно было только одним способом - нажав». Тоже неплохо, хотя с судорогой, наверное, перебор. На эту тему он посоветовался бы со своим личным редактором. Кстати, интересно, как он там, начал ли читать новый роман? Или ускакал праздновать?

Внезапно Валерий Борисович осознал, что его реальные объяснения случившегося будут звучать отнюдь не так поэтично. Он заглянул внутрь себя и понял одно – ему не хочется думать о случившемся. Не в том смысле, что «нечто упорно препятствует мыслям, словно погружая голову в окись азота», а в том смысле, что… просто не хочется. Точно так же, как не хотелось обдумывать детали всех предыдущих ссор. Короче говоря, он не мог избавиться от ощущения, будто случилось нечто обычное. Важное, имеющее масштабные последствия… Но не из ряда вон выходящее.

Это напугало писателя. «Природа человека, хех, – подумал он. – Ну уж нет». От идей, за которые только что заплатил пятью чужими жизнями и своей собственной свободой, очень трудно отказываться. Когда приехала полиция, Валерий Борисович уже подготовил вполне приличную, на его взгляд, версию.

- В меня словно что-то вселилось… Я видел каких-то существ… Мне казалось, что они, все они, превратились в этих существ. И я должен был от них избавиться. Они… родились не от моего семени. Понимаете, жена спуталась с… инопланетянами, да! С самыми настоящими инопланетянами, и вот результат – их не устраивали мои книги.
- Чокнутый, - констатировал один полицейский, помоложе.
- Нееет, - ответил его старший коллега. – Косит. У меня на таких взгляд наметан. Ты на него глянь – видно же, что он сам не верит в то, что говорит.

Последний роман Валерия Борисовича так и не был выпущен. Если бы Иван Лебедев был гением, уникумом, то история об убийстве его семьи только подняла бы рейтинг книги. Но Иван Лебедев был лишь средней руки беллетристом, можно сказать, наемным работником издательства. А руководство каких бы то ни было учреждений не любит, когда их наемных работников уличают в чудовищных преступлениях. От таких сотрудников предпочитают быстро и тихо откреститься. Издательство не только отказалось от выпуска последнего романа, но и вообще нажало на все доступные рычаги, чтобы Валерий Борисович оказался забыт намного скорее, чем предсказывал Игорь.