Мессалина жена Цезаря вне подозрений

МЕССАЛИНА: ЖЕНА ЦЕЗАРЯ ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ
(античная комедия в одном действии)

Действующие лица:

Мессалина – 3-я жена  римского императора Клавдия, 23 годика
Клавдий – муж Мессалины и по совместительству император Рима, 58 лет.
Гай Силий – любовник Мессалины
Прочие персонажи невидимые, лишь воображаемые (охрана, палач, солдаты, писарь, два вольноотпущенных для следственного эксперимента)

Все действие происходит в Риме в 48 году н.э. Поздний вечер, опочивальня М. Горит жертвенный очаг. Мессалина и Гай Силлий привязаны к столбам в разных углах сцены. Рты у них заткнуты кляпами, на головах полотняные мешки. С факелом в руке из-за кулис на сцену буквально врывается К.

К.: - Значит, муж в Тверь, а Гай Силлий в дверь? Хорошенькое дельце! Пока я там сражался с бриттами, завоевывал новые земли для Империи, вы, стало быть, время даром не теряли. Чего молчите? Или вам даже сказать нечего в свое оправдание перед страшной и мучительной смертью?! Да и какие тут могут быть оправдания – сразу на костер или к тиграм в клетку. Хотя нет, голубчики мои ненаглядные, это было бы слишком гуманно по отношению к вам. Пожалуй, свою женушку я отправлю в казарму к галлам, а тебя, герой-любовник, сделаю своим главным евнухом…  Или сначала тоже в казарму? Чего ты молчишь, скотина!
( Заводится, но видит, что рот у пленников заткнут пучками травы. Выдирает пук у Гая)
Г.: - Тьфу! По мне, так лучше в казарму к евнухам.
К.: - По тебе электрический стул плачет! Жаль, что его еще не изобрели. Эх ты! Я понимаю она – баба! Но ты же – Проконсул, хотя и бывший.
Г.: - Вообще-то, я действующий проконсул, Император.
К.: - Знаю я, как ты действовал! Лучше быть бездействующим, чем кастрированным. Спутаться с этой… шалавой. Тебе что, в целом Риме баб не хватило? Может, наложниц мало? Или мальчики перевелись? Не молчи, Гай, возражай, аргументируй, какого Гая… ой, какого гуя… тьфу ты, я запутался!
Г.: - (угодливо) Я знаю, как правильно!
К.: - Заткнись! Какого… ты оказался на моем законном ложе, с моей законной… шалавой?!
Г.: - Пан попутал…
К.: - Пан? Ты сказал «пан»? Откуда в Риме паны взялись? Тебя вот эта вот… пани попутала.
Г.: - Я имел в виду Пан, то есть Сатир, ну и  плюс Бахус.
К.: - Знаю я эту сатиру и этого Ебахуса! Чем ты думал? Впрочем, то, чем ты думал совсем скоро, еще до рассвета, я скормлю крысам. «Сатир плюс Бахус»! Сатир плюс Бахус, минус кое-что, равняется Гай-евнух! Понял?
Г.: - Понял, но…
К.: - Молчать! Забраться в постель к самому императору, пользовать его жену, мать его детей…  Детей?! Меня вдруг посетила любопытная мысль…
Г.: - Это не я! Клянусь Аполлоном! У меня алиби.
К.: - Предъяви.
Г.: - Во-первых, тогда я еще не знал Мессалину так… подробно! Во-вторых, я был еще маленьким. В-третьих, и в последних, я не был в Вечном Городе.
К.: - А где же ты был, шельмец?
Г.: - Я был за городом.
К.: - Свидетели есть?
Г.: - Что я был маленьким?
К.: - Да. Нет! Что ты был за городом.
Г.: - Да… Нет. Но я был, точно помню. Безвылазно. Да и вообще, такими вещами тогда я не занимался.
К.: - А чем ты занимался?
Г.: - Риторикой, ораторством, мелиорацией, разведением коз, самосозерцанием, строительством лупанария – много чем, но не вот этим!
К.: - Ты что?.. Этим занимался с козами в лупанарии? А потом этими же… руками к моей жене?!
Г.: - Я не это имел в виду, император!
К.: - Теперь я знаю, что и кого ты имел! Как же мне теперь своим детям… Детям вообще в глаза смотреть? Или им мне в глаза…
Г.: - Я имею право настаивать на генетической экспертизе на предмет установления отцовства.
К.: - Ты можешь настаивать лишь на проведении собственного вскрытия и ежегодной эксгумации для определения пола, козел песомордный! Настаивает он! Выучили на мою голову риторов и ораторов, а они, неблагодарные, в постель к императору повадились.
Г.: - Что ты все на меня валишь? Я там не один был, между прочим!
К.: - Что-о-о! Ты хочешь сказать, что у меня еще много молочных братьев?!
Г.: - Не в этом смысле. Мессалина тоже там была, но ее ты отчего-то не бранишь. Даже не спрашиваешь побудительных мотивов. Может, у нее были веские причины. Послушай, что она скажет?
К.: - Вообще-то, ответ я знаю, но, справедливости ради, давай послушаем.

Подходит к М., вытаскивает пук изо рта.

М.: - Клавдий – мудак!
К. тут же запихивает кляп обратно.
К.: - Вот видишь! Точнее – слышишь?
Г.: - Это еще не аргумент. И вообще, к делу не относится, а может быть рассмотрен, как косвенный побудительный мотив акцентуированной особы в стрессовой ситуации.
К.: - В какой ситуации?
Г.: - В стрессовой ситуации.
К.: - Что ты мне горбатого лепишь? Ты хочешь сказать, что в мое отсутствие, в моей опочивальне вы по ночам находились в стрессовой ситуации?! Замечательно живем!
Г.: - В некотором роде, ситуация действительно стрессовая, но я не это хотел сказать.
К.: - Ты когда-нибудь скажешь то, что хотел сказать, а не то, чего ты не хотел сказать? Все, надоело, остохренело, о… о…
Г.: - Обрыдло?
К.: - Вот именно, обрыдло! Пора кончать! Точнее, начинать. Эй, Гиерон, тащи самый тупой и ржавый меч. Этому человеку пора сделать легкое кровопускание. Кажется, у Гомера я прочел замечательный стих… Как там бишь: «… как будто нож целебный мне отсек страдавший член»! Это про тебя, Гай!
Г.: - Может и про меня, но это не Гомер!
К.: - А кто это?
Г.: - Пушкин. Александр. «Моцарт и Сальери».
К.: - Не знаю таких, но сказали точно. Как в лужу п… п… подсмотрели. Ну, Гиерон, приступай и отсекай Гаю страдавший член!
Г.: - Да он меня, в общем-то, не особо беспокоит. Можно и без ножа обойтись, например, ссылкой.
К.: - Ссылкой?! Куда?
Г.: - За город, например. На сто первый километр, на каторгу, на вечное поселение. На худой конец - в Сибирь
К.: - Уж нет! На худой конец – ржавый меч!
Г.: - Остроумно, запиши!
К.: - Я запомню. Гиерон, приступай!
Г.: - Я согласен сгнить в ГУЛАГе!
К.: - Это где?
Г.: - На Колыме.
К.: - Что за провинция? Кто там прокуратор?
Г.: - Вышинский. Только не прокуратор, а прокурор, причем генеральный. Значит, решили? На Колыму без права переписки? По рукам?
К.: - Ни фига! Не по рукам, а серпом по… переписке! Точнее, по писке. Последний писк моды: был Гай, стал гей! Гиерон, заткни ему рот и начинай! Мне еще со своей верной супругой поговорить надо.
Г.: - Пусть хоть руки помоет, да и инструмент не мешало бы простериализовать, все-таки в эпоху АИДа живем.
К.: - Не умничай! Сейчас тебя самого простериализуют, а если не перестанешь острить, я тебя в царство Аида своими руками отправлю! Гиерон!
Г.: - К тому же, у палача должны быть горячее сердце, трезвая голова и чистые руки, а здесь нарушается хрестоматийная триединство. Я протестую!
К.: - Может быть, ты потребуешь еще и триединства места, времени, действия? Ладно, протест принимается - все должно быть сделано по Римскому закону, чтобы потомки не обвинили меня в фабрикации процесса. Ведь не зря же я слыву самым справедливым императором. Гиерон, помой руки и опохмелись. А я тем временем послушаю жалкий лепет оправданий своей женушки, Мессалинушки.
Подходит, долго раздумывает и вынимает кляп.
М.: - Клавдий – мудак!
Клавдий затыкает рот и прохаживается возле девушки.
К.: - Н-да, сбываются предсказания. Ведь говорили же мне оракулы: «Тиберий Клавдий Нерон Германик, сын Друза, не женись на женщине младше себя на 35 лет! Добром не кончится – станешь сохатым. Вот и стал. Ты о детях подумала? Или не до них было? Распутница! Даже среди римских женщин, славящихся веселым нравом в постели с любовником, даже среди них ты - прима! И эту женщину я приютил в императорском дворце! Что ты мычишь и копытом бъешь?! Есть чем возразить? Только смотри: если еще раз обзовешься – тут же отправлю в казармы, а там уж тебе утолят любовный жар. Пообещай: никаких ругательств, только по существу.
М. кивает головой и К. вытаскивает кляп.
М.: - Клавдий - … ну… так… себе! Впрочем, я это уже много раз говорила. Кто тебе вообще сказал, что я изменяла Императору с этим… вот?! Наглая ложь! К тому же, непрофесси-ональная…
К.: - О, боги! Еще и анально? Нет, этого я не вынесу!
М.: - Уши Клавдия слышат лишь то, что хочет услышать сам Клавдий!
К.: - (обращаясь к Гаю) Красиво сказано! Тоже изучала ораторство за городом? Запиши.
М.: - Я запомню.
К.: - Я тоже. А вашу преступную связь и заговор раскрыл мой верный друг… Нарцисс.
М.: - Что?! (Смеется). Твой верный друг Нарцисс рассказал тебе всю эту пошлятину? Смех меня удушил! Уж не тот ли это Нарцисс, который постоянно добивался моего расположения в твое отсутствие? А когда понял, что не обломится, решил уничтожить меня клеветой? А ты, мудак, поверил и теперь унижаешь меня своими подозрениями? Да, Клавдий, сын Друза, молодца!
К.: - Как, и Нарцисс с вами?..
Г.: - Да бог с вами, император! Сейчас вы нам еще и групповуху пришьете – это ва-аще!
К.: - А ты заткнись!
М.: - А ты заткнись! Клавдий, пошевели же ты своими пропитыми мозгами дохлого суслика. Да захотела бы я – мать твоих детей и твоя верная жена – рисковать всем ради какого-то Гая?! Да у меня таких мудаков, как он…
К.: - Я в курсе. Ближе к делу.
М.: - Что же здесь непонятно: отвергнутый искатель моего сердца строчит тебе нелепую дезу, а ты ведешься, как последний… мудак! Бросил войска в Британии и на перекладных домой, дабы учинить жестокий самосуд?! Сейчас, поди, не 37-й год!
К.: - А, по-твоему,  какой сейчас год?
М.: - 48-й, между прочим. И ты не имеешь никакого права кого-либо осудить без соответствующих инстанций.
К.: - С инстанциями я договорюсь. Кстати, вам инкриминируется не только супружеская неверность и прелюбодеяние, но и попытка государственного переворота, а это уже политика!
М.: - Что за новость? Какой переворот? Тебя перевернешь, как же! Тебя даже во сне мне одной трудно на живот перевернуть, чтобы не храпел. Приходится просить людей.
К.: - Вот как! Думаю, что одного из этих помощников я вижу перед собой (смотрит на Гая, но тот протестующе машет головой). Надеюсь, в последний раз. Ладно, у нас слишком мало времени. Предлагаю честную сделку: вы мне рассказываете, все, как на духу, а я постараюсь быть мягким и справедливым. Но без вранья, иначе…
М.: - Я в курсе.
Г.: - Я тоже.
К.: - Кто начнет?
М.: - Не я, мне не в чем оправдываться, так, легкий флирт.
Г.: - Но и не я! Подумаешь: немного потетешкались.
К.: - Что значит «потетешкались»?! Ты можешь выражаться по-русски? Тьфу, по латыни.
Г.: - «Потетешкаться» - идиоматический оборот, обозначающий ни к чему не обязывающие телодвижения, ничего общего не имеющие с копуляцией. Ну, там петтинг, неккинг, кунилингус – максимум.
М.: - Вот именно, к сожалению!
К.: - Стоп! Хватит при мне употреблять иностранные слова! Засрали родную речь, понимаешь, всяческими неологизмами и американизмами! Начнем с «потетешкаться». Сколько раз вы вот так вот… «тетешкались»?
Г.: - Один разок.
К.: - Врешь, гад!
Г.:  - Хорошо, два, но это - максимум.
К.: - Тогда смерть через утопление!
Г.: - Нет, нет, нет! Немо дис пунери про уно деликто»!
К.: - Переведи!
Г.: - «Никто не может быть наказан дважды за одно преступление» – статья 117, пункт второй, прим. От трех лет до…
К.: - До жопы! Слишком все умными стали - интеллигенты мать вашу! Ладно, оскопение, как и было сказано. «Петтинг», «неккинг», «куни…»
М.: - Лингус!
К.: - Да, «лингус» - язык сломаешь - к делу относятся?
М.: - Нет!
Г.: - Нет!
К.: - Нет?!
Г.: - Н-ну так, косвенно. Сопутствующие товары, так сказать.
К.: - За эти сопутствующие товары, я твоими… тестисами, скотиняка, буду стрелять из рогатки по воробьям!
М.: - Попрошу не выражаться при женщине.
К.: - Женщине? Ты сказала: «при женщине»? Где здесь женщины? Ты что ли?
Г.: - В зале вон сидят. Действительно, император, чего ты разошелся, как бычье?!
М.: - Квод лицет Йови, нон лицет бови! Что позволено Юпитеру, не позволено быку!
К.: - Донт транслэйт, ай андерстэнд. Юпитеру не изменяли и не пытались свергнуть с Олимпа.
М.: - Опять за свое. Старые песни о влажном. Кто тебе изменял? Кто пытался тебя столкнуть с трона? Сдалась нам твоя Империя! На ладан дышит весь твой Рим, как и ты. У тебя нет никаких веских аргументов и вещдоков, так что ты зря тут распоясался. Сфабрикованное тобою дело любой Падва развалит на суде, как карточный домик.
К.: - Падва – это она!
М.: - К твоему несчастью, ты не знаешь всех Падв! Они такие процессы выигрывают, что тебе и не снилось.
Г.: - Да, Клавдий, мой тебе дружеский совет: не ввязывайся ты в это дело – разоришься на судебных издержках. Развяжи нам руки, посидим, выпьем, потолкуем и разойдемся.
К.: - А ты, гниль болотная, заткнись!
Г.: - О. это уже серьезное оскорбление. Встретимся в суде, а завтра я пришлю к тебе своего адвоката!
К.: - Завтра твой дедушка на деревне за городом получит груз «двести» и будет кормить им коз, совершенствуясь в риторике. Вещдоков они захотели, ты ж понимаешь! Я же хотел келейно разобраться, без шума, малой кровью так сказать…
Г.: - Ни себе чего: малая кровь! Ни одному мужчине не пожелаю такой «малой крови»!
М.: - Ну да, а меня в лупанарий к солдафонам, как лимиту без паспорта! Между прочим, это статья за растление и сутенерство.
К.: - На этот крайний случай случай я припас доводы, от которых вы не сможете отвертеться. Вот, глядите, даггеротипические снимки, а на них вы «тетешкаетесь» в полной красе! Что скажете?
Г.: - Откуда у вас фотографии, их же еще не придумали?
К.: - На то я и Император, чтобы первый воспользовался благами цивилизации.
М.: – А ну-ка, и мне покажь. Тю, обыкновенная порнуха. Такие на вокзалах командировочным в дорогу продают. К тому же, это – не я!
Г.: - И не я уж тем более.
К.: - А кто, по-вашему?
Г.: - Человек, очень похожий на Гая, но не Гай! Но очень похожий. К тому же, я был за городом, когда приезжал фотограф – у меня железное алиби.
М.: - Это обыкновенный фотомонтаж!
Г.: - Я бы даже сказал – фотошоп! Причем, лоховской: пятый или седьмой.
К.: - Ладно, ребятки, хорошо. На этот раз разозлили вы меня не на шутку! Забыл предупредить: совсем недавно, перед моим походом, во дворце установили камеры наблюдения. Показать па-леночку?
М.: - Шантаж! Римский суд не принимает хоум-видео в качестве доказательства.
Г.: - А я бы посмотрел.
К.: - Гасим свет!
М.: - И снимаем штаны!

Гаснет свет и мы видим театр теней с контурным очертанием происходящего. Сцена следственного эксперимента – театр теней, причем Клавдий настолько увлекается происходящим, а любовники настолько артистично смакуют нюансы, что император временами приходит в восторг, забывая, что это все было без его участия! Он в волнении цокает языком, смеется, потирает руки, похлопывает себя по бедрам и пр.


К.: - Неслабая па-леночка, верно? Но как ты, гнида, после всего отсмотренного… фу… произошедшего посмела его еще и императором провозгласить?! Гай – император, а я, по-твоему, кто?
М.: - Я тебе уже говорила, повторить?
К.: - Нет, спасибо, ты уже говорила!
М.: - И что с того?! Не надо бросать молодую жену на целую вечность. Я тут с ума от одиночества схожу, а он по болотам за бриттами гоняется. Значит, с какими-то варварами тебе интереснее, чем со мной!
К.: - Это не повод, чтобы кидаться под первого встречного.
М.: - Он не первый… в смысле – встречный. Он за мной так долго ухаживал, интересные истории рассказывал, цветы подарил… однажды, а ты…
К.: - Я в курсе.
М.: - Так что, это ты во всем виноват. Клянусь Зевсом, Афродитой и всеми богами Олимпа, что такое больше не повторится! Ну все, скажи мне, что ты уже не сердишься. Ну скажи, дурачок! Хочешь, я тебе еще одного сына рожу… месяца через четыре? Ведь хочешь же, да? Ну все, все, подурачились, посмеялись и довольно – по койкам!
Г.: - Вот и чудненько! Молодые ругаются – только чешутся! Много шума из-за ничего. Делу – время, потехе – час! Весь мир – театр, а мы – актеры! Если враг не сдается, его… Так, это не отсюда! Если не трудно, развяжи меня пожалуйста, руки затекли, и до ветру хочется. Подурачились и будя. Давайте уже на поклон. Занавес, буфет, по домам. Комары, блин, кусаются.
М.: - Ну хватит дуться. Шутки кончились. Зритель торопится. Руки развяжи, скотина! Пожилой человек, а ведешь себя, как мальчишка! Идиот какой-то! О, боги, за кого я вышла замуж?! Тиран! Деспот! Отелло в козлиной шкуре!
Г.: - Слушай, Клавдий, раз тебе уж так приспичило меня непременно… урезать, можно обойтись и простым сиркумцизио. Обрезанием, как это принято в цивилизованных странах Ближнего Востока. Я согласен на такую жертву, только давайте уже заканчивать. Чего же ты молчишь, Клавдий?!
М.: - Потому что он – мудак! А у таких мудаков рога росли и будут расти, пока мир стоит! Можно подумать, его предыдущая жена была самой добродетелью. Вспомни, Клавдий, как твоя Эллия Петия открыто зажигала на глазах у всего Рима. Чем я хуже ее?! А твоя невеста – Камилла – отчего это она умерла в день свадьбы, а? Не знаешь? Так вот я тебе скажу, как женщина: ты не мужик, Клавдий! И никогда им не был, да уже и не будешь. Тебе бы только сытно пожрать, да поспать. А вот он, Гай, - другое дело! Он неутомим, как дикий кабан. А до него у меня были и Каллист, и Паллас, и… Не хотела тебя раньше огорчать, но Нарцисс был одним из первых. Поэтому он и сдал нас с Гаем. И после Гая у меня будут любовники, от которых я буду рожать твоих детей…
Г.: - Мессалина!
М.: - Заткнись! Да, это я хотела, чтобы Римом правил Гай, это я устроила его коронацию в твоем дворце, это я привела его на твое ложе, это я провела столько сладких бессонных ночей, пока ты вдруг сегодня не объявился. Я ненавижу тебя, Клавдий, и плевать хотела на все твои угрозы! Ты не мужик, Клавдий, не-му-жик! И Октавия с Британиком конечно же не от тебя! Ты – старик и скоро подохнешь под стенами Рима, а я буду править империей вместе с Гаем. Мне даже придется убить всех твоих детей, чтобы они не претендовали на трон, и не разжигали междуусобицу. А, в лучшем случае, тебе придется жениться на своей племяннице Агриппине, которая однажды тоже не выдержит и отравит тебя, Клавдий! Но знай, что мне тебя не жаль, потому что ты - ..!

Откуда-то сверху раздается гром, а потом голос Зевса:
- Все! Довольно ломать комедию!

(Весь монолог Мессалины Клавдий рыдает на авансцене, безвольно опустившись на колени. Но, услышав голос Зевса, он внезапно обретает силу, его глаза излучают ярость, волю и готовое решение. Он зловеще поднимается с колен и оборачивается к пленникам).

К.: - Все! Довольно ломать комедию! Пусть даже все и произойдет так, как ты только что сказала, но… один из вас этого не увидит. Знаешь, Гай, что самое печальное в жизни мужчины? Откуда тебе знать, ведь ты еще так молод, что даже не допускаешь мыслей о старости. Так вот, самое печальное: не то, что тело стареет, а то, что душа при этом остается молодой! А еще, Гай, не измена женщины страшнее всего, а ее измена с твоим близким другом! Вот это – настоящая трагедия, потому что теряешь одновременно и жену и друга. И, если потерю женщины можно  пережить, найдя ей замену, то вот друга заменить нельзя! Знаю об этом не понаслышке…
 (Вытаскивает торчащий в земле меч и подходит к Гаю). Как мужик, я понимаю тебя, Гай – нам трудно устоять перед искушениями женщины. А Мессалина владеет искусством обольщения в совершенстве – в этом убедились не только мы с тобой, но и многие другие… несчастные. Ты знаешь, что по римскому закону один из вас должен умереть. Закон строг, но это закон! Однако, я не хочу прибегать к помощи наемного палача – ты… убъешь мою жену прямо сейчас, у меня на глазах, и тогда я забуду о случившемся. Qui pro quo! Услуга за услугу! Клянусь Юпитером! Ты сделаешь это, Гай!
(Освобождает его от пут и протягивает меч. Гай испуганно смотрит на меч, на Клавдия и на Мессалину).
Г.: - Убить женщину?! Клавдий, ты хочешь, чтобы я убил твою?..
К.: - Sapienti sat! Ты должен понять, что я тебе сказал! Она не женщина, она – порождение ехидны! Это не человек и ей нечего делать среди людей! Для нее никогда не было и не будет закона, она пойдет по трупам, как по лестнице, но кто-то должен ее остановить! И сделаешь это ты, Гай!
Г.: - Но ведь я люблю ее, Клавдий! Да, я люблю ее и всегда буду любить. Она действительно неземная женщина. Для меня она – богиня! Я не могу поднять меч на свою богиню! Не проси меня, Клавдий! Ты можешь прямо сейчас убить меня, я с радостью приму смерть за эту женщину; ты можешь опозорить в веках мое имя; в твоей власти уничтожить весь мой благородный род – все это ты можешь! Но, единственное, чего не под силу даже Императору Рима – заставить меня убить мою богиню!
К.: - Мне жаль тебя, Гай! Правда, жаль. С твоим отцом мы были неразлучные друзья, а тебя, еще мальчишкой, я брал на охоту и в цирк. Но ты сделал свой выбор, и я уважаю в тебе настоящего мужчину и воина! Ты – храбрый человек, Гай. И благородный. Тем больнее мне будет видеть, как ты примешь смерть не в бою с оружием в руках, не от врага, захватившего тебя врасплох, а от коварной и подлой… женщины, которая ни перед чем не остановится в своем стремлении захватить власть. Причем, власть ей нужна не для величия Рима, а для удовлетворения всех своих низменных желаний. Мне жаль тебя, Гай, но ты сделал свой выбор! Tertium non datur! Третьего не дано! Увы!

Клавдий в сильном волнении хватает меч, подходит к Мессалине, рассекает веревку и протягивает меч ей.

К.: - Условия игры те же: один из вас не должен покинуть покои Императора Рима живым! Возьми меч: он острый и бесчувственный. Как и ты, Мессалина! В противном случае вас обоих публично казнят на арене цирка, как рабов, кем вы, собственно, и являетесь! Выбор у тебя небогатый, верно, Мессалина? Кстати, ты можешь убить себя, как это сделала великая Клеопатра, чтобы ее тело не досталось победителям. Почему бы тебе самой не лечь на мой меч?! Почему бы тебе самой не искупить свой позор и бесчестье? В памяти потомков ты останешься, как женщина, умершая за любовь! За свою любовь к… Гаю, о которой ты только что так пламенно рассказала. Поверь, что это лучше, чем умереть на арене цирка, как провинившаяся шлюха! Решай, Мессалина, время на раздумье у тебя уже нет!

(Клавдий переворачивает песочные часы, Мессалина берет в руки меч и, впадая в транс, исполняет ритуальный танец.).

М.: - Я послана Силой. И я пришла к тем, кто думает обо мне. И нашли меня среди тех, кто ищет меня
Смотрите на меня те, кто думает обо мне! Те, кто слушает, да слышат меня! Те, кто ждал меня, берите меня себе. И не гоните меня с ваших глаз!
Да не будет не знающего меня нигде и никогда! Берегитесь, не будьте не знающими меня!
Ибо я первая и последняя. Я почитаемая и презираемая. Я блудница и святая. Я жена и дева. Я мать и дочь.
Я та, чьих браков множество, и я не была в замужестве.
Я новобрачная и новобрачный. И мой муж тот, кто породил меня. Я мать моего отца и сестра моего мужа, и он мой отпрыск.
Я молчание, которое нельзя постичь, и мысль, которой вспомятований множество. Я изречение моего имени. И те, кто не знал меня, да познают они меня!
Я стыд и дерзость. Я бесстыдная, я скромная. Я война и мир. Я презираемое и великое. Почитайте мою бедность и мое богатство! Не будьте ко мне высокомерны, когда я брошена на землю! И вы найдете меня среди идущих.
В моей слабости не покидайте меня и не бойтесь моей силы. В самом деле, почему презираете вы мой страх и проклинаете мою гордыню? Но я та, кто во всяческих страхах, и жестокость в трепете.
Я та, кого зовут «жизнь», и вы назвали «смерть». Я та, перед кем вы стыдились, и вы были бесстыдны передо мной.
Я, я безбожна, и я, чьих богов множество.
От стыда возьмите меня к себе бесстыдно. И от бесстыдства и стыда унижайте мои члены в ваших. И идите ко мне те, кто знает меня, и кто знает мои члены, и вы создадите великих в малых первых творениях.
Идите к детству и не ненавидьте его, потому что оно ничтожное и малое. И не отвращайте великостей в частях от малостей, ибо познаваемы малости великостями.
Я  нисходящее вниз и поднимаются ко мне. Я суд и оправдание. Я, я безгрешна, и корень греха произрастает из меня. Я немая, которая не может говорить, и велико мое множество слов.
Я же, я произнесу его имя. Так смотрите на его слова и писания, которые исполнились. Так внимайте слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и духи, которые восстали от смерти. Ибо я то, что одно существует, и нет у меня никого, кто станет судить меня.
Ибо много привлекательных образов, которые существуют в многочисленных грехах, и необузданности, и страстях постыдных, и наслаждениях преходящих, и они схватывают людей, пока те не станут трезвыми и не поспешат к своему месту упокоения.
И они найдут меня в этом месте и будут жить и снова не умрут!
Я есмь все, что существует, существовало и будет существовать! И ни одному смертному не приоткрыть моего покрывала!

(На финальной реплике она исступленно вонзает меч в грудь Гая, и тот сползает по столбу на сцену, уронив голову, а Мессалина, вытерев об него меч, подходит к пораженному Клавдию и кидает окровавленный меч к его ногам. Не сводя с него зловещего взгляда, Мессалина пятится вглубь сцены и истерично кричит как заклинание).
М.: - SI VIS PACEM, PARA BELLUM! SI VIS PACEM, PARA BELLUM! SI VIS PACEM, PARA BELLUM! SI VIS PACEM, PARA BELLUM! SI VIS PACEM, PARA BELLUM!
К.: - SI VIS PACEM, PARA BELLUM?! Хочешь мира, готовься к войне?!
(Клавдий подходит к лежащему Гаю, по-отчески кладет его голову себе на коления, протирает тогой его лицо и, плача, повторяет, словно молитву:
- SI VIS PACEM, PARA BELLUM?! Хочешь мира, готовься к войне?!

Занавес.