Политтоска часть I

Каждую пятницу, ровно в 20 часов по Московскому времени, двое мужчин собираются на улице Чаянова, дом 17 квартира 43. Каждый из них родился в середине прошлого века. Что примечательно для рассказчика, так это то, что они могут многое рассказать интересного из своего прошлого. Для рассказчика этот опыт был бы бесценен, как в творческом, так и жизненном плане. Хотя можно уверенно сказать и то, что для многих людей, которые родились после 70х годов информация о жизни эти двух персон могла бы позволить посмотреть на историю нашего государства в другом ракурсе: более запутанном, сложном, где-то циничном, где-то в печальном, а где-то местами и в радостном. Но, к сожалению, их прошлое покрыто тайной, даже не семью, а намного большим количеством печатями. Они бережно хранят эту информацию и не рассказывают ее никому, даже избранным из своего круга.  Эти двое господ, которые знакомы уже больше 30 лет, к моему удивлению знают лишь имя и отчество друг друга. Они не поздравляют друг друга с днем рождения, с пополнением в семействе, с выгодным предложением, или успешной операцией, потому что они ничего этого не знают. Их связывает лишь пятничный вечер и взаимоприятное общение. Даже эта прекрасная квартира, о которой я упомяну после, не принадлежит никому из них. Все время, кроме вечера пятницы, в ней никто не живет. И лишь формально она записана на того человека, который будет обслуживать этот вечер. Три недели назад этим человеком был некий Саперов Алексей Дмитриевич. Почему я говорю «некий»? Я его никогда не видел, если честно признаться. Да и узнал я о предыдущем владельце только лишь обратившись в кадастровое агентство. О моем желании узнать что-то больше о собственнике квартиры они каким-то образом узнали, и просили впредь этого не делать. Признаюсь честно, желание у меня отпало вмиг. А если быть еще честнее, то мне стало страшно. Видимо они прочитали по моему взгляду всю ту гамму эмоций, что я испытывал в тот момент, и один из них с улыбкой добавил, что если захочется, они сами могут рассказать о нем что угодно. О том как я стал формальным владельцем этой квартиры я расскажу в следующей главе, как в прочем и о том что входит в мои скучные обязанности. А сейчас будет лучше если мы перенесемся в один из таких вечеров, который к моменту написания этого рассказа был неделю назад.
В 19 часов 30 минут около дома подъехал черный “Lexus”. Фары автомобиля погасли, а мотор отключился. Из этого лексуса вышел мужчина, высокого роста, широкий в плечах, в черной теплой куртке, и черных брюках. Голова его была закрыта капюшоном, который спал из-за ветра, тем самым обнажив его лысую голову.  Несмотря на достаточно солидный вид ботинки у него были почему-то армейские, крепко зашнурованные и идеально чистыми. Он подбежал к двери автомобиля. Остановился. Минуту огляделся по сторонам. Не заметив никого подозрительного он отточенным движением открыл дверь. Из машины вышел Андрей Александрович, а точнее назовем его Андреем Александровичем, ибо для читателя его имя не имеет значения, а рассказчик решил исказить его. Я его называю про себя трубочник. Он очень любит покурить трубку. Его собеседник запах табака в закрытом помещении терпеть не может, именно поэтому он всегда приезжает первым, чтобы спокойно закурить трубку на улице до начала так называемой «беседы». Я бы его мог бы еще назвать шляпочником, но почему-то это прозвище у меня в сознании не прижилось. На нем была шляпа как у Чарли Чаплина. Одет он был во все дорогое. Шикарный плащ, который скрывал сделанный под заказ пиджак и брюки. Белая рубашка, серый галстук, свисающий по уровень ремня. Элегантные черные туфли. Волосы у него были в силу своего почтенного возраста - седыми. Глаза толи зеленые, толи серые я особо не вглядывался. Но что мне запомнилось точно, так это его взгляд. Этот взгляд иногда можно увидеть в фильмах Клинта Иствуда. Решительный, смелый, способный остановить даже быка в ярости, но в тоже время совсем не агрессивный, я бы даже сказал благоразумный. Такой взгляд может иметь силу убеждения, и заставляет прислушиваться.
Андрей Александрович достал спички, мне показалось охотничьи, но я могу быть и неправ. Зажег одну из них. Вставил в зубы трубку. Его охранник подошел к нему вплотную и протянул щепочку дерева к огню. Щепочка разгорелась. Андрей Александрович выбросил спичку и закурил от щепочки трубку. Затягивался он глубоко, а выдыхал медленно. Цикл держания в руке трубки и затягиванием длился около 20 минут. В целом на этот процесс ужасно скучно смотреть. Охранник как правило смотрел по окнам( как бы чего вдруг), а я смотря из окна за этим(что к сожалению входило в мои обязанности, и как я думаю это контролировал охранник) приводило меня к состоянию гипноза, а как бы сказали мистики или психоаналитики к состоянию транса. Обычному обывателю знакомо это состояние в поезде, или например, во время скучной лекции, или когда смотришь на огонь. Для меня это было примерно так: огонек разгорается, огонек гаснет. Шляпа поднимается, шляпа опускается. Охранник смотрит в одну сторону, поворачивается, и опять смотрит по сторонам. И так до 19:55.
Ровно в 19:55 подъезжает Борис Геннадьевич( как мы договорились это ИО тоже искаженно). Подъезжает он на старинном американском(а может и не на американском, но по крайней мере рассказчику так показалось) авто. Точное название марки я не знаю, а если бы и знал, то вряд ли бы решился назвать ее, ибо как рассказчику кажется что это авто в наши дни большая редкость, если не единственное. За рулем был сам Борис Геннадьевич. Да и охраны у него не было. Одет он был скромнее шляпочника. Потертые джинсы, черные туфли, белый свитер, возможно синяя рубашка. Старое пальто. При взгляде на него у меня всегда происходил разрыв шаблона, когда я встречал его. С одной стороны в идеальном состоянии, хоть и по модели старое, авто, с другой стороны небрежный и потертый вид одежды. Встретил бы я такого мужчину на улице, подумал бы что он обычный пенсионер. Даже возможно если бы он протянул руку я бы дал ему всю мелочь в кармане. Единственное что отличало его, если присмотреться более внимательно от обычного пенсионера, так это его взгляд. Да-да, мой дорогой читатель, рассказчик уж слишком большое внимание заостряет на этой детали. Но для меня она очень важна. Его взгляд был умным, даже не столько умным сколько просветленным, а даже не столько просветленным сколько знающим. Про себя я его назвал американец. Хотя по большей степени «шляпочник» больше походил на американца 30-40х годов, но это авто врезалось мне намного глубже чем шляпа Чарли Чаплина. Смею вас уверить, что американцами они оба точно не были, но наверняка хорошо знакомы(или увлечены) с их культурным пластом. Хотя, как рассказчик я очень нетерпелив, и достаточно большое количество непозволительных своих наблюдений сделал не соответствующих текущему действию, я все-таки надеюсь, что читатель также любознателен и нетерпелив как я, или он сможет простить мне это упущение. Итак, «американец» кивнул «шляпочнику» и те пошли наверх. Перед этим «шляпочник» отдал трубку охраннику(водителю).  Водитель стряхнул табак в мусорный ящик и отправился согреваться в машину. Как только охранник оказался в машине, я подошел к двери.
Ровно в 20 часов я услышал звонок. Я посмотрел в глазок и убедившись что «они» пришли, открыл дверь. «Шляпник» отдал мне свою шляпу и верхнюю одежду. «Американец» только пальто. В то время как я вешал их одежду, они прошли в холл. Я закрыл дверь на ключ, а затем тоже прошел в холл. Как я и обещал описание квартиры и ее убранство будет в следующей главе, как и многие другие детали, но стоит отметить только то, что в холле использовались лишь две вещи: камин и кресло-качалки. Выключенный свет, полная тишина, качалки повернутые в сторону камина. Все что творилось в этой квартире рассказчику казалось высшей степенью пижонства. Словно неудачная попытка режиссера представить свету нового аристократичного персонажа, который купается в мире метафизических иллюзий и ценящий только фальшивое чувство комфорта и безопасности. Если бы я не был уверен, что все это действо происходит уже нескольких десятков лет, я бы подумал что передо мной стояли двое господ перечитавшихся английской литературы, или пересмотревшие не самые лучшие экранизации оных. Возможно, вначале так оно и было, а уже после это стало в некотором роде традицией для них, которая, судя по их поведению, является почти что святой, и доставляющие обоим крайнюю степень удовольствия.
Пару минут они качались в абсолютной тишине. Свет был выключен, я сидел на кресле и смотрел на очертания их лиц освещенные от света камина. Не хватало только громадного пса лежащего между ними. Около моего кресла, на маленьком столике, стояло два пустых стакана и недавно открытая бутылка «Джека».